ания я принял в ней
участие.) Как-то утром на плацу я на пари доказал, что способен справиться
сперва с сержантом-инструктором регулярной армии США, потом с британцем, а
потом с французом.
     Получил ли я разрешение преподавать то, что продемонстрировал? Нет. А
точнее: нет, нет и нет, черт побори! Умение мое не соответствует уставу, и
излишняя прыть  едва  не  стоила  мне  должности.  Поэтому  я  вернулся  к
преподаванию в соответствии с догмами "священных" уставов и наставлений.
     Впрочем, книжица, которой пользуются в Платтсбурге,  где  служит  мой
отец и ваш предок, вовсе не дурна. В ней делается упор на агрессивность  в
штыковом бою, и это неплохо, ибо штык - жуткое оружие  в  руках  человека,
который готов пользоваться им и убивать. Но мне не удастся  научить  своих
ребят другим приемам. И мне не  хотелось  бы  видеть  этих  розовощеких  и
храбрых мальчишек в бою с  каким-нибудь  наемником  из  XXVI  столетия,  у
которого одна цель - остаться в живых даже ценой жизни противника.
     Эти мальчишки способны выиграть войну, более того - они выиграют ее и
уже сделали это, если смотреть из того времени, в котором  вы  находитесь.
Но многие из них погибнут. И смерть их будет бессмысленной.
     Я люблю этих ребят. Все они молоды, ретивы  и  рвутся  в  бой,  желая
доказать, что один американец стоит шести немцев. (Неверно.  Хорошо,  если
один американец одолеет одного немца. Ведь немцы - опытные вояки, и об  их
благородстве в бою говорить не приходится. И этим зеленым  юнцам  придется
биться и умирать, пока немцы не сдадутся.)
     А они так  молоды!  Лаз  к  Лор,  большинство  ребят  моложе  вас,  а
некоторые из них даже гораздо моложе. Не знаю, многие  ли  прибавили  себе
лет, но иные даже еще не бреются. Иногда по ночам слышны  рыдания:  кто-то
плачет, тоскуя по маме. Но на следующий день он проявит прежнее  рвение  и
усердие. О дезертирах нечего говорить; мальчишки просто рвутся в бой.
     Я пытаюсь забыть, что эта война бесполезна.
     Это  вопрос  перспективы.  Однажды,  когда  Минерва   еще   исполняла
обязанности компьютера,  она  доказала  мне,  что  все  "здесь  и  сейчас"
эквивалентны, а настоящим можно  считать  лишь  то  "здесь  и  сейчас",  в
котором ты пребываешь. Мое настоящее "здесь и сейчас" (где я бы и  был  по
сию пору, если бы не дикие гуси) - дома на Тертиусе, а  несчастные  щенята
этого "здесь и сейчас" давно погибли, и черви пожрали их; и эта война и се
жуткий исход сделались  древней  историей,  не  имеющей  ко  мне  никакого
отношения.
     Но я тем не менее здесь, и все происходит именно сейчас,  мне  трудно
усомниться в этом. Мне теперь трудно писать и отправлять письма.  Джастин,
ты просил подробных отчетов прямо с места событий, чтобы знать  обо  всем,
что я делаю, и добавить тем  самым  новые  сказки  к  тому  набору  басен,
который ты издаешь.  Фоторедукция  и  гравировка  теперь  мне  недоступны.
Иногда мне позволяют ненадолго покидать лагерь, но дня  хватает  лишь  для
того, чтобы добраться до ближайшего крупного города. Топики (это около ста
шестидесяти километров туда и  обратно),  но  увольнение  всегда  дают  по
воскресеньям, когда никто не работает, поэтому у меня не было  возможности
прибегнуть  к  услугам  лаборатории  в  Топике,  даже  если  она  оснащена
необходимым мне оборудованием, в  чем  я  глубоко  сомневаюсь.  Я  мог  бы
оставлять письма  в  абонементном  ящике,  поскольку  неважно,  когда  они
попадут в отложенную почту  -  но  по  воскресеньям  банки  тоже  закрыты.
Поэтому я могу позволить  себе  лишь  рукописное  письмо,  но  не  слишком
длинное и объемистое, поскольку заполучить конверт тоже  трудно;  остается
лишь надеяться, что бумага и чернила  не  слишком  попортятся  за  столько
столетий.
     Я начал писать дневник, где избегаю  упоминаний  о  Тертиусе  и  всем
прочем  (иначе  подобная  рукопись  могла  бы  обеспечить  мне   место   в
сумасшедшем  доме),  но  он  представляет  собой  лишь  перечень  событий.
