Мать задумалась. - Попроси его, пожалуйста, если можно,
взять с собой военную форму.
     - Да?
     - Ну конечно. Чтобы он мог ее надеть в воскресенье в церковь.  Думаю,
тебе будет приятно.
     - Еще бы! Как Том в его первое воскресенье дома. Чудесно!
     - Мы можем гордиться им. Я и  отца  твоего  попрошу  надеть  форму  в
первое воскресенье. - Она снова задумалась.  -  Морин,  мистеру  Смиту  не
обязательно останавливаться в пансионе миссис Гендерсон или ехать ночевать
в Батлер. Фрэнк может поспать на второй кровати  у  Тома,  а  мистер  Смит
пусть займет бывшую комнату Эдварда.
     - О, чудесно!
     - Да, дорогая. Но, Морин, - посмотри-ка на меня.  Я  хочу,  чтобы  во
время его пребывания под нашим кровом дети - в том  числе  и  Томас  -  не
увидели и даже не заподозрили чего-либо неподобающего.
     Я вспыхнула до самых ключиц.
     - Обещаю, chere mama.
     - Не надо обещать. Просто веди себя осмотрительно.  Мы  с  тобой  обе
женщины, доченька; я хочу тебе помочь.
     Март настал просто золотой, что меня очень  устраивало:  не  хотелось
просидеть весь день в гостиной, соблюдая приличия. Погода  стояла  теплая,
солнечная, безветренная. И в субботу четвертого  числа  я  отправилась  на
прогулку, как благовоспитанная девица  -  с  зонтиком,  рукавами  "баранья
ножка" и невероятным количеством нижних юбок - пока Дэйзи не увезла нас на
сто ярдов от дома, вне досягаемости посторонних ушей.
     - Брайни!
     - Да, мисс Морин?
     - Какая еще там "мисс Морин". Ты уже имел  меня  один  раз,  так  что
можешь оставить свои официальные манеры, когда  мы  одни.  Скажи  лучше  -
эрекция налицо?
     - Ну, раз уж вы об этом упомянули - да!
     - Если бы ты сказал "нет",  я  бы  расплакалась.  Посмотри,  дорогой,
какое чудесное местечко я нашла.
     Вообще-то его нашел Нельсон - а  значит,  была  гарантия,  что  этого
места никто не знает. Дэйзи пришлось протискиваться по  тропинке,  в  двух
местах очень узкой, потом  мы  выпрягли  ее  и  пустили  пастись,  а  сами
развернули двуколку - кобылке бы это там сделать не удалось.
     Я расстелила одеяло на полянке, которую от  речного  берега  отделяли
густые кусты, и разделась, а Брайан смотрел на меня...  разделась  совсем,
оставив только чулки и туфли.


     Местечко мы нашли,  конечно,  уединенное,  но  слышно  меня  было  за
четверть мили. Я даже лишилась чувств, а открыв глаза, увидела  над  собой
встревоженное лицо Брайни.
     - Тебе плохо?
     -  В  жизни  не  было  так  хорошо!  Благодарю  вас,  сэр!  Вы   были
великолепны! Выше всяких похвал. Я умерла и вознеслась на небо.
     - Нет, ты не умерла, - улыбнулся он. - Ты жива и ты  прекрасна,  и  я
люблю тебя.
     - Правда любишь? Брайан, ты правда собираешься жениться на мне? - Да.
     - Даже если я не подхожу Фонду Говарда?
     - Рыжик, Фонд Говарда свел нас... но вернулся  я  к  тебе  совсем  не
из-за него. Я бы охотно отслужил  семь  лет,  как  тот,  в  Библии  [Иаков
(Бытие, 29: 18-20)], ради того, чтобы на тебе жениться.
     - Надеюсь, что ты  говоришь  искренне.  Хочешь  знать,  почему  я  не
подхожу Фонду Говарда?
     - Нет.
     - Да-а? Но я все равно тебе скажу - мне ведь нужна твоя помощь.
