браслетов,
ожерелий и цветов в волосах, тем  более  что  такой  "наряд"  не  требовал
переодевания перед купанием в море.
     Лазарус по-прежнему носил килт.
     Уровень культуры и  просвещенности  человечков  трудно  было  оценить
сразу, поскольку  их  образ  жизни  вызывал  у  землян  недоумение.  Из-за
отсутствия наглядных атрибутов высокого технического  развития  -  больших
зданий, сложных средств передвижения, крупных  энергостанций  -  их  легко
можно было принять за детей природы, беззаботно живущих в райском саду.
     Но, как известно, над водой обычно возвышается  только  одна  восьмая
часть айсберга.
     Знания человечков в области физики были гораздо более обширными,  чем
знания колонистов. Они с живым интересом осмотрели корабельные шлюпки,  то
и дело озадачивая своих гидов вопросами, почему то-то  или  то-то  сделано
так, а не вот так. И предлагаемое ими  решение  технических  проблем,  как
правило, оказывалось куда более простым и оригинальным, чем  в  громоздкой
земной технике, - это в тех случаях,  когда  изумленные  инженеры  были  в
состоянии понять объяснения аборигенов.
     Человечки прекрасно разбирались в любых машинах  и  механизмах,  хотя
сами не пользовались их услугами. Ясно было,  что  для  связи  они  им  не
нужны, да и для передвижения  тоже  (сначала,  правда,  причина  эта  была
неясна), и вообще их потребность в технике практически сводилась  к  нулю.
Ну а если им все же никак было не обойтись без  механического  устройства,
они с  легкостью  изобретали  его,  материализовывали  идею,  использовали
устройство по назначению и сразу же  уничтожали,  действуя  на  всех  этих
этапах настолько оперативно и согласованно, что  людей  поражала  подобная
скоординированность.
     Но больше всего удивляло их знание биологии.  Человечки  были  просто
волшебниками в обращении с живыми объектами. Например, им ничего не стоило
вывести растения с плодами, полностью дублирующими не только вкусовые,  но
и питательные свойства привычных  землянам  продуктов,  -  и  все  это  за
считанные дни. Решение такой задачи  было  для  них  совершенно  заурядным
делом, с которым мог справиться любой их биотехник. Им это  давалось  куда
легче, чем какому-нибудь земному цветоводу выведение цветка с новым цветом
и формой. Однако методы селекционной работы  человечков  коренным  образом
отличались от известных землянам. Если кто-нибудь просил их объяснить, как
они это делают, - а их спрашивали, и неоднократно, - они  утверждали,  что
просто "думают", каким должно стать растение по их замыслу. Что бы они  не
имели в виду, но факт  был  на  лицо:  они  брали  молодой  росток  и,  не
прикасаясь к  нему  и  не  оказывая  на  него  никаких  других,  доступных
наблюдению  человека  воздействий,  за  несколько  часов  заставляли   его
превращаться во взрослое дерево и цвести, причем получалось совсем  другое
растение с отличными от исходного признаками.
     Но самое разительное отличие людей от аборигенов коренилось даже не в
уровне научного  развития.  Существовало  несходство,  имевшее  совершенно
принципиальный характер.
     Они не были индивидуальными существами.
     Ни   один   из   аборигенов   не    являлся    носителем    отдельной
индивидуальности. Их индивидуумы состояли из нескольких тел.  У  них  были
групповые "души". Основным звеном их общества  были  телепатически  единые
группы, объединяющие  множество  членов.  Количество  тел  и  интеллектов,
составляющих одну индивидуальность, доходило до  девяноста  и  никогда  не
бывало менее тридцати.
     Колонисты начали понимать многое из того,  что  сначала  им  казалось
совершенно необъяснимым, только  уяснив  себе  реальное  положение  дел  в
жизнеустройстве  человечков.  Были  веские  основания   подозревать,   что
туземцы,  в  свою  очередь,  также  нашли  землян   весьма   странными   и
загадочными. Они ведь наверняка предполагали, что все  остальные  разумные
существа  устроены  по  их  образу  и  подобию.  И   внезапное   осознание
непохожести людей на них самих  поначалу  вызвало  у  человечков  ужас,  а
несколько дней спустя они оставили поселение землян.
     В конце концов  в  лагерь  явился  посланец,  пожелавший  говорить  с
Барстоу.
