ь на клинки для дружинников.
     С утра в помещении мелика стоял торговый гул, скрипел мел на грифельной доске, высчитывали сбор с базарных весов, пошлину за причал плотов, сбор с дров, ввозимых через Дигомские и Речные ворота.
     Вардану помогали его сыновья.
     Заслышав звон колокольчиков и ворчанье верблюдов, Вардан откладывал гусиное перо, важно выходил на площадь встречать прибывшие из Имерети, или Борчало, или Ганджи караваны. И тогда, положив руку на кожаный пояс с серебряными шишками, он чувствовал себя как полководец, осматривающий свое войско.
     Но сегодня с зари гудит зурна, у Дигомских ворот давка: толпы тбилисцев высыпали поглазеть на купцов и амкаров, с пляской и вином провожающих первый караван в Турцию. На переднем верблюде, украшенном высокими белыми мохнатыми перьями, важно восседает караван-баши Дарчо, сын Вардана. За ним на откормленных кобылах едут пять опытных купцов. Двадцать пять погонщиков покачиваются на тюках. По бокам следуют с метательными копьями караван-хранители. За последним верблюдом тянется легкоконная охрана.
     Так мелик Вардан начал торговлю с чужеземными майданами...
     Наконец улеглось волнение, и Вардан, уступая мольбе жены, сбросил тяжелый архалук и, окатив себя водой, надел, холщовый бешмет. Тут вспомнилось данное им обещание князю Шадиману явиться за дальнейшими повелениями... Мелик Вардан по прибытии из Исфахана не собирался красться ночью, как вор, в Марабду. Хотел отправить с сыном послание, привезенное от Караджугай-хана. Вардан так и сказал Моурави: "Ты сделал меня самым счастливым в Картли, моих дочерей уже сватают сыновья самых богатых и знатных купцов, а младшему сыну предлагают породниться с уважаемым купеческим родом Арцруни, которые еще при Луарсабе Первом отправляли грузинский шелк в Смирну и оттуда, по средиземной воде, в страну франков. Так посмеет ли Вардан иметь еще господина, кроме Великого Моурави? Преданность мелика неизменна до конца дней".
     - Аминь, - сказал Саакадзе и мысленно добавил! "Верь слову, но бери в залог ценности". - Ничто не лишнее в жизни. Засевай поле всегда на двух берегах: зальет один посев - уцелеет другой. Помни это, Вардан, и в этом будет твоя преданность, - не мне, а царству. Я должен знать все действия князя Шадимана, дабы в нужную минуту предотвратить опасность... Ему говори все, что безвредно. Скажи о постоянном войске, с осторожностью сообщи: не очень Моурави в это дело намерен привлечь князей; больше из вежливости предлагает. Ради Зураба Эристави, Мухран-батони, Эристави Ксанского, с которыми уже тайно договорился... Скоро хитрый Саакадзе из Носте породнится с владетелями Самухрано и Ксанской долины.
     Это была не первая беседа Саакадзе с меликом. Привезенные ценные торговые сведения из Исфахана и выполнение семейного поручения приблизили Вардана к дому Моурави... Недаром не только Русудан и Моурави одарили семью купца, но и "барсы" - Хорешани и Дареджан.
     Не обманул купец ожиданий Моурави и в главном: торговля в стране расцветала. Как тюки с добротным товаром, поднимались планы Вардана. Вот почему часто беседовал с ним Саакадзе. Вот почему крепла уверенность в блеске и обогащении царства. Вот почему встречи с князем Шадиманом становились все тягостнее для Вардана, погрузившегося, как рыба в реку, в любимое дело... Но так желает Моурави...

***

     В понедельник, в тяжелый день для торговли, когда купцы суеверно избегают заключать сделки, Вардан на рассвете отправился в Марабду.
     В Сабератиано он миновал четыре торговые рогатки, не снятые Шадиманом, и десять засад, где марабдинские мсахури набрасывались на него, как на разбойника. Начинало бесить, что для князя Шадимана он по-прежнему оставался мелким Варданом, тогда как весь майдан снимал перед ним шапки. С такими недобрыми мыслями купец пересек три рва и по узенькому мосту въехал в замок.
     Листья лимона блестели приятной свежестью. Ярко-желтые плоды издавали нежный аромат.
