кстаз.  Но в  политике опасно
попадать впросак и уподобляться скаковой лошади,  не взявшей барьер.  Лишь в
одном из этих двух случаев погасшие свечи делают ситуацию предельно ясной".
     Де  Сези бросил на  кипу донесений усталый взгляд.  Он был удовлетворен
тем,  что любовь противопоставил политике,  так как не любил Кантакузина. Но
неужели возвращение из  Московского царства увертливого грека нарушило строй
мыслей  гибкого  француза?  Да,  они  рассыпались,  как  эскадрон игрушечных
мушкетеров от щелчка.
     Де Сези щелкнул пальцами:  "Прелестно!  Но,  черт возьми, почему? Разве
посланник султана не  должен был вернуться?  Несомненно,  должен!  Тогда чем
нарушено равновесие?  Вам,  граф,  не понятно?  Послами царя московитян!  Их
зовут...  О мой бог,  не все ли равно, как зовут их? Важно другое - кто они?
Раскаленные ядра или глыбы льда?  В обоих случаях -  они на берегах Босфора.
Интересно!  И  потому  полезно разведать:  зачем  повелитель снегов направил
своих послов к  повелителю тюрбанов?  Мой  бог,  не  чужих же  снаряжать ему
сибирскими мехами!  Смею думать,  что Хозрев-паша,  как борзая, почувствовал
дичь.  За  последние дни он  сообщает ровно столько,  сколько значит ничего.
Неужели  патриарх  Филарет,   вопреки  здравому  смыслу,   решил   примирить
магометан?  Но  это  противоестественно!  Равносильно белой  магии,  игре  с
ангелами.  А император Габсбург?  Он, как истый солдат, предпочитает черную,
заигрывание с  дьяволом.  Я  же,  как истый католик,  знаю,  что для церкови
лучше,  когда враги Христа с  воплями "Аллах!"  любезно режут друг друга.  Я
сделаю все,  что  смогу,  -  дабы  кровавый карнавал на  Ближнем Востоке был
обставлен  с  поистине  восточной роскошью.  Непристойно проглатывать больше
сливок,   чем  заслуживаешь.  Хозрев-паша  поглощает  львиную  долю  золота,
присылаемого мне домом Габсбургов. Аппетит приходит с едой. Везир обязан как
можно скорее бросить янычар султана на сарбазов шаха. Бьюсь об заклад, этого
же  хочет...  ха-ха-ха!..  одинаково мыслящий со мной Моурав-бек.  В  равной
степени ему,  как и  мне,  необходим ералаш у мусульман.  О дьявол!  Вот где
разгадка поведения гордого грузина. Отлично! Раз так - игра верна, и то, что
пригодится, - запомним".
     Приколов к  голубому камзолу букетик,  де Сези подошел к широкому окну,
за  которым  торжественно вырисовывался в  очаровательно мягких  тонах  утра
квартал  франков  -   Перу,  окаймленный  кипарисами,  молчаливыми  стражами
Стамбула.
     В   высоком  зеркале  отразилась  закрывающаяся  дверь  с   причудливым
орнаментом. Граф быстро обернулся:
     - Узнали?
     Клод   Жермен  обмакнул  гусиное  перо  в   серебряную  чернильницу  и,
принявшись за реляцию, флегматично ответил:
     - На  султана  следовало  бы  наложить  тяжелую  епитимью:  он  еще  не
соблаговолил принять московских послов.
     - Мой бог, Мурад имеет более снисходительного духовника.
     - Выгоднее  иметь  более  острую  шпагу.   Впрочем,   в  моей  плетеной
корзиночке вести не менее важные.  Эракле Афендули в подозрительной дружбе с
Георгием Саакадзе.
     - Вам,  мой  друг,  скоро,  и  не  без  основания,  будет подозрительна
собственная тень.
     - Встречи Афендули с Фомой Кантакузиным участились.  Не забудьте, граф,
и тот и другой - греки.
     - О дьявол!
     - Избегайте,  граф,  вспоминать дьявола днем,  -  как правило, он потом
мстит ночью.
     - Итак?..
     - Сумасшедшие наездники Моурав-бека беспрестанно посещают Фанар. Дружба
со  "старцами",  соперниками колдунов,  не  предвещает  ничего  хорошего,  -
конечно, нам.
     - О,  это я знаю по опыту!  -  Де Сези иронически посмотрел на Клода. -
Вам необходимо проникнуть к привратнику Олимпа и к полководцу гор.
     - Легче к Вельзевулу!  Вспомните:  Саакадзе приглашает на свои журфиксы
турецкое духовенство всех  рангов,  но  иезуитов,  в  своей слепоте,  упорно
избегает. Вы требуете невозможного!
