,  что Арсана жива и  что об  их  грабеже и  неудавшемся
убийстве  неминуемо  станет  известно  Эракле,  не  постарались  бы  немедля
уничтожить всю семью Афендули?
     С  глубоким уважением смотрел Саакадзе на  молодого грека:  "О,  как он
прав.  Разве три "ангела" не  знают,  на что способна мстительная Арсана?  А
патриарх Кирилл не  поспешит ли  использовать такой случай для уничтожения в
Турции католиков? Для "святой троицы", посла, иезуита и везира не тайна, что
пользующийся у султана доверием Фома Кантакузин не преминет помочь Эракле, а
заодно и  патриарху.  А  в этой суматохе может пострадать возвышенный эллин.
Да, нам выгоднее, чтобы злодеи не знали, где их разоблачительница".
     Поднявшись,  Саакадзе по  привычке несколько раз  прошелся по  комнате,
потом поцеловал Ахилла и надел на его указательный палец свой перстень.
     - Ты прав,  мой мальчик,  -  Эракле не должен знать,  где Арсана,  но я
должен,  ибо,  устрашив разбойников,  могу принудить их смириться с тем, что
жизнь Эракле для них неприкосновенна.  А  ты  достоин быть воином и,  думаю,
будешь им!
     - Великий  Моурави,  я  и  так  воин,  ибо  оберегаю драгоценную жизнь,
стоящую царства.  Больше не за кого мне сражаться. У меня нет родины, ибо ее
лишен мой повелитель.  Ты знаешь,  как турки зовут мой народ?  "Стадо!"  Они
поработили мою страну, они согнули эллинов! Но не думай, Моурави, что Греция
покорилась. Надо выждать - и борьба начнется. Клянусь, начнется! А пока надо
выждать.
     "Никогда не согласился бы мой народ с  такими мыслями,  -  с  гордостью
подумал Саакадзе.  -  Нет, мы никогда не выжидали! Мы боролись даже и тогда,
когда задыхались под  развалинами городов,  и  тогда,  когда пепел сгоревших
деревень осыпал нас!  И  так  будет во  веки веков!  Ибо кто вкусил сладость
побед,  не  устрашится временных  поражений!  Да,  враг  укрепляет  мускулы,
окрыляет мысли,  обостряет зрение  и  расширяет просторы желаний.  И...  все
может погибнуть, но только не содеянное для отечества. Да живет оно вечно!"
     - Господин... ты сам пожелал удостоить...
     - Нет,  мой Ахилл,  с тобою отправится азнаур Дато: никто так не сумеет
узнать то,  что следует узнать.  Потом...  ты  скажешь матери,  где ее  дочь
Арсана,  ибо в  тот день,  когда купец Афендули с женой покинут несчастливую
для них страну,  они обязаны взять с собою и дочь. Таково мое желание. Ведь,
вырвись Арсана из твоего плена,  она,  как безумная, крича на весь Стамбул о
мести, ринется к султану, но по дороге будет схвачена ее "друзьями", и может
случиться непоправимое. Так вот: Арсана, закутанная в старую чадру, покорно,
как раба,  последует за  родителями.  На этих условиях верну ее отцу сундук,
похищенный разбойниками с помощью его дочери.  А если не удастся,  то помогу
золотом из моего сундука.

     Тень серого аббата всюду мерещилась де  Сези!  Он даже приписывал чарам
этого  служителя кардинала таинственное молчание  фанариота Эракле,  который
имел  возможность давно  обратиться к  патриарху Кириллу или,  "упаси святая
Женевьева", к Фоме Кантакузину.
     Де  Сези  стал носить горловое прикрытие и  подбадривал сам  себя:  "О,
подозревать меня,  посла,  было бы смешно!  Ну,  а везира? Еще нелепее! Зато
милейший Клод -  иезуит и,  конечно,  для патриарха, ненавистника католиков,
неплохая мишень.  Приходится удивляться создавшейся ситуации. Дьявол возьми!
