ерциусе, а?
     - Конечно, - ответила я. Ответила радостно,  потому  что  теперь  мне
стало ясно: наше семнадцатичасовое  отсутствие  осталось  незамеченным  за
ноль здешних  секунд.  Для  Лор  и  Лаз  вылазка  еще  только  намечалась.
Очевидно, их приятель еще ничего не сказал своим сестричкам. Наверное, еще
не придумал, как будет врать, чтобы объяснить, почему он просидел запертый
в туалете все время, пока мы делали дело. -  При  первой  же  возможности.
Хотите прокатиться на "Ае"?
     - Ох... А можно?
     - Это  решать  не  мне.  Но  я  скажу,  что  тут  может  вам  помочь.
Подлижитесь к командору. Будьте с ней поласковее, понежнее.  Спросите  ее,
нельзя ли звать ее "тетя Хильда", когда вы не на вахте,  -  это  ей  будет
приятно. Она как кошка - приласкайте ее, не обижайте,  и  она  замурлычет;
толкните ее - и она вас оцарапает.
     Они переглянулись.
     - Так мы и сделаем. Спасибо.
     - De nada, chicas.
     - Ты выучила галактический? - воскликнули они хором.
     - Что? Нет. Может быть, просто случайно запомнила. Но  меня  прислали
сюда  по  делу,  а  я  вместо  этого  с  вами  болтаю.  Командор   просила
засвидетельствовать свое почтение капитану и передать, что просит капитана
Лорелею Ли Лонг и старшего помощника Ляпис-Лазурь Лонг прибыть  к  ней  на
обед в двадцать часов и оказать ей любезность одеться так же,  как  доктор
Либби и доктор Дити - а это я, и я одета так, как должны одеться вы.
     Капитан Лор ответила:
     - ...Конечно, придем; мы никогда не пропускаем обеда...
     - ...И всегда приходим в парадных нарядах, и это не значит...
     - ...Нагишом. Голыми надо работать...
     - ...Или спать. Но обед на "Доре" у нас считается...
     - ...Торжественным приемом,  и  поэтому  мы  должны  разодеться,  как
полагается...
     - ...Вечернее платье, драгоценности, косметика, духи...
     - ...И мы сейчас  примем  ванну  и  переоденемся,  но  мы  не  сможем
одеться, как ты...
     - ...Потому что мы уже выбрали себе наряды...
     - ...И уже поздно начинать сначала!
     Я сказала:
     - Послушайте, девочки, вы сами виноваты, что уговорили нас с Либ  так
одеться. Никто из нас не рвался, но мы  пообещали.  Командор  узнала,  что
наденем мы с Либби, и решила, что мы  все  четверо,  одинакового  роста  и
масти, будем очаровательно выглядеть в одинаковых зеленых нарядах. Так что
мы с Либ будем сидеть напротив вас,  а  мужчинам  ведено  надеть  парадные
мундиры, чтобы не портить вид. Все ясно?
     На их лицах появилось выражение тупого упрямства. Лор сказала:
     - Капитан свидетельствует свое почтение командору и сожалеет, что...
     - Перестань! На этом корабле есть спасательный катер?
     - Да, - ответила Лор, - но...
     - Но ты на этом корабле хозяйка. Да,  я  знаю.  И  я  наделена  даром
предвидения. Я вижу для вас только два возможных  варианта  будущего.  Ваш
пиратский флаг в салоне?
     - Да, но...
     - Если вы мне скажете, где этот катер, я  принесу  вам  туда  флаг  и
помашу рукой, когда вы отчалите, чтобы стать пиратами. Или же я увижу  вас
за обедом в нарядах из любой зеленой материи, какую вы найдете,  скроенных
наспех вот на этот манер  и  кое-как  сметанных.  Никаких  драгоценностей.
