. - Полагаю, что мне лучше пройтись  пешком.  После
завтрака очень полезны пешеходные прогулки. Спасибо, что подвезли.
     - Не стоит благодарности. Да, кстати, ярдах в двухстах  отсюда,  если
пройтись назад, начинается проселочная дорога. Она ведет на юг,  но  потом
поворачивает на запад, к городу. Лучше гулять по ней - машин меньше.
     Еще раз спасибо.
     Я повернул к проселочной дороге,  раздумывая,  действительно  ли  мое
криминальное прошлое так очевидно первому же встречному. В  любом  случае,
прежде чем я войду в город, мне надо привести себя в порядок.  Проселочная
дорога вела мимо ферм, и я миновал несколько, прежде чем решился  зайти  в
маленький дом, в котором обитала испано-индейская семья с обычным  набором
детей и собак. Я решил рискнуть. Многие испанцы в  глубине  души  остались
католиками. И, возможно, ненавидели блюстителей морали не меньше, чем я.
     Сеньора была дома. Это была  толстая,  добрая,  похожая  на  индианку
женщина. Мы не смогли о многом поговорить из-за моего слабого знакомства с
испанским языком, но попросил "агуа" и получил "агуа" и  для  того,  чтобы
напиться, и для того, чтобы вымыться. Сеньора заштопала мне  брюки,  в  то
время как я глупо маячил перед ней в трусах, и многочисленные дети  весело
комментировали это событие.  Она  даже  дала  мне  бритву  мужа,  чтобы  я
побрился. Она долго отказывалась взять деньги, но тут я был непреклонен. Я
покинул ферму, выглядя почти прилично.
     Дорога  повернула  к  городу,  и  мне  не   встретилось   ни   одного
полицейского.  Я  нашел  на  окраине  магазин   и   маленькую   портняжную
мастерскую. Там я подождал, пока мое возвращение  к  респектабельности  не
завершилось вполне  благополучно.  В  свежевыглаженном  костюме,  в  новой
рубашке и шляпе я мог смело гулять по улицам и благословлять  полицейских,
глядя им в глаза. В телефонной книге я  нашел  адрес  нужной  мне  церкви.
Карта на стене портняжной мастерской позволила мне добраться до места,  не
задавая вопросов прохожим.
     Я успел к началу службы. Вздохнув облегченно, я уселся в заднем  ряду
и с удовольствием прослушал  начало  службы,  как  любил  слушать  ее  еще
мальчишкой, пока  не  понял,  что  в  самом  деле  за  ней  скрывалось.  Я
наслаждался чувством безопасности. Несмотря ни на что, я добрался до цели.
Сказать по правде, я вскоре  заснул,  но  проснулся  вовремя,  и  вряд  ли
кто-нибудь заметил мой проступок. Потом я некоторое время слонялся вокруг,
пока не дождался удобного  момента,  чтобы  поговорить  со  священником  и
поблагодарить его  за  редкое  удовольствие,  которое  доставила  мне  его
проповедь. Я пожал ему руку и условным образом надавил пальцем на ладонь.
     Но он не ответил. Я был так удивлен и ошеломлен, что  даже  не  сразу
понял, что он говорит:
     - Спасибо, молодой человек. Всегда приятно  новому  пастору  услышать
добрые отзывы о своем труде.
     Наверное, меня выдало выражение лица. Он спросил:
     - Что-нибудь случилось?
     - О нет, сэр, - пробормотал я. - Я здесь впервые. Так вы не Бэрд?
     Я был в панике. Бэрд - единственный мой контакт в этой части  страны.
Если я его не найду,  меня  поймают  за  несколько  часов.  В  голове  уже
вертелись несбыточные планы украсть еще одну ракету и направиться ночью  к
мексиканской границе.
     Голос священника донесся как бы издалека:
     К сожалению, меня зовут иначе. Вы хотели бы видеть господина Бэрда?
     - Как вам сказать, сэр. Это не так уж и важно. Он старый  друг  моего
дяди. И дядя просил зайти к нему и передать привет.
     Может быть, та индианка спрячет меня до темноты?
     - Ну, его увидеть нетрудно. Он здесь же, в  городе.  Я  заменяю  его,
пока он занемог.
     Сердце мое забилось с двенадцатикратным ускорением. Я  постарался  не
выдать волнения.
     - Может быть, если он болен, его лучше не беспокоить?
     - Нет, напротив. Он сломал ногу - и с удовольствием примет гостя.