     - К вашим услугам, мадемуазель!
     - Я не подхожу им, потому что  еще  не  беременна.  Если  ты  немного
приподнимешься, я сниму с тебя эту  гадкую  резинку.  А  затем,  сэр,  как
только вы достаточно отдохнете, я попрошу вас обеспечить  мне  членство  в
Фонде. Давай сделаем себе первенца, Брайни!
     Он удивил меня тем, что почти сразу же восстановил  свои  силы.  Даже
Нельсон не сумел бы так быстро. Замечательный мужчина был мой Брайни.
     Любить друг друга без помех было чудесно - я всегда это знала.  И  на
сей раз шумела еще пуще. Потом я научилась переживать оргазмы молча...  но
предпочитаю  вскрикивать,  если  условия  позволяют.  Большинству   мужчин
нравится такая овация. А Брайни особенно. Наконец я вздохнула.
     - Готово. Благодарю, сэр. Теперь я - будущая мать.  Чувствую,  попала
прямо в яблочко. Хлоп!
     - Морин, ты просто чудо.
     - Меня здесь нет. Я умерла счастливой. Хочешь есть? Я сделала нам  на
завтрак слоеные сладкие пирожки и как раз перед  твоим  приездом  начинила
их.
     - Я хочу на завтрак тебя.
     - Ну-ну. Надо  беречь  свои  силы.  У  тебя  еще  все  впереди.  -  Я
рассказала ему, как мы устроимся на ночь - и на все  последующие  ночи.  -
Мама, конечно, все понимает: она сама была  говардской  невестой.  Просила
только, чтобы мы соблюдали декорум. Брайни, а твои родители рыжие?
     - Мама. У отца волосы темные, как у меня. А что?
     Я рассказала ему о теории мистера Клеменса.
     - Он говорит, что если все  человечество  произошло  от  обезьян,  то
рыжие - от кошек.
     - Как будто логично. Кстати, забыл тебе сказать. Если  ты  хочешь  за
меня замуж, то ко мне прилагается кот.
     - Тебе не кажется, что об этом следовало сказать до того, как ты меня
обрюхатил?
     - Возможно. Ты не любишь кошек?
     - Я и разговаривать не стану с теми,  кто  их  не  любит.  Брайни,  я
замерзла. Поехали домой. - Солнце зашло за  тучу,  и  вдруг  похолодало  -
типичное явление для миссурийского марта.
     Пока я одевалась, Брайни завел Дэйзи в оглобли и  запряг.  У  Брайана
была та нежная, но твердая рука, которую  слушаются  лошади  (и  женщины).
Дэйзи подчинялась ему так же охотно, как и мне, хотя обычно очень дичилась
чужих.
     Подъезжая к дому, я стучала зубами. Но Фрэнк затопил большую  печь  в
гостиной, и мы съели свои припасы около нее. Я пригласила и Фрэнка. Он уже
завтракал, но для слоеных пирожков место нашел.
     Очередные   месячные,   которые   должны   были   начаться   у   меня
восемнадцатого марта, не пришли. Я сказала об этом Брайни и больше никому.
     - Отец говорит,  что  такая  задержка  еще  ничего  не  значит.  Надо
подождать.
     - Хорошо, подождем.
     Отец вернулся первого апреля, и весь дом на радостях  ходил  ходуном.
Следующие  месячные,  пятнадцатого  апреля,  я  тоже  пропустила.   Брайни
согласился с тем, что пора сказать отцу, и я сказала - в  ту  же  субботу.
Отец принял торжественный вид.
     - Что чувствуешь, Морин?
     - Полное счастье, сэр. Я сделала это намеренно - то есть мы  сделали.
И я хочу выйти замуж за мистера Смита как можно скорее.
     - Резонно. Что ж, зови своего молодого человека. Мне надо потолковать
с ним с глазу на глаз.
     - А мне нельзя присутствовать?