     Шадиман доволен: купец точно выполнил поручение, привез от Караджугая свиток не только ему, Шадиману, но и Исмаил-хану, уже наслаждающемуся в крепости обещаниями шаха, Вардан сумел лично убедиться в благосклонности "льва Ирана" к князю Шадиману... Небо над Марабдой прояснялось, немножко терпения!
     Не показалось умному князю странным возвышение купца. Вардан объяснил это так: Саакадзе послал в Иран одного из "барсов", который чуть не попался в руки феррашей. Вардан согласился на богоугодное дело и присоединил к своему каравану верблюда с прахом Паата. Благодаря такой дальновидности Вардан не только аошел в полное доверие к Моурави, но возвысился до звания мелика... А все это - на руку князю Шадиману. Встревожила Шадимана весть о создаваемом постоянном войске. Долго советовался он с Андукапаром, который предусмотрительно не показывался купцу. Может случиться, близкие им князья по глупости воспользуются великодушием великого хитреца.
     А Вардан продолжал повествовать: Мухран-батони, Ксанские Эристави, Зураб Арагвский, даже спорщики Магаладзе и пугливый Церетели сами навязывают Саакадзе свои дружины, от белобородых копейщиков до безусых стрелков...
     Шадиман понимал: Саакадзе стремится расправиться еще раз с шахом, а потом ему нетрудно будет с войском, выученным новому искусству огненного боя, уничтожить по одиночке сильные, но неугодные азнаурам княжеские фамилии...
     Шадиман поручил купцу передать письма князьям Липариту, Амилахвари-младшему, Джавахишвили и Цицишвили.
     К вечеру, стремясь быть невидимым в тенях ущелья, Вардан миновал рвы, засады, рогатки и заночевал в Хатис-Тилети. А утром, принеся благодарность греческому богу торговли, положил перед Саакадзе четыре шадимановских послания.
     Как предвидел Георгий, Шадиман предупреждал князей не попадаться на ядовитый крючок ностевского плебея и приглашал Цицишвили одного приехать в Марабду обсудить угрожающее положение.
     С большим удовлетворением Саакадзе вернул свитки, посоветовал Вардану немедленно вручить их князьям.
     Георгий отложил поездку к манглисским укреплениям, взял с собой Автандила, Эрасти, оруженосцев и отправился в Самухрано.
     Проезжая Сапурцлийскую долину, Саакадзе вспомнил битву с Карчи-ханом. Неужели придется мечом приводить в покорность кахетинских князей? Необходимо также избегнуть враждебности Мухран-батони. Видит бог, хотел на Кайхосро венец возложить - Багратид Мухран-батони. Но как бы сердце ни любило, нельзя подвергать страну смутам...
     На развилке дорог послышался веселый окрик:
     - Э-хэ, Георгий, откуда ты узнал, что мы едем?
     - Ты мне в сладком сне приснился, Гиви, - обнимая друзей, улыбался Саакадзе, - удача прямо под копыта коня лезет. Повернем, друзья, к Мухран-батони, там Хорешани у отца гостит.
     - Сын здоров? - обеспокоился Дато.
     - Еще как здоров! По всему замку голос подает. Почему усомнился?
     - Хорешани в гости поехала - такого разговора не было.
     - Я просил...
     Дато взглянул на друга и понимающе кивнул: пусть, кому надо, думают, что Дато все время вместе с Хорешани гостил в Самухрано.
     Такая перемена пути сильно обрадовала Гиви. Он тоже соскучился по маленькому Дато - большой ему надоел... Хорешани развеселится, увидя преданного Гиви.
     Взяв под уздцы коня Гиви, Дато отъехал с ним в сторону:
     - Гиви, забудь, где мы были, даже во сне не вспоминай.
     - Ты меня не учи! - обиделся Гиви. - Я теперь лучше тебя знаю, о чем с княжнами говорить.
     Кроме необходимости повидать правителя, - вернее старого Мухран-батони, - Моурави хотел проверить, догадывается ли он о неудовольствии князей и об истинной цели посольства в Русию. Нет, упоенный надеждой видеть вскоре любимого внука на троне Багратидов, старик ни о чем не догадывался. Как ни странно, но Кайхосро что-то предчувствовал. Оставшись вдвоем с Саакадзе, он испытующе посмотрел на своего учителя и спросил с легкой иронией: "Не надоел ли еще бездарный правитель преданной ему Картли?"
     Саакадзе удивился:
     - Откуда, такие мысли? Пройдет еще год, и доблестный Кайхосро поймет сладость власти.