     Священник задрал сутану, достал из кармана обрывок бумаги и  карандаш
и написал адрес.
     - Отсюда два квартала, потом поверните налево. Вы не заблудитесь.
     Разумеется, я заблудился, ног все-таки нашел в  конце  концов  нужный
дом. Дом был окружен большим неухоженным садом,  где  росли  в  живописном
беспорядке эвкалипты, пальмы, кусты и цветы. Я нажал  сигнал,  в  динамике
что-то скрипнуло, и голос спросил:
     - Да?
     - Посетитель к достопочтенному Бэрду.
     Последовало короткое молчание, потом тот же голос сказал:
     - Вам придется самому войти. Моя служанка ушла на рынок. Обойдите дом
и найдете меня в саду.
     Дверь щелкнула и открылась. Я прошел в сад.
     На качалке, положив забинтованную ногу на подушку, полулежал  старик.
Он опустил книгу, которую читал, и поглядел на меня поверх очков.
     - Что нужно тебе, сын мой?
     - Мне нужен совет.
     Через час я запивал вкусный завтрак свежим молоком. К  тому  времени,
как я добрался до вазы с  мускатным  виноградом,  отец  Бэрд  кончил  меня
инструктировать.
     - Итак, ничего не предпринимайте до темноты. Есть вопросы?
     - Нет. Санчес вывезет меня из города и  доставит  туда,  откуда  меня
проводят в Главный штаб. Все ясно.
     Я покинул Феникс в двойном дне фруктового грузовика. Нос мой упирался
в доски. Мы остановились у полицейского кордона на краю города.  Я  слышал
отрывистые голоса полицейских  и  невозмутимо  спокойный  испанский  ответ
Санчеса. Кто-то прошагал по моей голове,  и  между  досками  верхнего  дна
появились светлые щели.
     Наконец тот же отрывистый голос сказал:
     - В порядке, Эзра. Это хозяйство  отца  Бэрда.  Каждый  вечер  Санчес
ездит к нему на ферму.
     - Так чего ж он сразу не сказал?
     - Когда он волнуется, забывает английский. О'кей, пошел, чико.
     - Gracias, senores. Buenas noches [Спасибо, сеньоры.  Спокойной  ночи
(исп.)].
     На ферме отца Бэрда меня посадили в геликоптер,  бесшумный  и  хорошо
оборудованный. Оба пилота обменялись со мной приветствием,  но  больше  не
сказали ни слова. Мы поднялись в воздух, как только я устроился в кабине.
     Иллюминаторы пассажирской кабины были закрыты. Не знаю,  ни  в  каком
направлении  мы  летели,   ни   сколь   далеко.   Поездка   была   не   из
комфортабельных, потому что пилоты все  время  летели  над  самой  землей,
чтобы их не засек радар.
     Первое, что я увидел,  выйдя  из  приземлившейся  машины,  было  дуло
пулемета, за которым возвышались два неулыбчивых человека.
     Но пилоты сказали пароль, мы обменялись тайными знаками.
     Мне показалось,  что  часовые  были  чуть-чуть  разочарованы,  что  я
оказался  своим  и  они  не  смогли  отличиться.  Удовлетворившись  нашими
ответами, они завязали мне глаза и повели. Мы миновали дверь,  прошли  еще
ярдов пятьдесят и забрались в какое-то тесное помещение. Пол  ушел  из-под
ног. Я выругался про себя -  они  могли  предупредить,  что  мы  в  лифте.
Покинув лифт, мы перешли на какую-то платформу,  и  мне  велели  держаться
покрепче. Платформа двинулась вперед с громадной скоростью. Потом  мы  еще
раз опустились на лифте, прошли  несколько  сот  шагов,  и  с  меня  сняли
повязку. И тут я впервые увидел Главный штаб.
     Я не ожидал ничего подобного и потому громко ахнул. Один  из  стражей
широко улыбнулся.
     - Все вы так, - сказал он.
     Это была известняковая  пещера,  настолько  большая,  что  в  ней  вы
чувствовали себя, как на улице. Она заставляла  вспомнить  сказки,  дворец
короля гномов.
     Я помню фотографии пещер в Карловых Варах. Главный штаб напоминал их,
хотя, конечно, карловарские  пещеры  уступали  штабу  и  в  размере,  и  в
роскоши. С первого взгляда я  даже  не  смог  оценить  истинных  масштабов
пещеры: не было привычных наземных ориентиров.
     Мы стояли несколько выше ее пола, и пещера была залита ровным светом.