Лучше бы  подняли крик.  А  вдруг все же  укажут на меня?  Ведь один из моих
людей  исчез!..  Не  держит  ли  его  Афендули как  свидетеля?"  Де  Сези  в
изнеможении то падал в кресло, то судорожно поправлял горловое прикрытие, то
шарахался от своего отображения в зеркалах, то выхватывал в ярости шпагу, то
бессильно отбрасывал ее.
     Дрожа  и  обливаясь потом,  он  сожалел,  что  обстоятельства требовали
спешно скрыть Клода  Жермена в  иезуитской церкви,  уделив ему  из  богатств
Эракле незначительную часть.  Хотя Клод сетовал на взрыв, разрушивший дворец
и  погребший под  его  обломками большую часть богатства,  но  все же  успел
припрятать под  плащом немало ценностей,  лишь  для  отвода глаз  возмущаясь
скудностью добычи, составившей его долю. На протесты иезуита граф сокрушенно
вздыхал:  что делать,  везир Хозрев почти все забрал себе,  и  он,  де Сези,
сильно огорчен,  ибо  ему  тоже досталось слишком мало.  А  Хозрева де  Сези
убедил,  что Клод бежал,  забрав большую половину всего украденного в  Белом
дворце.  Взбешенный Хозрев хотел было  послать погоню во  все  концы суши  и
моря,  но королевский посол решительно остановил его: неизвестно, что лучше,
ведь Эракле Афендули может пожаловаться Фоме Кантакузину, а этот грек, упаси
святая дева,  -  султану.  Теперь незачем устрашаться,  все можно свалить на
Клода, иезуиты у греков не в почете.
     Разлучив и  обманув обоих,  де  Сези еще  раз пересчитал присвоенные им
ценности Афендули и  накрепко спрятал в  потайной шкаф,  где  обычно  хранил
реляции королю.
     Блеск  монет  вполне заменил четырнадцать успокоительных капель,  и  де
Сези почти совсем пришел в себя. И вдруг...
     - О бог мой, кто?! Кто ждет меня?!
     Боно бесстрастно повторил:
     - Монсеньер Моурав.
     - Вот как?!
     "Способен ли этот дикарь на визит вежливости?  -  размышлял де Сези.  -
Нет,  скорее на манипуляции с саблей. Встретить весело? Не заслужил! Сухо? А
вдруг  с  приятной  новостью  пожаловал?   Что  делают  канатоходцы,   теряя
равновесие? Ба, разумеется, прибегают к балансиру".
     Действительно,  де  Сези вошел в  приемный зал  как по  канату,  силясь
согнать с лица кислую усмешку.
     Саакадзе невольно рассмеялся:
     - Итак,  господин посол сразу разгадал причины,  приведшие меня в столь
высокое владение.
     - Вероятно,  вы пожелали принести извинения? Насколько мне помнится, вы
не соизволили посетить Пале-де-Франс.
     - В ночь ограбления Эракле Афендули?
     - Не понимаю, сударь, какая связь?
     - Я рад,  что посол,  оказывается, говорит не хуже меня по-турецки. Нет
сладости в беседе,  если ее разбавляет водой липкий переводчик.  - Саакадзе,
крупно шагая, остановился у окна: - Хороший сад у посла.
     - Сад?  - де Сези удивленно взглянул на Саакадзе: "Мой бог! А я... было
испугался".  -  Сад Пале-де-Франс восхитителен! Скоро расцветут розы, и залы
наполнятся нежным благоуханием.
     - И птиц, думаю, много?
     Де Сези опешил:
     - Мой бог, при чем птицы?
     - Как при чем? Птицы способствуют взлету мыслей. Я очень люблю птиц. Но
чем  они  богаче  оперением,   тем  наглее.  Мне  приходится  прощать  их  и
удостаивать трапезой в сообществе с воробьями.