Закончив,  я  переправлю  его  дедусе  Айре  Джонсону,  который   сохранит
тетрадку, а  когда  война  закончится  и  я  обрету  необходимый  досуг  и
уединение, напишу к нему нечто вроде развернутого комментария, который  ты
требуешь,  а  также  смогу  миниатюризировать  и  стабилизировать  длинное
послание.   Странные   проблемы   терзают   историографа,   предпринявшего
путешествие  во  времени.  Один  лишь  велтоновский  мелкозернистый  кубик
позволил бы записать все, что я могу сказать за целых десять лет. Впрочем,
я не смог бы им воспользоваться: технология еще не разработана.
     Кстати... Иштар, ты действительно вложила мне  в  брюхо  записывающее
устройство? Это очень мило с твоей стороны,  моя  дорогая,  но  иногда  ты
проявляешь излишнюю изобретательность...  В  животе  действительно  что-то
есть. Меня этот предмет не  беспокоит,  но  врач,  обследовавший  меня  на
призывном пункте, заметил его сразу. Он не стал разбираться что к чему, но
мне  пришлось  провести  собственные  исследования.  Прощупав   живот,   я
действительно обнаружил имплант. Наверно, это один  из  тех  искусственных
органов, о которых  вы,  реювенализаторы,  не  любите  рассказывать  своим
"деткам"; и я подозреваю, что обнаружу там всего лишь велтоновский кубик с
подсоединенным к нему "ухом" и десятилетним энергозапасом. Размеры как раз
совпадают.
     Что же ты не спросила меня, дорогая, прежде чем  совать  мне  в  пузо
микрофон? Совершенно неверно, что па вежливую  просьбу  я  всегда  отвечаю
"нет"; эту ложь распространяют Лаз и Лор. Ну уж в крайнем  случае  Джастин
мог бы обратиться ко мне через Тамару; ей  никто  отказать  не  может.  Но
Джастин мне за это еще  заплатит;  ему  придется  десять  лет  выслушивать
урчание моих кишок.
     Однако Афина отфильтрует всякие посторонние шумы  и  предоставит  ему
датированную и индексированную распечатку. Это несправедливо, не говоря уж
о том, что  нарушается  мое  право  на  уединение.  Афина,  разве  я  тебе
чем-нибудь насолил? Дорогуша, заставь Джастина заплатить за эту выходку.
     С тех пор как я поступил в армию, я  еще  не  видел  никого  из  моей
первой семьи. Но как только мне дадут отпуск, съезжу  в  Канзас-Сити.  Мой
нынешний статус героя предоставляет  мне  некоторые  привилегии,  которыми
штатский молодой холостяк располагать не может:  в  военное  время  мораль
дает слабину, и я сумею провести с семьей какое-то время. Они очень  добры
ко мне: я получаю  почти  каждый  день  письмо,  а  пирог  или  печенье  -
еженедельно. Угощением приходится делиться, и это очень жаль. А  письма  я
читаю и перечитываю.
     Мне хотелось бы так же просто получать письма  и  от  моей  семьи  на
Тертиусе. Повторяю основное сообщение: встреча назначена на 2 августа 1926
года, через 10 земных лет после высадки. Последняя цифра 6, а не 9.
                                              С любовью капрал Тед Бронсон
                                              (старичина-молодчина)


     Дорогой мистер Джонсон!
     Приветствую вас и всю вашу семью - Нэнси, Кэролл,  Брайана,  Джорджа,
Мэри, Вуди, Дикки, кроху Этель  и  миссис  Смит.  Не  могу  передать,  как
растрогали вы меня тем, что приняли сиротку в семейство Смитов, тем  более
что и капитан Смит согласен с этим. Для меня все вы стали  моей  семьей  с
той счастливой и печальной ночи, когда провожали меня на  войну,  нагрузив
подарками, добрыми пожеланиями, а также практическими советами;  тогдашние
слезы я не  смел  показать  никому.  Миссис  Смит  сообщила  мне,  что  ее
муж-капитан согласился принять меня в семью - ну что  ж,  слезы  вновь  на
моих глазах, а военный человек не должен обнаруживать подобную слабость.