Никакой заметной  косметики.  Не  думаю,  чтобы  вы  могли  подделать  эти
переливающиеся штуки, но если вы возьмете ту прозрачную прилегающую кисею,
будет видно, что  вы  по  крайней  мере  старались.  Командор  никогда  не
наказывает за неудачи, но она терпеть  не  может,  когда  кто-то  даже  не
пробует. Передайте ответ через Дору. Я не могу быть у вас на  посылках,  у
меня еще есть дела до обеда, а осталось всего сорок семь минут.  Простите,
капитан.
     И я отправилась восвояси. Я ни на  секунду  не  сомневалась,  что  на
таком хорошо оборудованном корабле,  как  "Дора",  которым  командуют  две
рыжие  двойняшки,  наверняка  найдется  бесчисленное   множество   зеленых
парадных нарядов, в том числе и в этом или хотя бы похожем  стиле.  Сейчас
двойняшки через посредство Доры в панике советуются со  своим  братом,  и,
насколько я могу судить по тому, что он говорил  папе,  он,  должно  быть,
убеждает их, что для них безопаснее удрать с корабля и  сменить  имя,  чем
иметь дело с этой маленькой циркулярной пилой, -  но  что,  если  Дора  не
сможет соорудить что-нибудь, свидетельствующее хотя  бы  о  том,  что  они
старались, он продаст ее на запчасти и поставит  вместо  нее  какой-нибудь
новомодный позитронный мозг типа "Сьюзен Кэлвин" [Сьюзен Кэлвин - персонаж
рассказов А. Азимова  о  роботах  ("Я,  робот"  и  др.),  робопсихолог]  -
говорит, это самое то, что надо для кораблей-автоматов.
     Я сказала Ае "привет" и попыталась залезть  под  приборную  панель  и
отыскать нужный ящичек на  ощупь.  Потом  я  вылезла  обратно  и,  стоя  в
коридоре, скинула свой замечательный непристойный наряд.  Теперь  я  могла
согнуться в три погибели, чтобы открыть крышку. Кортик и сабля были там  -
но без портупей.
     - Ая!
     - Что, Дити?
     - Я ищу две портупеи. Они, наверное, занесены в  списки  как  "личное
имущество, разное, оружие, портупеи для ношения оружия".
     - Дити, они должны быть там же, где кортик  и  сабля.  Сегодня  много
чего перенесли в Страну Оз - я слышала, как вы об этом говорили. Но в  мои
списки никаких изменений не внесли. Прости.
     - Умница, ты не виновата. Мы должны были тебе сказать.
     - Дити, я тут раскинула карты, и они говорят, что  скорее  всего  это
висит в гардеробе, в дамской комнате.
     Так оно и оказалось.
     Я уже собралась уходить,  сообщив  Ае,  что  она  умница,  когда  она
сказала:
     - Дити, тебя вызывает твой отец. Он на связи через Дору.
     - Спасибо, Ая, спасибо, Дора. Папа?
     - Дити, ты еще на "Ае"?
     - Стою рядом с правой дверцей.
     - Ты можешь отыскать мой пистолет с ремнем и кобурой?
     - Три минуты назад видела и то и другое.
     - Пожалуйста, вынь обойму, проверь, нет ли патрона  в  патроннике,  и
захвати сюда, когда принесешь эти наши шампуры.
     - Для постоянного клиента - все, что будет угодно.
     Я двинулась вперед, повесив кортик на портупее через плечо, саблю  на
портупее через другое, так что портупеи скрещивались у меня между  грудей,
и сунув куда-то в середину пистолет, в кобуре на ремне,  который  оказался
слишком велик для моей талии. В оставшихся свободными руках - одна из  них
была почти чистой - я несла свой наряд.
     Папа сказал:
     - Почему ты так  долго?  Я  обещал  Лазарусу,  что  передам  ему  это
вовремя. Теперь мне придется бежать рысью. В парадном-то мундире.
     Я сказала ему, что задержалась - надо было доиграть гейм.
