того гурджи в запасе тысяча
хитростей,  а всадников и копьеносцев всегда меньше, чем нужно. Видит аллах,
шайтан наделил его умением разгадывать замыслы врага. А кто из самонадеянных
способен  превзойти  его  в  изворотливости?   Да  не  допустит  покровитель
вселенной забыть  грозное  повеление всесильного "льва  Ирана":  обезглавить
Саакадзе,  сына  речного рака.  А  разве он,  Иса-хан,  из  тех,  кто  ловит
скорпиона за хвост? Нет, он поспеет к предназначенному небом сроку!
     Начался небывалый переход. Через Картлийский хребет вскачь кинулись два
знатных минбаши со своими легкоконными тысячами...
     Так  крепость,  где  Симон Второй много лет выжидал свое возвращение на
трон Багратиони,  заполнилась сарбазами. В башнях, на стенах - везде бряцают
саблями  юзбаши  и  онбаши,   толпятся  оруженосцы,   к  Иса-хану  мчатся  с
донесениями от  минбаши гонцы.  С  утра от  угловой Таборской башни до башни
Шах-Тахти слышатся то  слова команды,  то перекличка часовых,  то перебранка
войсковых черводаров.  Опытный и  удачливый сардар  Иса-хан  ни  на  час  не
изменяет походную жизнь  военного стана.  Несмотря на  оказанную ему  пышную
встречу  и  настойчивое приглашение царя  Симона,  переданное  в  изысканных
выражениях Шадиманом, хан отказался поселиться в изнеженном Метехи и большую
часть  дня  проводил  в  подготовке кизилбашей к  грядущим битвам.  Он  ждет
решительного столкновения с Саакадзе.

     Даутбека  и  Димитрия  озадачили два  столба  дыма,  окутавших лесистый
отрог.   Сквозь  зыбкую  завесу  вырисовывался  замок  Ксанских  Эристави  -
Ахалгори.   Большая  квадратная  башня  с   бойницами  и  узкими  окошечками
главенствовала над Ксанской долиной.
     "Барсы", а за ними два дружинника придержали коней.
     В  густых зарослях рогатка с  торчащими во  все стороны острыми зубьями
пересекала тропу.  Раздался предостерегающий крик  удода,  спустя  несколько
секунд ему  ответил другой,  и  затрещали ветви кизила.  На  тропу выскочили
вооруженные  мсахури.  Вперед  выступил  рослый  ксанец  с  задорным  чубом,
выбившимся из-под остроконечной бараньей папахи.  На правом рукаве у  ксанца
поблескивала медная подковка.
     - Э-э, кто такие?
     - Азнауры.
     - Сам вижу - азнауры, как зоветесь?
     - "Барсы"! Из дружины Моурави!
     - О-го-го! Хорошо - назвался! - Ксанец выхватил кинжал с крестообразной
рукояткой и, держа за лезвие, перекрестил "барсов". - Куда дорогу держите?
     - Думаем, к князю Иесею Ксанскому попали, - недоумевал Даутбек.
     - Сам вижу, что попали! А куда хотели?
     - Уважаемый ксанец, полторы арбы горячего навоза те...
     - ...теперь спешим, дорогой! - быстро перебил друга Даутбек.
     - Сам вижу -  спешите...  А  все же отгадайте:  сколько пальцев у моего
дэви?
     - Ровно столько, чтобы передушить всех врагов князя Иесея.
     - О-го-го!  Хорошо  сказал!  А  кувшинов в  ахалгорском марани  сколько
зарыто?
     - Ровно столько, чтобы напоить всех друзей князя Иесея.
     - Отиа!  -  закричал ксанец,  выслушав пароль.  - Прыгай в замок, скажи
князю, какие гости едут, - вино получишь.
     Сделав невероятный скачок в кизиловые заросли, Отиа мгновенно скрылся.
     - Почему полтора часа человек прыгать козлом должен, если мы на конях?
