.
     Саакадзе дал согласие "барсам" спасти Луарсаба.
     Дато с Папуна и "барсами" подготовили побег Луарсаба. Дато нашел случай увидеть наедине Луарсаба и открыть замысел шаха - затянуть царя Картли в Иран. Отсюда еще возможно скрыться, убеждал Дато, через агаджа будет поздно.
     Побег подготовили с помощью изощренной хитрости и мешков золота. По плану "барсов" Луарсаб, переодетый в персидское платье, в три часа ночи спустится по веревке в овраг, откуда Даутбек и Дато глухой тропой проведут Луарсаба в одинокий домик Тэкле.
     И когда подымется тревога, конечно, раньше всего Али-Баиндур бросится в погоню по Картлийской дороге. Разве кто-нибудь вздумает искать Луарсаба в заброшенной нищенской лачуге в Карабахе? А если и догадаются, все равно не найдут. Из подвала прорыт подземный ход в овраг, заросший бурьяном и заваленный камнями. В этих камнях Эрасти и Керим устроили тайное убежище. Даже пища в глиняных кувшинах и вода спрятаны здесь, даже бурки и оружие для четырех человек.

***

     На широкой низкой тахте, поджав ноги, Саакадзе и Али-Баиндур играли в нарды.
     Перед низким столиком стоял голубой кальян. Али-Баиндур, затягиваясь дымом, цепкими пальцами передвигал шашки. Но мысли начальника шахских лазутчиков были направлены не столько на нарды, сколько на изыскание способа снова добиться звания непревзойденного мастера опасного дела.
     Точно назло, на извилистом пути Али-Баиндура все было спокойно. И недовольный хан решил прибегнуть к вымыслу, дабы омрачить слишком ясное небо над своей головой.
     Игральные косточки подпрыгивали на инкрустированной доске.
     - Пять и пять! - воскликнул Али-Баиндур и подумал: "Пхе! Какой смысл высчитывать чужой выигрыш?!" - Один и два! - "Еще одна ночь раздумья - и я рискую остаться в двух глазах шаха неудачным игроком на изменчивой доске политики Ирана!" - Три и три! - "Бисмиллах! Если две дороги не приводят к источнику мудрости, надо пойти по третьей!" - Шесть и шесть! - "Да помогут мне двенадцать имамов!.."
     Али-Баиндуру сегодня на редкость везло, и он притворно радовался, беспечно смеясь и восклицая.
     Игра закончилась победой Али-Баиндура.
     Стан заснул. Только бесшумно шагала стража.
     Караджугай-хан, совершив омовение лица и ног, собирался опуститься на мягкое ложе, но в этот момент взволнованно вбежал Али-Баиндур. На ногах болтались ночные чувяки, халат не застегнут, но на поясе висели ятаган и кинжал. Перебивая сам себя, Али-Баиндур сыпал страшные слова: на Карабах готовится нападение турок и тушин, спрятанных где-то в засаде. Они рассчитывают освободить Луарсаба. Это донесли прискакавшие пастухи-татары. Он, Али-Баиндур, предусмотрительно повелел им наблюдать за дорогами. Пастухи клянутся: тушины ведут турок обходным путем.
     - О аллах! Недаром у меня с утра болит шрам!
     И Караджугай, торопливо завязывая шаровары, бросился к шаху.

***

     Во мраке судорожно дергались факелы. Глухо бил барабан. Выбегали сонные сарбазы.
     Эреб-хан любезно передал Луарсабу приглашение шаха подышать ночной прохладой...
     Полночь. Словно волки, преследуют луну серые облака. Сильное беспокойство охватило Луарсаба. Он скачет рядом с мрачным Аббасом под охраной шах-севани. "Что еще задумал тиран?! Но, может, скоро вернемся, а там... Тэкле, моя розовая птичка... Куда же скачем, точно от погони?!"
     Впереди мчались факельщики, освещая темную дорогу. Шах неотступно скакал рядом. По обочинам неслись Караджугай и Али-Баиндур. Храпящие кони уносили всадников все дальше и дальше.
     Луарсаб до боли вглядывался в темноту. Почему шах и он в тесном двойном кольце кизилбашей? Луарсаб качнулся. Точно каменная глыба упала на грудь. Он хотел крикнуть, хотел вырваться, на лбу выступили ледяные капли. Он лихорадочным взором измерял пространство: скорей, скорей, Луарсаб! Еще миг, и... Луарсаб дрожащими руками натянул поводья, готовясь к прыжку, но вдруг услышал полуугрожающий, полупредупреждающий голос Караджугай-хана:
     - Осторожнее, царь, мы едем над пропастью...
     Наутро иранское войско выступило из Карабаха в Мазандеран, куда неожиданно ускакал шах Аббас с Луарсабом. Саакадзе, узнав ночью от Эреб-хана о насильственном увозе Луарсаба, сказал огорченному Папуна и взбешенным "барсам":
     - Значит, не судьба! Но не огорчайтесь, мои друзья, мы еще раз попробуем для бедной Тэкле спасти Луарсаба.
     Так Керим передал Тэкле. Она без слез выслушала весть о неудаче побега и объявила о своем намерении последовать в Мазандеран.
     И снова - грязные мешки на облезлых верблюдах, заплатанные чадры и разодетый Керим с дружинниками, издали сопровождающими мужественную Тэкле.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