     - Извини, у меня тоже есть дела.
     Элизабет  обтерла  меня  влажным  полотенцем,  высушила,   напудрила,
нарисовала мне брови, налепила ресницы и кудахтала надо мной целых  девять
минут, а потом осторожно надела на меня снова мой наряд.
     - Эти материи обычно не снимают и  не  надевают  снова  -  их  просто
носят, пока не смоют под душем. Даже капля воды проедает ее, как  кислота.
Смотри, не капни на нее бульоном.

     У приборов лежали карточки, указывавшие, где  кому  садиться.  Но  до
назначенного часа оставалось еще две минуты, Шельмы  еще  не  было,  и  мы
ждали ее стоя. Пришли Лаз-Лор и сели - в точно таких же нарядах, как и  мы
с Либ, - и в точности по фигуре, никакой импровизации.  Брат  что-то  тихо
сказал им, и они встали. Лазарус был  в  невероятно  старомодной  парадной
форме - бриджах с гамашами и гимнастерке со стоячим воротничком, на  поясе
у него был папин пистолет.
     Все наряды, кроме папиного, выглядели новенькими, словно с  иголочки.
Мне показалось, что для Лазаруса форму шили на заказ.
     Как только у  меня  в  голове  щелкнуло  двадцать  часов,  прозвучала
фанфара (это была Дора),  которая  призвала  нас  к  вниманию.  Во  всяком
случае, на мужчин и на Либби она подействовала именно  так,  поэтому  и  я
вытянулась в струнку. Лаз-Лор, поглядев на  брата,  тоже  последовали  его
примеру.
     От каждой из дверей, обрамленных арками, в зал  вели  три  ступени  с
небольшой площадкой наверху, чтобы не упасть. Папа с Зебадией поднялись по
этим ступеням и встали напротив друг  друга  (мне  пришло  в  голову,  что
Зебадии очень идет парадная форма, - я никогда его в ней не видела).  Папа
скомандовал:
     - Сабли наголо!
     Они скрестили клинки над головой. Лазарус озадаченно взглянул на них,
вынул пистолет из кобуры и четким движением прижал к груди.
     Дверная арка была  закрыта  портьерой;  мы  вошли  с  противоположной
стороны.  Снова  прозвучала  фанфара  и  барабанная  дробь  (опять  Дора),
портьера раздвинулась - и перед нами предстала  Шельма,  показавшаяся  нам
высокой  (для  своего  роста)  и  величественной.  Ее  молочно-белая  кожа
светилась в лучах прожектора на темно-синем полуночном фоне. Она была  так
прекрасна, что у меня захватило дух.
     Под звуки "Адмиральского  марша"  в  исполнении  невидимой  Доры  наш
изящный командор прошествовала вниз по ступенькам. (Это  должен  был  быть
"Адмиральский марш"; позже папа сознался, что  напел  Доре  марш,  которым
встречают генералов, и велел сочинить что-нибудь в этом роде.)
     Дойдя до стола, тетя Хильда не села, а встала рядом со своим  стулом.
Ни папа, ни муж не двинулись с места,  они  только  опустили  клинки.  Как
только Хильда остановилась и повернулась к нам, папа скомандовал:
     - Сержант Бронсон! Вперед марш!
     Лазарус вздрогнул, как будто от удара,  сунул  пистолет  в  кобуру  и
Строевым шагом двинулся вперед,  делая  крутые  повороты  у  углов  стола.
Оказавшись напротив Хильды,  он  остановился  -  наверное,  она  дала  ему
какой-то знак.
     Дора  еще  раз  сыграла  фанфару,  и  тетя  Хильда  певучим   голосом
произнесла:
     - Друзья, сегодня нам оказана большая честь!