     - Э-эх,  уважаемый азнаур,  ни  один  конь  не  догонит Отиа.  Пять лет
получал то  палкой по  заду,  то  вино в  глотку,  пока не  выучился заячьей
скачке.
     - А много еще таких зайцев-козлов у князя? - хмуро спросил Даутбек.
     - Пока пятьдесят,  каждый год прибавляем... Конь! Сам знаю - конь может
ветер обогнать,  но только не через заросли...  Сюда, уважаемые азнауры! - И
ксанец повернул влево.
     С трудом пробираясь по едва заметной тропе, Димитрий с досадой спросил,
почему они с бархатной дороги свернули к сатане под хвост.
     Ксанцам понравилось удачное определение местности,  и они захохотали на
весь лес.  В ответ из запутанных глубин понесся оглушающий дикий хохот. Конь
Димитрия взвился на дыбы и тревожно заржал. Димитрий откинулся в седле и про
себя выругался.
     Кусок  синего  неба   подпирала  замшелая  скала.   Даутбек  пристально
вглядывался в ее очертания и вдруг резко натянул поводья.  Что это?  Мираж в
пустыне или  наваждение хвостатого?!  Нет,  он  наяву  видит,  как  огромный
каменный человек,  согнув колени и  держась на  носках,  прильнул к  озерцу,
дрожащему в  каменной оправе.  Сразу  оборвали смех  ксанцы  и  умолкло эхо.
Всадники гуськом втянулись в расселину.
     - Каменный человек!  -  таинственно прошептал рослый ксанец,  с опаской
поглядывая на скалу. - Ехать здесь надо тихо, не дай бог разбудить!
     Придерживая поводья,  он поведал, что каменный человек не кто иной, как
соседний владетель,  некогда обладавший Чальским кряжем и укравший счастье у
первого Эристави Ксанского,  в  те  времена носившего еще фамилию Бибилодзе.
Пять  свечей  высотою  в  полдуба  пожертвовал разгневанный Бибилодзе творцу
земли  и  воды.  Пять  молний сверкнули над  Ахалгори,  и  окаменел чальский
владетель, по сей день собирая свои слезы в каменную ладонь.
     "Барсы" одобрили щедрость прадеда князя  Иесея и  поинтересовались,  со
всеми ли  врагами так расправляются Ксанские Эристави.  И  все же почему они
свернули с хорошей дороги?
     Рослый ксанец тряхнул чубом, потер на рукаве подковку, затем дотронулся
до гривы азнаурских коней: "На счастье!" - и разъяснил, что дорогих гостей в
беспокойное  время  трудным  путем  провожают  в  замок,  а  хорошую  дорогу
оставляют врагу. И он хитро подмигнул ухмыльнувшимся ксанцам.
     Позже,  в  замке,  Иесей не без гордости сообщил "барсам",  что хорошая
дорога -  приманка.  Под тонким слоем земли вырыты,  вплоть до  первой стены
крепости,  глубокие ямы,  на дне которых битый камень, вода и железные шипы.
Обманутый враг обречен на  гибель.  Такая мера защиты замка сберегает войско
Ксани,  ибо  достаточно горстки дружинников в  засаде,  чтобы  сотни  волков
угодили в ловушку.
     Слушая  рассказы  о  разных  проделках  лесной  нечисти,  о  пиршестве,
устроенном каджи в честь новой луны, с которой слетели сорок зеленых ведьм и
обглодали чинары вокруг замка,  всадники неожиданно очутились перед зубчатой
стеной.  Здесь  у  ворот  торчали  в  пестрых  нарядах  размалеванные куклы,
представлявшие врагов ксанского князя.  "Барсам" предложили выпустить в  них
по стреле.  Тут рослый ксанец привстал на стременах и  зарычал,  как раненый
тигр.
     На   верхней  башне  стражник  просунул  голову  между  двумя  зубцами,
присмотрелся и три раза ударил в дапи.
     Звякнули железные засовы, и ворота медленно открылись.