     - Непостижимо! Разве подобное занятие достойно полководца?
     - Ничего,  посол,  многие пренебрегают своим достоинством и  занимаются
тем, чем не следует. Так вот, в Исфахане все знали о моей дружбе с птицами и
привозили мне из разных стран крылатых непосед.  Я  открывал клетку,  но они
дальше сада не улетали.
     - Феноменально! О чем вы вспоминаете? И почему не улетали?
     - Надеюсь...  старожилы  ада  предупреждали посла,  что  лучше  другого
заставлять кормить себя, чем самому заботиться...
     - Великолепно!  Вы,  оказывается,  простодушны!  Хвалить  Исфахан здесь
небезопасно. Быть может, вы еще о чем-либо сожалеете?
     - Посол угадал, сожалею... поэтому и стремлюсь туда.
     Прищурясь, де Сези любовно гладил эфес шпаги.
     - Вы  ничего не  слыхали о  Сером аббате?  Нет?  О,  вас  ждет  большое
разочарование.  Именно эта "птица", похожая на летучую мышь, решила изменить
направление вашего полета.
     - Что ж,  и так бывает: устремляешься к розоволикой деве, а попадаешь к
Серому аббату.
     - Я еще не могу уловить, как такой серьезный полководец уделяет столько
времени пустому разговору?
     - Пустому? По мнению посла, стратегия...
     - Птичья стратегия!  А  посол,  с  помощью девы Марии,  дипломат,  а не
птицелов, особенно когда спор касается персидских птиц...
     Вдруг граф прервал тираду.  Только сейчас он  заметил,  что в  узоре из
золотых точек,  украшавшем меч Саакадзе, виднелась голова барса на фоне двух
птичек, распростерших крылья.
     - Именно о персидских,  -  учтиво поклонился Саакадзе.  - Я обязательно
привезу из Исфахана в дар послу...
     - О бог мой,  я не любитель...  впрочем, это будет нескоро, возможно, и
никогда!
     - Почему? Разве султан не горит желанием получить пятый трон?
     - И он получит его, но не с помощью "содружества пантер".
     - Мне известно другое, ибо, если не ошибаюсь, я назначаюсь сераскером в
войне против шаха Аббаса.
     - Да?   Мой  бог!   Значит,   по-вашему,   предстоит...  -  де  Сези  с
удовольствием разразился смехом. - Мерси, Моурав-бек, за волнующее известие.
А я и не подозревал.
     - Странно, а я думал, посол обо всем осведомлен.
     - И не напрасно думали. Мой бог, так спутать дороги! Я же говорил вам о
летучей мыши? Вот это настоящая птица!
     - Не   иначе,   как   посла   обводит  вокруг  своего  крашеного  ногтя
Хозрев-паша.
     - Монсеньер!  Я предупреждаю! Неосторожно отзываетесь о главном везире.
Или полководцу совсем незнакомы законы дипломатии?
     - А разве я лишнее сказал?
     - Как  это изрекает турецкая мудрость?..  О!  "Беседа,  приносящая тебе
вред..."
     - Не  увлекался  ли  посол  франков  похождениями сказочного  араба,  у
которого одна губа на земле, а другая на небе?
     - Что ваш желтый араб перед Серым аббатом! Экзотическая погремушка! Ваш
поход...  -  де Сези,  прервав фразу, искоса взглянул на собеседника. - А я,
признаться, был убежден, что вы обо всем или сами догадались, или Осман-паша
по дружбе просветил вас.
     Саакадзе охватила тревога:  "Только ли  дело в  войсковой задержке?  Не
ясно,  почему,  вопреки настойчивым просьбам Дато, ни одним словом не открыл
Осман-паша причину, побудившую Диван упорно молчать о походе на Иран. Во что
бы то ни стало надо выпытать сейчас все!"