     Каспийское море вяло перекатывает свои зеленые волны. Маячит белый парус. Морские птицы кружат над водяным простором. Тонут вдали Астрабадские горы. Курчавый лиственный лес словно застыл на острых гребнях.
     Георгий Саакадзе любит птиц. Он и сейчас следит за чайками. Они стремительно бросаются на волны и взлетают с добычей в светлую от зноя голубизну.
     Беседка, переплетенная диким виноградом, утопает в кустах граната с красными цветами. Едва шелестят листья. В тени пиний и кипарисов плещет фонтан.
     Георгий, по-персидски поджав ноги на низкой скамье, с любопытством следит за розовыми фламинго. Они стайками бродят по песчаной отмели моря. Вот надменный фламинго опустил длинную шею в воду, в толстом согнутом клюве сверкнула рыбка. Просвистела стрела, взмах крыльев, и фламинго взлетел. Он вытянул вперед шею и, точно розовый крест, мелькнул в голубом воздухе.
     Молодой персиянин из охраны Али-Баиндура внес ларец.
     Саакадзе откинулся на шелковую подушку. Сквозь узорчатый халат мелькнула смугло-бронзовая кожа. Ленивым движением Георгий открыл хрустальный кувшинчик и надушил выкрашенные хной и завитые в колечки усы.
     Слуга, зажигая кальян, исподлобья следил за Саакадзе.
     Взяв чубук, Георгий небрежно кивнул. Слуга поспешно вышел.
     Звезда Георгия Саакадзе еще ярче сверкает на персидском небе. Шах Аббас не перестает осыпать милостями сардара. Малый летний дворец, толпы слуг, белые верблюды, выхоленные кони, своры гончих - все предоставлено здесь в утеху Георгию Саакадзе. Но величайшее счастье, дарованное Георгию, - это утренние тайные беседы с шахом.
     Не ради кальяна и благовоний уединился в беседку Георгий. Он хотел в тишине обдумать дальнейший трудный путь.
     "Посол цезаря предложил Ирану нанести совместный удар Османскому государству, напав на Анатолию и Крым. Быть может, предложить использовать царевича Гирея? Он враждует с вассалом султана ханом Гиреем за крымский престол и бежал от гнева султана за помощью к шаху Аббасу. Но новая победа над Турцией усилит Иран и еще больше придавит грузинские царства. А если победят османы? Не захотят ли они навсегда закабалить Самцхе-Саатабаго и повторить нашествие Татар-хана на Картли? Победит ли Иран или Османское государство - все равно Грузия в мусульманских тисках. Значит, необходимо столкнуть Иран и Турцию вдали от Грузии. И чем кровавее будут войны между мусульманами, тем легче задышит Грузия.
     А Индия? Раджа, воспользовавшись длительным отсутствием шаха, вновь нарушил границу и отказался выполнять торговый договор. В Иране сильно вздорожали товары. Нет сомнения, сейчас шах снова захочет направить меня против северной Индии. Хорошо, я добуду тирану чужую землю и слоновые бивни. Но я начинаю тайную войну с шахом Аббасом. Шах хотел захватить Северный Кавказ. Что помешало ему? Может, мое равнодушие? А может, больше, чем равнодушие? Знает ли Кабарда, кому обязана своей целостью? Имерети, наверное, знает. Давно между князем черкесским и князем Кабарды идет вражда. Кто мне первый об этом сказал? Да, кумыцкий купец Улакай. Кабарда и кумыцкие земли под рукою Русии. Черкесский князь обратился за помощью к шаху, а кабардинский - к Русии... А об этом кто мне сказал? Да, созданный мною Керим. Он не хуже Али-Баиндура постиг науку распознавать чужие тайны. Молодец! Как рыбак, раскинул сети на бурливых реках северокавказских княжеств, а подобранные им ловкие люди тянут эту сеть с богатым уловом царских и княжеских замыслов.