     - Чужой власти, Моурави. Должен признаться, тяготит меня сидение на троне... Каждому человеку свое. Я люблю битву и не выношу дел царства, полных хитрости и лукавства. Помоги мне, я изнемогаю.
     Саакадзе молчал. "Тем лучше, - думал он, - не так печально будет расставаться с саном "богоравный".
     Кайхосро наклонился к самому уху Саакадзе:
     - Говорят, Луарсаб все же вернется в Картли?
     - Кто говорит?
     - Князь Липарит, царица Мариам писала мученику...
     Саакадзе вздохнул свободно, он было встревожился: неужели Хорешани проговорилась о хлопотах Папуна?
     - О послании совы, разумеется, мне ведомо, а о возвращении Луарсаба - нет. Но если так тяготишься, есть другие царевичи Багратиони. Они украдкой от меня у католикоса домогались престола...
     - Об этом и мне ведомо, но им не уступлю. - Глаза Кайхосро вспыхнули.
     Он нервно сжал пояс, где покоилась рукоятка меча, и стал похож на деда, на всю фамилию Мухран-батони, которую так любил Моурави.
     - Им уступлю! - повторил Кайхосро. - Я тебе хоть тем помогаю в великих трудах для царства, что не мешаю. А эти бездельники пусть сразятся со мной!
     Моурави взял обеими руками голову Кайхосро и трижды поцеловал.
     - Сколь любим ты мною, мой сын, за ясность ума, за благородство... Знаю я, тяжел твой удел, но другого исхода нет: тебе еще придется скрепить одно дело...
     - Догадываюсь. Грамоту о постоянном войске? Не верю в осуществление, - князья не согласятся.
     - Напротив, настаивать будут на участии.
     Вежливо покашливая, вошел старый Мухран-батони и, неодобрительно покачивая головой, остановился на пороге: правитель и полководец, обнявшись, гуляли по залу.
     Опустившись на арабский табурет, Кайхосро пригласил последовать его примеру. Заговорили о семейном. Старик передал просьбу Мирвана не томить молодежь и назначить день бракосочетания Теймураза - сына Мирвана - и Хварамзе - прекрасной, как лик солнца, дочери Саакадзе.
     Жаждал и Моурави этого дня, но Русудан хочет перешагнуть годовщину гибели Паата.
     - Все же надо отпраздновать не позднее октября, - подхватил старый князь, и вдруг загорелся: - Как раз время охоты. Собаки томятся. Целый месяц лес будет оглашаться веселыми звуками рога и лаем.
     Моурави торопливо заговорил о приданом Хварамзе. Старик вежливо заметил: пусть об этом договариваются сваты - сиятельная Хорешани и светлейшая жена царевича Вахтанга. Но Моурави все же перечислил все принадлежащее владению Патара-Носте: красивый замок, табун коней, фруктовые сады с оросительными каналами и семь домов со всеми угодьями. Не забыл упомянуть о стаде овец, о пятистах головах крупного скота, о золотых и серебряных изделиях, об индийских, турецких и персидских драгоценностях.
     Кайхосро восхитился щедростью Моурави, а старый князь тщеславно предвкушал, какую зависть вызовет в замках такое приданое. Брак скрепит навек дружбу с Моурави, и он мечом и словом водворит Кайхосро на царствование.
     Многое еще было переговорено и решено...
     А ночью в замке Мухран-батони Дато рассказал Моурави о жажде царя Теймураза соединить Картли и Кахети под своим скипетром.
     Нелегко было Моурави пойти на союз с чуждым ему кахетинским Багратидом, не очень доверял упрямцу, рассчитывал лишь на свое влияние, поддержку народа и церкви. Но опасно страдать близорукостью. Кайхосро никогда не будет царем - сам не стремится, князья не допустят и церковь не утвердит... Зачем же напрасно гонять коня за ветром?
     Через три дня все ностевцы покинули гостеприимный замок. Хорешани и Дато с трудом оторвались от маленького Дато, который пухлыми ручонками хватал их за носы и уши и звонким смехом встречал умышленно сердитые окрики отца.
     Суровый Газнели растрогался, он утешал Хорешани: скоро правитель вернется в Метехи, и тогда она может хоть каждый час видеть своего сына, витязя Дато Газнели...
     Отъехав на агаджа, Дато и Георгий, беседуя, слегка отстали.