     - Можешь не присутствовать - разрешаю.
     Вскоре меня позвали обратно, и отец оставил нас вдвоем.
     - Что-то на тебе не видно крови, Брайни.
     - Да он не хватался  за  дробовик.  Только  рассказал  мне  про  твои
легкомысленные замашки.
     - Какие еще замашки?
     - Тихо, тихо. Остынь.
     Отец вернулся вдвоем с матерью и сказал:
     - Миссис Джонсон в  курсе  относительно  задержки.  Как  вы  думаете,
миссис Джонсон - когда им можно пожениться?
     - Мистер Смит, когда у вас кончаются занятия в Ролле?
     - Последний экзамен  будет  в  пятницу  девятнадцатого  мая,  мэм,  а
выпускной акт - только второго июня, но это уже не столь важно.
     - Понятно. Подойдет вам суббота двадцатого мая?  И  как  вы  думаете,
мистер Смит, смогут ваши родители приехать на свадьбу?


     В семь тридцать вечера двадцатого мая мы с мужем выехали  из  Батлера
на север, в Канзас-Сити,  на  Южном  экспрессе.  Экспрессом  он  назывался
потому, что стоял у каждого столба, у каждой коровы и у каждого  бидона  с
молоком, но около лягушек не останавливался.
     - Брайни, у меня ноги болят, - сказала я.
     - Ну так сними туфли.
     - При людях?
     - Тебе больше не нужно считаться ни с чьим мнением, кроме моего, да и
с моим-то не сильно.
     - Благодарствую, сэр, но разуться не смею. Ноги опухнут, и я не смогу
потом надеть туфли. Брайни, когда будем жениться в  следующий  раз,  давай
убежим.
     - Давай. Жаль, что мы и на этот раз не поступили так. Ну и денек!
     Я хотела венчаться в полдень, но меня переубедили моя  мать,  будущая
свекровь, священник, жена священника, органист, церковный  сторож  и  все,
кому было не лень. Казалось бы, невеста должна  иметь  решающий  голос  во
всем, что касается ее свадьбы - если это не слишком  разорительно  для  ее
отца; но, как видно, я просто начиталась романов. Мне хотелось обвенчаться
в полдень, чтобы успеть в Канзас-Сити  до  вечера.  Чувствуя  себя  вконец
разочарованной, я обратилась к отцу.
     - Мне очень жаль, Морин, - сказал он, - но  в  Конституции  записано,
что у отца невесты никаких прав нет. Он только оплачивает счета  да  ведет
дочь к алтарю. А если он начнет предъявлять права, его посадят под  замок.
Ты говорила матери, почему хочешь уехать дневным поездом?
     - Да, сэр.
     - А она что?
     - Она говорит, что все было рассчитано на то,  что  Смиты  приедут  в
10:42 - это как раз подходило для свадьбы в четыре часа, а на  полдень  мы
не успевали. Я говорю: "Да ведь Смиты уже приехали, мама". А она мне - что
слишком поздно все  менять.  А  я:  "Почему  это?  И  почему  со  мной  не
посоветовались?" А она мне: "Стой спокойно и не дергайся. Надо  переколоть
булавку". Отец, это ужасно. Со мной обращаются, как  с  призовой  коровой,
которую показывают на ярмарке. И прислушиваются ко мне не  больше,  чем  к
той корове.
     - Морин, но,  возможно,  менять  что-то  в  самом  деле  уже  поздно.
Согласен, твое мнение следует учитывать. Но  до  свадьбы  остается  меньше
двух суток, а уж  если  Адель  упрется,  уговаривать  ее  бесполезно.  Мне
хотелось бы тебе помочь, но она и меня не послушает. - У отца был такой же
несчастный вид, как и у меня. - Стисни зубы и перетерпи как-нибудь.  Когда
брат Тимберли скажет: "Объявляю вас мужем и женой", тебе уже не надо будет
слушать никого, кроме Брайана. А ему ты, как я погляжу, уже продела в  нос
кольцо, так что это будет не слишком трудно.
