Керим!..
     - Дорогое дитя, я уже сказал, Датико поумнел, он предпочел тяжесть плена совместно с Баака счастливой жизни в Твалади с ведьмой.
     - Прекрасная царица цариц, - перебил Керим, видя нетерпение Тэкле, - азнаур привез письмо царю от высокорожденной матери, царицы Мариам. Написанные по-персидски слова прочитал Али-Баиндур и благосклонно допустил азнаура в круглую башню.
     - Но что написала Мариам моему царю?.. - От возрастающей тревоги у Тэкле дрожали ресницы.
     - Жалуется царица Мариам: плохая у нее жизнь, просит царя смириться перед шахом, пожалеть ее.
     - А еще? О чем еще просит бессердечная женщина? Почему докучает царю, и без того удрученному?
     - Прекрасная из прекрасных цариц, мудрец сказал: "Взгляни на солнце, и да оставит тебя печаль твоя". Да излечится от печали царь Луарсаб, ибо он созерцает солнце в твоем сердце...
     - Я хочу видеть послание! Должна видеть! Керим, мой дорогой Керим, если бы ты знал! - Голос Тэкле дрогнул, большая слеза блеснула на опущенных ресницах.
     Сердце Керима сжалось. Разве ему жаль отдать жизнь за сестру Георгия Саакадзе? Но как достать послание? Легче пощекотать ухо шайтана.
     - Царица, ты прочтешь послание, хотя бы мне пришлось лишиться...
     - Своего аллаха, - поспешно перебил Папуна. - Э, друзья, я вижу, вы забыли привычку Папуна запивать вкусную еду хорошим вином.
     - Сейчас, сейчас, дорогой. У Мзехи все готово, - засуетился Горгасал.
     Не хотела Тэкле омрачать час встречи и силилась скрыть охвативший ее страх. Папуна так искусно притворялся веселым, что обманул даже Тэкле. Любуясь искрами вина, выдавленного из лучшего винограда самим Горгасалом, он раньше выпил за ангелов-хранителей этого дома, а потом принялся рассказывать о государственных мероприятиях Георгия Саакадзе, о расцвете Картли, о всем том, что могло отогнать грустные мысли.
     Жадно слушал его Керим: "Аллах да осветит мой путь в Грузию!"
     Старикам хотелось выпить за здоровье Георгия Саакадзе, но они воздержались. Без конца подымали чаши за прекрасного царя Луарсаба и только мысленно благословляли Моурави, давшего их семье благополучие.
     Керим был молчалив: он обдумывал рискованное дело... И как только позволило приличие, распрощался с близкими его сердцу, но несчастными друзьями. Папуна он воспретил выходить, пока не выяснит, безопасен ли путь.
     - Напрасно ты, Керим, сокрушаешься, - успокаивал Горгасал, - если Папуна и выйдет на улицу, то с таким лицом, что даже "барсы" примут его за незнакомого соседа.
     - Тем более, - добавил Папуна, - у меня пропускная грамота от самого Исмаил-хана...
     Керим шагал по безмолвным закоулкам. Да поможет ему всемилостивый аллах! Надо еще раз попытаться спасти царя Луарсаба.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

     Лесные вершины терялись в синеве. Легкие перистые облака тянулись на север, где поджидали их семь снежных братьев, чтобы в летний полдень кружить их в глубоких ущельях. Террасами спускались покрытые изумрудным налетом поля. На крутых холмах нахохлились сторожевые башни, а под ними струятся сизые дымки деревень. В незримой дали теряется остывшая от весеннего буйства Кура. Лишь изредка ветерок доносит жар картлийских долин. Ностури гордо плещется в зеленых берегах, играет с солнечным лучом искристая форель, а над сероватыми отвесами повисли огромные прохладные камни.
     Над высокой квадратной башней реет знамя Саакадзе: на багровом поле барс, потрясающий копьем. На нижних плитах башни еще видны почерневшие языки огня - память о нашествии Шадимана. Их не велел трогать Моурави. Обновленные зубцы стен сверкают шифером, и настороженно смотрят из бойниц мощные самострелы.
     В разросшийся сад по мраморным ступенькам сбегают Маро и Хварамзе - съесть неспелое яблоко и поведать друг другу девичьи сны. Носятся, опьяненные свободой, Иорам и Бежан, сын Эрасти. Они то скачут на неоседланных конях через мост, где в молодости скакали их деды, то, схватив лук и колчан, бросаются в лес за маленькими лисицами, то собирают мальчишек и устраивают на церковной площади марткобский бой, и по всему Носте - от водяной мельницы до старой часовенки - слышатся ликующие крики победителей и вопли побежденных...