     - ...мы сожалеем о том, что избегали вас... поторопившись, мы приняли
вашу беду за дефект... мы хотим помочь вам... мы  предлагаем  научить  вас
быть такими же, как мы...
     Барстоу не знал, как отреагировать на столь щедрое предложение.
     - Мы благодарим вас за желание помочь нам, - наконец сказал он. -  Но
то, как мы живем, это не беда наша, а образ жизни. Наши  пути  -  не  ваши
пути. И, я думаю, нам никогда не постичь ваших путей.
     И мысль, дошедшая до него, была очень обеспокоенной:
     - ...мы уже помогли многим обитателям неба и земли избавиться  от  их
вечной борьбы... но, если вы не желаете нашей  помощи,  мы  не  собираемся
навязывать ее силой...
     Посланец удалился, оставив Заккура Барстоу в  глубокой  задумчивости.
Кто знает, засомневался Барстоу,  не  поторопился  ли  он  с  ответом,  не
удосужившись посоветоваться со Старшими. Ведь, скажем, телепатия  являлась
таким даром, которым не стоило пренебрегать. Возможно, человечки могли  бы
научить   их   этому   искусству,   не   лишив   при   этом   человеческой
индивидуальности. Но то, что он знал о телепатах из  числа  членов  Семей,
оставляло мало надежд на это.  Среди  них  не  было  ни  одного  умственно
полноценного,  многие  из  них  были  полными  идиотами  -  одним  словом,
овладение телепатией отнюдь не казалось таким уж безобидным делом.
     Впрочем, это можно обсудить и позже. Торопиться некуда.
     "Торопиться некуда" - это выражение  стало  девизом  всего  населения
колонии. Не было никаких трудностей, круг необходимых  занятий  свелся  до
минимума, а неотложные дела вообще исчезли  как  таковые.  Солнце  приятно
нежило своим теплом, день за днем лениво шествовали вслед друг за  другом.
Члены Семей, благодаря своей наследственности, имели склонность загадывать
наперед. Теперь  они  мало-помалу  стали  загадывать  на  вечность.  Время
утратило свое значение.  Даже  исследования  по  продолжительности  жизни,
которые безостановочно велись на  протяжении  всей  истории  существования
Семей, постепенно сошли на нет. Гордон Харди  забросил  свои  эксперименты
ради того, чтобы побольше узнать от человечков о сути жизненных  процессов
на планете. Овладение этими новыми знаниями оказалось  нелегким  делом,  и
Харди долгие часы проводил, переваривая полученную информацию.  Вскоре  он
заметил, хотя и не  придал  тому  должного  значения,  что  большую  часть
времени проводит в раздумьях, а приступы  трудовой  активности  становятся
все более редкими.
     Одна из вещей, которую он узнал, дала ему новую пищу для  мучительных
размышлений: человечки в некотором роде победили смерть.
     Поскольку каждое их  "эго"  существовало  во  множестве  тел,  смерть
одного из тел не влекла за собой смерти "эго".  Все  воспоминания  и  весь
опыт, накопленный данным телом, с его смертью  не  исчезали  безвозвратно.
Физическая потеря возмещалась приемом в группу нового члена из молодых. Но
групповое "эго" умереть не могло, разве что были бы уничтожены  все  тела,
из которых  оно  состояло.  Таким  образом  существование  индивидуумов  в
обществе человечков было непрерывным, фактически вечным.
     Их "молодежь" до "свадьбы",  или  вступления  в  группу,  располагала
самыми зачаточными, инстинктивными навыками разумного поведения и, похоже,
совсем не осознавала себя. Старшие ожидали от них в  отношении  умственной
деятельности не больше, чем люди от зародыша в утробе матери. На попечении
каждой из  "эго"-групп  всегда  находилось  много  этих  несамостоятельных
особей,  за  которыми  ухаживали,  как  за  любимыми  собачками   или   за
беспомощными детьми, хотя часто "новички" не  отличались  по  возрасту  от
старших.


     Лазарус устал от райской жизни раньше, чем большинство его собратьев.
     -  Так  дальше  продолжаться  не  может,  -  пожаловался  он   Либби,
валявшемуся рядом с ним на травке.
     - Вас что-то тревожит?
     - Ничего конкретного. - Лазарус установил свой нож острием  на  сгибе
локтя, крутанул другой рукой и пронаблюдал за тем,  как  нож  воткнулся  в
мягкий дерн. - Просто все это напоминает мне хороший  зоопарк.  И  будущее
нам светит точь-в-точь такое же, как его обитателям. - Он горестно крякнул
и добавил: - Прямо какая-то Страна Забвения!