     - Не думаю, что я продела ему в нос кольцо.


     Преподобному Тимберли сказали заранее, чтобы он строго  придерживался
методистской епископальной службы, без всяких  новомодных  штучек,  и  что
обручальное кольцо будет только одно. Но этот болван пропустил мимо ушей и
то и другое. Венчальную службу он  превратил  в  какой-то  пышный  ритуал,
похожий, должно быть, на те, которые наблюдал у себя в ложе (он  был  одно
время Великим Канцлером у "Рыцарей и Лордов Высокой Горы").  На  репетиции
ничего похожего не было - я не узнавала вопросов и не представляла, как на
них отвечать. Да еще он обратился к нам с поучением,  которое  было  ни  к
чему и не входило в церемонию венчания.
     Обряду не было конца, у меня разболелись ноги (не  заказывайте  туфли
по почте), и корсет меня душил. (Я никогда его раньше не носила,  но  мать
настояла.) Язык чесался сказать брату Тимберли, чтобы он читал по книге  и
прекратил импровизировать  (до  поезда  оставалось  все  меньше  и  меньше
времени). Тут он предложил нам  обменяться  кольцами,  и  выяснилось,  что
кольцо-то одно.
     Брат Тимберли  собрался  было  начать  все  сызнова,  но  тут  жених,
которому вообще-то полагалось говорить только "Да",  сказал  ему  шепотом,
слышным не далее чем за сотню ярдов:
     - Ваше преподобие, перестаньте толочь воду в ступе и смотрите в книгу
- не то я вам медного цента не заплачу.
     Пастор хотел было запротестовать, но посмотрел на Брайана и сказал:
     - Властью-данной-мне-суверенным-штатом-Миссури объявляю вас  мужем  и
женой! - И тем, думается мне, спас свою жизнь.
     Брайан поцеловал меня, мы пошли к выходу, и я  запуталась  в  шлейфе.
Шлейф несла Бет и должна была повернуть с ним налево.
     Она не виновата - это я свернула не туда.


     - Брайни, ты не захватил кусок свадебного торта?
     - Не успел.
     - И я тоже. Вспомнила вдруг, что с самого завтрака ничего не ела -  и
почти не завтракала. Давай пойдем в вагон-ресторан.
     - Ладно, сейчас спрошу. - Брайни вышел и вскоре вернулся. - Я  узнал,
где он.
     - Ну и где же - впереди или сзади?
     - Сзади, самую чуточку. Его отцепили в Джоплине.
     Так что наш свадебный ужин состоял из  двух  засохших  бутербродов  с
ветчиной, купленных у разносчика, и бутылки содовой на двоих.


     Часов в одиннадцать мы добрались наконец до отеля  "Льюис  и  Кларк",
где Брайни заказал номер. Извозчик, похоже, и слыхом не слыхивал  о  такой
гостинице, но готов был разыскивать ее, пока лошадь везет.  С  вокзала  он
повернул не в ту сторону, а когда Брайни сказал ему об этом, стал спорить,
довольно дерзко. Брайни сказал:
     - Возвращайтесь на вокзал: мы возьмем другого извозчика.
     Ультиматум помог, и мы приехали куда надо.
     Как и следовало ожидать, ночной портье тоже слыхом не слыхал о заказе
Брайни. Но Брайан никому не позволял над собой измываться и стесняться  не
стал.
     - Я заказал номер три недели назад по почте, - сказал он, - и перевел
вам деньги. Вот  квитанция,  а  вот  письмо  с  подтверждением  от  вашего
управляющего. Разбудите его, и прекратим этот  глупый  спор.  -  Он  сунул
письмо под нос портье. Тот посмотрел:
     - Ах, так вы тот мистер Смит? Номер для новобрачных? Что же вы  сразу
не сказали?
     - Сказал - десять минут назад.
