ет торговли, один стон на больших весах.
     - Я так и замыслил,  Вардан.  Но я ведь не Георгий Саакадзе, в торговле
плохо разбираюсь.  Одно понимаю:  купили два князя виноградник,  один из них
решил отгородиться,  другой возликовал,  ибо  один забор стал двоим служить.
Так и я:  решил за себя арагвинцу отплатить, а пользу и майдан извлечет. Вот
почему  тебя,  Вардан,  вызвал:  необходимо царю  Теймуразу тайное  послание
доставить. Понял? Поезжай как будто с товаром...
     - Не  безопасно,  светлый князь,  майдан  вмешивать:  если  царь  оптом
передаст Зурабу тайну, всех злой дух Базалети уничтожит. Другой способ есть.
     - Менее рискованный?
     - Более удачный.
     - Говори! - В голосе Шадимана звучала насмешка.
     - Один азнаур,  кахетинец,  часто к  Зурабу от  царя скачет.  Со мною в
дружбе,  ибо я всегда забываю взять у него монеты за купленный товар, иногда
сам  предлагаю в  рассрочку атлас на  платье жене или бархат на  праздничную
куладжу.
     - А в каких случаях предлагаешь сам?
     - Когда хочу установить -  какому товару под  стать мысли царя,  царицы
или царевны Дареджан.
     - А на что тебе то, что не тянет гиря?
     - Мне, правда, такой товар ни к чему, но Георгию Саакадзе пригодится, -
с  достоинством ответил Вардан.  -  В прошлый приезд такое поведал телавский
азнаур:  "Зураб Эристави жену к себе просит пожаловать,  а царевна клянется,
что  лишь  только имеретинского царевича любит,  и,  пусть  Зураб хоть  цаги
собственные проглотит,  не поедет к  нему.  И  в придачу азнаур тихо довесок
подкинул:  князь Зураб давно в Телави не заглядывал. Князья Северной и Южной
Кахети требуют,  чтобы подать для них в Картли собрал. А "шакал"... - Вардан
поперхнулся,   -   только  князь  Арагвский  боится  картлийских  владетелей
беспокоить,  а больше взять не с кого.  Азнауры, кто хоть чуть побогаче, так
добро запрятали,  что без помощи Моурави и  сами не сыщут,  а  с того,  кто,
кроме шиша,  ничего на весы не может бросить,  что возьмешь? На майдане тоже
по  примеру  азнауров  поступают:  бархат  на  лучшее  время  прячут,  а  на
персидской  кисее  кривой  мелик  как  муха  на  смоле:   ни  взлететь,   ни
провалиться. Иной раз за день и абаза не соберет.
     Внезапно Шадиман вновь почувствовал,  что  его одолевает скука.  Мелкие
треволнения майдана как бы напоминали, что арена и его деятельности сузилась
до размера монетки, да еще фальшивой. И, подавляя зевоту, сухо спросил:
     - Значит, за своего азнаура ручаешься?
     - Еще  как  ручаюсь,  -  встрепенулся Вардан,  -  иначе  не  стоило  бы
затягивать разговор.  -  И подумал: "похожий на гнилую нитку, которой дыру в
сердце не заштопаешь".  -  Азнаур потихоньку клянется, что он сам на стороне
Саакадзе, в угоду царевне Дареджан ненавидит Зураба и признает имеретинского
царевича,  потому тайком и  доставляет любовные письма то  в  Кутаиси,  то в
Телави.
     Шадиман  бесстрастно слушал  купца,  внутренне  удивляясь  силе  чувств
Нестан-Дареджан и Александра Имеретинского,  одержимых бесом любви. "Неужели
счастье в  том,  что  для двоих исчезает мир мрачных мистерий и  они целиком
поддаются соблазну рокового обмана?  Нет,  нет и  нет!  Счастье в подчинении
душ,  в обуздании противников,  в борьбе за первенство на арене жизни". И он
обернулся к  подернутому сероватым сумраком окну,  словно хотел  рассмотреть
участников кровавого маскарада и среди них себя в змеином обличий.
     Решительно приблизив к себе ларец, Шадиман достал запечатанный свиток.
     - Я такое думаю,  светлый князь, - невозмутимо продолжал Вардан, - если
немного марчили вручить азнауру,  -  жаловался -  нуждается,  а  царь  давно
ничего не  дает...  Заверну в  шелковый платок твое  послание,  приложу пять
звонких и пообещаю: если в руки царю передаст, еще десять доплачу.
     - А как проверишь? У венценосца осведомишься?