     - Ну а все же, что конкретно Вас беспокоит?
     - Ничего. Именно это-то меня и настораживает. Если откровенно,  Энди,
ты ничего подозрительного не видишь в том, что мы  оказались  на  подобном
пастбище?
     Либби застенчиво улыбнулся:
     - Нет. Наверное, это у меня от природы. Ведь я родился среди таких же
лугов. У нас обычно рассуждали просто: "Коли дождик не каплет, так и крыша
не течет, а уж коли дождь, так ничего с этим не поделаешь".  Сдается  мне,
по такому принципу тоже можно жить. Что же вам не нравится?
     - Знаешь, - бледно-голубые глаза Лазаруса  уставились  вдаль,  он  на
время перестал играть в  ножички,  -  однажды,  когда  я  был  еще  молод,
оказался я как-то в южных морях...
     - На Гавайях?
     - Нет, гораздо южнее. Понятия  не  имею,  как  это  место  называется
теперь... Трудно мне тогда пришлось, очень трудно.  Я  был  вынужден  даже
продать свой секстант и очень скоро уже вполне мог  сойти  за  туземца.  Я
полностью уподобился местным дикарям, и такая житуха  мне  стала  казаться
вполне сносной. Но в один прекрасный момент мне довелось взглянуть на себя
в зеркало... - Лазарус тяжело вздохнул: - Так вот, я очертя голову кинулся
прочь оттуда и с трудом нашел себе  место  на  шаланде,  груженной  сырыми
кожами. Ты понимаешь, как отчаянно я стремился вырваться из этой идиллии?
     Либби ничего не ответил.
     - Как ты проводишь время? - не унимался Лазарус.
     - Я-то? Как  всегда.  Размышляю  о  математике.  Пытаюсь  разработать
принцип межзвездных перелетов,  подобный  тому,  с  помощью  которого  нас
забросили сюда.
     - Ну и как? Успешно? - внезапно насторожился Лазарус.
     - Пока еще нет. Дайте срок. Иногда смотрю на облака.  Ведь  почти  во
всем можно найти  удивительные  математические  соотношения,  если  только
знать, что ищешь. В кругах на воде, в формах женской  груди  -  изящнейшие
функции пятого порядка.
     - Что? Ты имеешь ввиду четвертого порядка, наверное?
     - Нет, пятого. Вы забываете  о  времени.  Я  люблю  уравнения  пятого
порядка... - мечтательно протянул Либби.
     - У-ф-ф! - выдохнул Лазарус и поднялся. -  Все  это,  конечно,  очень
интересно, но не для меня.
     - Собираешься куда-нибудь?
     - Хочу прогуляться.
     Лазарус отправился на  север.  Он  шел  до  самого  вечера,  а  когда
стемнело, улегся ночевать прямо на землю. На рассвете он поднялся и побрел
дальше. За первым днем последовал второй,  за  вторым  третий.  Идти  было
легко, поход скорее напоминал прогулку по парку... даже слишком напоминал,
с точки зрения Лазаруса. Сейчас он готов был многое отдать за один  только
вид какого-нибудь вулкана или стоящего водопада.
     Плодовые деревья иногда  казались  странными  на  вид,  но  росли  во
множестве и плоды на них были вполне удовлетворительны на  вкус.  Довольно
часто ему встречались человечки, поодиночке  или  группами,  спешившие  по
своим таинственным делам. Они ни разу не побеспокоили его и  не  спросили,
куда он направляется, а просто приветствовали его с обычным  видом  давних
друзей. Он уже начал подумывать, встретится ли ему  вообще  хоть  один  не
знакомый с ним человечек.  У  Лазаруса  появилось  ощущение,  что  за  ним
следят.
     Постепенно  ночи  становились  холоднее,  а  дни  суровее.  Человечки
попадались все реже и реже. Когда Лазарус за целый день пути  не  встретил
ни одного аборигена, он остановился на ночевку и провел на  том  же  месте
весь следующий день, посвятив его исследованию своего душевного состояния.
