нормальному человеку никогда не разобраться. -  Он
указал пальцем на Стоукса: "Я уверяю вас, что  американский  гражданин  не
нуждается в защите от чего бы то ни было, за исключением таких типов,  как
этот!"
     - Это глупо, - раздраженно воскликнул Стоукс. - Нельзя  давать  детям
играть  со  взрывчаткой.  А  мы   имеем   дело   именно   со   взрывчатыми
ингредиентами.
     - Американцы - не дети!
     - Они дети! По крайней мере большинство.
     Уинтерс окинул взором аудиторию.
     - Вы видите, что я имел в виду, друзья? Он уже готов  взять  на  себя
роль господа, точно как наш Пророк.  Я  я  на  это  говорю:  дайте  народу
свободу, верните нам права свободных  людей  и  детей.  И  если  мы  снова
отдадим права в недостойные руки, то сами и будем  распутываться  -  ни  у
кого нет права влезать руками в их мозги.
     Стоукс смотрел на него, не скрывая презрительной усмешки.
     - Мы еще не можем сделать этот мир  свободным  и  безопасным  ни  для
себя, ни  для  наших  детей,  -  закончил  Уинтерс,  -  но  господь  и  не
уполномачивал нас на это.
     Новак тихо спросил:
     - Вы кончили, мистер Уинтерс?
     - Да, у меня все.
     - Вы тоже уже высказались, Стоукс. Садитесь.
     Мне пора было убегать, так что я выскользнул  из  зала  и  не  увидел
драматического финала этого спора: я не успел отойти от зала и ста  шагов,
как Уинтерс упал и испустил дух.
     Но даже это прискорбное событие не прервало собрания. Оно приняло две
резолюции: ни один гражданин не может быть подвергнут гипнозу  либо  иному
психологическому воздействию без его письменного на то согласия, и ни один
политический или религиозный текст не может быть применен во время  первых
выборов.
     Я так и не знаю, кто был прав в том споре.  В  последующие  несколько
недель мы бы чувствовали себя куда спокойней и уверенней, если  бы  знали,
что народ твердо  нас  поддерживает.  Но  пока  мы  были  лишь  временными
правителями страны и по ночам появлялись на улице как  минимум  вшестером,
не осмеливаясь выходить в меньшем составе.
     Правда, теперь у нас появилась униформа. Ее сшили  из  самой  дешевой
ткани в средних армейских размерах, мне мой мундир был мал. По  мере  того
как мундиры поступали через канадскую границу,  мы  спешили  одеть  в  них
армию - белые повязки уже никого не удовлетворяли.
     Помимо наших серо-голубых комбинезонов,  вокруг  появились  и  другие
униформы: их носили как бригады добровольцев, прибывшие  в  Америку  из-за
рубежа, так и некоторые национальные части из Африки. Мормонские батальоны
надели тоги и отрастили бороды.  Они  шли  в  бой,  распевая  давным-давно
запрещенный гимн: "Вперед, вперед, святые люди!" С  тех  пор  как  мормоны
получили обратно чтимый ими храм, штат Юта,  центр  мормонов,  стал  самым
надежным штатом среди тех, в которых мы  установили  контроль.  Была  своя
униформа и у католического Легиона, и это было полезно,  потому  что  мало
кто из них говорил  по-английски.  Солдаты  Христианского  Движения  также
носили совсем иные мундиры,  и  это  понятно,  потому  что  они  оказались
соперниками  нашего  Братства  уже  в  подполье  и  не   одобряли   нашего
выступления, полагая, что следовало еще подождать. Наконец  армия  Иеговы,
набранная в резервациях парий на северо-западе и  усиленная  добровольцами
со всего мира, носила мундиры, которые можно описать лишь как иностранные.
     Хаксли осуществлял тактическое командование над всеми этими  частями.
Но их нельзя было еще назвать армией, скорее это был многочисленный сброд.
     Единственное утешение заключалось  в  том,  что  армия  Пророка  была
невелика. В ней было меньше двухсот тысяч человек - точнее это  внутренняя
полиция, чем армия, и из этого числа  лишь  немногие  смогли  пробиться  в
Новый Иерусалим и укрепить таким образом гарнизон Дворца. К  тому  же  раз
США уже сто лет не вели войн, Пророк не мог набрать добровольцев из  числа
ветеранов.