     - Там,  где есть женщины,  там все возможно!  И для вас,  мой друг,  не
тайна:  женщины и есть ведьмы,  с которыми ваш Орден весьма успешно борется.
Не хмурьтесь, иезуиты знают толк в Евах, особенно если они пикантны. Я хотел
сказать: в ведьмах, особенно если они податливы...
     - Не вспоминайте днем...
     - Податливых?  Они мстят ночью...  О мой друг,  еще как мстят! Особенно
полумонахам.
     - Проникнуть к Афендули невозможно!  -  отрезал иезуит,  ничем не выдав
возмущения. - Ваша ирония, граф, не воспламенит ни податливых, ни...
     - Скаредных?..  Тогда вам  поможет первый везир,  вернее -  его  ангелу
подобная Фатима. О мой друг, ведь она так мила, что вытянула пятое ожерелье!
     - Из бездонного сундука Габсбургов?
     - Увы, нет, из мелкодонного ящика иезуитов.
     - О безбожница!.. Не иначе, как сатана подсказывает ей недопустимое. Но
вернемся к  делу.  С  помощью Иисуса я  сделаю попытку проникнуть в "Содом и
Гоморру" этого  грека  Афендули.  Не  устрашаясь мадонны,  он  наполнил свой
греховный дом идолами. Иезуитский Орден позаботится о его душе!
     - Браво! Я уже чувствую запах бекаса, поджаренного на вертеле.
     - Рассчитываю, мой граф, дева Мария дарует время, когда я сумею сказать
то же самое о вас.
     - Но каким образом? Во мне нет мяса, только кость!
     - Именно это качество и притягивает к вам орден иезуитов.  Вы не дадите
осечки, помогая нам низвергнуть патриарха Кирилла.
     - Мой бог,  низвергнуть!  Не сочтите за труд,  Клод Жермен,  сосчитать,
сколько раз низвергали вселенского патриарха и сколько раз его друзья, послы
Голландии,  Швеции и даже Англии, вытряхивали из своих саквояжей золото, - а
Кирилл Лукарис, сама добродетель, снова усаживался на патриарший трон!
     - Пример,  достойный подражания.  Вам,  граф, следует хотя бы раз в год
вспоминать о  долге христианина и  перекладывать габсбургское золото в мошну
благочестивого Ордена иезуитов...
     - Когда я в парике и припудрен...  - граф безмолвно затрясся. - Видите?
Мне вредно смеяться,  придется припудрить щеки...  Вы, Клод, плохо считаете:
золото, до последней крупинки, проглатывают прожорливые паши...
     - От имени главы Ордена приношу вам признательность за это. Вы та кость
бекаса,  которой,  несомненно,  во  славу господа бога,  подавятся неверные.
Итак,  реляция закончена,  -  проговорил Клод Жермен с  загадочным лицом.  -
Прочесть?
     - Только подпись.
     - Извольте:
                                 "Вашего величества посланник, граф де Сези.
                                                  Константинополь, 1629 год.
                                                  Экстренная почта".
     - До следующего четверга, мой друг.
     Иезуит отвесил поклон, буркнул: "Да пребудет с вами святая Женевьева!",
приоткрыл дверь и мгновенно исчез.
     "Как тень летучей мыши!" - с отвращением подумал де Сези.
     Некоторое время,  полузакрыв глаза,  он  продолжал покоиться в  кресле,
наслаждаясь одиночеством.
     "Какое  постоянство!   -   усмехнулся  граф.  -  И  какой  простор  для
сатирических аллегорий! Каждый раз при упоминании в реляциях о золоте иезуит
страдальчески кривит губы и перо начинает дрожать в его цепких пальцах.  Мой
бог,  не потому ли, что золото падает не в его мошну? Или потому, что иезуит
догадывается о  существовании у графа де Сези ларца -  любимца Фортуны?  Да,
разговор с  Клодом Жерменом и  в  минувший четверг был не  из  легких.  Этот
иезуит способен искрошить закон на  законы,  раздробить грех  на  грехи,  но
никак не  может понять,  на  что французскому королю знать о  нажиме русских
казаков на Азов или интересоваться, ответит согласуем татарский хан Гирей на
предложение верховного везира Хозрев-паши  выделить десять тысяч  сабель для
охраны  фортов Придунайской крепости,  которые будут  воздвигаться,  или  же
требовать точных данных:  в  том  случае,  если  форты  эти  будут захвачены
казаками, то не обеспечат ли себе казаки выход в Черное море?