Я чуть не вывернул шею, вертя головой, потом посмотрел вниз и  увидел  там
игрушечную деревню. Домики были высотой в фут.
     Потом я заметил, как маленькие человечки ходят между зданиями, и  тут
же все стало на свои места, приобрело истинные размеры. Игрушечная деревня
находилась по крайней мере в четверти мили от нас, а вся  пещера  была  не
менее мили длиной и несколько сот футов  от  пола  до  потолка.  И  вместо
чувства, присущего людям, запертым в  помещении,  я  был  охвачен  страхом
перед  огромным  открытым  пространством.  Мне  даже  захотелось,   словно
перепуганной мышке, прижаться к стене.
     Страж тронул меня за рукав.
     - У вас будет достаточно времени оглядеться. Пойдемте.
     Они повели  меня  по  тропинке,  которая  вилась  между  сталагмитами
размером от детского мизинца до египетской пирамиды, между озерцами черной
воды с гипсовыми лилиями в них, мимо влажных куполов, которые  были  стары
уже тогда, когда человек еще не  стоял  на  земле.  Со  сводов  опускались
разноцветные   сталактиты.   Моя   способность   удивляться   была    явно
перенасыщена.
     Наконец мы вышли на ровную долину  и  быстро  добрались  до  городка.
Строения в нем не были строениями в принятом  смысле  этого  слова  -  они
оказались просто системами перегородок из пластика,  чтобы  не  пропускать
шума. Большинство зданий стояло без крыш.
     Мы остановились перед самым большим. Вывеска над дверью гласила:

                               Администрация

     Мы вошли внутрь, и меня провели в отдел кадров. Вид комнаты вызвал во
мне сентиментальные  чувства,  настолько  она  была  знакомая,  военная  и
скучная. Здесь даже оказался пожилой клерк, который  поминутно  сморкался.
Такие клерки - неизбежная принадлежность этих  комнат  со  времен  Цезаря.
Табличка на  его  столе  гласила,  что  перед  нами  -  младший  лейтенант
Р.И.Джайлс,  и  он,  судя  по  всему,  вернулся  в  отдел,  отработав  уже
положенные часы, специально для того, чтобы зарегистрировать меня.
     - Рад встретиться с вами, мистер Лайл, - сказал он, пожимая мне руку.
     Он почесал нос и чихнул.
     - Вы прибыли на неделю раньше, чем мы ожидали, и предназначенное  вам
помещение еще не готово. Вы не будете возражать, если  мы  уложим  вас  на
сегодняшнюю ночь в приемной?
     Я  ответил,  что  полностью  удовлетворен,  и  это,   по-моему,   его
порадовало.



                                    10

     Честно говоря, в глубине  души  я  ожидал,  что  меня  встретят,  как
великого героя, и представлял себе, что мои новые товарищи  будут,  открыв
рты, ловить каждое  слово  в  моем  скромном  рассказе  о  приключениях  и
чудесных побегах, о том, как мне удалось все-таки принести в Главный  штаб
важное сообщение.
     Я ошибался. Начальник отдела кадров вызвал меня к себе  на  следующий
день, как только я кончил завтракать, но я его самого  не  увидел:  принял
меня старый знакомый мистер Джайлс. Я был несколько задет таким отношением
ко мне и сухо спросил его, когда мне  будут  удобнее  нанести  официальный
визит командующему.
     Он чихнул и сказал:
     - О, да.  Разумеется,  мистер  Лайл,  я  совсем  забыл  сказать,  что
командующий поздравляет вас с прибытием и просит вас  считать,  что  визит
вежливости был уже нанесен не только ему, но  и  начальникам  отделов.  Мы
сейчас все очень заняты, и он просил передать, что пригласит  вас  к  себе
специально в первую же свободную минуту.
     Я отлично  понимал,  что  генерал  не  посылал  мне  никакого  такого
послания и клерк просто следует установившемуся порядку. Но лучше  мне  от
этого не стало.
     Ничего не поделаешь. Я уже  приступал  к  службу.  К  полудню  я  был
официально зарегистрирован и поставлен на довольствие. Меня осмотрел врач,
послушал сердце и взял анализы. Потом я получил шанс  рассказать  о  своих
похождениях, к сожалению, только магнитофону. Живые люди прокрутят запись,
но я не получу такого удовольствия, как от живых  слушателей.  Потом  меня
загипнотизировали, и они получили послание, которое я нес в себе.
