.  Как  ты  считаешь,
Ральф? Можем мы это устроить?
     Ральф Шульц поколебался.
     - Справедливость любого  допущения  не  имеет  ничего  общего  с  его
психодинамическим эффектом. И выражение "Правда в  конце  концов  победит"
просто высокопарная глупость. История доказывает обратное. Тот  факт,  что
Форд - жертва, не имеет никакого отношения к чисто  техническим  вопросам,
которые вы поставили передо мной. - Он на мгновение задумался. -  Но  само
предположение   per   se   [само   по   себе   (лат.)]   имеет   некоторые
сентиментально-драматические аспекты, которые  делают  его  пригодным  для
пропагандистского использования, даже  несмотря  на  существующее  сильное
противодействие. Да, да, думаю, это может иметь успех.
     - А сколько времени потребуется?
     - М-м-м...  социальное  пространство,  в  котором  будет  происходить
запланированная  акция,  одновременно  и  "тесное",   и   "жаркое",   если
выражаться  на  нашем  профессиональном  жаргоне.  Я  мог  бы  постараться
добиться высокого положительного к-фактора благодаря цепной реакции,  если
вся затея в целом имеет смысл. Но наша ситуация - беспрецедентная, и я  не
знаю, какие мнения  гуляют  по  кораблю.  Если  вы  все-таки  решитесь  на
кампанию, то я мог бы заготовить  и  распустить  несколько  слухов,  чтобы
подправить репутацию Форда. Затем, через двенадцать часов, я подбросил  бы
еще легенду о том, что Форд в самом деле на борту и что он с самого начала
собирался покинуть общество людей и бежать с нами.
     - Э-э-э... Ральф, я же точно знаю, что это не так.
     - А вы уверены, Заккур?
     - Нет, но...
     - Вот видите! Правда о его собственных соображениях  известна  только
ему самому и Господу. Мы же только можем строить догадки. Но  динамическая
сила предположения является совершенно другим делом. Заккур,  когда  слухи
дойдут до вас в третий или четвертый раз, вы сами начнете  сомневаться.  -
Психометрист замолчал и уставился в пространство  невидящими  глазами.  Он
еще раз спрашивал совета у своей  интуиции,  отточенной  до  блеска  почти
столетним изучением тонкостей человеческого поведения. -  Да,  это  должно
сработать. Если вы все согласны, то мы сможем сделать публичное  заявление
уже через двадцать четыре часа.
     - К делу! - призвал кто-то.


     Через  несколько  минут  Барстоу  попросил  Лазаруса  пригласить   на
собрание Форда. Лазарус  не  стал  объяснять  тому,  зачем  требуется  его
присутствие.
     Форд зашел в каюту как человек, ожидающий суда и уверенный, что добра
ему здесь ничего  не  сулит.  Поведение  его  выдавало  полное  отсутствие
надежды, частично подавляемое силой воли. Глаза его были печальны.
     Лазарус уже успел привыкнуть к тоске в этих глазах  за  долгие  часы,
проведенные с Фордом в рубке. В них застыло  выражение,  которое  Лазарусу
приходилось уже не раз видеть в  жизни.  Это  был  взгляд  приговоренного,
которому больше  не  на  что  надеяться;  взгляд  затравленного  человека,
окончательно  решившегося  на  самоубийство;  взгляд  зверя,  захваченного
стальной пружиной капкана и уставшего бороться с ней, -  все  эти  взгляды
несли на себе печать безысходной муки и уверенности в близости конца.
     У Форда в глазах читалось то же самое.
     Лазарус заметил, что состояние тоски у Администратора  прогрессирует,
и это озадачило его.  Все  сто  тысяч  человек  на  корабле  находились  в
одинаково опасной ситуации, и Форд рисковал ничуть не меньше остальных.  А
ведь сознание опасности обычно  оживляет  человека,  а  не  угнетает.  Так
почему же в глазах Форда нарастала смертная тоска?
     В конце концов Лазарус пришел к выводу, что это следствие  состояния,
предшествующего самоубийству. Тупик. Но почему?  Лазарус  долго  обдумывал
причины во время своих дежурств в рубке и наконец  сумел,  к  собственному
удовлетворению, уловить логику подобных переживаний. Там, на  Земле,  Форд
был важной персоной среди себе  подобных,  влачащих  недолговечную  жизнь,
людей. И чувство привилегированности делало его  почти  невосприимчивым  к
чувствам уязвленного скоротечностью своего века человечества, узнавшего  о
существовании долгожителей. А теперь он - всего-навсего мотылек-однодневка
среди расы мафусаилов.