     По расчетам Саакадзе, посланцы Теймураза достигнут Кахети на шестой день конной езды. Там они пробудут с месяц, объезжая княжеские владения от Тианети до Лагодехи. Значит, Даутбеку придется выехать уже осенью, якобы для приглашения кахетинских азнауров на общую встречу Нового года в Тбилиси. За такой срок Шадиман как раз успеет предупредить своих князей о коварстве Моурави, замыслившего отстранить их от... Как странно, Шадиман не видит, что отказ князей поставить личные войска под знамя царства был бы равносилен гибели всех замыслов Саакадзе... Воистину ненависть - сестра слепоты!

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

     В кузнице полуобнаженные силачи с уханьем опускали огромные молоты на раскаленную сталь, ковали мечи. Но гром ударов не достигал главных ворот замка, куда сейчас въезжали князья Амилахвари и Цицишвили. Стояла необычная тишина. С верхней бойницы упала летучая мышь. Цицишвили побледнел: быть междоусобным раздорам!
     Сперва хмурые и настороженные, князья по мере рассказа о коварстве Саакадзе приходили в лихорадочное волнение... Саакадзе замыслил отстранить князей? Без их участия возвеличить царство?
     Шадиман презрительно скривил губы:
     - Некоторые князья, напротив, помогут Саакадзе возвеличить Картли. Две предстоящие свадьбы неужели ничего не говорят об этом? Смотрите, не очень ропщите на правителя, иначе получите новую династию: Георгий Первый, богоравный Саакадзе. Думаю, к этому клонит, иначе не могу понять, зачем мальчика на троне мучает.
     Князья переглянулись, Амилахвари по-родственному хотел сообщить о разговоре у католикоса, об обещании святого отца подумать о новом царе из династии Багратидов, но упорное молчание Цицишвили остановило его.
     - Опять каждое воскресенье молебны о здравии Моурави служат, - нерешительно сказал Андукапар.
     - Двалети тут ни при чем, - прищурился Шадиман, - мне верный человек сказал, что умный Саакадзе католичеством припугнул святого отца.
     "Что предпринять? - мучились князья. - Был бы настоящий царь!"
     Но Шадиман твердо заявил: законный царь на картлийском престоле - Симон Второй, и иного не будет. Так пожелал шах Аббас.
     Растерявшийся Цицишвили с некоторым трепетом спросил:
     - Неужели Шадиман сносится с врагом Картли?
     - Не с врагом, а с покровителем.
     - Царя Симона не хотим, - упрямо отмахнулся Цицишвили. - И церковь не признает его. Опять вражда? Надоело! Княгини тоже требуют мира.
     - Знаю почему. Не дело грузинским женщинам уподобляться жрицам. Если шаири любят, можно в замок певцов позвать. Танцы? Сгони со всех поселений рабов, пусть услаждают зрение.
     - Царя Симона не хотим! - раздраженно отчеканил Амилахвари, вспомнив, сколько монет истратили его княгиня и княжны и старший сын на бархат, парчу, благовония и сафьян. С каким нетерпением они ждут веселой зимы. - Мы с франками, и с иберами, и с великим Римом собираемся сноситься. Купцы рассказывают: много путешественников к нам прибудет. Надо цвет княжеских фамилий, блеск и тонкость чувств показать.
     Шадиман понял: совсем другим оружием надо бороться с Саакадзе. Он даже надменных княгинь сумел перетащить на свою сторону. Придется хоть немного умерить его удачу, нальем в чудное вино ложку уксуса.
     - Это где вы собираетесь блистать княжескими знаменами? В Метехи? У правителя? Лучше не срамитесь, подождите, пока настоящий царь из династии Багратидов вернется на свой престол и с позором изгонит узурпатора.
     Злость душила Цицишвили. "Барсы" правы: настоящий "змеиный" князь! Самые лучшие яства может отравить ядом своих слов. И разъяренный Цицишвили выкрикнул:
     - И такое может скоро случиться! Луарсаб вернется. Русия заставит шаха Аббаса.
     На все доводы Шадимана и Андукапара, что лучше заяц в руках, чем лев в пустыне, князья решительно заявляли:
     - Царя Симона не хотим! Католикос скоро направит в Русию особое посольство. Настоятель Трифилий сам описал опасность: не поможет Московия - поможет Рим. И тогда во многом придется уступить папе Урбану... Теперь, думаем, и Моурави на Луарсаба согласится. Пока молчит, но против не выступает...