     - Мне не совсем понятно,  ведь и посол франков неизменно вел разговор о
походе на Иран, а сейчас, можно подумать, Серый аббат завладел поводьями.
     - Мой бог, а я о чем?
     - Султан не станет менять решений, - раздельно произнес Саакадзе.
     "За исключением тех случаев,  -  подумал де  Сези,  -  когда их  меняет
кардинал Ришелье". Вздохнув, он произнес:
     - Есть птица, которой более полезен климат Запада.
     - Скажем, той, которая похожа на летучую мышь?
     - Скажем,  всесильному везиру Хозрев-паше!  А вы тешитесь иллюзиями.  Я
снова  предупреждаю:   опасно  раздражать  мужа  принцессы  Фатимы.  Это  он
переубедил Диван.
     - В чем переубедил?
     - В том,  что сначала нужны устрицы,  потом лимон. Через три пятницы из
Сераля вынесут знамя Магомета - Санджак-и-Шериф. Слышите? Ровно через три!..
О  мой бог,  я  словно скалу передвигаю.  И еще знайте то,  что немаловажно:
Франция всесильна!
     - Выходит, и я должен покориться королю франков?
     - Нет! Конечно нет! Только султану.
     Саакадзе все больше прикидывался "выбитым из  седла".  Но его уже и  на
самом деле тревожила мысль: "Что же затевается?"
     - Мне султан не изволил повелеть...
     - Когда найдет нужным,  можете не сомневаться,  повелит. Тем более, что
не кому иному, как вам, придется вести турецкое войско.
     - Куда?
     - Куда захочет проказница судьба.
     - Или?
     - Пожелать своей голове "спокойной ночи"!
     - Так думает Франция?
     - Нет,  Хозрев-паша.  Диван уже  получил согласие султана.  Поздравляю,
монсеньер!  Бедные птицы, я должен им открыть секрет: о пернатые, не ждите в
Исфахане вашего покровителя, его опутала серая сутана.
     - Так вот,  граф,  есть политики,  способные ранить и хлопком. Посол де
Сези предпочел запугать меня миражом.  Но  поздно,  главное я  понял:  посла
одурманила "летучая мышь",  первого везира -  тугой  мешок  посла,  Диван  -
звонкие обещания Серого аббата.
     - А Моурав-бека - персидские птицы? А не железная перчатка королевского
посла? Но... прочь уловки! Побеседуем серьезно!
     - Кстати, не по турецкой, а по персидской мудрости: "Беседа, приносящая
тебе вред,  будь то  серьезная или  веселая,  стоит дешевле ослиного крика".
Посол во вред себе открыл моим птицам больше,  чем мог бы сделать лучший мой
лазутчик. А что выторговал взамен? Птичье молоко?
     - И вы наивно полагаете, что этого мало? Вам, дьявол возьми, не молоко,
а сера нужна, и вы найдете ее у Габсбургов. В поход! В поход! В преисподнюю!
В  ад!  Счастливого пути!  О  дева  Мария!  Есть ли  еще  на  земле подобный
птицелов?!
     - К  слову,  посол:  я своих птиц в саду держу,  а вы свою летучую мышь
где? Не в сундуке ли Иоанна - не Крестителя, а купца?
     - Сундук?  Что еще за фантазия!  Ха-ха!..  -  Граф,  казалось, сохранял
полное спокойствие.  -  После птиц -  саквояж! Ваши слова меня поражают. Да,
кстати, прошу помнить, что вы находитесь в посольстве короля Франции.
     Повернувшись в  сторону  портрета  Людовика XIII,  Моурави  почтительно
поклонился:
     - Очень жаль,  что посол короля сам так мало помнит о  короле и  путает
обязанности посла и грабителя.
     - Что?  Как вы посмели!  Вы пришли испытывать мое терпение? Извольте! -
Де Сези выхватил из ножен шпагу.  -  Знайте, я отлично владею этой служанкой
смерти! Не медля ни минуты, ни ми-ну-ты!