     Капитана Смита я не навещал. Я уловил намек в вашем  письме,  но  мне
это не нужно: я  прослужил  уже  достаточно  долго,  чтобы  понимать,  что
добровольцу это не подобает. Не сомневаюсь, что и капитан не станет искать
меня по той же причине; вам я  не  стану  ничего  пояснять,  поскольку  вы
прослужили больше, чем мы с капитаном вместе  взятые.  Со  стороны  миссис
Смит это было крайне любезно - но вы можете объяснить ей, что положение не
позволяет  мне  обращаться  к  капитану.  И  не  стоило  ей  просить  мужа
пообщаться с низшим чином.
     Если вы не сумеете ее убедить в этом (а такое  возможно,  ведь  армия
мир особый), скажите, что лагерь Фанстон  велик,  а  транспорта  никакого,
кроме своих двоих. За час не обойдешь,  даже  если  выпрыгнешь  из  сапог;
добавьте сюда 55 минут на разговор с  капитаном,  если  я  его  отыщу.  Вы
знаете, что наша жизнь  расписана;  я  посылаю  вам  наш  распорядок  дня.
Покажите ей, пусть убедится, что времени у меня просто нет и я занят целый
день. Но я ценю ее добрую заботу. Пожалуйста, передайте  Кэролл  сердечную
благодарность за шоколадные пирожные. Они у нее вышли такими же  вкусными,
как и у ее матери - более высокой похвалы я не знаю. Они мгновенно исчезли
в пустом животе, и не только в моем,  потому  что  мои  приятели  -  народ
весьма  прожорливый.  Если  она  хочет  выйти  замуж  за   долговязого   и
прожорливого канзасского парня, то у меня как раз завелся  один  знакомец,
который готов жениться на ней только за ее  пирожные.  Теперь  мы  уже  не
мексиканская пожарная команда, как я писал раньше. Вместо печных  труб  мы
получили настоящие окопные мортиры, деревянные ружья исчезли, и даже самые
зеленые   новички,   едва   научившись   поворачивать   налево-направо   и
останавливаться  более   или   менее   одновременно,   получают   винтовки
Спрингфилда.
     Но учить их пользоваться винтовками приходится,  как  и  прежде,  "по
книге".
     Рекрутов можно в общем разделить на два типа: мальчишки,  ни  разу  в
жизни не выстрелившие из винтовки, и те,  кто  утверждает,  что  папулечка
посылал их в  лес  подстрелить  "завтрак"  и  выдавал  один  лишь  патрон.
Предпочитаю первых, несмотря на то что такие парни трусливы и их еще  надо
перевоспитывать. Но они не заучили наизусть ошибок, и я  могу  научить  их
всему, чему меня самого учили инструкторы регулярной армии; три шеврона на
моем рукаве удостоверяют мои права наставника.
     Но деревенский мальчишка, который уверен, что и так  знает  все  -  а
иногда он и в самом деле отменно стреляет, -  слушать  меня  не  будет.  И
почти невозможно убедить его в том, что все следует делать не так, как  он
привык, а как положено в армии, и ему следует переучиться.
     Иногда эти всезнайки впадают в  такой  гнев,  что  готовы  немедленно
вступить в бой - но не с гансом, а со мной. Обычно они  не  знают,  что  я
здесь еще и инструктор по рукопашному бою. Парочку  таких  активистов  мне
пришлось утихомирить за отхожим местом после  отбоя.  Я  не  стал  с  ними
боксировать: мне бы не  хотелось,  чтобы  мой  прекрасный  нос  расплющили
кулаки молокососов. Но грубая драка без правил их вполне убеждает - или же
они предпочитают пожать мне руку и забыть обо всем. В первом случае больше
двух секунд еще никто не продержался, однако я стараюсь  не  причинять  им
вреда.
     Я обещал рассказать вам, где и когда изучал ласавату  и  джиу-джитсу.
Но это долгая история и временами не  слишком  красивая,  в  письме  такое
описывать не станешь. Лучше подождите,  вот-вот  получу  увольнительную  и
приеду в Канзас-Сити.
     Желающих сразиться со мной не находится уже в течение  трех  месяцев.
Один из  сержантов-инструкторов  шепнул  мне,  что  рекруты  именуют  меня
"палачом". Я не возмутился, поскольку принятые мною меры обеспечивают  мир
и спокойствие.
     В нашем лагере бывает только две разновидности погоды:  либо  жара  и
пыль, либо грязь и холод. Я слыхал, что так бывает  и  во  Франции;  томми
уверяют, что ничего так не боятся  на  этой  войне,  как  захлебнуться  во
французской грязи.  Находящиеся  среди  нас  пуалю  не  спорят  с  ними  и
добавляют только, что в дождь труднее стрелять.