     В нарядном дарбази слуги расстилали скатерть для полуденной еды. Завидя
через узкое окно въезжающих гостей,  гостеприимец зычно крикнул: "Серебряные
сосуды! азарпеши! кувшины! чаши! роги!"
     Слуги заметались, расставляя на скатерти сверкающую звонкую посуду.
     - Э-эй!  Недоделанный индюк!  Почему золотую кулу притащил?  Что,  царь
приехал?  Или светлейший Дадиани?  -  И, проворно вырвав из рук оторопевшего
слуги кулу, гостеприимец обтер ее рукавом и бережно поставил обратно в нишу.
     Князь Иесей облачился в новую оранжевую куладжу,  расправил длинные усы
с  завитками на  кончиках и  величаво вышел  к  гостям.  Обняв "барсов",  он
выразил  удовольствие,   что   они   не   запоздали  к   полуденной  еде  и,
следовательно, уже полдела сделано.
     Даутбек учтиво поблагодарил князя и едва открыл рот, чтобы сказать, что
приехали они по исключительно важному делу, не терпящему отлагательства, как
князь возразил:
     - Важное дело  перед едой -  это  вино,  -  так  завещал Ной,  спасая в
ковчеге виноградную лозу. Второе, не менее важное, - это забвение всего, что
мешает  веселью.  И  только после  крепкого сна,  сменяющего веселье,  можно
обсуждать причину, благодаря которой друг спешит к другу...
     Даже  цветущий вид  Маро,  дочери Георгия Саакадзе,  восседавшей против
"барсов"  в  драгоценной джиге  и  всячески  выражавшей радость  свиданья  с
дорогими ее  сердцу,  не  развеселил их.  Даутбек уныло  думал об  убегающих
часах.  Уже сменили вторую скатерть, а роги продолжали взлетать над головами
и вино все лилось из кувшинов.
     Когда,  наконец,  кончился пир  и  "барсы",  воспрянув духом,  выразили
совсем трезвыми (к  неудовольствию князя) голосами благодарность за радушную
встречу и  многозначительно поглядывали на ковровую комнатку,  прилегавшую к
дарбази,  где  можно  было  бы  повести  серьезную  беседу,  князь  внезапно
пригласил  их  на  аспарези:   там  в  честь  почетных  гостей  должны  были
состязаться в лело женатые с холостыми и бородачи с безбородыми.
     Тревожась за  напрасно потраченный день,  "барсы" пропускали мимо  глаз
бурные  схватки,  стремительные  перебежки  и  заметили  лишь,  как  крайний
безбородый схватил в  охапку серединного бородатого и вместе с мячом потащил
его в обратном направлении.
     Князь  Иесей сиял,  он  ставил на  безбородых,  и  сейчас же  поздравил
"барсов" со счастливым предзнаменованием: удача будет сопутствовать их общим
начинаниям,  тем  более,  и  дым двух костров у  ворот замка тоже не  кривит
линию, - а благоприятные признаки требуют нового пира.
     "Барсы" пытались протестовать,  но Иесей досадливо махнул рукой: "Войти
в дом - дело гостя, но когда гостю выйти - дело хозяина!"
     Тут  Даутбек с  отчаянием выкрикнул,  что они должны срочно пробиться в
Хевсурети и  передать Хевис-бери  -  старейшинам ущелий  -  просьбу  Моурави
немедленно  спуститься на  помощь,  ибо  разведчики донесли  о  молниеносном
передвижении Хосро-мирзы  в  сторону  Арагви.  Ксанского же  Эристави просит
Моурави  соединиться  с  хевсурами,   образовать  рубеж  и,  преградив  путь
Хосро-мирзе в  Среднюю Картли,  дожидаться прихода Моурави,  дабы  совместно
напасть на Хосро. Эта битва должна решить многое.