     Но  он,  граф  де  Сези,  отлично  знает,  на  что  Людовику казаки,  и
беспрестанно шлет донесения во Францию. А от императора Фердинанда Габсбурга
он продолжает получать золотые монеты.  Искатель счастья,  Клод Жермен, и не
ведает,  что  золото графу потребовалось для улаживания некоторых его личных
дел в Париже.  О, эти ростовщики! Поэтому в интересах его, де Сези, всячески
отвлекать Турцию от  событий на  Западе и  переключать ее ярость на Восток -
Иран".
     Де  Сези обернулся:  в  зеркале от его лица веяло свежестью,  словно он
только что прибыл с прогулки в Булонском лесу.
     Булонский лес! О, как давно, бесконечно давно, он вынужден был оставить
его,  чтобы на  берегах Босфора,  как  потерпевший жестокое кораблекрушение,
вновь начать жизнь,  полную случайностей и коварства. Он не желал вспоминать
причин крушения - прошлое должно быть погребено... Итак, все, что происходит
в Версале,  что делается в Париже,  -  становится известно здесь,  но... он,
граф де Сези,  не желает быть далеким слушателем волшебной музыки. Он желает
быть ее создателем! Мраморное море не нарушит никаких его светских помыслов,
никаких честолюбивых планов,  оно  не  вспугнет мечту  о  будущем,  сколь бы
лихорадочно тревожным ни было настоящее.
     "Великолепно!  Браво!  -  восклицает де  Сези,  картинно скрещивая руки
перед зеркалом.  - Да пребудет надо мной сияние святой Женевьевы, патронессы
Парижа!  Золото вновь распахнет передо мной ворота столицы. Химеры Нотр-Дам,
о,  как я посмеюсь над вами!  О мой Париж,  я жажду тебя!  Жажду,  как пчела
сердцевину цветка!"
     И  внезапно...  де  Сези ощутил холод льдины и  отшатнулся.  В  зеркале
отразилось его  искаженное от  ужаса  лицо.  Потом он  заливисто рассмеялся:
"Черт побери!  Я  целовал свое собственное изображение!  Это по меньшей мере
забавно!"
     Он  провел рукой по  шпаге:  "Дьявол!  Даже дыхание могилы не остановит
меня!  И я добьюсь триумфа,  пусть ценой золота и крови!" Напевая фривольную
песенку,  он  приоткрыл зеркальную дверцу  "кабинета" и  вынул  механическую
игрушку.
     Опустив  на   черепаховый  столик  миниатюрную  карету,   сделанную  из
золоченой бронзы,  он завел ключиком механизм:  кучер встрепенулся, взмахнул
кнутом,  белые  лошадки  встряхнули гривами  -  и  игрушечный экипаж  плавно
покатил по золотым узорам.
     - Париж! Париж! - Де Сези не замечал, что он говорит вслух.
     Говорит?  Нет,  он  кричит,  энергичными взмахами руки  торопя  кучера:
"Скорей, сильф! Скорей! Я вижу, о Париж, очертания твоих стен! Я приветствую
твой  блеск!   Твой  шум,   твое  движение!  За  миг  очарования  я  жертвую
королевством!  Я  вижу огромную тень Лувра,  поглощающую карету.  Но что там
еще?  Мой  бог!  Тень алебарды ложится поперек дороги?  Вглядись хорошенько,
кучер, что преградило путь? Виват! Виват! Ночная стража? Я прибыл в Париж?
     - Вы остаетесь в Стамбуле!
     Де Сези вздрогнул,  отшатнулся,  казалось, нечто острое кольнуло грудь.
На ковре лежала длинная узкая тень.
     "Летучая мышь!.."  Граф с  трудом поднял глаза и  столкнулся с  ледяным
взглядом Серого аббата, переступившего порог.
     Сдвинув  брови  и  сложив  на  груди  руки,   восковые  и  неподвижные,
непрошеный гость бесстрастно объявил:
     - И вы, граф, не пожертвуете королевством!
     Силясь овладеть собой, де Сези сухо отчеканил:
     - Кто перед посланником его величества короля Людовика XIII,  графом де
Сези?
     Серый аббат,  повернув нагрудный крест, протянул его де Сези. На кресте
были выгравированы слова.
     Пораженный  граф  узнал  почерк  человека,   перед  которым  склонилась
Франция.

                            "Бог! Король! Закон!
                             Повинуйтесь аббату
                             Нотр-Дам де Пари!
                             Кардинал Ришелье", -

прочел де Сези и  молча указал на  кресло тому,  кого называли "правой рукой
Ришелье", "Серым преосвященством" и кто не щадил сил для унижения императора
Фердинанда.