     Саакадзе снисходительно посмотрел на шпагу, как на мотылька.
     - Я  преподал послу  науку  дипломатии.  И  еще:  государственному мужу
никогда не  следует терять терпение.  Так вот,  придется отложить поединок -
скажем,  на час, - ибо впереди серьезный разговор, который должен быть начат
и закончен.
     Осторожно  отодвинув  фаянсовую  вазу,   на  белой  глине  которой  под
прозрачной свинцовой глазурью чернел  графский герб,  Саакадзе оперся обеими
руками на полированную тумбу.
     - Так вот,  посол,  сундук - это мелочь, но я обещал вернуть его купцу,
дабы он  смог выехать на родину не совсем обнищавшим по воле посла,  иезуита
Клода и...
     - Не  сочтите за  труд объяснить,  кто донес вам о  каком-то мифическом
сундуке?
     - Арсана.
     - Кто?!  -  Сези несколько секунд оторопело смотрел на Саакадзе,  потом
звучно расхохотался.  -  Восхитительно! А я слышал, что ее утопили. Мой бог!
Такую красавицу!
     - Она воскресла. Посол может не огорчаться.
     - Вот как?! - Какие-то желтые круги поплыли перед глазами графа. "Но...
осторожней! Только самообладание спасет". - Значит, воскресла?
     - И после нежданного вторичного крещения еще больше похорошела. Я хотел
сказать рассвирепела.  Она готова,  положа руку на евангелие,  назвать своих
крестных отцов,  которые ее  трудами прибрали к  своим  рукам не  только все
богатство Эракле Афендули,  но  и  ее личные драгоценности,  содранные с  ее
прекрасных плеч и рук вместе с одеждой.
     Де Сези почувствовал себя в  центре белого круга и  вспомнил о  планете
Сатурн,  которую считал своей путеводительницей.  "Спокойствие,  граф!  - он
силился овладеть собою.  -  Спокойствие!  В  этом  твое спасение".  И  он  с
нарочитой беспечностью вынул из фаянсовой вазы цветок и, поднеся его к носу,
насмешливо произнес:
     - Если это дитя каким-то  чудом спаслось,  я  должен лично принести мои
поздравления.
     - Она тоже на этом настаивает и  ставит условием,  чтобы присутствовали
патриарх Кирилл, Фома Кантакузин и Осман-паша.
     Теперь де  Сези почувствовал себя в  центре красного круга.  Сфера иной
планеты напоминала о  войне:  "Осторожнее,  граф!  Постарайтесь отступить от
Марса".
     - И  вы  всерьез полагаете,  что  клеветнице больше поверят,  чем моему
слову?
     - Посол прав, без доказательств не поверят.
     - А  какие доказательства у  этого "ангела"?  Я  был  с  нею безупречно
любезен, и только.
     - Обманутая оказалась хитрее,  чем предполагали некоторые.  -  Саакадзе
провел пальцем по колечкам усов.  -  Она в  кожаном поясе,  надетом прямо на
тело,  хранила письмо,  в  котором посол де Сези просил одну знатную госпожу
оказать гостеприимство юной  гречанке.  Там  же  оказался дар  щедрого посла
франков:  медальон, - так, кажется, называется вещица в виде раскрывающегося
сердца  с  изображением посла  и  надписью:  "Прекрасной Арсане  Афендули от
восхищенного ею  графа  де  Сези".  Арабские цифры  отметили внутри золотого
сердца год и день восторга высокочтимого посла.
     Де  Сези,  чтобы  скрыть  замешательство,  охватившее его,  подбросил в
курильницу ароматические травы  и  постарался окутаться дымом.  Он  вспомнил
день,  когда Арсана потребовала именно эти доказательства. Он уступил, зная,
что...  концы в воду.  Выплыла ли она сама,  или только пояс нашли?  Де Сези
хотел спросить об этом, но язык его словно прилип к гортани.