     - Почему так?  На образе азнаур за монеты поклянется. И ломать крест не
станет; серная вода уместна в бане, а не в день страшного суда.
     - Возьми двадцать марчили,  зачем тебе тратиться?  А  если по действиям
Теймураза  увижу,   что  мое  послание  он   получил,   тебя  вознагражу  за
находчивость и азнаура за верность кресту.  Дело,  Вардан,  общее -  видишь,
какое время настало?

     Предчувствием новых катастроф была  охвачена вся  Картли.  Таинственное
исчезновение Тэкле породило слухи,  то нелепые,  то граничащие с истиной,  в
равной степени взбудоражившие замки и  лачуги,  дома  и  хижины.  Все  стало
казаться зыбким,  невесомым,  созданным игрой воображения.  Одних картлийцев
невольно охватил испуг,  переходящий в  ужас,  другие пьянели от  торжества,
порожденного злорадством. Собирались толпы, гудели, до исступления спорили.
     - Тише! Не кричите, люди! Пусть думают, царица Тэкле исчезла!
     - Пусть князья трясутся на своих мягких ложах!
     - Кто сказал,  царица растворилась в облаках? Не святая! Где-то укрыли!
Что-то замышляют!
     - Не иначе как Трифилий руку приложил.
     - Непременно так.  Искать надо в монастыре святой Нины. Там все женские
горести.
     - Хо-хо, ищи форель в кизиловнике! Нет, здесь игра Мухран-батони.
     - И Ксанских Эристави не следует забывать.
     - Теперь ждите Саакадзе. Воздвигайте выше стены.
     - Не поможет. Багдад брал.
     - Слава пресвятой деве, скоро наш Моурави прибудет!
     - Кто мог думать! Церковь нарочно делает вид, что непричастна!
     - Многие Базалети вспомнят.
     - Святая метехская богородица,  сохрани и  покров учини  кроткой царице
Тэкле.
     - О-о, что происходит? Почему неумолчно бьют в колокола?
     - Почему молят за упокой царя Луарсаба?
     - За здравие царицы Тэкле еще больше.
     - О-о, в могилах почернели бронзовые украшения.
     - Кто видел? Кто?
     - Мествире. Где Зураб Эристави ни проедет, под землей бронза чернеет.
     - Не только Зураб, Шадиман тоже.
     - Необходима осторожность, не время для съезда князей.
     Так и ответили многие князья Зурабу Эристави.
     "Хр!*
     Не время,  дорогой князь,  собираться, надо выждать. Рожденный слепым -
слепым и  уйдет  из  мира.  Ты  же  -  зрячий!  Тебя  вновь  просим угостить
по-арагвски  кахетинцев.  Разве  мы,  владетели Верхней,  Средней  и  Нижней
Картли, не послали царю Теймуразу дары: монеты, шелк, драгоценные украшения?
Считали,  на годичный срок поверх совести достаточно,  а вельможи телавского
двора,  эти злые семена,  проросшие в почве алчности, через три месяца опять
вымогают!"
     ______________
     *  "Христос!" -  так начинали обычно в старой Грузии текст документов и
писем.

     Некоторые из  владетелей более  резко требовали решительных мер  против
посягательств кахетинцев на княжеские сундуки:
     "...Мы,  уповая на  бога,  тебя,  Зураб,  повелитель сапфирной Арагви и
держатель  знамени  Нугзара,   главенствующим  выбрали.   Почему  позволяешь
кахетинским князьям дань с нас собирать?  Что мы, завоеваны ими? При трубных
звуках возвещаем:  терпеть далее не станем!  Начертай царю Теймуразу, что мы
поклялись и согласились быть ему подпорой, но не данниками. На том стоим!"
     Не  дочитав послание,  Зураб в  сердцах скомкал его и,  надев меч,  сам
поехал  к  католикосу.  Выставив по-горски  правую  ногу,  он  глухо  просил
святейшего увещевать князей.  Ведь царь -  "богоравный",  на  что же царство
содержать?
     Католикос опустил веки, словно предпочитал мрак, и сурово ответил:
     - Не царство, а лишь Кахети. Неразумно поступает кахетинское княжество,
без  устали  взывая  о  помощи.  Неразумно,  ибо  и  Картли,  удел  иверской
богородицы,  разорена персами.  Скольких кормили,  яко овец блудных, сколько
сами брали, яко волки в ненастье. Не может церковь несправедливость творить.
     Зураб заложил ногу за ногу* и по-христиански сложил руки на груди. Он и
сам кипел на Кахети,  но считал,  что еще рано с  царем спорить.  Необходимо
лишь узнать, как поступит церковь, если... если...