     Воинственное Носте пробуждается юным поколением...
     Больше всех хлопочет дед Димитрия: ему Саакадзе поручил разместить по лучшим домам ожидаемых из Верхней, Нижней и Средней Картли азнауров. Те из них, кто отличился в Сапурцлийской и Марткобской битвах, получили приглашение в замок самого Саакадзе.
     Дед Димитрия от радостного возбуждения даже охрип. Он покрикивает на внука, уговаривающего его беречь себя:
     - Уже берег, от скуки чуть не состарился. Спасибо Георгию, он хорошее средство знает, как продлить человеку жизнь. Около него все молоды.
     И, не дослушав озабоченного внука, убегает то к Павле - посмотреть, хорошо ли убрана кунацкая, то к Кетеван - проверить, достаточно ли у нее одеял и мутак для приема гостей, то к старому Шалве - позаботиться о стойлах для лошадей... От резких движений у деда иногда начинает ныть нога, он прихрамывает, но тут же испуганно оглядывается - не заметил ли кто? - и с нарочитой молодцеватостью бежит дальше.
     От деда Димитрия зависело, к кому, сколько и каких азнауров поместить. Заискивания и споры соседей сладкой волной приливали к его душе. Он с притворным равнодушием, хмурясь, выговаривал обступившим его соседям:
     - Не горячись, Иванэ, знаю - больше трех не сможешь разместить, тесно у тебя, все равно, пятерых не дам. Всем гости нужны. Мариам, пришли внука в мой дом, пусть возьмет кувшин меда и барашка. Не притворяйся богатой, твой подвал знаю лучше, чем ты... Шалва, по особой просьбе Георгия, прибавлю тебе еще одного гостя...
     И дед хлопотливо мчался дальше, сопровождаемый гудящей толпой.
     Княгиня Нато Эристави, смотря на хлопоты в замке, тихо говорит Дареджан:
     - Георгий - уже давно князь, больше чем князь, а съезд азнауров у себя устраивает. Самые знатные владетели за счастье сочли бы получить приглашение в Носте...
     - И такое будет, светлая княгиня! Еще сто теплых дней проложит бог на пути гостей в Носте...
     Солнце клонилось к равнине. Сквозь колючие изгороди улочек чернела наливающаяся сладким соком ежевика. Всюду по канавкам пробивалась к огородам хлопотливая вода, по которой важно плыли утята. В тени амбара коза деловито выщипывала травку, пробивающуюся сквозь камни.
     Ностевцы шли группами, с жаром обсуждая желание Саакадзе поговорить с народом. Что хочет сказать Великий Моурави своей деревне? Много воды унесла Ностури с тех пор, как Георгий стоял покорно перед царями, - теперь монахи пишут на пергаменте о новом времени, когда цари покорно выслушивают мудрые советы победителя Карчи-хана. Что ему сейчас Носте? Одна из крупинок его необъятных владений. Что ему теперь прадед Матарса с его шутками? Или дядя Петре с повисшими, как крылья цыпленка, усами? Разве Георгий не пирует со светлейшими в Метехи? А кто из грузин не знает, что на атласной куладже Саакадзе сверкает монета Давида Строителя? По ночам оживает лик царя и убеждает Георгия достроить недостроенное когда-то царем. Волшебная сила вливается в кровь Моурави, поэтому, когда ходит, под его ногами рассыпаются камни. О чем же говорить большому полководцу с маленьким человеком? Так, обсуждая, тревожась и любопытствуя, подошли они к заветному бревну. Спокойно, как и десятилетия назад, оно лежало между рябыми кругляками, и казалось - старый чувяк, разинув рот, грелся на каменистом берегу.
     Важно размещались старики на бревне, у каждого любимое место и желанный сосед. И никто бы не осмелился нарушить годами установленный порядок. Но сейчас посредине бревна лежал маленький коврик. Справа и слева подкатили два свежеобструганных ствола.
     Не забыли и об удобствах гостей, как называли старики приходящих по воскресеньям соседей послушать рассказы дедов о рыцарских временах Грузии или о свойствах зверей и птиц, а иногда и посоветоваться о важном деле. Для них мальчишки, гордясь порученным делом, живо соорудили против главного бревна каменные сиденья.