     - Кардиналу  угодно,  чтобы  вы  отныне  проводили  в  Турции  политику
Ришелье,  иными словами -  Франции,  это одно и то же.  Вы не будете впредь,
подкрепляя  речи  золотыми  шерифами,   пропагандировать  верховного  везира
Хозрев-пашу  и  высших  пашей  Дивана,  чтобы  они  продолжали обращать взор
султана на Восток.
     - Скажите,  аббат,  какая разница между переменой политического курса и
фрикасе из фазана?
     - Извольте: во втором случае проглатываете вы, в первом - вас.
     - Ваше предложение неосуществимо и  по  другой причине.  Король одобрил
мою политику,  она по вкусу и султану. Здесь не едят фрикасе. Война с Ираном
давно предрешена.
     - И тем не менее...
     - К  тому же здесь торгуются тет-а-тет,  обожают бакшиш и не возвращают
задаток.
     - Великолепно! Вы будете исключением.
     - Заманчиво,  но неосуществимо. Представьте властелина, капризного, как
дитя, и сжившегося с определенной идеей. Он видит уже перед собой пятый трон
- шаха Аббаса, протягивает руку, намереваясь схватить символ за ножку, а вы,
невзирая на величество, хватаете его за рукав.
     - Это  сделаете вы.  Завуалируйте свое  действие заботой  о  Ближнем...
Востоке.
     - Поздно.  Мурад Четвертый уже выбрал полководца. Если шах Аббас - "лев
Ирана", этот полководец - "барс Грузии". Турнир неотвратим.
     - Вы  оригинал,  граф,  но...  вы  изучили  различные средства  ведения
Сералем политических дел.  Кардиналу угодно сохранить вас в роли посланника.
И  впредь вы будете пропагандировать верховного везира Хозрев-пашу и  высших
пашей Дивана, чтобы они обратили взор султана на Запад.
     - Повторяю,  это  немыслимо.  Вражда султана к  шаху Аббасу неукротима.
Поверьте,  что никакие доводы не помогут,  тем более Непобедимый,  так зовут
полководца, вне всякого сомнения, одержит султану победу.
     - Может и не одержать.
     - Что вы скрываете, аббат, под сутаной ваших слов?
     - Кардиналу угодно, чтобы султан Мурад IV на время оставил Иран в покое
и...  преисполнясь ненавистью к  Габсбургам,  перевел бы  войска Оттоманской
империи на западные линии,  сопредельные владениям Габсбургов. Турция должна
вступить на арену европейской войны.
     - Но  позвольте,  аббат,  еще  совсем  недавно  его  святейшество искал
сближения с императорами Германии и Испании.
     - Между часом, когда кардинал не видел угрозы, нависшей над Францией, и
часом, когда он ее обнаружил, - вечность.
     Де Сези хотелось выхватить из ножен шпагу и  пронзить Серого аббата.  С
каким бы удовольствием он вытер окровавленный клинок о мерзкую сутану. Но он
не  был уверен,  что за  одним слугой грозного кардинала не  явятся десятки,
сотни  других:   аббаты,   стражи,   бакалавры,   палачи,  корсары,  чудаки,
отравители,   куаферы,   вельможи,  ученые,  разбойники,  офицеры,  консулы,
гробовщики,    трактирщики,    безумцы,   дуэлянты,   булочники,   охотники,
контрабандисты,  мертвецы.  Он чувствовал,  что тысячи острых глаз следят за
ним,  тысячи цепких рук тянутся к нему,  и достаточно одного движения, чтобы
они набросились на свою жертву,  уподобив графа де Сези быку, приколотому на
бойне.  И поэтому,  придав лицу смиренное выражение,  он, как бы недоумевая,
спросил:
     - О какой угрозе, аббат, вы говорите?
     - О той, о которой вы думаете!
     - Но я  прошу,  аббат,  открыть мне ту тайную причину,  которая привела
кардинала Ришелье к  неуклонному решению столь круто изменить курс  политики
Франции.
     - Небезызвестная вам  мадам  де  Нонанкур вышила кардиналу карту  мира.
Тонкое  мастерство!   Разноцветный  бисер,  образующий  океаны  и  материки,
королевства и  империи!  Империи  Габсбургов расшиты  коричневым бисером,  -
запомните, ко-рич-не-вым! Итак, с севера, востока и юга обступают коричневые
империи сплоченным кольцом бело-сине-красного бисера королевства Английское,
Датское,  Шведское, Нидерландские штаты, царство Московское, султанат Турция
и страна венгров.