     Саакадзе насмешливо следил за струями фиолетового дыма.
     - Опрометчивые поступки не  похожи на  дым  курильницы,  они  оставляют
след.  Разве не мог за графа написать слуга? Боно? Посол может писать даже о
том,  что  настал час,  когда  одно  государство может  ограбить другое,  но
грабителю опасно доверяться медальону.  -  Заметив нервное движение руки  де
Сези, Моурави услужливо подал ему шпагу и хладнокровно продолжал: - Так вот,
говорить все можно, особенно красивым женщинам, но писать опасно.
     - Сколько?
     - Все!
     - Все!  Все! - теряя самообладание, взревел де Сези. - И Серого монаха?
И кардинала Ришелье?
     - Нет, они мне ни к чему. А вот послу нужны сдержанность и улыбка, а не
НИЧЕГО на птичьем молоке.
     - Вы... Вы надеетесь играть со мною, как с голубком коршун?
     - Вернее, как барс с лисицей.
     - Сколько? - прохрипел де Сези. - Сколько?!
     - За что?
     - За письмо и медальон?
     - Жизнь Эракле Афендули неприкосновенна.
     - Согласен!
     - Не верю!
     - Отлично! Что в залог? Сундук?
     - Э-э, посол так дешево ценит бесценную жизнь Эракле?
     - Но,  мой бог!  Я уже расплатился с вами,  и довольно щедро! Вы раньше
срока узнали о тайном решении Дивана.
     - Я тоже умею расплачиваться щедро, потому продолжаю разговор с послом,
а не...  скажем,  с Фомой Кантакузином.  Сундук должен быть прислан ко мне с
Клодом Жерменом,  а также все драгоценности,  что были на Арсане,  -  "дитя"
этого требует и не отступит ни на шаг.  Кстати, иезуит погостит у меня, пока
Эракле не покинет Турцию. Но если...
     - У вас,  монсеньер, хороший аппетит. А куда так спешит богач? На Кипр,
к веселому завтраку?
     - На  скучный  пост  в  свое  последнее поместье.  Благодаря бесстыдным
грабителям он больше не богач.  - Саакадзе пристально следил за обрадованным
де Сези.  -  И  еще в  залог ожерелье ханым-везир Фатимы на...  скажем,  три
пятницы... потом...
     - Вы его вернете мне вместе с письмом?
     - Почему  я?  Эракле  Афендули  оставляет верного  человека для  охраны
разрушенного Белого дворца.  Ведь послу известно, как он ценит руины. И хотя
они  не  древние,  все же  немало ему стоили.  Так вот,  как только фанариот
уедет,  этот человек отнесет ожерелье Хозрев-паше. Его добыча - его право. А
посол получит свое.  Но пока Эракле здесь, я не спокоен, потому не позже как
через три дня -  Клод и сундук,  или ожерелье и сундук,  и ценности Арсаны у
меня...  или  на  четвертый день Фома Кантакузин расскажет обо всем султану.
Итак - три дня!
     - Фантазия не сильнее разума.  Это невозможно! Клод бежал, захватив все
безделушки,  облюбованные им в Белом дворце.  Ведь это он устроил нападение,
иначе зачем бы ему бежать?
     - О-о! Как неосторожен Хозрев-паша!
     - Непостижимо! При чем тут Хозрев-паша?!
     - После присвоения владения Афендули на Принцевых островах он не должен
пренебрегать опытом.
     "Проклятая дрожь!" Де Сези посмотрел на плотно задвинутые шторы.
     - Заверяю, Клод Жермен бежал.
     - Оставив  высокочтимому  послу  все  ценности?   Говорят,   инквизицию
придумали иезуиты,  но  к  себе они не  любят применять ее забавы -  скажем,
вгонять иголки под ногти, - и тут же выдают своих сообщников. А к