     Двенадцать тысяч сарбазов готовил бросить шах Аббас на Кумыкию и Кабарду. Но я сказал: нельзя оставлять в тылу Турцию и Имерети, тем более, что кабардинский князь и мурза поспешили за помощью к Русии. Шах устрашился. Сейчас игра за мной. И вот я передвигаю шаха на опасную дорогу, где наперерез скачут белые кони. На игральной доске спешно собираются новые силы... Русия. Астрахань. Боярин Иван Одоевский пленил атамана Заруцкого и беспокойную женщину Мнишек. Почему атаман, которому верили казаки, пленен московским царем? Его ошибка была моей ошибкой, он тоже обратился за помощью к шаху Аббасу.
     Боярин Иван поставил в Астрахани пятнадцать тысяч воинов огненного боя. На каждой башне по двадцати больших пушек и пищалей. Если б у меня была такая сила! Я бы пригнул шаха к окровавленным стопам Грузии.
     У кого искать помощи? Конечно, не у Турции. А Русия? Сама еще не окрепла. Русийский царь не захочет ссориться с шахом. Невыгодно. Недаром русийские послы скачут за шахом из города в город. Помощь придет из сердца Грузии. Конечно, с турецкими послами говорить буду. О чем? О необходимости войны османов с Ираном. Война оттянет шаха от Грузии, султана тоже. Надо шаху посоветовать. Да, еще о чем-то хотел подумать... Луарсаб... Бедное мое дитя Тэкле! Она сюда последовала за ним. Что делать? На картлийском троне должен быть царь-объединитель!"
     - Батоно, кальян потух.
     В беседке стоял Эрасти.
     - Мои мысли тоже, Эрасти... Кто пришел?
     - Господин Даутбек. Слово имеет. Мои дружинники поливают цветы, если встретят черную розу, запоют.
     Даутбек вошел, насвистывая азнаурскую песенку. Пока не раздалось щелканье соловья, восторгались величием шаха.
     - Абу-Селим-эфенди тебя хочет видеть, конечно, тайно. - Даутбек придвинулся ближе к Георгию.
     - Я уже раз отказался, почему с тобой не говорит?
     - Если в нашу пользу разговор, тогда стоит рисковать, Георгий. Если для шаха...
     - Постой, Даутбек... - Георгий вскочил, глаза блеснули.
     - Скажи Абу-Селиму-эфенди, я встречусь с ним в полночь в темном каве-ханэ. Пусть турок переоденется в персидское платье.
     - Ты что придумал, Георгий?
     - Разговор в нашу пользу... Что, Абу-Селим-эфенди продолжает разбрасывать золотые монеты сарбазам?
     - Кажется, еще остались, вчера моим раздавал. "Во имя аллаха дарю беднякам", - смеялся эфенди. - Я Караджугаю рассказал, он - шаху.
     - А шах сказал: пусть берут. Если дает турок, почему не брать? - усмехнулся Георгий.
     - Абу-Селим-эфенди об этом узнал, пожелтел. Затем разговор снова перешел на шепот. Из глубины сада послышалась песня мествире, привезенная сюда "барсами". Ее распевали все грузины, вспоминая Картли. Печальные грузинские песни шах запретил петь под страхом смерти.