     - Прошу извинить, сэр. Носильщик!
     Через двадцать минут я уже нежилась в горячей ванне с мылом  -  точно
как в Чикаго шесть лет назад. Я чуть не заснула  там,  но  вспомнила,  что
моему мужу тоже нужна ванна, и встрепенулась.
     - Брайни, налить тебе ванну?
     Ответа не было. Я наскоро вытерлась и обмоталась  полотенцем,  приняв
скандальный и, как я надеялась, соблазнительный вид.
     Мой галантный рыцарь спал прямо в одежде,  лежа  поперек  кровати.  У
самой двери стояло серебряное ведерко с бутылкой шампанского во льду.
     Я достала свою ночную  рубашку  -  непорочной  белизны  и  надушенную
(матушкину свадебную), и пушистые домашние туфли.
     - Брайан.  Брайни.  Пожалуйста,  проснись,  дорогой.  Я  помогу  тебе
раздеться, сниму покрывало с постели и уложу тебя.
     - Угу.
     - Пожалуйста, дорогой.
     - Я не сплю.
     - Конечно, нет. Дай-ка я сниму с тебя ботинки.
     - Я сам. - Он сел и стал разуваться.
     - Хорошо, дорогой. Я сейчас выпущу воду из ванны и налью тебе свежую.
     - Ты еще не выливала свою?
     - Нет.
     - Так я в ней и помоюсь. Миссис Смит, вы неспособны загрязнить воду -
вы лишь придаете ей восхитительный аромат.
     И мой галантный рыцарь в самом деле залез в мою ванну, еще теплую.  Я
легла в постель - и крепко уснула, не дождавшись его. А он  не  стал  меня
будить.
     Проснулась я в темноте часа в два или три ночи и испугалась, что лежу
в чужой кровати, а потом вспомнила.
     - Брайни?
     - Проснулась?
     - Вроде бы.
     Я прижалась к нему, потом села и сняла рубашку - она  мне  мешала.  А
Брайни снял свою, и мы впервые были оба совсем нагие, и это было  чудесно,
и я поняла, что вся моя  прежняя  жизнь  была  лишь  подготовкой  к  этому
моменту.
     После долгой, медленной прелюдии мы оба вспыхнули разом,  а  потом  я
тихо лежала под ним, полная любви.
     - Спасибо, Брайни. Было чудесно.
     - Тебе спасибо. Люблю тебя.
     - И я люблю тебя, муж. Брайни. А где твой кот?  В  Цинциннати  или  в
Ролле?
     - А? Нет, в Канзас-Сити.
     - Здесь? Он у кого-нибудь живет?
     - Не знаю.
     - Что-то я тебя не пойму.
     - Ты его еще не нашла, Мо. Это котенок,  которого  ты  мне  подаришь.
Свадебный подарок жениху от невесты.
     - Брайни, противный!
     Я начала его щекотать, а он - меня.  Кончилось  это  тем,  что  Морин
опять стала издавать громкие неприличные звуки. Потом Брайни  почесал  мне
спину. Люди женятся не только для того, чтобы им чесали спину, но это тоже
хорошая причина - есть такие места, которые очень трудно  достать  самому.
Потом я почесала спину ему. И наконец мы уснули, перепутавшись, как котята
в лукошке.
     Морин нашла, наконец, свое истинное призвание, свою судьбу.
     Шампанское мы пили за завтраком.



                           7. МЫ ВЫБИВАЕМ ЧЕКИ

     Начитавшись   откровенных   автобиографий    раскрепощенных    женщин
двадцатого века, особенно тех, что увидели свет во второй  фазе  Последних
Войн, после пятидесятого  года,  я  сознаю,  что  теперь  должна  подробно
рассказать о своей беременности и первых родах: и про тошноту по утрам,  и
про смену настроений, про слезы  и  про  чувство  одиночества...  а  потом
ложные   схватки,   внезапный   отход   вод,   эклампсия,    хирургическое
вмешательство и тайны, которые я разболтала под наркозом.