     ______________
     * Знак уважения к старшему.

     - Святой отец,  а  если и  на  самом деле царица Тэкле спрятана кем-то?
Ведь многие с царем Теймуразом не согласны. Могут возвести...
     - Без церкови ничего не могут.
     - Но царица Тэкле почти святая, семь лет страдала.
     - Христос страдал и нам велел.
     Сколько Зураб ни  допытывался,  больше ничего ему не удалось узнать.  В
иных  случаях из  камня легче было выжать грушевый сок,  чем  из  католикоса
слово.
     "Тогда...  князей Картли, - рассуждал Зураб, - надо сперва до бешенства
довести,  а  потом...  потом  согнуть в  олений рог  и  любезно посоветовать
отложиться... Главное, чтобы сами предложили мне... Что предложили? Конечно,
трон.  Трудно рассчитывать на поддержку Мухрани,  Ксани. А князья из фамилии
Барата...   за  Шадимана  сердиты.  Да,  не  в  моем  колчане  стрелы  самых
могущественных владетелей.  Но  если  всех остальных объединю,  вес  личного
оружия удвою. Не по достоинству ли вложу мечи ста фамилий в арагвские ножны?
Создам железный оплот.  Из-за  Теймураза не  пойдут драться со мной Мухрани,
родственники Саакадзе,  и  притом сами  обижены царем.  И  Барата,  любители
черепов,   не  станут  защищать  врага  Шадимана.   Тем  более  Ксани,  рабы
талисманов,  тоже  свойственники "барса",  наотрез  отказались  предоставить
Теймуразу хоть на одну крупицу больше,  чем сами назначили.  Выходит, мешать
княжеству Картли отложиться не  станут.  А  раз ни  войском,  ни монетами не
услужат мне,  то и я вмешиваться им в дела...  скажем, царства не позволю! А
если заключат союз трех знамен и выступят против?  Поздно!  Все предусмотрю,
многих  владетелей  в  друзья  зачислил.  Миха  шестнадцатилетних  на  коней
посадил:  говорит,  один  арагвинец стоит пяти иных дружинников.  Потом,  ни
Цицишвили, ни Джавахишвили, ни Квели Церетели против меня не поднимут меч. И
другим замкам выгодно не Мухран-батони, а меня поддерживать, ибо помнят, что
"барс" жив и когти при нем.  Я отнял у азнауров многие земли,  а для себя не
взял ни  горстки,  -  все  роздал верным мне князьям.  И  еще посулил немало
трофеев. Гордецам не знать ли, что за княжеское сословие, благонравно уповая
на  бога,  свою  кровь по  капле отдам!  Прочь сомнения!  Трон  от  меня  на
расстоянии локтя.  Необходимо лишь  Дареджан вырвать  из  Кахети.  В  Метехи
настоящая царица должна воссесть,  тогда заблестит царство.  Не  любят меня?
Пустое! Как князя не любят, а как царю - снисхождение окажут. Царская корона
не  княжеская тавсакрави.  Нет  такой женщины,  чтобы устояла перед символом
земного божества".

     Весна  еще  не  сбросила красочный наряд  с  садов,  как  прошел  слух,
неизвестно кем пущенный,  что Тэкле оправилась после пережитого, и замыслили
возвести ее на трон, как верную жену мученика царя Луарсаба.
     Зураб,  кусая  ус,  недоумевал:  "Кто  такие  те,  которые  стремятся к
воцарению Тэкле?  Мухран-батони и их клика?  Не так уж всесильны.  Княжество
Картли не допустит воцарения сестры Саакадзе,  побоится:  все перед "барсом"
виноваты. Неужели церковь?"
     Зураб не  на шутку смутился;  он вспомнил свой разговор с  католикосом:
"Медлительность смерти  подобна!"  Саакадзе  неустанно  учил:  "Молниеносный
удар! Захват противника! Победа!"
     И  Зураб  заспешил.   Царю  Теймуразу  он  писал,  что  азнауры  Картли
решительно отказываются проводить сбор монет как  лепту для царства.  И  он,
князь  Арагвский,   просит  милостиво  разрешить  ему   оружием  привести  в
покорность  саакадзевскую свору.  Но  картлийцев  на  такое  дело  снарядить
неразумно.  Возрадуются достойнейшие, если венценосец пришлет ему три тысячи
кахетинцев-дружинников,  и  он клянется честью рода,  что наполнит хранилище
царя чистым золотом, сундуки - драгоценностями, конюшни - конями, а пастбища
- скотом.  Он  также  коленопреклоненно  молит  лучезарную  Нестан-Дареджан,
услаждающую слух и восхищающую глаз, прибыть вместе с войском.