     Четырежды  пропели  трубы  и   пробили   дробь   барабаны,   портьера
раздвинулась - и снова луч прожектора высветил белую кожу, на этот раз  на
темно-зеленом фоне. В дверях стояла Морин в длинных черных чулках, круглых
зеленых подвязках, черных туфлях  на  невысоком  каблуке,  с  распущенными
длинными рыжими волосами.
     Морин стояла в самой древней  и  самой  красивой  скульптурной  позе:
левое колено чуть согнуто, вес  перенесен  на  правую  ногу.  Корпус  чуть
откинут назад, так, что видны полные груди со сморщенными сосками. На лице
у нее была счастливая улыбка.
     Она стояла неподвижно, пока не кончился марш, а потом, в  наступившей
тишине, протянула руки вперед и позвала:
     - Теодор!
     "Сержант Бронсон" без чувств повалился на пол.

     47. "НИКАКИХ "ЗАВТРА" НЕ БУДЕТ". ЗЕБ:

     Зря Шельма устроила такое Лазарусу. Ветерана шестнадцати войн и Кощей
знает скольких схваток не годится ставить в такое положение, когда у  него
кровь отливает от головы и он грохается в обморок.
     Дити тоже так считает,  но  задает  мне  вопрос:  а  сам  я  смог  бы
удержаться и не  обставить  так  же  пышно  возвращение  мамы  Морин?  Ну,
наверное, не смог бы, будь у меня такое  же  богатое  воображение,  как  у
Шельмы, - и все равно это было бы неправильно.
     Нет, ничего плохого с ним не случилось. Ему не  дала  упасть  Шельма,
подставив  все  сорок  три  килограмма  своего  веса.  Она  наблюдала   за
Лазарусом, увидела, что он начал падать, шагнула к нему и обхватила его за
талию. В общем, сделала все, что могла, - не дала ему удариться головой об
стол. Готов спорить, что все остальные смотрели на Морин, - но не  Шельма.
Ведь это она все устроила - а режиссеру всегда интересно,  какое  действие
оказывает спектакль на того, ради кого он поставлен.
     Она тщательно продумала все подробности постановки - вплоть до  того,
что даже заставила Либби попросить Иштар добыть тот самый наряд  -  туфли,
чулки и зеленые подвязки, как на фотографии, и к тому же плащ с капюшоном,
чтобы наша всевидящая Дора не догадалась, что у нас на  борту  прибавилось
еще одно действующее лицо. Шельма сообразила, что тот "французский" снимок
мамы  Морин  (да,  я  тоже  ее  так  называю  -   она   живое   воплощение
материнства... и в то же время самая  сексуальная  женщина  на  свете.  Не
говорите  Дити.)  (Дити  знает.  -  Дити.),  -  что  тот  снимок  все  еще
существует, если только не уничтожен пулеметной очередью в  1918  году  на
Земле-прим. Но он не должен был  быть  уничтожен...  потому  что  Лазарусу
"отстрелили задницу" -  так  это  описали  его  сестры.  Не  совсем  точно
описали: он и вправду чуть не погиб, но не  столько  от  пуль  в  заднице,
сколько от раны в живот. Но все пули пришлись ниже пояса.
     А где солдат в  бою  держит  самое  для  него  дорогое?  В  нагрудном
кармане, обычно в левом. Я всегда так делал и ни  от  одного  ветерана  не
слыхал, чтобы кто-нибудь поступал иначе.
     Может быть, и стоит упасть в  обморок,  чтобы  очнуться  в  окружении
Морин, Хильды, Лаз-Лор, Элизабет и света души моей. Мы  с  Джейком  вполне
успели бы сыграть несколько партий в покер, прежде чем кто-нибудь  обратит
на нас внимание. Поэтому я попросил Дору подать нам с  Джейком  закуску  и
выпивку: неизвестно было, когда дойдет дело до обеда. И дойдет ли вообще.
     Я слышал, как Шельма сказала:
     - Морин, нужно снять с него эту тяжелую форму. Дора поддерживает  тут
тропическую жару. Не надо было мне наряжать  мужчин  в  форму,  когда  мы,
женщины, одеты по сезону.