     Князь поспешил успокоить друзей:  не  позже чем сегодня утром вернулись
несколько  разведчиков,   которые  не  заметили  нигде  ни  кизилбашей,   ни
приспешников царя Симона.  Эти благополучные вести и способствовали дневному
пиру и теперь приятно располагают к ночному.  А к утру, если гости пожелают,
он отправит с  ними опытных проводников,  и  они в два раза скорее достигнут
черты Хевсурети, чем если бы дерзнули объехать его замок.
     До  зари длился ночной пир.  Отказавшись от сна,  "барсы" умолили князя
разрешить им седлать коней.
     И,  словно  в  насмешку,  в  этот  миг  звякнули засовы и  в  торопливо
распахнутую калитку ворвался краснолицый хевсур.  Хотя на нем была панцирная
рубашка с  кольчугой "чачкани" и  на пальце щетинилось острыми шипами боевое
кольцо "сацерули",  Иесей  Ксанский вдруг побледнел,  поняв,  что  случилось
что-то  невероятное,  иначе  бы  отважный Мамука Каландаури не  забыл надеть
налокотники и оседлать коня.
     В ковровой комнате,  куда наконец удалось попасть мрачным "барсам", они
и князь Иесей выслушали страшный рассказ хевсура. "Сегодняшнюю ночь на много
лет  запомнят  хевсурские горы.  Ни  землетрясение,  ни  обвал  ледников  не
потрясли бы  так  хевсуров,  как  новая измена Зураба Эристави,  чьи  руки в
крови,  а сердце в черной пене. "Наверно, давно сговорились, - так возвестил
кадаги,   прорицатель  гуданского  креста,  -  наверно,  обещал  Хосро,  сын
Дауд-хана,  помочь Эристави Арагвскому покорить хевсуров".  Но напрасно!  Не
быть Зурабу царем хевсуров!  От  ходьбы по  нашим кручам он  вконец отощает!
Только плохо сейчас царю Теймуразу -  уже в  двух агаджа был от Ананури,  от
Борбало шел;  хорошо -  не спустился сам,  с царицей, с церевной Дареджан, с
князьями тоже,  как  хотели сначала.  Пшав  Лега  предупредил,  что  персы в
арагвских владениях как  у  себя  дома  разгуливают.  Разгневанный царь,  не
слезая с  коня,  повернул с  кахетинцами к  Жинвальскому мосту -  в  Имерети
держал  трудный путь.  И  хорошо  сделал,  что  поспешил:  уже  сегодня,  не
дожидаясь  солнца,   Хосро-мирза  цепью  вытянул  сарбазов  от   Тианети  до
Жинвальского моста,  вдоль стены "Седды Искендер" - "Преграда Александра". И
сейчас в сквозной башне на левой стороне моста, где обычно хевсурская стража
собирала пошлину за  проезд,  засели сарбазы.  Путь в  Хевсурети отрезан,  в
Картли из Хевсурети тоже. Ни человеку не пройти, ни коню, ни даже овце".
     Иесей лишь развел руками:  как же  смог пробраться мужественный Мамука?
Разве князь не  знает,  удивился хевсур,  что  ему  покровительствуют добрые
духи?   И  сколько  злые  духи  ни  старались  сбросить  его  в  пропасть  с
распластанной бурки,  на  которой он  съезжал по  ледяному скату,  добрые не
допустили.  Но  все же белому дэви удалось подставить ему,  Мамуке,  под бок
острую льдину.
     Тут князь прервал рассказ хевсура и стал допытываться, глубока ли рана.
Мамука спокойно ответил, что рана пустячная, поместится в нее не больше семи
ячменных зерен.  Иесей трижды ударил палочкой в  дайру и приказал вбежавшему
прислужнику принести  большую  деревянную чашу,  лук  из  кизилового дерева,
стрелу из  камыша и  наконечник из  ветки  инжира.  И  когда  мсахури внесли
требуемое,  Иесей приложил чашу к поврежденному боку Мамуки, посоветовал ему
покрепче держать чашу,  дабы ее не выбил из рук белый дэви, отошел в дальний
угол комнаты,  вскинул лук и  натянул тетиву.  Стрела со свистом врезалась в
середину чаши.  Иесей потеребил усы и сказал,  что хевсур может себя считать
уже  здоровым,  ибо  от  такого сильного лекарства рана затягивается тотчас.