     Изумленно вглядывался в князей Шадиман: вот как они действуют! И выразил сожаление, что еще не время одернуть хитрого монаха, подкапывающегося под трон законного царя. Но настанет час - монах узнает, что Шадиман бодрствует в Марабде.
     Амилахвари насмешливо заметил, что хитрый монах не только осведомлен о местопребывании Шадимана, но выразил удовольствие, что князь не забывает посылать в Кватахевский монастырь за розовым маслом и иконами для марабдинской церкви...
     Шадиман внутренне содрогнулся: его лазутчиков узнали! Не ослышался ли он? Тогда почему Саакадзе не нападает?
     Цицишвили злорадно усмехнулся:
     - Может, Моурави и знает, но делает вид, что не верит. А азнаур Даутбек как-то смеялся: "Бедный царь Симон, с кем теперь советуется, в какой цвет красить ус?"
     Словно молния пронзила тьму! Шадимана охватил озноб. Как раньше не догадался? Его, Шадимана, подобно амбалу, выманили из крепости. Знал ли Вардан? Наверно, нет, - тоже попался на острый крючок. Выследили купца и позволили помочь царедворцу бросить глупого царя на произвол Исмаил-хана.
     Страшно стало Шадиману: ему чудилось, что тяжелые ворота Марабды разлетелись в щепы, а с него сорвали доспехи и он обнажен перед княжеским сословием. Вот почему с ним так разговаривают - потеряли уважение и веру. Незнакомая боль сдавила горло, он почувствовал тошноту и головокружение.
     К счастью, Андукапар пустился в словесную драку с князьями.
     Шадиман, помедлив и как бы не придавая значения сказанному князьями, попросил остаться до утра. Он хочет показать, чем был занят в крепости, пока Симон, по его совету, красил единственный ус шафраном, любимым цветом шаха Аббаса.
     Небольшой пир, устроенный в честь гостей, прошел весело. Шадиман блистал остроумием, тонко высмеивал Исмаил-хана и его гарем, рассказывал и о Симоне смешное, но ни словом не упоминал о Саакадзе и вообще о делах Картли.
     Довольные князья притворялись, что верят в веселость Шадимана. Они тоже вспоминали случаи, вызывавшие смех. Как правитель, украдкой от деда, устраивает у себя пирушки с братьями и не скупится на пинки чуть ниже спины, когда они дразнят его "богоравным". Еще многих высмеивали князья, но тоже ни словом не упоминали более о Саакадзе и вообще о делах Картли.
     У себя в покоях князь советовался с Андукапаром. Конечно, он отлично бы обошелся без его глубокомысленных предложений, но опасался задеть самолюбие друга. Да, друга, - одна цель сроднила их. Шадиман силился как можно дольше удержать в Марабде владельца Арша. Одиночество все назойливее преследовало Шадимана, днем подстрекая на нелепые решения, а ночью нашептывая о том, что усилия его тщетны.
     И Андукапар с отвращением думал о холодной Арше. Скука и сетования Гульшари не притягивали его к родовой крепости, и он охотно согласился остаться в Марабде до весны - для пользы общего дела.
     Так он и велел телохранителю передать княгине, вместе с уверениями в успешности переговоров с шахом Аббасом и вместе с чудесным кувшинчиком благовоний, которые посылал прекрасной Гульшари князь Шадиман. Второй телохранитель остался при Андукапаре для личных услуг - вернее, высматривать подземные ходы и подслушивать опасные слова, а затем ночью, стягивая с князя сафьяновые цаги, шепотом докладывать обо всем.
     Но и чубукчи Шадимана тоже старался как можно больше выведать у телохранителя, чтобы ночью, стягивая с князя сафьяновые цаги, тихо сообщать сведения о замке Арша.
     Так два князя, довольные друг другом, строили планы, как скорее низвергнуть ностевца Саакадзе.
     Утро выдалось радостное. Из тенистых зарослей веяло свежестью и легким запахом отцветающих роз. Вдали неподвижно белело сонливое облако, как лебедь над синей водой. Крутые гребни гор, одетые лесом, нависали над ущельем. Дремотная тишь притаилась в зубцах бойниц, мглистая тень покоилась еще у подножия стен, а верхушка главной башни уже золотилась солнцем.
     "Сол