     Форд не  обладал  ни  опытом  старших,  ни  честолюбием  младших;  он
чувствовал себя чуждым и тем и другим  -  одним  словом,  деклассированным
парией. Справедливо или нет, но он ощущал  себя  бесполезным  пенсионером,
которого содержат только из милости...
     Для такого человека, как Форд, который привык к  деловой  активности,
подобное положение было совершенно невыносимо. И именно  гордость  и  сила
характера толкали его на самоубийство.
     Придя на совещание, Форд сразу же отыскал глазами Заккура Барстоу:
     - Вы посылали за мной, сэр?
     - Да, мистер Администратор.
     Барстоу кратко изложил ситуацию и меру той  ответственности,  которую
они собирались возложить на него, Форда.
     - Вас никто не заставляет, - закончил он,  -  но,  если  вы  согласны
служить нам, мы были бы очень рады этому. Так как?
     На сердце у Лазаруса сразу стало легче, как только  он  заметил,  что
тоска на лице Форда сменилась изумлением.
     - Вы говорите серьезно? - с расстановкой спросил Форд. - Не шутите?
     - Да Бог с вами!
     Форд отозвался не сразу,  а  когда  заговорил,  то  сначала  попросил
разрешения сесть.
     Ему нашли место. Он тяжело опустился в кресло и закрыл лицо руками. В
конце концов он поднял голову и твердо сказал:
     - Если такова ваша воля, то я сделаю все, что в моих силах.


     Кроме  гражданского  Администратора,  экипажу  корабля  требовался  и
капитан. До сих пор капитаном  фактически  являлся  Лазарус,  но  он,  как
только Барстоу предложил ему эту должность официально, стал отнекиваться:
     - Нет уж! Только не я. Лучше я проведу время, играя в  картишки.  Кто
вам подойдет, так  это  Либби.  Серьезный,  ответственный,  бывший  офицер
Космического Флота - как раз то, что нужно.
     Все посмотрели на Либби, и он покраснел.
     - Ну что вы, в самом деле!! - запротестовал он. -  Мне  действительно
приходилось иногда командовать кораблем во время службы, но мне это всегда
было не по душе. По натуре я  скорее  подчиненный,  чем  начальник.  Я  не
чувствую себя способным командовать кораблем.
     - На мой взгляд, сейчас тебе не отвертеться, - настаивал  Лазарус.  -
Ведь это именно ты  изобрел  усилитель,  и  ты  единственный,  кто  в  нем
разбирается. Кажется, тебе нашлась работенка, сынок.
     - Это же совсем разные вещи, - взмолился Либби. - Я предпочел бы быть
просто астронавигатором, поскольку  это  отвечает  моим  возможностям.  Но
только служить я хотел бы под чьим-нибудь руководством.
     В глубине души Лазарус был доволен тем, как  мгновенно  Слэйтон  Форд
взял дело в свои руки. Приговоренный к смерти  исчез,  перед  собравшимися
снова предстал руководитель.
     - Здесь не играет никакой роли то,  что  думаете  вы  сами,  командир
Либби. Каждый из нас должен делать то, на что он  способен.  Я,  например,
согласился руководить социальной и  гражданской  сферами  жизни.  Я  этому
обучен. Но я не могу командовать кораблем. Меня к этому не готовили. А вас
учили. И вы обязаны согласиться.
     Либби совсем побагровел и, заикаясь, произнес:
     - Я бы внял вашим доводам, если бы был  единственным  космонавтом  на
борту. Но ведь их здесь сотни, к тому же наверняка десятки из них обладают
способностями к управлению и куда более обширным опытом работы в  космосе,
чем я. Если как  следует  поискать,  то  обязательно  найдется  подходящий
человек.
     - А что вы скажете, Лазарус? - спросил Форд.
     - Пожалуй, в словах Энди есть резон. Капитан  либо  вдохнет  жизнь  в
корабль, либо этого не произойдет. Такие случаи тоже  бывали.  Если  Либби
чувствует, что  командир  из  него  выйдет  никудышный,  то,  может,  надо
действительно поискать кого-нибудь другого.