     Это было уже слишком.  Я  спросил  психотехника,  который  надо  мной
трудился, что за послание принес я в Главный штаб. От ответил коротко:
     - Мы не говорим курьерам содержание посланий. Его тон  указывал,  что
вопрос мой был нетактичен.
     Тут меня прорвало. Не  знаю,  старше  ли  он  меня  по  ранку  (знаки
различия на костюме отсутствовали), но мне было плевать.
     - Что же получается, черт возьми! Мне что, не доверяют? Я тут  рискую
головой...
     Он прервал меня и заговорил мягче, чем раньше:
     - Дело вовсе не в том. Это делается для вашего же блага.
     - Как так?
     -  Мы  считаем,  что  чем  меньше  вы  знаете  того,  что  знать   не
обязательно, тем меньше вы сможете  рассказать,  если  попадетесь  в  руки
полиции, - это лучше и для вас, и для наших товарищей. Например, знаете ли
вы, где сейчас находитесь? Могли бы указать это место на карте?
     - Нет.
     - Я тоже. Мне никто не рассказал об этом, потому что это знание мне в
данный момент не нужно. Однако, - продолжал  он,  -  я  думаю,  вам  можно
сказать в общих  чертах:  вы  несли  в  себе  обычные  сводки  и  доклады,
подтверждающие те данные, что мы получили другими путями. Раз  уж  вы  все
равно ехали к нам, то они нагрузили вас  всякой  всячиной.  Я  с  вас  три
пленки списал.
     - Обычные сводки? Почему же Питер ван Эйк сказал мне,  будто  я  несу
послание особой важности. Что же, он шутил?
     Техник улыбнулся.
     - Я знаю, что он имел  в  виду.  Вы  содержали  в  себе  одно  важное
сообщение, касающееся, в первую очередь,  вас  самого.  Вы  несли  в  себе
гипнотически собственное удостоверение личности...
     Мои путешествия по врачам, психотехникам,  отделам  снабжения  и  так
далее дали мне почувствовать размеры помещения. "Игрушечный  городок"  был
административным центром. Энергетическая  станция  и  склад  находились  в
другом зале и отделялись от  нас  десятками  метров  скалы.  Женатые  пары
устраивались, где им было удобнее. Примерно треть живущих  там  составляли
женщины, и они чаще предпочитали  строить  свои  "курятники"  подальше  от
центра. Арсенал и склад  боеприпасов  находились  в  боковом  туннеле,  на
безопасной дистанции от жилых помещений. Свежей воды было достаточно, хотя
она была довольно жесткая, и в некоторых проходах текли подземные ручьи  -
источник,  кстати,  дополнительной  вентиляции.  Воздух  всегда  оставался
свежим. Температура была постоянно  20ё,  а  относительная  влажность  32%
зимой и летом, днем и ночью.
     К обеду я был уже  на  работе  и  трудился  в  арсенале,  проверяя  и
налаживая оружие. Я мог бы и оскорбиться, потому  что  обычно  это  работа
сержантов, но я понимал,  что  тут  никто  не  заботился  о  чинопочитании
(например, каждый сам мыл за собой посуду после еды).  Да  и  разве  плохо
было после всех переживаний сидеть  в  прохладном  арсенале  и  заниматься
спокойным делом?
     В тот же день перед ужином я вошел в гостиную и хотел присесть. И тут
услышал знакомый баритон:
     - Джонни! Джон Лайл!
     Я подпрыгнул на месте от неожиданности и увидел бегущего ко мне  Зеба
Джонса, здорового старика Зеба, весьма некрасивое лицо  которого  украшала
улыбка до ушей.
     Мы долго хлопали друг друга по спине и плечам и  ругались  последними
словами.
     - Когда ты сюда попал? - спросил я наконец.
     - Недели две назад.
     - Как так? Ты же был еще в Новом Иерусалиме, когда я уезжал?
     - Меня перевезли в виде трупа, в глубоком трансе. Запаковали в гроб и
написали "заразно".
     Я рассказал ему о своем путешествии,  и  мой  рассказ  явно  произвел
впечатление на Зеба; это очень поддержало мой дух. Затем я спросил, что он
здесь делает.
     - Я в бюро пропаганды, - сказал он. - У  полковника  Новака.  Сейчас,
например, пишу серию в высшей степени уважительных статей о жизни  Пророка
и его аколитов, о том, сколько у них слуг, сколько стоит содержать дворец,
сколько стоят  церемонии,  ритуалы  и  так  далее.  Все  это,  разумеется,
абсолютная правда, и пишу я  с  большим  одобрением.  Правда,  я  довольно
сильно нажимаю на действительную стоимость драгоценностей и несколько  раз
упоминаю о том, какая великая честь для  народа  -  содержать  наместников
бога на земле.