     Но как бы плоха ни была погода во Франции, всякий  стремится  попасть
туда, и вторая излюбленная тема наших разговоров вертится вокруг вопроса -
когда? (Старому солдату незачем говорить о первой.)  Слухи  о  посадке  на
корабли сменяют друг друга и всегда оказываются ложными.
     Но я начинаю удивляться. Неужели мне придется торчать здесь месяц  за
месяцем, пока где-то идет война? Что я скажу своим детям? Где  ты  был  во
время большой войны, папуля? В Фанстоне, Билли. А в  какой  части  Франции
это находится, папуля? Около Топики, Билли. Заткнись и ешь овсянку!
     Придется переменить фамилию.
     Надоедает, знаете  ли,  рассказывать  очередной  группе  о  том,  как
ставить оружие и держать лопату. Окопов в этой прерии мы  нарыли  столько,
что по ним можно добраться до Луны; я знаю четыре способа рытья окопов: на
французский манер, британский, американский - и так, как это делает  отряд
новобранцев, когда стенки рушатся.  Потом  они  обязательно  интересуются,
зачем нам вообще это нужно, ведь  как  только  мы  туда  попадем,  генерал
Першинг немедленно прекратит окопное сидение и обратит ганса в бегство.
     Возможно, они правы. Но я должен научить их тому, чему  приказано.  И
буду учить, наверно, пока не  поседею.  Рад  слышать,  что  вы  служите  в
седьмом полку; я знаю, как это важно для вас. Но, пожалуйста, не  унижайте
свой седьмой миссурийский, именуя его домашней гвардией.  Если  кто-нибудь
не свалит Гинденбурга, возможно, вы еще насмотритесь войны вдоволь.
     Но, по чести говоря, я надеюсь, что  до  вас  не  дойдет...  Полагаю,
капитан Смит тоже  согласится  с  моими  аргументами.  Кому-то  необходимо
приглядывать за домом. Я имею в виду тот самый  дом  на  бульваре  Бентон.
Брайан-младший еще  недостаточно  взрослый,  чтобы  возглавить  семью,  и,
безусловно, капитан Смит беспокоился бы, не будь вас дома.
     Однако  я  вполне   понимаю   ваши   чувства.   Мне   говорили,   что
сержант-инструктор может отделаться от этой работы,  лишь  избавившись  от
нашивок. Не осудите ли  вы  меня,  если  мне  придется  проявить,  скажем,
рассеянность, чтобы  вновь  оказаться  в  капралах,  а  затем  постараться
потерять и шевроны? Полагаю, что таким образом я скорее  попаду  в  поезд,
направляющийся на восток.
     Последний абзац остальным членам семьи не читать. Вы,  достопочтенный
мистер Смит, безусловно, сумеете отыскать подходящий способ. Передаю самый
теплый привет вам и миссис Смит.
                              С любовью ко всем детям, Тед Бронсон "Смит".
                              С благодарностью за усыновление.


     - Входите!
     - Капитан Смит, сержант Бронсон прибыл по вашему приказанию! (Папа, я
не узнал тебя. Впрочем,  ты  выглядишь  так  же,  как  раньше.  Разве  что
помоложе.)
     - Вольно, сержант. Закройте дверь и садитесь.
     - Да, сэр.
     Озадаченный Лазарус повиновался. Он не только не ожидал, что  капитан
Смит захочет его увидеть, но и старался не просить отпуск, чтобы не ездить
в Канзас-Сити по двум причинам: во-первых, отец мог там оказаться на  этой
неделе, а во-вторых, отец мог не приехать  на  этот  уик-энд.  Лазарус  не
знал, какая ситуация хуже, а потому предпочитал избегать обеих. И когда за
ним  прикатил  мотоцикл  с  коляской,  посланный  капитаном  Смитом,  лишь
усевшись в нее, он осознал, что капитан Смит и есть капитан Брайан Смит.
     - Сержант, мой тесть много рассказывал мне о вас. И моя жена тоже.
     Сказать на это было нечего, поэтому Лазарус кротко молчал.
     Капитан Смит продолжил:
     - Сержант, не надо смущаться. Поговорим как мужчина с  мужчиной.  Моя
семья вас, так сказать, усыновила, и я от всей души одобряю  это.  Дело  в
том, что подобную вещь  затевают  и  военные  министерства  через  Красный
Крест, Ассоциацию христианской молодежи и церковь;  эта  программа  ставит
своей целью, чтобы каждый человек  в  военной  форме  обязательно  получал
письма из дома. Пусть тебя на какое-то время  "усыновит"  какая-то  семья.