     Сожалею, но у меня все было не так. Я видела,  как  некоторых  женщин
тошнит по утрам - это, должно быть, ужасно, но со мной такого  никогда  не
случалось. Моей проблемой всегда было "не выйти из  графика",  не  набрать
больше веса, чем мой доктор считал нужным. (Были времена,  когда  я  могла
убить за шоколадный эклер.)
     Мои первые роды продолжались сорок минут. Если бы в  1899  году  было
принято рожать в больницах, я родила бы Нэнси по пути в  больницу.  А  так
Брайан сам принял Нэнси под моим  руководством,  и  ему  пришлось  намного
труднее, чем мне.
     Потом прибыл доктор Рамси, перевязал  и  обрезал  пуповину  и  сказал
Брайану, что тот отлично поработал (и правда).  Доктор  занялся  удалением
последа, и бедняге  Брайни  стало  дурно.  Женщины  крепче  мужчин  -  нам
приходится быть крепче.
     Иногда мои схватки продолжались чуть  подольше,  но  слишком  надолго
никогда не затягивались. В первый раз, само  собой,  никто  не  делал  мне
разрезов, и швы накладывать не пришлось. Во все последующие разы я тоже не
разрешала резать себя, так что у меня там  никаких  рубцов  нет  -  только
здоровые мышцы.
     Я племенная кобыла, так создала меня природа - бедра у меня  широкие,
а родовой канал гуттаперчевый. Доктор Рамси говорил, что все дело  в  том,
как я настроена, но мне-то лучше  знать.  Это  мои  предки  наделили  меня
генами производительницы, и я благодарна им... потому что  видела  женщин,
сложенных не столь удачно, которые ужасно страдали, а порой и умирали  при
родах. Да-да, "естественный отбор", "выживает сильнейший",  и  Дарвин  был
прав - все так. Но  нелегко  хоронить  свою  близкую  подругу,  которую  в
расцвете лет погубил собственный ребенок. Я  была  на  таких  похоронах  в
двадцатые годы и  слышала,  как  елейный  старикашка-священник  толкует  о
Божьей воле. У могилы я, как будто нечаянно, наступила ему на ногу  острым
каблуком, а когда он взвыл, сказала, что это Божья воля.
     Один раз я родила во время бриджа. Это был Пат, Патрик Генри, и стало
быть, 1932 год, и стало быть, играли мы с контрактом. Все  совпадает:  это
Джастин и Элеанор Везерелы научили нас играть  с  контрактом,  когда  сами
научились, а играли мы у них. Их сын, Джонатан Везерел, женился  на  нашей
старшей дочке - из  этого  следует,  что  Везерелы  тоже  были  говардской
семьей, но подружились мы с ними задолго до того, как узнали  об  этом.  А
узнали мы об этом только в ту весну, когда увидели Джонатана в  говардском
списке женихов для Нэнси.
     Я играла в паре с Джастином, а Брайни -  с  Элеанор.  Джастин  сделал
заявку, мы заключили контракт и собирались приступить к  игре,  но  тут  я
сказала:
     - Кладите карты рубашкой вверх и ставьте на них пресс-папье: я рожаю!
     - Эта раздача не считается, - сказал мой муж.
     - Разумеется, - согласился мой партнер.
     - Черта с два! - ответила я как истинная  леди.  -  Я  заказала  этот
хренов контракт, и я его выиграю. А ну-ка, помогите мне встать.
     Через два часа мы разыграли ту раздачу. Доктор Рамси-младший пришел и
ушел. Я лежала  в  кровати  Элеанор.  Складной  столик  поставили  поперек
постели,  подперли  подушками,  а  мой  партнер  держал  на  руках   моего
новорожденного сына. Эл и Брайни полулежали по  обе  стороны  от  меня.  Я
заказала малый шлем в пиках - рискованный - с контрой