     Правда, и мы были  лишены  возможности  это  сделать.  Большая  часть
боеспособных солдат и офицеров была разбросана по всей стране  и  охраняла
узлы связи и прочие ключевые пункты больших городов, и  нам  нелегко  было
найти людей даже для этой работы. Штурм Нового  Иерусалима  заставит,  как
все понимали, подскрести со дна последние силы.
     Это мы и старались сделать.
     Дни, проведенные в  штабе  до  начала  восстания,  уже  казались  мне
спокойными и патриархальными. У меня теперь было тридцать помощников, и  я
не подозревал, чем занимался каждый второй из них. К тому же массу времени
отнимали  попытки  удержать  ОЧЕНЬ  Знатных   граждан,   желающих   помочь
Революции, от немедленной встречи с генералом Хаксли.
     В эти дни случился один инцидент, который оказался  важным  для  меня
лично. Как-то моя секретарша вошла ко мне и сказала:
     - Вас хочет видеть ваш близнец.
     - Что? У меня нет братьев, тем более близнецов.
     - Сержант Ривс, - пояснила она.
     Он вошел, мы пожали друг другу руки  и  обменялись  приветствиями.  Я
действительно был очень рад его видеть и сказал ему, что выполнил  большую
часть его работы.
     - Да, кстати, я не успел никому сказать, что нашел вам нового клиента
в Канзас-сити. Магазин Эмери, Бэрда и Тейера. Можете воспользоваться.
     - Я постараюсь, спасибо.
     - Я не знал, что вы - солдат.
     - Да я и не солдат. Но  я  стал  им,  когда  мой  пропуск  потерял...
силу...
     - Простите меня за это.
     - Не стоит  извиняться.  Я  научился  обращаться  с  оружием  и  буду
участвовать в операции "Удар".
     - Ой-ой, это условное обозначение совершенно секретно.
     В самом деле? Надо будет сказать нашим ребятам. А то  они,  по-моему,
этого не понимают.
     Я переменил тему.
     - Собираетесь остаться в армии?
     - Нет, вряд ли. Да, я хотел спросить вас, полковник. Вы полковник, не
так ли?
     - Да.
     - Вы что, останетесь в армии? А то займемся текстилем!
     Я удивился, но все-таки ответил:
     - Что же, мне понравилось быть коммивояжером.
     - Ну и хорошо, а то я остался без работы и подыскиваю партнера.
     - Не знаю, - ответил я. - Я  не  заглядываю  в  будущее  дальше,  сем
операция "Удар". Может быть, я останусь в армии, хотя не могу сказать, что
военная служба нравится мне так же, как нравилась когда-то. Не  знаю.  Мне
хотелось бы сидеть в винограднике под фиговым деревом.
     - И никого не бояться, - закончил он за меня.  -  Хорошая  мысль.  Но
почему бы вам, сидя под этим деревом, не развернуть несколько штук  ситца?
Ведь урожай с виноградника может подвести. Подумайте.
     - Обязательно подумаю.



                                    15

     Мы с Магги поженились за день до штурма  Нового  Иерусалима.  Медовый
месяц продолжался ровно двадцать минут, пока мы стояли, держась  за  руки,
на пожарной лестнице возле моего кабинета, - единственное место,  куда  не
заходили посетители и начальники. Потом я вылетел на ракете,  везя  Хаксли
на исходные позиции.
     Я попросил разрешения сесть за штурвал истребителя во  время  штурма,
но Хаксли отказал мне в просьбе.
     - Зачем, Джон? - сказал он. - Войну мы не  выиграем  в  воздухе.  Она
решится на земле.
     И он, как всегда, был прав. У нас было очень мало ракет и еще  меньше
надежных пилотов. Большая часть ВВС была выведена из  строя,  а  некоторые
летчики улетели в Канаду и были там интернированы. С теми машинами, что  у
нас были, мы могли только периодически  бомбить  дворец,  чтобы  заставить
неприятеля не высовываться наружу.
     Кроме того, мы не могли серьезно повредить его, и это было известно и
нам,  и  им.  Дворец,  такой  роскошный  снаружи,  был  под  землей  самым
недоступным бомбоубежищем в мире. Он рассчитан на прямое попадание ядерной
бомбы - глубинные  туннели  выдержат.  А  Пророк  и  его  отборные  войска
находились именно в этих туннелях. Даже  та  часть,  что  поднималась  над
землей, была относительно неуязвима для обычных  бомб,  которыми  снабжены
наши самолеты.