     Но сегодня даже гостям не хватило места, ибо ни в одном доме не осталось даже малыша. Весь берег Ностури походил на огромный стан. От моста до расколотого молнией граба расселись ностевцы на кругляках, на разостланных бурках. Кто-то притащил доску и пристроил ее между ветвями двух деревьев. На нее тотчас, как скворцы, взлетели мальчишки.
     Было шумно, радостно и тревожно... Жадно поглядывали на мост, через который вот-вот проскачет Саакадзе, сопровождаемый "барсами" и окруженный оруженосцами, конюхами и разодетыми слугами.
     Прадед Матарса довольно провел рукой по белоснежным усам. Георгий и "барсы" действительно показались на мосту, но только пешком и без пышной свиты. Молодежь, выросшая во время пребывания Георгия в Иране, с боязливым любопытством поглядывала на подошедшего владетеля Носте. Все поднялись и нерешительно стали приветствовать. Одни поспешно стаскивали папахи, другие угодливо кланялись. Некоторые подались в сторону. Старуха Кетеван торопливо перекрестилась. Петре, некогда друживший с Шио, отцом Георгия, безмолвно указал на коврик.
     - Вот и я состарился, - усмехнулся Саакадзе, усаживаясь между стариками.
     И сразу задышалось легко. Шумно рассаживали на почетные места "барсов". Прадед Матарса вдруг весело замахал войлочной шапчонкой:
     - Как можешь, Георгий, такое говорить? Разве ты можешь состариться? Ты замыслами старше даже этой горы, а сердцем моложе этих листьев.
     - Буйная река всегда между спокойными берегами несется, потому и усадили тебя, Моурави, посреди стариков.
     Ностевцы сияли: конечно, Георгий свой, - сразу виден ностевец. Кто говорил, что Саакадзе больше надменен, чем владетель Гурии?.. И про одежду много лишнего рассказывали. Откуда выдумали, что вся куладжа дорогими камнями расшита, а цаги украшены алмазами? Может, и правда, ожерелье изумрудное носит, но только по праздникам, в будни не будет народ богатством смущать.
     Саакадзе с затаенной радостью вглядывался в знаковые лица. Вот Павле, такой же крепкий, на Марткобской равнине сына потерял... Сына!.. А какой молодец старый Таткиридзе! И всегда чем-то озабоченный Петре. Все незыблемо, как было давно... Это хорошо, есть еще свидетели моей юности...
     Вдруг Саакадзе, по исфаханской привычке, резко повернулся:
     - Ты чем там занялся?
     - Смотрю, как может за одной спиной столько народа стоять.
     Саакадзе пристально оглядел парня с дерзкими глазами, над которыми дугами раскинулись черные брови.
     - Чей?
     - Сын азнаура Датико. Отец от царицы Мариам к князю Баака в Гулаби сбежал, а я - к тебе, Моурави. Прими в личную дружину.
     - Как звать?
     - Арчил-верный глаз!
     - Копьем владеешь?
     - Владею.
     - Щитом?
     - Непременно.
     - Клинком?
     - Увидишь! - И, нагнувшись, вырезал клинком на бревне: "Здесь сидел Великий Моурави, слушая народные думы".
     А ностевцы шумели, как Ностури в дни весеннего разлива. Каждому хотелось рассказать о своих нуждах, о том, что не мешало бы построить новый мост, завести лучших коней, стада увеличить. Народ за войну обеднел... Возобновить шерстопрядильню. Куда запропал старый Горгасал? Мальчики хотят оружия, - иначе как на коня посадить? А князья, богатые азнауры и монахи после Марткоби все растащили. Никто о Носте не вспомнил, совести нет.
     - А о девушках наших кто-нибудь подумал? С чем замуж выдавать? Кроме истоптанных чувяков, ничего не осталось! - волновался дядя Матарса, имевший пять сыновей и шесть дочерей.
     Даутбек отчужденно прислушивался к разговорам односельчан. Мир их маленьких дел ограничивался двумя реками и кольцом трех хребтов. Земля, скот, ну, еще шерстобитка... Неужели это он, Даутбек, видел резные столбы индусских храмов? Золоченые паланкины на белых слонах?.. Даутбек даже протер глаза:
     - Говорите о более важном. Время сейчас наше, молодое. Может, новые дома надо строить из белого камня, вырезать красивые узоры? Полезно и крыши черепицей покрыть, дабы дождь вам на головы не лил.