     Джастин Фут прихватил с собой миниатюрное запоминающее устройство,  в
котором хранились  сведения  обо  всех  обитателях  корабля.  Но  в  каюте
отсутствовал подходящий  экран,  на  котором  можно  было  бы  просмотреть
списки. Тем не менее память присутствующих позволила им назвать  множество
имен. В конце концов они сошлись на кандидатуре Руфуса Кинга  по  прозвищу
Свирепый.


     Либби объяснял новому  командиру  нюансы  управления,  возникающие  в
связи с применением привода светового давления.
     -  Предел  досягаемости  для  нашего  корабля  определяется   группой
параболоидов с осями, перпендикулярными к нашему нынешнему  курсу.  Отсюда
следует, что ускорение, достигаемое с помощью основных двигателей корабля,
всегда надо  складывать  так,  чтобы  величина  нашего  нынешнего  вектора
движения при  околосветовой  скорости  оставалась  постоянной.  Для  этого
потребуется, чтобы  корабль  медленно  набирал  скорость  во  время  всего
маневрового ускорения. Это не слишком  трудно,  поскольку  велика  разница
величин нашего нынешнего и маневрового векторов.  Грубо  говоря,  все  это
можно представить как ускорение под прямым углом к курсу.
     - Да, да, я понимаю, - кивнул капитан Кинг, - но почему вы  считаете,
что суммарные векторы всегда должны быть равны нашему нынешнему вектору?
     - Почему должны?  В  их  подгонке  нет  необходимости,  если  капитан
считает иначе, - несколько оторопев, ответил Либби. - Только  манипуляции,
которые  уменьшат  конечный  вектор  нашей  нынешней   скорости,   вызовут
замедление скорости корабля, ограничивая при этом пределы  досягаемости  и
продлевая время полета на целые поколения, даже века.
     - Конечно, конечно! Я разбираюсь в  основах  баллистики,  мистер.  Но
почему вы отвергаете второй путь? Почему бы не увеличить скорость корабля?
Разве я не могу ускорять корабль строго по нынешнему курсу?
     Либби, казалось, забеспокоился:
     -  Подобное  решение  капитана  фактически  будет  являться  попыткой
превысить скорость света. Считается, что это невозможно...
     - Именно к этому я и клоню. "Считается". Я всегда задавался вопросом,
так ли это. Кажется, настало время выяснить.
     Либби колебался, чувство долга боролось в нем с соблазном.
     - Если  бы  наш  корабль  был  исследовательским,  капитан,  я  бы  с
удовольствием провел эксперимент. Я не могу в полной мере представить себе
все последствия преодоления светового барьера,  но  мне  кажется,  что  мы
окажемся полностью отрезанными от электромагнитного спектра по отношению к
прочим материальным телам. Как же мы будем определяться?
     Либби  беспокоился  не  по   пустякам.   Пускаясь   в   теоретические
рассуждения, он не забывал, что  и  сейчас-то  они  ведут  корабль  только
благодаря электронным приборам. Для невооруженного глаза полушарие  позади
них  представлялось  абсолютно  черным;  даже  самые  короткие  волны  уже
растянулись до длин, не воспринимаемых человеческим глазом. Впереди звезды
еще были видны, но их видимое "свечение" состояло из колебаний  предельной
длины, которые были сокращены для глаза невообразимой  скоростью  корабля.
Темные "радиозвезды" сияли ярче,  звезды  с  радиоспектром  победнее  были
почти неразличимы. Знакомые созвездия изменились  до  неузнаваемости.  Тот
факт, что они могли наблюдать только искаженную эффектом Допплера картину,
подтверждался  спектральным  анализом:   линии   Фраунгофера   не   просто
сместились к фиолетовому краю спектра - они пересекли его, стали невидимы,
а их место заняли небывалые эффекты непонятной физической природы.
     - Хм... - бросил Кинг. - Я понимаю, что вы  имеете  в  виду.  Но  мне
хотелось бы все же попробовать, и черт меня  побери,  если  я  не  рискну.
Только само собой,  больше  никто  на  борту  не  должен  знать  об  этом.
Подготовьте мне сведения о курсах к звездам типа  G,  лежащих  в  пределах
этой вашей сферы. Рассчитайте данные до ближайших. Ну, скажем,  в  радиусе
десяти световых лет для начала.