Хевсур не спорил.  Рискуя жизнью, он пришел к Ксанскому Эристави за помощью,
которую владетель не мог оказать, ибо это привело бы к междоусобной борьбе с
Зурабом Эристави, а Хосро-мирза не преминул бы его поддержать.
     "Барсы" продолжали безмолвствовать.  Их возмущало то,  что они потеряли
вчерашний день, тревожила мысль: что дальше? Помощь горцы не сумеют оказать,
- значит,   левый  край  Внутренней  Картли  продолжает  быть  открытым  для
нападения кизилбашей.
     Лишь  к  полудню  удалось  "барсам"  выбраться  из  замка,  заручившись
обещанием Ксанского Эристави быть наготове и ждать, как условились, Великого
Моурави   с   войском  на   указанном  рубеже,   предусмотрительно  оставив,
разумеется, в замке надежную стражу.
     Хотя князь и так заверял,  что ни кахетинскому Хосро,  ни марабдинскому
змею,  ни  одноусому пауку Симону не  взять Ксанскую крепость ни в  бою,  ни
мольбой, ни во сне, ни наяву, ибо каменный человек раздавит их всех вместе и
каждого в отдельности...
     Везли  "барсы"  и  обещание Мамуки  Каландаури из  Гудани,  которое они
считали немаловажной ценностью.  "И если Зураб Эристави согласится, - клялся
Мамука  над  дашна  (мечом),  -  пропустить хевсурскую конницу по  скалистой
тропе,  вьющейся над Арагви,  то в  одну из ночей хевсуры придут к  Великому
Моурави..."

     Зураб  не   согласился.   Он  сурово  встретил  явившегося  в   Ананури
Хевис-бери.  Глядя исподлобья,  Зураб твердо напомнил старейшине ущелий, что
хевсуры платят подать Арагвскому Эристави не одним скотом и изделиями,  но и
послушанием.
     Возмущенно выслушали хевсуры возвратившегося на высоты Хевис-бери. Они,
может,  примирились бы даже с двойной податью скотом, но никогда не смирятся
с податью свободой.
     Хевсуры  вынесли  вперед  крест  и  знамя  гуданского святого Георгия и
воинским строем направились к скалистой тропе, но тут оборвался зыбкий путь.
Внизу парили орлы,  ниже вились туманы, а еще ниже смутно виднелись иранские
полчища.
     Опасаясь,  как  бы  Хосро-мирза не  заподозрил его  в  нарушении тайных
условий, Зураб поспешил предупредить царевича о ненадежности горских племен.
     И  вот  ворота Арагви открылись перед  оранжевым знаменем,  на  котором
персидский лев, поддерживая солнце, угрожающе вскинул меч.
     "Но кто не предвидит будущее, тот теряет настоящее", - так всегда думал
Хосро.  Воспользовавшись  отсутствием  Саакадзе,  который  накапливал  новые
азнаурские силы,  Хосро  легко  уничтожал  разреженные моуравские дружины  в
замках-крепостях Верхней  Картли,  которые  занимал  и  настойчиво укреплял.
Особенно много сарбазов под начальством юзбаши и  онбаши осело в Викантбери,
Али, Сурами, Кехви.
     Окружив Георгия Саакадзе кольцом непреодолимых препятствий, Хосро-мирза
стремился отрезать азнаурам путь к царствам и княжествам Западной Грузии.
     Этот  беспрепятственный захват  почти  всей  Картли  еще  больше убедил
князей в  необходимости запереться в  своих замках и выжидать,  чем кончится
борьба "барса со львом".  Ибо в  одинаковой мере страшились владетели "обоих
хищников"...