     - Э, Даутбек, лучше дождь, чем кровь. Не время еще красивым домам, - разве совсем победили магометан, чтобы богатством дразнить? - сокрушался Петре.
     - Не успеем проснуться - персы идут! - выкрикнул прадед Матарса. - Не успеем за еду сесть - турки идут! Не успеем проглотить зерно - казахи идут! Поэтому, когда спать ложимся, вместо жены, копье держим.
     - Ничего, мусульмане сейчас не такие торопливые, а копье хорошее дело, жена любит мужа с копьем...
     - Иначе кто ее будет защищать от копья нечестивца перса?.. - под дружный хохот добавил Гиви.
     - Всегда что-нибудь такое скажет, гладкий ишак! Хорошо - девушки далеко стоят!
     И ностевцы еще сильнее загоготали, вторя раскатистому смеху Саакадзе. Ростом нахмурился, ему показалось, что "барсы" слишком вольничают, что Моурави слишком просто с народом держится, уваженье может потерять. И он преувеличенно громко сказал:
     - Если персов так опасаетесь, то тем более должны о посеве думать. Ждете новую войну - надо увеличивать запасы. А по нижнему течению Ностури поля не засеяны, вчера мой конь свободно по дикой траве шагал.
     - Э, дорогой, ты не туда коня гнал, - обидчиво заметил дед Димитрия, - лучше бы по верхнему течению, там джонджоли растут, мой Димитрий от них поумнел.
     Старики одобрительно поддакивали. Дато поторопился загладить неловкость:
     - А сколько, дорогие соседи, коней вам не хватает?
     - Как раз столько, сколько Георгий Саакадзе даст, - подмигнул старикам прадед Матарса.
     - А овец - на два курдюка больше, - начал было пастух, теребя спутанные рыжеватые космы. На него зашикали, - говорил Саакадзе:
     - Мои ностевцы, я думал о ваших нуждах, потому и приехал. Выберите пятерых, кому больше верите, во главе пятерых деда Димитрия советую поставить. Пусть сосчитают, сколько скота каждому семейству нужно, сколько мотыг, лопат - закажу амкарам. Скот у тушин закупим, уже сговорился с Анта Девдрис. Сто пар буйволов обещали на сукно обменять мтиульцы... А коней?.. Триста жеребят уже в дороге, сын купца Вардана вместе с табуном сюда прибудет, а с ними и товары. На троицу большой ностевский базар устроим... как когда-то! - Переждав, пока смолкнет восторженный гул, он продолжал: - Вы, почетные деды, правы: не надо искушать алчного врага, но иногда не богатство соблазняет, а беспомощность. Вот почему, думаю, прав и Даутбек. Красивые постройки нужны, чтобы знали нашу силу. И прежде всего - большой караван-сарай. Вижу, вы удивлены, но меняют русла не только реки, а и торговые пути. Старый путь тянулся через Шемаху к Ирану. Новый пройдет через земли Носте к Самцхе-Саатабаго и дальше - к Турции. Теперь купцы стали прихотливы - если нет удобного места для ночлега верблюдов, то в такие места не сворачивают даже для приятной беседы на мудром бревне. А если воздвигнем обширный караван-сарай, то в Носте начнется веселая торговая жизнь. Пошлины, которые будем взимать за право торговли и за постой в караван-сарае, пойдут на укрепление Носте, на вооружение, на устройство коврового промысла и на выделку красивых глиняных кувшинов по персидским образцам.
     Ностевцы слушали, как зачарованные. Дед Димитрия вскочил, от волнения у него порозовели щеки и жадным блеском сверкнули глаза. Он пытался что-то сказать, но его перебили громкими пожеланиями:
     - Да живет наш Георгий!
     - Да прославится имя Великого Моурави!
     - Проснулся! Давно уже прославилось! - сердито вскрикнул дед Димитрия и, боясь, что его опять заглушат, неистово замахал палкой и взвизгнул не своим голосом: - Георгий, если сын мне, - помни: я первый базарный староста! Никто лучше меня купцов не знает...
     - А может, и ишаков? - вставил прадед Матарса.
     Всегда добродушный дед вдруг вспылил. Он осыпал друга упреками: не время на солнце белую бороду сушить, когда рядом Саакадзе Георгий. Кто не может понять дел общества, пусть лучше не занимает места на бревне.
     - Не все на бревне занимают место головой, - сощурился прадед Матарса.