     Ему  пришлось  признать,  что  нет  серьезной  причины  недолюбливать
планету и ее обитателей. Но он тем не менее был совершенно уверен, что они
ему не по вкусу. Никакая философия, о которой  он  слышал  или  читал,  не
говорила ничего толкового о смысле человеческой жизни или о том,  как  ему
следует правильно жить. Нежиться под  лучами  солнца  кое-кому,  может,  и
доставляло большое удовольствие, но только не ему. Он это знал  совершенно
точно, хотя и не смог бы объяснить, откуда у него такая уверенность.
     Решение, предопределявшее участь Семей, казалось ему  сейчас  роковой
ошибкой. Более мужественным было бы остаться и  бороться  за  свои  права,
даже если в этой борьбе Семьям предстояло бы погибнуть. Вместо  этого  они
пролетели половину Вселенной (Лазарус всегда был максималистом в оценках),
чтобы найти себе тихий угол. Они нашли один,  но  он  оказался  уже  занят
созданиями,   настолько   превосходившими   людей   по    развитию,    что
сосуществовать с ними было невозможно... более того, настолько  уверенными
в  своем  превосходстве,  что  они  не  истребили  непрошеных  гостей,   а
зашвырнули их на эту стриженую лужайку для гольфа.
     Уже сами  по  себе  подобные  действия  следовало  рассматривать  как
издевательство. "Новые Рубежи" стали кульминацией пятисотлетнего  развития
технической мысли человечества, вершиной того, что мог создать человек,  -
а корабль швырнули через бездны пространства с такой  легкостью,  с  какой
ребенок посадил бы в гнездо выпавшего птенца.
     Человечки вроде бы не собирались выживать людей с планеты, но  и  они
по-своему деморализовали их не меньше, чем боги  Джокайры.  Один  отдельно
взятый абориген  был  наделен  сознанием  младенца,  однако  их  групповой
интеллект оставлял далеко позади лучшие умы человечества. Даже Энди. Людям
нечего и надеяться на то, что они когда-нибудь достигнут подобного уровня.
С  таким  же  успехом  кустарная  мастерская  могла   бы   соперничать   с
автоматизированной  кибернетической  фабрикой.  Пойди  люди  -  будь   это
возможно - на объединение  в  подобные  группы  (в  чем  Лазарус  искренне
сомневался), они утратили бы (и в этом Лазарус был совершенно убежден) то,
что делало их людьми.
     Он поймал себя на мысли, что во всем отдает предпочтение людям. Но он
ведь и был человеком!
     Тянулись дни, а Лазарус все спорил сам с собой: его мучили  проблемы,
не дававшие покоя испокон веков людям его склада с той  поры,  как  первая
человекообразная  обезьяна  почувствовала  себя  человеком,  -   проблемы,
которые не решались ни с помощью набитого брюха, ни с  помощью  сложнейших
машин. Итог его бесконечных размышлений ничем  не  отличался  от  того,  к
которому свелись все духовные поиски его далеких предков.  Зачем?  Во  имя
чего живет человек? Ответа не было. Лишь зрела подсознательная уверенность
в том, что человек не предназначен для праздного времяпрепровождения.
     Его тревожные раздумья  прервало  неожиданное  проявление  одного  из
человечков.
     - ...приветствую тебя, старый друг... твоя жена Кинг желает, чтобы ты
вернулся домой... ему нужен твой совет...
     - Что случилось? - спросил Лазарус.
     Но человечек то ли не мог, то ли не хотел ответить  на  этот  вопрос.
Лазарус затянул потуже ремень и тронулся на юг.
     - ...нет нужды идти медленно... - пришла мысль.
     Человечек привел Лазаруса на полянку за небольшой  рощицей  деревьев,
на которой стояло яйцевидное сооружение высотой футов в шесть.  Сооружение
было абсолютно гладким, если  не  считать  дверцы  сбоку.  Абориген  вошел
внутрь, а за ним с трудом втиснулся Лазарус. Дверь захлопнулась.
     Почти сразу же она открылась, и Лазарус увидел, что они находятся  на
пляже, чуть в стороне от человеческого поселения.  Фокус  выглядел  весьма
эффектно.
     Лазарус заторопился к одной из  шлюпок,  в  которой  капитан  Кинг  и
Барстоу оборудовали нечто вроде административного центра поселения.
     - Вы посылали за мной, шкипер? Что случилось?
     Лицо Кинга было сурово.
     - Это касается Мэри Сперлинг...
     Лазарус почувствовал, как по его спине пополз холодок.
     - Умерла?