     Я вчера красавицу увидал в саду...
     Она мне нравится - к яблоне иду...

     - Паата, мой Паата! - Георгий подался было к выходу, но вновь опустился на тахту: - Не следует молодого воина приучать к нежности.
     - А может, следует? - И Даутбек запел:

     Я молил жестокую, а в ответ - одно!
     Любят черноокую без тебя давно.
     Прискакал в духан скорей позабыть беду...
     Век с таким бы чувством ей продремать в саду.

     Паата ворвался шумно. Он бросился к отцу, но, заметив суровое выражение лица, поцеловал руку и сдержанно сказал:
     - Мой большой отец, сколь хорош здесь воздух!.. Дядя Даутбек, я сегодня в море купался.
     Даутбек любовно похлопал по могучим плечам Паата.
     "От своей возлюбленной пришел, - подумал Георгий, - потому такой шумный. Первую любит..."

***

     Хосро, тяжело дыша, карабкался по скалам. За ним на четверенькам полз Гассан. День был жаркий, шелковый азям прилип к спине Хосро. Кусты ежевики раздирали руки, одежду. Хосро мрачнел.
     - Непременно, ага Хосро, мы встретим дикого козла, - задыхаясь, проговорил Гассан.
     - Ты, час назад тоже уверял.
     - Я, ага Хосро, сон видел.
     - Сон?! - Хосро оживился. - Опять гебры сбросили твоего любимого внука в святую яму?
     Хосро навсегда запомнил сон Гассана в день первой встречи с Георгием Саакадзе. С той поры Хосро суеверно не отпускал от себя Гассана.
     - Хороший сон, ага Хосро, непременно убьем козла.
     И хотя Гассан не видел никакого сна, он начал было рассказывать о большом дереве, увешанном козлиными рогами.
     Вдруг Гассан остановился как вкопанный. Указывая дрожащей рукой, прохрипел: - Козел!
     Хосро судорожно схватился за колчан и, укрывшись за камнем, натянул тетиву.
     Вдали на сером выступе сидел козел. Поджав под себя ноги, и горделиво закинув рога, он безразлично смотрел в пропасть.
     "Я должен убить рогатого черта, - думал Хосро, - вчера Дато целый день ходил расстроенный из-за козла. Он уверял, что стрела попала в козла, а княгиня Хорешани подсмеивалась над неудачливым охотником. Я должен доказать этой пленительной ведьме, что для царевича Хосро нет недоступных козлов".
     Охотничья лихорадка охватила Хосро, руки дрожали, слезились глаза, в ушах гудело. Он осторожно подползал к выступу, за ним, словно тень, - Гассан. Но спустить стрелу Хосро не удалось. Козел насторожился, мотнул рогами, отскочил в сторону, прыгнул на нижний выступ и мгновенно исчез. Гассан испуганно отпрянул и столкнул камень. Гулко ударяясь о скалу, камень скатился в пропасть. Гассан взглянул вниз и замер. Внизу, запрокинув загнутые рога, лежал козел.
     - Ага Хосро, я убил козла! - кричал потрясенный Гассан. - Недаром я сон видел.
     Хосро, не дослушав, бросился вниз. В расщелине лежал дикий козел, длинная стрела торчала между ребер. Хосро догадался: это тот самый козел, который вчера удрал от Дато. Он злорадно улыбнулся, вытащил стрелу и, взвалив козла на плечи, зашагал по горной тропе. Счастливый Гассан семенил позади.
     Вдруг Хосро остановился. Совсем близко послышался призывной рожок.
     - Шах! - прошептал Хосро и победоносно пошел на звуки рожка. Приближались веселые голоса. Из-за поворота вышел шах Аббас. Хосро сбросил к ногам шага козла и низко поклонился.
     Шах удивленно смотрел на Хосро. Он знал - только опытному охотнику, и то очень редко, удается пронзить стрелой чуткого козла. Шах милостиво пригласил Хосро сопутствовать ему на охоте...
     Только ночью вернулся в свой дом Хосро. Он был счастлив. Шах повелел отрубить козлу рога, оправить в серебро и повесить в охотничьем зале Давлет-ханэ.
     Хосро подарил Гассану свой новый плащ и приказал рассказывать всем о меткости стрелы Хосро-мирзы.
     Хосро растянулся под шелковым одеялом, приятная сладость подкатилась к сердцу. Он вспомнил намек шаха: кто умеет бросить к ногам "льва Ирана" редкую добычу, может рассчитывать на почетное звание верного охотника шах-ин-шаха.
     - Но не следует спешить, - закончил шах беседу, - арабская мудрость учит: "Не торопись сорвать плод, еще не налитый соком..."