     Неизвестно, чем бы кончился разгорающийся поединок, если бы не треснула ветвь и, под гогот и смех, не посыпались бы сверху мальчишки. Элизбар, за спину которого уцепился кучерявый сорванец, схватил его за шиворот, как котенка, и подбросил обратно на дерево, где он тотчас и скрылся в густых ветвях. "Барсы" довольно ухмылялись, им вспомнилось детство. Хохотал и Георгий. Когда успокоились деды и внуки, вновь вскарабкавшиеся на ветви, Саакадзе задушевно сказал:
     - Дорогой дед, я, с твоего разрешения, уже записал тебя в списки главным старостой... Процветайте, мои земляки! Чем богаче будет народ, тем больше будет городов и тем сильнее будет царская власть, а чем сильнее будет царь, тем слабее князья.
     - Твоя правда, Георгий! Что кликнешь в винный кувшин, тем он тебе и отзовется, - вздохнул старый мельник, мечтавший избавиться от мучной пыли и стать виноделом. - Большое дело для Носте задумал, Георгий!
     - Э, большое дело не всегда только радость приносит, - возразил прадед Матарса, - с купцами тоже не мешает осторожность. Купцы тоже не ангелы - хотят богатеть, а как такое можно, если чужую спину не согнешь? Я не жадный и не купец, а недавно рассердился и не по совести торговал. А как можно по совести, если князья поперек горла стоят?
     - Чтобы князьям оса в ухо залетела! - в сердцах пожелал дед Димитрия.
     - Лучше ниже! - прибавил прадед Матарса.
     Снова зашумели старые и молодые.
     - Ничего, деды, - сказал Саакадзе, - скоро погоните ваших буйволов по свободным дорогам. Рогатки будут сняты.
     - Пусть благословят тебя триста шестьдесят пять святых Георгиев! Слыхали про такое и уже радовались. Но, говорят, князья не согласны.
     - Не согласны, Петре, пока Моурави шашкой по шее не дал.
     - Лучше ниже! - снова крикнул повеселевший прадед Матарса.
     - Как обещал, друзья, - рогатки будут уничтожены. Немного еще потерпите.
     - Э-э, люди! Кто видел, чтобы Георгий даром слова бросал? - старался перекричать восторженный гул дед Димитрия.
     - Еще не родился такой!
     - Георгий! Наш Георгий!
     - Ждите, друзья, скоро купцы сюда прибудут.
     - Георгий, пока купцы прибудут, ты бы о нас подумал!
     - Подумал, дорогая бабо, - Саакадзе улыбнулся дряхлой Кетеван, некогда дружившей с его бабо Зара. - У амкаров заказал для женщин кисею и миткаль для летней одежды. Выберите пять женщин, пусть сосчитают, сколько невест в Носте, обычай не изменим, всем приданое сделаем, а осенью свадьбы отпразднуем. И еще - пусть выборные от парней сосчитают, сколько коней и клинков им нужно. Советую Арчила-верный глаз во главе поставить. А для мальчиков отдельный список необходим. Поручу моему сыну Иораму и Бежану Горгаслани... Тут кто-то о старике Горгаслане вспомнил, - внук его тоже неплохим растет... И еще, мои друзья, надо дома чинить, сады возрождать, поля как можно больше засевать. Сейчас в этом ваше богатство. Я здесь проживу еще пятнадцать дней, все вырешить успеем, а что не успеем - буду приезжать. Мой замок знаете. Двери на замке никогда не держал от народа...
     Давно покинул Саакадзе берег. Уже небо порозовело, стремительно пронеслись ласточки, легкая зыбь пробежала по водам Ностури, а ностевцы все еще толпились вокруг коврика, на котором сидел Георгий. Говорили все сразу, под конец устали и согласились с прадедом Матарса: отделить на бревне глубоким надрезом почетное место и никому больше на него не садиться, - как будто всегда Георгий Саакадзе сидит со старейшими.

***

     Еще камни верхней башни сохраняли ночную свежесть и молодой месяц не спешил уходить за курчавые вершины, а Георгий уже беседовал с Дато и Даутбеком. "Орлиное гнездо", как называла Русудан комнату Георгия на верхней башне, было крепко замкнуто, хотя никто и не мог проникнуть туда.
     Остальные "барсы" ускакали по азнаурским владениям. На съезд они все снова вернутся в любимое Носте.
     Развертывая на каменном столе свитки, Саакадзе продолжал говорить о достигнутом. Путем тонкой игры с духовным