     - Нет. Не совсем так. Она  ушла  к  человечкам.  Влилась  в  качестве
"жены" в одну из групп.
     - Что? Не может быть!
     Лазарус ошибался. Конечно, о скрещивании между аборигенами  и  людьми
не могло быть и речи, но при наличии симпатии и обоюдного желания ничто не
препятствовало тому, чтобы человек влился в одну из "эго"-групп, растворив
в ее множественной личности свою индивидуальность.
     Мэри Сперлинг, которая все время терзалась  мыслью  о  приближающейся
смерти,  усмотрела  в  бессмертии  группового  "эго"  единственный  выход.
Поставленная перед извечной проблемой жизни и смерти, она избрала... ни то
ни другое. Потерю самой  себя.  Она  нашла  группу,  готовую  принять  ее,
растворила в ней свое "я".
     - Это порождает массу новых проблем, - заключил  Кинг.  -  Слэйтон  и
Заккур, ну и я, решили, что лучше вам сейчас быть здесь.
     - Да, да, конечно... Но где Мэри? -  в  ужасе  воскликнул  Лазарус  и
бегом бросился наружу, не дожидаясь ответа. Он промчался через  поселение,
не реагируя на приветствия и попытки остановить его. Неподалеку от  лагеря
он наткнулся на аборигена. Остановившись как вкопанный, он спросил:
     - Где Мэри Сперлинг?
     - ...я Мэри Сперлинг...
     - Господи Боже мой! Но ты не можешь ею быть!
     - ...я Мэри Сперлинг, и Мэри Сперлинг - это я... ты не  знаешь  меня,
Лазарус?.. я знаю тебя...
     Лазарус замахал руками:
     - Нет! Я хочу видеть Мэри Сперлинг, которая выглядит  как  человек...
как я!
     Абориген поколебался:
     - ...тогда следуй за мной...
     Лазарус нашел ее далеко  от  лагеря.  Ясно  было,  что  она  избегает
остальных колонистов.
     - Мэри!
     Она ответила ему мыслью:
     - ...жаль видеть тебя обеспокоенным... Мэри  Сперлинг  больше  нет...
она теперь часть нас...
     - О, Мэри, ради Бога, перестань! Не морочь мне голову!  Разве  ты  не
узнаешь меня?
     - ...конечно, я знаю тебя, Лазарус... это ты  не  знаешь  меня...  не
мучай свою душу и  не  терзай  свое  сердце  видом  тела,  стоящего  перед
тобой... я не одна из вас... я принадлежу этой планете...
     - Мэри, - настаивал он, - ты должна отказаться от  этого.  Ты  должна
выйти оттуда!
     Она покачала головой удивительно по-человечески; лицо  ее  оставалось
неподвижным,  лишенным  эмоционального  выражения.   Это   была   какая-то
безжизненная нечеловеческая маска.
     - ...невозможно... Мэри Сперлинг  нет...  тот,  кто  разговаривает  с
тобой, - нерасторжимое я, а не один из вас...
     Создание, которое когда-то было Мэри Сперлинг,  повернулось  и  стало
удаляться.
     - МЭРИ!.. - в  отчаянии  закричал  Лазарус.  Он  испытывал  такую  же
душевную муку, как и в ту ночь, два столетия назад, когда умерла мать.  Он
закрыл лицо руками и заплакал - безутешно, как ребенок.



                                    5

     Вернувшись в лагерь, Лазарус обнаружил, что Кинг и Барстоу ждут  его.
Кинг глянул на него:
     - Я и так мог бы все рассказать вам, но вы не стали слушать...
     - Забудем, - коротко бросил Лазарус. - Что же теперь?
     - Лазарус, вы должны увидеть еще кое-что, прежде чем мы  приступим  к
решению этого вопроса, - ответил Барстоу.
     - О'кэй. Что же это?
     - Пойдемте с нами. Они привели его к каюте, в которой размещался штаб
Семей.
     Вопреки установившимся в лагере обычаям, дверь  ее  была  заперта  на
замок. Кинг открыл каюту ключом, и они вошли. Внутри помещения  находилась
женщина.
     Увидев мужчин, она тихо вышла, снова заперев за собой дверь.
     - Взгляните на это, - сказал Барстоу.
     "Это" оказалось живым  существом.  В  своего  рода  инкубаторе  лежал
ребенок - но ребенок, невиданный доселе.  Лазарус  уставился  на  него,  а
через некоторое время сердито спро