***

     Папуна сегодня с утра бродит по астрабадскому майдану. Он что-то усиленно разыскивает, но лазутчики Али-Баиндура не удостаивают его вниманием: от доносов на этого грузина, кроме палочных ударов, никто ничего не получал. И разве сумасшедшего Папуна занимает что-нибудь еще, кроме оборванных детей? Вот и сейчас он заполняет свой красный платок всякой дрянью, даже противно смотреть. И на Папуна не смотрят лазутчики Али-Баиндура.
     Папуна часто говорит: "Эй, Пануш, Дато, Димитрий, кто хочет свободно подышать, пойдем со мной на майдан". Но сегодня Папуна, кроме сладостей для астрабадских "ящериц", разыскивает еще кого-то. Вот он остановится у темной лавчонки и громко позвал. Папуна не любит шептаться, особенно на майдане. Из лавки вышел высокого роста купец. Разговор был короток.
     - Нашел?
     - Да, ага.
     - Тащи.
     Папуна вошел в лавку, положил на узкую стойку платок со сладостями и стал разглядывать индусские кувшинчики с благовониями белого лотоса и изящные ларцы с белилами и румянами. Эти редкости однажды завез в Астрабад костоправ из Индии. Догадливый купец перекупил и спрятал, надеясь в Исфахане разбогатеть. Об этом проведал Керим и поспешил к Хорешани.
     Не торгуясь, Папуна расплатился с купцом и опрокинул в свой необъятный красный платок драгоценную индусскую покупку, вышел из лавки и направился в сторону улицы, где живут только бедняки.
     Так и есть, Папуна и здесь нашел "ящериц", и они ничуть не хуже исфаханских.
     "Ящерицы" его тоже нашли, и не успел Папуна вступить на грязную уличку, как со всех глинобитных заборов раздался крик: "Папуна, ага Папуна пришел!" - и на улицу высыпали дети.
     Раздав сладости из платка, ленты, четки, персидскую кисею, шарфы и шапочки из своих бездонных, необъятных карманов, Папуна, вздохнув и пообещав скоро опять наполнить платок, пошел дальше, сворачивая то в правый, то в левый переулок. Наконец он очутился на окраине. Здесь тянулись огороды и фруктовые сады. Папуна стукнул два раза медным молотком. Кто-то подошел, отодвинул деревянную задвижку, посмотрел и торопливо открыл калитку. Это был Горгасал.
     Жила здесь Тэкле в полузаброшенном домике с небольшим садом. Этот сад Горгасал снял в аренду и поселился с женой и дочерью. Так он сказал обрадованному хозяину, вскоре ушедшему на поклонение в Мекку. Впрочем, уйти в Мекку посоветовал ему Горгасал, прибавив один туман на угодное аллаху дело.
     Тэкле поспешила навстречу Папуна и сразу забросала его вопросами о Луарсабе. Папуна уверил ее: Луарсаб здоров, окружен почестями, и шах даже приказал готовить для него грузинские кушанья.
     Спросила Тэкле о брате, о Паата, о "барсах" и, наконец, о Хорешани.
     Вынув белила, краску и кувшинчики, Папуна сказал - он пришел как раз от Хорешани.
     Тэкле удивленно смотрела на Папуна: неужели друг думает - сердце ее лежит к такому? Или дорогой Папуна хотел ее развеселить? Нет, она больше не нуждается в румянах и белилах.
     Папуна согласился: его маленькая Тэкле никогда не нуждалась в подобном украшении, но есть женщина, которая нуждается...
     - Кто?!
     - Жена шаха Аббаса.
     - Тинатин?! О, ведь она сестра моего царя! Папуна, дорогой друг, что ты придумал?
     - Не я, Хорешани придумала. Сегодня возьмешь кувшинчики и ларец и с матерью Эрасти придешь к Хорешани. Издали тебя будут оберегать Керим и Эрасти. У Хорешани соберутся "барсы", Георгий тоже придет. Ностевцы рвутся к тебе, но, опасаясь Али-Баиндура, даже мимо этой улицы не проезжают. Паата? Нет, Паата не будет. Он по молодости может проговориться.
     Папуна, обогнув сады, очутился на шахской улице. Посмотрев на резные двери, охраняемые шах-севани, подумал: "Георгий, наверно, еще здесь, надо предупредить о приходе Тэкле".
     Подождав немного времени, Папуна направился к боковому входу.

***

     Шах Аббас величественно восседал на резном возвышении. Вошли ханы. Вошел Абу-Селим-эфенди с двумя турецкими торбашами.
     Шах встретил Абу-Селима-эфенди сухо. Абу-Селим-эфенди, словно не замечая враждебности, изысканно, но настойчиво требовал от имени султана возвращения Оттоманской империи захваченных шахом турецких городов: Дербента, Шемахи, Ганджи, Аряжа и Баку. И добавил: шах напрасно разорил Грузию, она ни с кем не воевала, жила мирно между тремя великими государствами - Турцией, Ираном и Русией.
     Караджугай резко напомнил о правиле посольских приемов - ставить Иран на первом месте, когда перечисляют государства.
     Пригладив парадно торчащие усики, Абу-Селим-эфенди мягко улыбнулся Караджугаю, но промолчал. Совсем позабыв о турецких опустошительных нашествиях на Грузию, он стал убеждать шаха в миролюбии Турции. Оттоманское государство и Русия всегда совместно оберегали грузинские царства. И еще падишаха вселенной, султана Ахмета, беспокоит персидское войско в Горисцихе, угрожающее восточной Турции.
     Шах вскипел. Он свирепо оглядел белый азям Абу-Селима-эфенди, обшитый золотом зеленый тюрбан с нагло сверкающим алмазным полумесяцем и перевел взгляд