     Они принялись раздевать его. Я сказал:
     - Урок окончен, Джейк.
     Моя форма, которую я,  быть  может,  больше  никогда  не  надену,  но
которой горжусь, - пропотела насквозь. Джейку было не легче. Стоит  только
привыкнуть ходить нагишом, и после этого в любой одежде будешь чувствовать
себя мумией Рамзеса II.
     Мы разделись и отдали одежду и  оружие  одному  из  светлячков  Доры,
чтобы он отнес их на "Аю". Туда же мы отправили пистолет Джейка  вместе  с
кобурой и ремнем - я подобрал его, на что никто не обратил внимания. Мы  с
Джейком чувствовали  себя  бессловесными  рабочими  сцены:  все  остальные
хлопотали вокруг "сержанта Бронсона".
     Дора напомнила мне, что "Ая" заперта. Я спросил:
     - Если какая-нибудь дверца откроется,  ты  сможешь  положить  все  на
сиденье?
     - Да, - ответила она.
     - Тогда так и сделай, - сказал я. - Дай мне поговорить с Аей.
     Немного погодя  мы  все-таки  приступили  к  обеду.  Все  щеголяли  в
"парадной" наготе, кроме Морин: даже когда мы  разделись,  она  еще  долго
оставалась в этой своей "повседневной" одежде. Но только до тех пор,  пока
я не начал фотографировать наших четырех граций без граций. Скинув  форму,
мы с Джейком решили было пойти помыться, чтобы не перегружать зря  систему
кондиционирования воздуха, и Либби с Дити тоже запросились  в  душ,  но  я
уговорил их и Лаз-Лор  подождать,  а  сам,  пошатываясь  (качка  дошла  до
четырех баллов,  с  белыми  барашками  на  гребнях),  сходил  на  "Аю"  за
Джейковым "Полароидом".
     Оказалось, впрочем, что в этом не было  никакой  необходимости:  Дора
умеет вести фото- и киносъемку, в цвете и на стерео, в любом ракурсе и при
любом  освещении  -  это  она  подсвечивала  живые  картины  в  дверях  (и
фотографировала их, как я потом узнал).
     Пока  Морин  с  Джейком  давали  указания,  где  кому  сидеть,  мы  с
"сержантом Бронсоном" развалились этакими Неронами на диванах,  отведенных
для Либ и Дити,  а  Шельма  уселась  между  нами  и  кормила  нас  из  рук
виноградом.
     Джейк хотел, чтобы все  приняли  "художественные"  позы.  Мама  Морин
соглашалась со всем, что он говорил, а потом делала по-своему. Получилось,
может быть, и художественно, но я точно  знаю  одно:  что  эти  фотографии
способны вызвать эрекцию даже у скелета.
     Тем  временем  Дора  играла,  пела,  угощала  нас  всякими   лакомыми
кусочками, которые надо  было  есть  палочками,  как  в  лучших  китайских
ресторанах, и подливала отменного  вина.  Репертуар  у  нее,  по-видимому,
очень богатый, и некоторые номера, к моему удивлению, оказались знакомыми.
Когда Джуди Гарланд поет "По ту сторону радуги", тут  уж  не  ошибешься  -
Дора пела ее голосом. Но большинство мелодий я не знал.
     Дора  объявила  "Завтрашнюю  песнь"  -  по  крайней  мере   мне   так
послышалось. Лазарус и Морин до самого конца  сидели,  взявшись  за  руки.
Песня была такая, что это название ей, по-моему, совсем  не  подходило.  Я
догадался, в чем дело, когда она кончилась, и в наступившей мертвой тишине
Морин сказала Лазарусу:
     - Теодор,  Иштар  хотела  поменять  расписание  вахт,  но  Тамара  ей
запретила. Она хотела сделать это ради тебя, дорогой мой, и ради  меня,  -
но Тамаре не терпится с тобой повидаться.