     Мы не прибегали к атомному оружию по трем причинам: во-первых, у  нас
не было  ни  одной  атомной  бомбы.  Насколько  мне  известно,  в  США  не
изготовлено ни одной атомной бомбы после окончания III-й мировой  войны  и
подписания договора в Иоганнесбурге. Во-вторых, мы не смогли бы добыть  ни
одной бомбы. Конечно, можно было попытаться выторговать  две-три  бомбы  у
Федерации, ежели бы нас признали  законным  правительством  США.  Но  если
Канада нас уже признала, то Великобритания с признанием не спешила,  также
не было признания  и  со  стороны  Североафриканской  федерации.  Бразилия
колебалась. По крайней мере она послала в  Сан-Луи  своего  поверенного  в
делах. Но даже если бы нас признали все члены Федерации и приняли  в  нее,
она бы никогда не согласилась выделить атомную бомбу для сведения счетов в
гражданской войне. И, в-третьих, должен вас уверить, что мы  бы  не  стали
прибегать к атомному оружию, даже если бы готовая бомба лежала у  меня  на
коленях. И не потому, что были боязливы. Дело в том, что бомба, сброшенная
на дворец, убила бы не менее ста тысяч наших сограждан в  городе  и  почти
наверняка Пророк остался бы жив.
     Приходилось выкапывать Пророка из норы, как барсука.
     В 00 часов 01 минуту мы двинулись ко дворцу со стороны реки  Делавар.
В нашем распоряжении было тридцать четыре наземных крейсера, тринадцать из
них  -  настоящие  тяжелые  машины,  остальные   либо   устаревшие,   либо
легковооруженные. Это все, что оставалось от бывших  бронечастей  Пророка.
Остальные  крейсеры  были  уничтожены  верными  ему  офицерами.   Тяжелыми
машинами  мы  хотели  взломать  стены.  Легкие  должны  были  сопровождать
транспорт, везущий пятитысячный штурмовой отряд.
     Мы слышали, как шла бомбежка дворца, -  глухие  взрывы  и  содрогание
воздуха доносились даже сюда. Бомбежка  продолжалась  уже  тридцать  шесть
часов, и мы надеялись, что никому во дворце не удалось  выспаться  за  это
время, тогда как все наши солдаты по приказу  спали  по  двенадцать  часов
подряд.
     Ни один из наших  крейсеров  не  был  рассчитан  на  то,  чтобы  быть
флагманом, поэтому в конической башне одного из них мы устроили  командный
пункт, выбросив телевизор дальнего действия и освободив место  для  нужных
нам  приборов  управления  боем.  За  моей  спиной  скорчились  в  тесноте
психооператор и его команда  телепатов,  состоявшая  из  восьми  женщин  и
невротического четырнадцатилетнего мальчика. Теоретически  каждый  из  них
мог контролировать четыре канала связи, но я сомневался, чтобы на практике
у них это получилось.
     Вперед мы двинулись зигзагами. Хаксли выхаживал по  рубке  спокойный,
как улитка, посматривая мне  через  плечо  и  читая  полученные  сводки  и
донесения.  Успевал  он  следить  и  за  экранами  телевизоров.   Пеннойер
командовал левым крылом и своим крейсером, Хаксли - правым крылом.
     В 12.32 телевизоры погасли.  Противник  расшифровал  нашу  частоту  и
вывел из строя все телевизоры. Это было теоретически невозможно, но он это
сделал. В 12.37 вышло из строя радио.
     К этой неудаче Хаксли отнесся равнодушно.
     - Переключитесь на телефонную связь, - сказал он.
     Связисты уже предупредили его приказ: наши  приемники  и  передатчики
работали теперь на инфракрасных лучах - от корабля к кораблю.  Прошел  еще
час. Хаксли так же неторопливо бродил  по  рубке,  посматривая  иногда  на
схему расположения движущихся крейсеров. Наконец он сказал:
     - Пора перестраиваться в штурмовые порядки.
     Я передал приказание крейсерам, и через девятнадцать минут  последний
крейсер доложил о готовности.
     Я был доволен - некоторые водители еще четыре дня назад были шоферами
грузовиков.
     В 15.30  мы  передали  предварительный  сигнал:  "Выходим  на  боевые
позиции". И я услышал, как наша орудийная башня содрогнулась,  -  заряжали
орудие.
     В 15.31 Хаксли приказал открыть огонь.
     Наша пушка выплюнула гигантский снаряд. От выстрела поднялась пыль  и
застлала мне глаза. Машина от отдачи рванулась назад, и я  чуть  не  упал.