     На  самом  же  деле  Зураб  вознамерился окончательно ослабить  Кахети,
которая еще  не  оправилась от  разорения и  едва насчитывала у  себя десять
тысяч клинков и копий.  И пока,  так полагал Зураб,  кахетинцы,  возбуждая к
себе  ненависть,  предадутся грабежу  картлийских азнауров,  чему  арагвинцы
поспособствуют, он на срочно созванном съезде князей во всеуслышание заявит,
что настал долгожданный день,  когда преступно не отложиться от Кахети,  ибо
отныне нечего ждать чего-либо славного от самовлюбленного соседа.
     И княжество торжественно определит:  "Быть сему!" - о чем твердо заявит
царю Теймуразу, присовокупив, что, направляемое творцом, возводит на престол
Багратиони Тэкле,  по  счету Первую и  по  званию Возвышенную.  А  пока она,
ангелам  подобная,  отдыхает от  потрясений,  княжество единогласно поручает
достойному князю  Зурабу Эристави Арагвскому управлять Картлийским царством.
Составляя в уме текст послания,  Зураб злорадствовал:  "Скорее буйвол дойдет
до неба, чем сестра "барса" до трона!"
     Но  пока  он  благоразумно отослал в  Кахети  лишь  смиренную просьбу о
присылке карательных войск для... "увещевания" непокорных азнауров.
     Может быть,  Теймураз,  сильно нуждавшийся в  монетах,  и попался бы на
крючок Зураба,  но  как  раз  в  это время из  Картли прибыл азнаур,  мнимый
саакадзевец,  и, конечно, поспешил передать Теймуразу письмо князя Шадимана.
Пятнадцать марчили и  атлас на катиби,  врученные Варданом азнауру,  придали
последнему прыти,  и, слепо веря в щедрость царя, он подробно описал ему все
то, что сам разведал.
     Встревоженный Теймураз понял,  что азнауры тут ни при чем... И странным
показалось ему  теперь  поведение Зураба,  который,  ссылаясь на  занятость,
вдруг  совсем  перестал ездить в  Кахети,  но  беспрестанно требовал к  себе
царевну Дареджан.
     "Уж  не  замышляет ли  и  Кахети  отнять?  -  хмурился  царь,  стараясь
подобрать новую  рифму  на  "шакал".  -  Где  видано,  чтобы для  устрашения
азнауров чужое войско требовать? А почему чужое? Одно ведь царство!"
     Не совсем довольные скаредностью Зураба, князья Северной и Южной Кахети
стали искусно разжигать опасения царя и,  когда он  решился на  резкий отпор
зазнавшемуся, единодушно одобрили.
     "Хр!
     Мы,  царь Теймураз,  возжелали узнать:  с  какого срока мой  управитель
Картли, да еще любимый зять, сам не может совладать со своевольными?
     Мужайся и совладай!
     А мы, расположенные к тебе, повелеваем:
     Незамедлительно пришли,  как обещал,  монеты,  коней и  скот.  Разве не
ведомо тебе,  верноподданный и усердный, наше великое разорение от вторжения
персов по воле "льва"*.
     ______________
     * Подразумевается шах Аббас, "лев Ирана".

     Да подаст бог тебе!
                                      Руку приложил грузинский царь ТЕЙМУРАЗ
                                                    в стольном городе Телави
                                   Лета от р.х. 1629, от создания мира 7137,
                                              в XIV круг хроникона, год 317.
                                              Аминь!"

     Получив взамен войска и царевны такой ответ,  Зураб заскрежетал зубами)
"Бог  подаст!".  Он  приказал расставить вдоль стены жерди и,  выхватив меч,
стал с яростью рубить их,  чем отвел душу.  Решив повторить впоследствии это
действие на угодниках Теймураза, он поклялся на мече: "Преодолею препятствия
и довершу начатое!"
     Но не успел владетель Арагви успокоить свою буйную кровь, как прискакал
гонец от князя Чолокашвили.
     Зураб  важно  развернул свиток  и...  глазам  не  поверил.  Царь  царей
Теймураз требует срочно обложить пошлиной майдан! Кахетинский мелик прибудет
с  нацвали и почетными купцами,  чтобы наблюдать,  как выполняется повеление
"богоравного"!