     Проще:  означенные государства должны стать, если они этого еще сделать
не успели,  союзниками Франции. И да пребудет над нами благословение Христа!
Кардиналу угодно придушить империю Фердинанда II.  В  час победы Франции его
святейшество перережет на карте некоторые нити, как вены, и коричневый бисер
рассыплется с сатанинским шумом и сгинет в преисподней.
     Голос аббата звенел предостерегающе,  как колокол Нотр-Дам де  Пари,  и
все же де Сези улавливал иронию.  К кому относилась она:  к нему или к мадам
де Нонанкур?
     - Здесь Турция,  аббат!  Ночи глухие,  а дни безликие! Стоят кипарисы -
стражи смерти.  Когда мимо них проходит незнакомец,  они оживают и в неясных
отблесках полумесяца мелькают зеленые копья.  Воды здесь голубые на вид -  и
красные по своей сути. Они способны не только ласкать красавиц, но и кипеть,
заманивая в свои глубины неверные души и выплескивая на камни кровавую пену.
     Аббат зловеще усмехнулся и опустился с такой легкостью в кресло, словно
не имел веса.
     - Рекомендую,  граф де Сези, прислушаться к моим словам. Мы здесь одни,
не  стоит соблюдать таинственность.  Тут  все дело только в  "да" или "нет".
Нравится ли вам политика кардинала Ришелье?  Да или нет?  И  нравится ли мне
ваша уклончивость? Да или нет? Вот и вся трудность.
     Де Сези также опустился в кресло,  поставив у ног шпагу. Он внимательно
следил за Серым аббатом.
     - Король  Людовик  Тринадцатый,  которому я  служу,  как  дворянин,  не
захочет лишить себя  экстренных реляций из  Стамбула.  Мне  нравится чувство
благодарности, им обладает король.
     - Долг ваш перед королем, перед кардиналом - совесть и честь!
     - В этих чувствах я дам отчет только господу богу!
     - Нет, сатана! - воскликнул аббат и неожиданно со страшной силой ударил
кулаком по черепаховому столику.
     Игрушечная карета со звоном упала на пол,  механизм пришел в  действие,
бронзовый кучер выронил кнут,  и белые лошадки,  взмахивая гривами, как бы в
испуге, понеслись в дальний угол.
     Дверь приоткрылась, заглянул Боно.
     - Не хотите ли, аббат, кофе?
     - Я хочу тишины.
     Де Сези махнул рукой, Боно исчез.
     - Аббат,  вы  обладаете превосходным голосом!  Почему бы  вам самому не
оглушить султана?
     - Это сделаете вы! Так угодно кардиналу!
     - Что дает вам в этом уверенность, мой аббат?
     - Ваше прошлое!
     - У меня есть только настоящее и будущее.
     - Я напомню вам прошлое, граф...
     Худое лицо с  большим носом надвинулось на де Сези,  упорный взгляд так
сверлил его,  что он невольно зажмурился и подумал:  "Этот сатана - капуцин,
но ему больше, чем Клоду Жермену, пристало быть иезуитом".
     - Прошу... - Де Сези старался и не мог унять дрожь.
     - Припомните,  граф,  монастырь  Фонтерво...  -  вкрадчиво начал  Серый
аббат,  -  это тот,  где обычно воспитываются принцессы...  Однажды глубокой
ночью  вы  похитили  из  его  стен  де  Нонаккур.  Мадемуазель спустилась по
веревочной  лестнице.   Вы   держали  наготове  пистолет.   Почтовая  карета
притаилась у  монастырского сада.  Де  Нонанкур  завязала под  нежно-розовым
подбородком газовую косынку,  покрывавшую ее восхитительную головку,  но уже
мечтала о  серебряных кружевах,  бантах  и  цветах.  Карета  умчалась...  Вы
смутили невинную душу.  Пистолет,  направленный на  монастырь,  был  вызовом
небу.  Без  сомнения,  уже тогда,  с  превосходным знанием Турции...  у  вас
соединились три  качества:  лицемерие,  изворотливость,  неверность.  Вам не
хватает четвертого: покорности.
     - Чтобы обладать способностью покоряться, надо иметь дряблый характер.
     - На этот раз вы, граф, покоритесь, сохранив свой характер таким, каким
он угоден кардиналу. Я продолжаю... Вы рассуждали так: "Похитить де Нонанкур
надо было во всяком случае: во-первых, я добыл пикантную девочку, во-вторых,
обеспечил себе  дружбу  ее  знатных родителей и  право  на  их  значительное
состояние".  За одно это преступление вы получили право на вход в  Бастилию!
Кс