Мне никогда раньше не приходилось находиться рядом  с  тяжелым  самоходным
орудием, и я не ожидал, что отдача так сильна. Но после второго выстрела я
уже был готов к этому.
     Между выстрелами  Хаксли  смотрел  в  перископ,  стараясь  определить
эффективность артиллерийского огня. Новый Иерусалим отвечал на наш  огонь,
но мы еще не вошли в зону действия его орудий.  У  нас  было  преимущество
стрельбы по неподвижному объекту, расстояние до которого  нам  известно  с
точностью до метра. Но, с другой стороны, даже снаряды  такого  орудия  не
могли разрушить стен дворца.
     Хаксли повернулся от перископа и приказал мне:
     - Дымовая завеса, Джон!
     Я, в свою очередь, крикнул офицеру связи:
     - Всем телепатам готовность номер один!
     Офицер связи доложил,  что  связи  с  другими  крейсерами  нет,  зато
психооператор с помощью телепатов уже восстанавливал связь.  Через  минуту
заговорил подросток. Он передал нам ответ генерала  Пеннойера:  "Ослеплены
дымом. Перемещаемся влево". Вскоре мы наладили  связь  через  телепатов  с
кораблями второй линии и  с  самолетами-корректировщиками.  Корректировщик
доложил, что видимость у него нулевая и радар ему  ничем  не  помогает.  Я
приказал ему оставаться в прежнем квадрате в расчете на то,  что  утренний
ветер разгонит дым.
     Впрочем, мы могли обойтись и без  корректировщика,  потому  что  наше
расположение отлично известно. Дым также нас не беспокоил, он не влиял  на
точность наводки  и  стрельбы.  Противнику  было  хуже.  Выпустив  дымовую
завесу, начальник  обороны  дворца  отныне  полностью  зависел  от  своего
радара.
     Радар во дворце был в полном порядке.  Вокруг  нас  рвались  снаряды.
Прямых попаданий в наш крейсер еще не было,  но  мы  чувствовали,  как  он
вздрагивал, когда снаряды взрывались совсем  рядом.  Сообщения  от  других
крейсеров были невеселыми: Пеннойер сообщил, что "Мученик" получил  прямое
попадание  -  снаряд  разворотил  переднее  машинное  отделение.   Капитан
"Мученика" старался обойтись одним двигателем и вдвое сбросил скорость, но
от "Мученика" было мало толку. Орудие "Архангела" перегрелось, и  ценность
машины упала до нуля.
     Хаксли приказал перестроиться по плану "Е". Он был рассчитан  на  то,
чтобы снизить эффективность вражеского огня.
     В 16.11 Хаксли приказал бомбардировщикам вернуться на базу. Мы стояли
в пределах города, и стены дворца были так близко, что мы могли пострадать
от собственных бомб.
     В 16.17 в наш корабль попал снаряд. Боевую  башню  заклинило,  орудие
потеряло способность двигаться. Водитель был убит. Я помог  психооператору
надеть противогазы на телепатов. Хаксли поднялся с пола,  надел  шлем.  Он
посмотрел на боевую схему.
     - Мимо нас через три минуты пройдет "Благословение".  Передай,  чтобы
они снизили скорость до минимума и подобрали нас. Передай Пеннойеру, что я
переношу флаг на "Благословение".
     Мы перешли на другой крейсер без потерь, всей командой -  Хаксли,  я,
психооператор и его телепаты. Лишь один из телепатов был убит и остался  в
крейсере - в него попал  осколок  снаряда.  Еще  одна  телепатка  вошла  в
глубокий транс, и мы были вынуждены оставить ее  в  замершей  машине,  что
было куда безопасней чем эвакуировать ее в пекло боя.
     Хаксли изучал карты с моими пометками о движении крейсеров.
     -  Мне  нужна  связь,  Лайл,  -  сказал  генерал.  -  Пора   начинать
решительный штурм.
     Я помог психооператору задействовать телепатов. Отказавшись от  связи
с "Мучеником" и забыв на время о резерве Пеннойера, мы смогли обойтись без
двух потерянных телепатов.  Но  оставшимся  пришлось  трудиться  с  полной
отдачей силы. Четырнадцатилетний подросток  поддерживал  даже  пять  линий
связи. Психооператор беспокоился, выдержат ли его подопечные, но ничего не
мог поделать.
     Закончив передавать приказания крейсерам,  я  обернулся  к  генералу.