     - Тамара всегда знает, чего хочет, - ответил Лазарус.
     - Да, Тамми всегда знает, как лучше, - согласилась мама Морин.  Скажи
мне, Теодор, я все еще ее тебе напоминаю?
     Лазарус смутился.
     - Ну, не знаю. Ты на нее не так уж похожа... но что-то от нее в  тебе
есть. А ты больше похожа на Нэнси, чем сама на себя.
     - Да, я знаю. В нашей семье никто не хотел ждать, ведь  тебя  слишком
долго не было. Потерпи, - когда я в твоих  глазах  стану  похожа  сама  на
себя, скажи мне, и Галахад закрепит этот видимый возраст своей косметикой.
Ты по-прежнему собираешься сделать то, что  пообещал  мне  так  много  лет
назад, - взять Тамми и меня к себе в  постель?  Может  быть,  мне  следует
добавить, Теодор, что я теперь жена твоих сводных мужей. Я не  прошу  тебя
на мне жениться - хотя думаю, что Тамми будет удивлена, если ты  этого  не
сделаешь. Но я ни на чем не стану настаивать. Я буду притворяться кем тебе
угодно. Я делала это для Брайана, теперь буду делать для тебя.
     Морин говорила спокойно, не повышая и не понижая голоса, - она просто
сообщала то, что ему следует знать. По лицу Лазаруса было видно,  что  его
одолевают противоречивые чувства. Он хотел было ответить, но тут вмешалась
Элизабет:
     - Лазарус!
     - А? Что, Либ?
     - Иштар просила кое-что тебе передать, когда настанет время, и теперь
оно пришло. Она прочла обе твои генные карты, настроив компьютер на  самый
пессимистический режим. Кроме того, она послала их в  Нью-Рим,  не  указав
фамилии, а только под регистрационным номером. Вот что  она  просила  тебе
передать... в ответ на вопрос, который ты задашь. Она просила сказать, что
ты невежественный дикарь, ничего не смыслишь в науке, особенно в генетике,
чересчур сентиментален, почти патологически упрям,  умственно  недоразвит,
возможно, поражен старческим слабоумием, суеверен и провинциален... и  что
она тебя очень любит, но  не  позволит  тебе  принимать  решения,  которые
затрагивают область ее компетенции. В пробирке или в живой матке, но  этот
гибрид будет получен. Хочу  добавить,  что  Морин  право  выбора  тоже  не
предоставлено.
     - Ах вот как?  Можешь  передать  этой  толстозадой  колдунье,  что  я
подтверждаю каждое ее слово, особенно то, что касается  слабоумия,  что  я
уже пятьдесят лет как не пытаюсь оспаривать ее самовластные решения и  что
я люблю ее так же сильно - когда она не в клинике. А как тут поступить, ей
скажет Морин. У меня нет права голоса. - Он  обернулся  и  поверх  изящных
ножек Шельмы взглянул на меня. - Зеб, вот тебе вековая  мудрость:  мужчины
правят, а женщины решают.
     - Элизабет, не думаешь ли ты, что я чем-то похожа на Тамару?
     - Хм-м-м... Никогда об этом не задумывалась. Да, у вас обеих есть эта
материнская повадка. А ты не хочешь снять этот наряд?  Он  мешает  мне  на
тебя смотреть.
     - С удовольствием, Элизабет. Терпеть не могу подвязки  -  они  хороши
только на рекламных плакатах.
     Мама Морин скинула туфли,  сняла  подвязки,  аккуратно  скатала  вниз
чулки, как это делают все женщины во  всех  вселенных,  и  встала,  приняв
естественную, нисколько не нарочитую позу.
     - Повернись-ка не спеша. Хм-м-м... Морин, ты в самом деле  похожа  на
Тамми... или наоборот: это, вероятно, у н