Пиши им, не забывай.  И  пусть  они  пишут  солдату,  поздравляют  с  днем
рождения, шлют маленькие подарки. Что вы об этом думаете?
     - Сэр, звучит неплохо. То, что сделала для меня ваша семья,  капитан,
превосходно сказывается на моем боевом духе.
     - Рад слышать. А как бы вы организовали подобную программу? Говорите,
не опасайтесь высказать собственное мнение.
     (Дай мне стол, и я немедленно сделаю на нем карьеру, папа!)
     - Сэр, проблема эта распадается на две  -  нет,  на  три  части.  Две
относятся к приготовлению, одна к  исполнению.  Во-первых,  следует  таких
воинов выявить, во-вторых, одновременно зарегистрировать  семьи,  желающие
помочь им. В-третьих,  необходимо  их  познакомить.  Первую  задачу  могут
выполнить сержанты (это им во как понравится - но пусть вкалывают).
     Им придется проследить, чтобы ротный  писарь  проверял  переписку  по
реестру роты. Процесс можно  ускорить,  но  задерживать  почту  не  стоит.
Проверку нельзя доверить взводным;  им  не  понравится  это  задание,  они
отнесутся к нему спустя рукава. Все  следует  делать  там,  где  сортируют
почту. - Лазарус подумал. - Но чтобы все заработало, пусть капитан извинит
меня, командующий должен потребовать через адъютанта от  каждого  ротного,
эскадронного и батарейного командира отчет о том, сколько писем каждый его
подчиненный получил на этой неделе. (Ах проклятое вторжение в личную жизнь
и умножение писанины, в которой и так тонет армия! У тех, кто  тоскует  по
дому, он есть, они и так получают письма. Одиночкам  нужны  не  письма,  а
женщины и виски. А та кошачья моча, которую выдают за виски в этом "сухом"
штате, сделала из меня любителя чая.)
     Но все должно исполняться одновременно, капитан. Подобная  информация
должна  отдельной  колонкой  входить  в  еженедельный  отчет.   У   ротных
командиров и старших сержантов начнутся головные боли, если  работа  будет
требовать слишком много времени - и командующий  станет  получать  отчеты,
составленные ротными писарями. Капитан прекрасно знает это и без меня.
     Отец Лазаруса ухмыльнулся и стал похож на Тедди Рузвельта.
     - Сержант, вы только что заставили меня отказаться от письма, которое
я приготовил для генерала. Я занимаюсь планированием и обучением,  никакая
новая программа не увеличит бумажной работы, если будет зависеть только от
меня. Я уже вспотел, обдумывая, как свести ее к минимуму, и  вы  дали  мне
превосходный совет. Скажите, почему вы не пошли на офицерскую учебу, когда
вам предложили? Впрочем, можете не говорить,  если  не  хотите;  это  ваше
дело.
     (Папа, я собираюсь соврать - ведь не могу же я  прямо  сказать  тебе,
что на фронте взводный может рассчитывать прожить  минут  двадцать,  если,
приняв команду над взводом, будет действовать по уставу. Война жестока!)
     - Сэр, давайте представим себе это. Предположим, я соглашаюсь.  Месяц
уходит на утверждение. Потом три месяца в Бенинге, в Ливенуорте  или  там,
куда пошлют. Затем снова  сюда  или  еще  куда-нибудь:  получаю  рекрутов.
Провожу шесть месяцев с ними, и мы отправляемся за моря. Там новые  учения
в тылу,  насколько  я  знаю.  Все  вместе  составляет  около  года;  война
кончилась, а я так и не побывал на ней.
     - Ммм... может быть, вы и правы. Вы хотите отправиться во Францию?
     - Да, сэр! (Упаси, Боже!)
     - В прошлое воскресенье в Канзас-Сити мой тесть сказал, что так вы  и
ответите. Однако ваше нынешнее положение, сержант, могло  бы  разочаровать
вас, если бы не ваши лычки. У нас здесь учебная база, мы следим за  каждым
инструктором. Тех, кто не способен работать, отправляем на фронт -  но  за
тех,  кто  нам  нужен,  держимся  мертвой   хваткой.   Впрочем,   есть   и
исключения... -  Отец  снова  улыбнулся.  -  Нас  "попросили"  -  вежливый
эквивалент слова "приказ" - выделить  несколько  лучших  инструкторов  для
боевой подготовки в тылу наших войск во Франции. Я знаю вашу  квалификацию
и с тех пор, как мой тесть известил меня  о  вашем  существовании,  всегда
следил, как о вас отзыва