Хаксли сидел в кресле, и сначала мне показалось, что он глубоко задумался,
потом я понял, что он потерял сознание. Только подбежав к нему, я заметил,
что по ножке кресла стекает кровь. Я положил  его  на  пол  и,  расстегнув
куртку, увидел торчащий между ребер осколок.
     Я услышал голос связиста:
     - Генерал Пеннойер  докладывает,  что  он  заканчивает  маневр  через
четыре минуты.
     Хаксли вышел из строя. Живой или мертвый, он в этом бою уже не  будет
участвовать. По всем правилам, командование  переходило  к  Пеннойеру.  Но
каждая секунда была на счету, и передача командования  займет  именно  эти
ценнейшие   секунды.   Что   делать?   Передать   командование   командиру
"Благословения"? Я знал его - он был честный офицер, но без инициативы. Он
даже не заглядывал в рубку, а управлял артиллерийским огнем  из  орудийной
башни. Если я позову его, пройдет несколько минут, прежде чем  он  поймет,
как поступать дальше.
     Что бы делал Хаксли, если бы он оказался на моем месте?
     Мне казалось, что я размышляю целый час. В действительности хронометр
показал, что прошло всего тринадцать секунд между сообщением  Пеннойера  и
моим ответом.
     - Через шесть минут начинаем последний  этап  штурма.  Приступайте  к
перестройке крыла соответственно плану.
     Передав приказ, я вызвал к генералу санитаров.
     Я перестроил свой фланг и отдал приказ "Колеснице":
     - Подплан "Д". Покиньте строй и приступайте к исполнению приказа.
     Подплан "Д" предусматривал высадку  транспортом  "Колесница"  десанта
возле универмага, который был соединен туннелем с дворцом. Из  подземелья,
где  я  впервые  встретился  с  подпольщиками,  десантники   должны   были
маленькими штурмовыми группами рассредоточиться  по  дворцовых  помещений.
Многие из них погибнут, но они создадут так  нужную  нам  в  момент  атаки
панику в стане противника. Отрядом этим командовал Зеб.
     Мы готовы.
     "Всем крейсерам. Начинаем атаку. Правый фланг - правый бастион. Левый
фланг - левый бастион. Полная  штурмовая  скорость  с  соблюдением  боевой
дистанции. Беглый огонь. Повторить приказ".
     С крейсеров поступали подтверждения.
     Вдруг пришло неожиданное сообщение через подростка:
     - Говорит капитан ван Эйк. Ударьте по центральным воротам. Мы  ударим
по ним же с другой стороны.
     - Почему по центральным воротам? - спросил я.
     - Они разбиты.
     - Если это правда, то это может решить все дело. Но я имел  основание
не доверять. Если они выследили ван Эйка, то это ловушка. Не  представляю,
как он в разгар битвы смог со мной связаться.
     - Скажите пароль! - сказал я.
     - Нет уж, сами скажите!
     - Не скажу.
     - Я назову первые две буквы.
     - Хорошо.
     Он не ошибся. Я успокоился.
     "В  отмену  прежнего  приказа.  Тяжелым  крейсерам  с  обоих  флангов
штурмовать центральный бастион.  Легким  крейсерам  перенести  отвлекающий
огонь на правый и левый бастионы. Повторите приказ".
     Через девятнадцать секунд я отдал приказ приступить к  штурму,  и  мы
пошли вперед. Мне  казалось,  что  мы  летим  на  реактивном  самолете,  у
которого  прогорело  сопло.  Мы  пробивались   сквозь   кирпичные   стены,
наклонялись на поворотах,  чуть  не  перевернулись,  свалившись  в  подвал
разрушенного здания,  и  с  трудом  выбрались  наверх.  Я  практически  не
управлял крейсером, как, впрочем, и все остальные командиры.
     Когда мы замедлили движение, готовясь к новому  выстрелу,  я  увидел,
что психооператор приподнимает веко подростка.
     - Боюсь, что он погиб, - сказал  психооператор  глухо.  -  Я  слишком
перегрузил его в последние минуты. Еще две телепатки потеряли сознание.
     Наше большое  орудие  выстрелило  -  мы  отсчитали  десять  секунд  и
двинулись дальше, набирая скорость. "Бенисон" ударил  по  стене  дворца  с
такой силой, что я думал -  дворец  сплющен  от  удара.  Стена  выдержала.
Водитель выпустил  гидравлические  ноги,