     - Да, сэр. Я проверил все звезды на этом расстоянии. Среди них нет ни
одной, относящейся к типу G.
     - Вот как? Оказывается, здесь довольно пустынно. Что же делать?
     - На расстоянии в одиннадцать световых лет от нас находится Тау Кита.
     - Типа G5? Это нам не подходит.
     - Конечно, сэр. Но есть  и  звезда  солнечного  типа,  G2,  номер  по
каталогу SD-9817. Правда, она удалена от  нас  на  двадцать  два  световых
года.
     Капитан Кинг стал задумчиво грызть костяшку указательного пальца.
     - Видимо, придется представить решать Совету Старших. Какой выигрыш в
субъективном времени мы получим?
     - Не знаю, сэр.
     - Да? Так рассчитайте! Или дайте мне цифры, и  я  сам  рассчитаю.  Я,
конечно, не такой классный математик, как  вы,  но,  по-моему,  тут  любой
кадет мог бы справиться. Ведь уравнения довольно просты.
     - Так точно, сэр. Но  у  меня  нет  данных,  которые  можно  было  бы
подставить в уравнение... потому что  мы  пока  не  в  состоянии  измерить
скорость  корабля.  Фиолетовое  смещение  использовать  невозможно  -  нам
неизвестно значение новых линий. Боюсь, придется  подождать  до  тех  пор,
пока мы не выработаем новых методов расчета.
     Кинг вздохнул:
     - Знаете, мистер, я порой начинаю жалеть, что взялся за дело.  А  что
вы сами думаете на этот счет? Долго нам лететь? Или недолго?
     - Э-э-э... скорее долго, сэр. Годы.
     - Ну что ж. Мне приходилось летать и на худших посудинах.  В  шахматы
играете?
     - Играю, сэр. - Либби не стал упоминать о том,  что  он  давным-давно
забросил игру из-за отсутствия достойных противников.
     - Кажется, у нас будет  предостаточно  времени  для  игры.  Д-два  на
д-четыре.
     - Конь на б-три.
     - А вы оригинально играете. Ход за мной. А сейчас, мне кажется, лучше
пойти и предложить им G2, хотя до нее и дольше лететь... И, пожалуй, стоит
предупредить Форда, что пора начинать чем-то заниматься и поднимать людей.
Не то скоро все почувствуют себя как в гробу.
     - Так точно, сэр.  Прошу  прощения,  я  не  упоминал  еще  о  времени
торможения. Оно займет почти один земной  год  субъективного  времени  при
торможении в  одно  "же",  пока  мы  не  вернемся  к  обычным  межзвездным
скоростям.
     - Что? Но ведь с вашим ускорителем мы и тормозить будем  столько  же,
сколько разгонялись.
     Либби отрицательно покачал головой:
     - Никак нет, сэр. Торможение с  помощью  привода  светового  давления
безразлично к предыдущему курсу и скорости. Если вы вдруг лишитесь инерции
поблизости от звезды, ее световое давление швырнет  вас  назад  и  вы  как
пробка из бутылки полетите в обратном  направлении.  Кинетическая  энергия
исчезает, как только исчезает инерция.
     - А-а... - протянул Кинг.  -  Тогда  остается  признать,  что  насчет
сроков вы были правы. Пока я еще не способен спорить с вами. Я все еще  не
вполне разобрался с этим вашим устройством. Кое-чего я в нем не понимаю.
     - Что касается меня, - серьезно ответил Либби, - то я и  сам  многого
пока не понимаю.


     Корабль вышел за пределы земной орбиты через десять минут после того,
как Либби подключил  свое  устройство.  Пока  они  с  Лазарусом  обсуждали
астрофизические аспекты путешествия  с  околосветовой  скоростью,  корабль
домчался до орбиты Марса, что заняло менее четверти часа.  Орбита  Юпитера
была еще далеко, когда Барстоу созвал совещание. На то, чтобы собрать всех
участников на переполненном корабле, потребовался  целый  час.  И  к  тому
моменту, когда Барстоу попросил тишины, они ушли за пределы орбиты Сатурна
уже на миллиард миль. С момента старта с Земли прошло всего полтора часа.
     Дальше расстояния становились больше. До Урана они долетели,  еще  не
закончив обсуждения. Все сошлись на кандидатуре  Форда,  и  он  согласился
занять пост Администратора еще до того, как корабль добрался до Нептуна.