     - Не понимаю я тебя, Зеб, - сказал я, нахмурившись. - Ведь люди любят
глядеть на эти штуки. Вспомни, как туристы в Новом  Иерусалиме  бьются  за
билеты на храмовый праздник.
     - Правильно. Но мы не собираемся распространять  мои  творения  среди
сытых туристов в Новом Иерусалиме, мы отдадим их в маленькие газеты долины
Миссисипи и Юга - мы распространим их среди самых бедных  слоев  населения
Штатов, среди людей, которые твердо убеждены: благочестие не  должно  быть
роскошным, что бедность и добродетель -  не  синонимы.  Пусть  они  начнут
сомневаться.
     - Вы серьезно думаете, что можно поднять восстание таким способом?
     - Это тоже входит в подготовку к нему.
     После обеда мы с Зебом отправились в его комнатку. Мне было  спокойно
и уютно. В тот момент меня мало  волновало,  что  мы  с  ним  участвуем  в
движении, которое имеет мало шансов на  победу,  и  вернее  всего  мы  или
погибнем вскоре в бою или будем сожжены как бунтовщики. Кроме Зеба, у меня
никого не осталось, и я себя чувствовал, как в детстве, когда мать  сажала
меня на стул в кухне и кормила пирогами.
     Мы болтали о  том  о  сем,  и  постепенно  я  многое  узнал  о  нашей
организации, в частности, обнаружил и был этим весьма удивлен, что не  все
наши товарищи были братьями. Я имею в виду братьев по Ложе.
     - Разве это не опасно? - спросил я.
     - А  что  ты,  старина,  ожидал?  Некоторые  из  самых  ценных  наших
товарищей не могут по религиозным соображениям присоединиться к  Ложе.  Но
нам никто не давал монополии на ненависть к тирании и на любовь к свободе.
В нашей борьбе нам нужна поддержка как можно большего числа  людей.  Любой
идущий с нами по одной дороге - наш попутчик и товарищ. Любой.
     Я подумал, что эта идея логична, хотя чем-то она мне не  понравилась.
И я решил смириться с действительностью.
     - Наверное, ты прав. Можно  допустить,  что,  когда  дело  дойдет  до
сражений, мы используем даже парий, хотя, конечно же, их нельзя  принимать
в братство.
     Зеб уставился на меня уже знакомым мне взглядом:
     - Ради бога, Джон! Когда же, наконец, ты снимешь шоры?
     - А что?
     Неужели тебе до сих пор не пришло в голову,  что  само  существование
парий является частью пропагандистского трюка тирании, которая всегда ищет
козла отпущения?
     - Но какое это имеет отношение?..
     - Заткнись! И слушай старших! Отберите у людей секс,  запретите  его,
объявите   греховным,   замените   ритуальным   размножением.   Затолкайте
человеческие инстинкты вглубь, превратите их  в  подспудное  стремление  к
садизму. А потом представьте толпе козла отпущения, дозвольте порабощенным
людям время от времени убивать этого козла отпущения  и  в  этом  находить
выход  темным  эмоциям...  Этот  механизм  отработан  тиранами  за  многие
столетия. Тираны использовали его задолго  до  того,  как  было  придумано
слово "психология". И этот механизм по-прежнему эффективен.  Не  веришь  -
погляди на себя.
     - Ты меня не так понял, Зеб! Я ничего не имею против парий.
     - Вот и молодец! Продолжай в том же духе. Тем более, что у тебя  есть
все шансы встретиться с ними в Высшем  совете  Ложи.  Кстати,  забудь  это
слово - "пария". В нем заключается, как  мы  говорим,  высокий  негативный
индекс.
     Он замолчал. Молчал и я. Мне нужно было время,  чтобы  разобраться  в
собственных мыслях. Поймите меня правильно: легко  быть  свободным,  когда
тебя воспитали свободным. А если ты воспитан  рабом?  Тигр,  взращенный  в
зверинце, убежав, вновь возвращается в темноту и  безопасность  клетки.  А
если клетку убрать, он будет ходить вдоль несуществующей решетки, не  смея
перейти невидимую линию, отделяющую его от свободы. Подозреваю, что я  был
таким тигром и не мог перейти границу.
     Мозг