     Хохот Зураба отозвался громом за дальними сводами.  Не помог и огромный
кувшин с вином,  который спешно сунул ему в руки Миха.  Выпив залпом до дна,
Зураб рукавом чохи  провел по  усам и  снова начал хохотать.  Еще  бы!  Сами
подставляют  лестницу,   дабы   легче  было  ему,   Зурабу,   взобраться  на
долгожданный трон! Конечно, до майдана ему столько же дела, сколько оленю до
воробьиных гнезд, но...
     Скоро  заскрипели ворота,  заиграли рожки.  И  во  все  замки поскакали
гонцы.
     "На съезд князей! Немедля!" Так гласило послание.
     "Что?  Что могло случиться?  - всполошились владетели. - Не таков Зураб
Эристави, чтобы даром тревожить благородных".
     И  уже  оседланы  кони.  И  княгини  напутственно вскидывают  кружевные
платочки.  И  отливают золотом и  серебром чепраки.  И облака пыли заслоняют
придорожный  кустарник.  Стремительно  несутся  князья:  "Скорей!  Скорей  в
Тбилиси! В Тбилиси! Лишь бы не опоздать!"


        "ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ"

     Накануне  произошло  затмение  луны.  Видно,  злые  духи  вырвались  из
Цавкисского ущелья и, оседлав тучи, метались по небу, преграждая ангелу луны
путь  по  извилистой тропе,  одним  концом  незримо упиравшейся в  Махатские
холмы, другим в Триалетские вершины.
     Говорили,  что под горой Табори показался черный козленок с излучающими
красный свет рожками и  ярко-зеленой бородкой.  Перескакивая с одной плоской
крыши на другую,  он спустился к злобно зарычавшей Куре, вплавь перебрался к
скале  угрюмых  великанов  и,  быстро  по  их  плечам  взобравшись на  стену
Метехского замка, стал сзывать злых духов.
     Подул резкий ветер.  Темень навалилась на город,  погружая дома,  сады,
башни,  храмы в  черное варево.  В грили абано -  прохладной бане,  что ниже
Метехского моста,  в  бассейнах вдруг закипела вода,  из-под  купола повалил
зеленый пар и,  обернувшись девой, потянулся к замку. Не на зов ли козленка?
Видит  пречистая,  неспроста висячие фонари потускнели и  стража,  кутаясь в
плащи, держала наготове длинные копья!
     Но разве не бессильны копья перед незримым врагом, проникшим в цитадель
Багратиони? Никто не видел дьявола в образе козленка, но серой пропахли даже
камни.  И  вот первый луч солнца,  похожий на  ключ,  коснулся главных ворот
Метехи.  Сурово  отводят  стражи  в  сторону  копья,  поблескивающие медными
наконечниками.  Что принесет еще не начавшийся день,  по тяжести равный всем
гирям Картлийского царства?
     На  квадратной башне трубит,  разинув желтую пасть,  труба,  оповещая о
съезде.  Парадный двор, где неизменно владычествуют крылатые мраморные кони,
готов к  приему князей Картли.  С  кажущимся спокойствием въезжают всадники,
окруженные молчаливыми оруженосцами.
     Недаром  говорится:  "Каковы  охотники,  такова  дичь".  Слуги,  следуя
примеру господ,  держатся особняком,  настороженно,  бросая косые взгляды на
двухконцовый стяг,  украшенный значком Зураба Эристави: черная медвежья лапа
еще тверже,  чудится,  сжимает золотой меч, а под ней заносчиво поблескивает
льдом горский трон.
     Чепраки на конях темных тонов,  -  сговорились,  что ли,  владетели?  И
челяди с  ними мало,  хотят подчеркнуть,  что не  на  пир прибыли.  Не такое
время,  чтобы разговоры проходили мимо ушей.  За каждым словом можно почуять
бездну. Кто не хочет упасть, тот и без попутного ветра примчится.
     Так и есть,  прискакал даже Фиран Амилахвари,  брат Андукапара, убитого
владетелем Ананури.
     Впрочем,  на то была воля Шадимана. Проводив в Марабду свою жену Марию,
пожелавшую повидаться с  братом и  с  его семьей,  благополучно прибывшей из
изменчивого Константинополя в родовое владение,  Фиран не преминул запастись
советами держателя знамени Барата, Шадимана.
     На Метехском узорчатом балконе,  нависшем над двором, где было положено
начало ночи кровавого разгула,  утолившей его  месть,  стоял надменно Зураб,
выставив вперед  правую ногу,  подсчитывая въезжающих владетелей и  мысленно
распределяя  их  по  группам  -  могущественных,  просто  сильных  и  мишуре
подобных.  Обратив свой взор в сторону серединной лестницы,  он просиял:  по
фиолетовой дорожке не спеша поднимались полные достоинства