     Кинга избрали капитаном.  Он  обошел  весь  корабль  в  сопровождении
Лазаруса и  уже  советовался  со  своим  астронавигатором,  когда  корабль
пересек орбиту Плутона, отстоящую от  Солнца  почти  на  четыре  миллиарда
миль. Прошло около шести часов с того момента, как солнечный свет выбросил
их в пространство.
     Они еще не выбрались из  окраин  Солнечной  системы,  хотя  ничто  не
стояло уже между ними и  звездами.  Разве  что  зимовки  комет  и  берлоги
гипотетических планет нарушали унылое однообразие пространства, в  котором
Солнце считалось  номинальным  владыкой,  но  на  деле  уже  слагало  свои
полномочия. Ближайшие звезды находились во многих световых годах отсюда.
     "Новые  Рубежи",  окутанные  тьмой,  холодом  и  призрачным  звездным
сиянием, неслись со  скоростью,  которая  почти  сравнялась  со  скоростью
света.
     Дальше, дальше и еще  дальше...  в  бездонные  глубины  космоса,  где
мировые линии почти выпрямлены, не затронутые гравитационными искажениями.
И с каждым днем, каждым месяцем... каждым годом... стремительный полет все
надежнее разлучал беглецов с остальным человечеством.




                               ЧАСТЬ ВТОРАЯ


                                    1

     Корабль продолжал свой путь в пустыне вечной ночи один-одинешенек,  и
каждый новый световой год практически ничем не отличался  от  предыдущего.
Внутри корабля Семьи ухитрились создать какое-то подобие привычной жизни.
     "Новые Рубежи" имели почти цилиндрическую  форму.  Когда  корабль  не
находился в режиме ускорения,  он  вращался  вокруг  продольной  оси,  чем
обеспечивался эффект псевдогравитации,  максимально  проявляющийся  вблизи
оболочки корабля. Каюты,  которые  располагались  по  периметру  у  самого
корпуса, были жилыми, а внутренние помещения, где  гравитация  значительно
ослабевала, служили кладовыми и подсобными. Промежуточные  помещения  были
отведены под  мастерские  и  гидропонные  оранжереи.  Рубка,  конвертор  и
основные двигатели располагались вдоль главной оси корабля.
     От обычного межпланетного  корабля  "Новые  Рубежи"  отличали  прежде
всего гигантские размеры. По существу это был целый город, рассчитанный на
размещение в нем со всеми удобствами двадцати тысяч человек, что позволило
бы первоначальному экипажу из десяти тысяч  человек  увеличиться  вдвое  к
моменту прилета на Проксиму Центавра.
     Но, как бы велик ни был корабль, сто тысяч человек чувствовали себя в
нем слишком тесно.
     Они мирились с этим ровно столько, сколько потребовалось на то, чтобы
подготовиться к массовому анабиозу. Путем  превращения  комнат  отдыха  на
нижних уровнях в кладовые была высвобождена дополнительная  площадь.  Ведь
для человека в анабиозе необходим только один процент  того  пространства,
которое требуется бодрствующему человеку. В конце концов на корабле  стало
достаточно просторно для тех,  кто  не  захотел  воспользоваться  услугами
морозильных камер. Сначала добровольно  изъявивших  желание  пройти  через
погружение было не очень-то много  -  долгожители  боялись  смерти  именно
из-за того, что потенциально могли жить необычайно долго. И многим из  них
замораживание казалось  очень  похожим  на  Вечный  Покой.  Но  постепенно
большие неудобства, связанные с чрезмерной скученностью, да еще угнетающее
однообразие  полета,  который  казался  бесконечным,   достаточно   быстро
изменили их намерения и обеспечили анабиозные камеры  стабильным  притоком
желающих проспать большую часть пути. Настал  момент,  когда  камеры  едва
успевали справляться с наплывом желающих впасть в состояние холодного сна.
     Оставшиеся бодрствовать занимались только самой необходимой  работой:
обслуживали  механизмы   корабля,   гидропонные   фермы,   вспомогательное
оборудование, а самое главное - ухаживали за теми, кто  спал.  Биомеханики
со временем разработали сложные процедуры, которые позволяли  предохранять
тела спящих от вредных  влияний  силы  тяжести,  колебаний  температуры  и
других негативных воздействий. При  этом  обязательно  учитывался  возраст
п