     Казалось,  Хосро  не  замечал  двойственной политики  владетелей и,  по
совету  Шадимана,  отправил  пятьсот  отборных мазандеранцев князю  Кайхосро
Бараташвили -  владетелю грозной  крепости  Биртвиси.  Гордый  аристократ не
признавал  ни  Моурави,  ни  царя  Симона,  но  вел  дружеские  переговоры с
Хосро-мирзою,  царевичем Багратидом.  Еще  раньше Хосро расставил персидские
отряды вокруг Тбилиси,  значительно укрепив селения Лиси и Цодорети. Грабить
Хосро запретил,  но разрешил "просить", ибо население обязано кормить войска
на  постое.  Изнемогая,  крестьяне  отдавали  последнее и  призывали Моурави
спасти их от персов, которые, ласково поглаживая рукоятки сабель и ханжалов,
беспрестанно "просили"  кормить  их  и  одаривать  подарками.  Рассыпаясь  в
благодарности и  учтиво  кланяясь,  брали  сарбазы до  последнего котла,  до
последнего паласа -  онбаши,  до последнего ковра - юзбаши. И приверженцев у
царя Симона становилось меньше и меньше.
     Но кто из мудрых,  а  не глупцов,  в  знойный день заботится о  меховой
папахе, а в ледяную стужу - о кисейных шароварах? Хосро-мирза причислял себя
к мудрым и поэтому спешил к владениям Зураба Эристави.
     Гортанный говор и ржание коней взбудоражили ущелье, даже орлы, оставляя
каменные гнезда,  взлетали в  прозрачную синь.  Даже  воды  Арагви,  сердито
клокоча,  перепрыгивали через  валуны и  отбегали вдаль.  Даже  сочные травы
долин  пригибались к  земле и,  казалось,  упрямо увертывались от  вражеских
коней.
     Но где?  Где же сыны Картли? Ликовали иранцы: все смолкло перед грозным
именем шаха Аббаса.
     Хосро-мирза беспрепятственно прошел Душети,  Ананури,  усилил стражу на
Жинвальском мосту  и  одну  часть  войска  перебросил на  Ломисскую высоту и
Ксанское  ущелье,  а  с  другой  направился вверх  по  Пасанаурскому ущелью,
сомкнув  у  скалистой тропы,  вьющейся над  Арагви,  кольцо  и  окончательно
отрезав грузин-горцев от долин...

     Одиноко чернело бревно  на  берегу Ностури.  Не  собирались здесь  деды
потолковать о  земле,  поговорить о  свойствах зверей.  И  яркие  костры  по
вечерам  не  освещали  знакомые изломы  берега,  где  тихо  шелестел листвой
серебристый пшат и причудливо свисали плети пряной ежевики.
     Ностевцы торопливо возводили новые укрепления.  И  стар и мал укрепляли
защитную линию башен на подступах к Гори, еще не занятому персами. И в самом
Носте не  было сна:  из  войлока выделывались подпанцирные накладки,  шились
бурки, походные цаги, подвозилось оружие, которое старательно раскладывал на
десятки и  сотни дед Димитрия -  уже совсем седой,  но по-прежнему быстрый в
движениях, с неугасаемым огоньком в живых глазах.
     Вооруженные  копьями,  шашками  и  самострелами  ностевцы  толпились  у
заставы,  то  и  дело отодвигая в  сторону огромный брус и  пропуская конных
азнауров.
     Еще  не  слышались здесь  раскаты  исфаханских пушек,  не  вылетали  на
гребень холма, горяча скакунов, краснобородые кизилбаши, с тем чтобы взмахом
кривой сабли  или  ядовитой стрелой вызвать богатырей гурджи на  смертельный
поединок;   не   проходили  бесконечные  тысячи,   предавая  огню   и   мечу
многострадальную землю, не рушились стены, и склоны гор окрашивала не кровь,
а беспредельные ковры маков.
     Но в самом воздухе уже ощущалось тревожное дых