м случае нет ничего необычного - необычно в нем лишь то,  что  я
отказалась  исполнять  традиционную   роль   женщины,   которой   положено
прислуживать мужчине. Отмена  законов  не  уничтожает  подобные  жизненные
правила, которые усваиваются с раннего детства.
     Неписаные законы не отменишь, как  писаные  -  ведь  они  чаще  всего
существуют на подсознательном уровне.  Кто,  например,  готовит  кофе?  Вы
находитесь на каком-то деловом или приближенном к деловому  собрании,  где
присутствуют лица разного пола: на  заседании  правления,  в  любительском
кружке, на родительском собрании в школе. Для создания свободной атмосферы
не помешала бы чашечка кофе, и есть возможность его приготовить.
     Итак, кто же готовит кофе? Это может быть и мужчина.  Но  не  спешите
заключать пари: десять против одного, что проиграете.
     Давайте перенесемся на тридцать лет в будущее  от  случая  с  Руфусом
Бриггсом,  слегка  подкрахмаленным  олухом,  -  из   сорокового   года   в
семидесятый.  К  семидесятому  году  большинство   легальных   ограничений
равенства полов исчезло. Случай, о котором я хочу рассказать, произошел на
заседании правления "Небесного Фрахта", предприятия Д.Д.Гарримана. Я  была
одним из директоров, не впервые присутствовала на заседаниях,  знала  всех
директоров в лицо, и они меня знали - или имели возможность узнать.
     Должна сознаться, что выглядела я моложе, чем на прошлом заседании. Я
подправила свою отвисшую, изсосанную грудь, в той же клинике Беверли Хиллс
мне сделали подтяжку  лица,  убрав  морщины,  а  затем  я  отправилась  на
оздоровительное ранчо в Аризону, где  обрела  наилучшую  форму  и  сбавила
пятнадцать фунтов. Заехала еще в Вегас и накупила там себе шикарных, очень
женственных новых нарядов - не в пример тем брючным костюмам, которые шили
себе  тогда  деловые  женщины  высшего  уровня.  И  питала   самодовольную
уверенность,  что  не  выгляжу  ни  на  свои  восемьдесят  восемь,  ни  на
официальные пятьдесят восемь. Мне казалось, что я  выгляжу,  как  шикарная
сорокалетняя женщина.
     Я ждала в фойе за дверью конференц-зала, решив не  входить,  пока  не
позовут - эти заседания такая скучища. Но  неприятности  всегда  случаются
именно тогда, когда от них стараешься увильнуть.
     Как только над  дверью  конференц-зала  замигала  лампочка,  с  улицы
влетел мистер Финеас Морган, возглавлявший большую  оппозиционную  группу.
Он устремился в зал, на ходу снимая пальто,  и  швырнул  это  пальто  мне,
пробегая мимо.
     - Возьмите!
     Я отпрянула в сторону, и пальто упало на пол.
     - Эй, Морган! - окликнула я. Он оглянулся. - Ваше пальто.
     Он удивился, поразился, возмутился  и  разозлился  -  вся  эта  гамма
чувств отразилась у него на лице разом.
     - Ах ты, дрянь такая! Да я тебя уволю!
     - Попробуйте. - Я прошла мимо него в зал,  нашла  карточку  со  своим
именем и села. Через пару секунд он уселся напротив меня, отчего его  лицо
приобрело новое выражение.
     Финеас Морган вовсе не намеревался использовать одного из  директоров
вместо обслуги. Просто он увидел женщину, принадлежавшую, по его мнению, к
низшему персоналу, - секретаршу, дежурную или клерка. Он опаздывал, спешил
и даже не сомневался в том, что эта служащая повесит его пальто, а он  тем
временем успеет занять свое место.
     Мораль? В 1970 году второй параллели времени любой  человек  считался
невиновным, пока его виновность не доказана; в 1970 году второй  параллели
любая женщина считалась подчиненной, пока не доказано обратное -  несмотря
на все законы о равноправии полов.
     Я вознамерилась покончить с подобным отношением к себе.


     Пятое августа 1952 года стало началом моей холостой  жизни  -  в  тот
день я решила, что впредь ко мне будут  относиться,  как  к  мужчине  -  с
должным уважением к моим правам и привилегиям, иначе  я  каждый  раз  буду
закатывать скандал. У меня больше  нет  семьи,  я  больше  не  способна  к
деторождению, я не  ищу  себе  мужа,  я  материально  независима  (скромно
говоря), и твердо обещаю больше никогда не сдавать кому-то белье в  стирку
только лишь по той причине, что он справляет малую нужду стоя, а я сидя.
     Проявлять агрессивность я при этом  не  собиралась.  Если  джентльмен
пропустит меня вперед, я пройду и поблагодарю его.  Джентльменам  нравится
проявлять любезность, а леди охотно ее принимают с улыбкой  и  приветливым
словом.
     Я  говорю  это  потому,  что  в  семидесятые  годы   многие   женщины
немилосердно  обрывали  мужчин,  если  те  оказывали  им  маленькие  знаки
внимания - предлагали стул, например, или помогали выйти  из  машины.  Эти
женщины - их было меньшинство, но попадались они повсюду  -  относились  к
учтивости, как к оскорблению. Я считала их всех лесбиянками. Не знаю, были
ли они таковыми в буквальном смысле (кое о ком я знаю точно, что были), но
их поведение побуждает меня объединить их в одну группу.
     Если не все они лесбиянки, где им взять партнеров другого пола? Каким
же это размазней надо быть, чтобы терпеть подобную грубость от женщины?  С
сожалением должна заметить, что в  семидесятые  годы  развелось  множество
таких вот хлюпиков. Они преобладали. Мужественные,  галантные  джентльмены
из тех, что не дожидаются всеобщей мобилизации, становились редкостью.


     Закрывая дом, труднее всего было решать судьбу книг: какие  сдать  на
склад, какие раздать, какие взять с собой. Почти всю мебель и прочий скарб
- ложки, плошки и простыни - я собиралась отдать в Общество  Доброй  Воли.
Мы прожили в этом доме двадцать три года, с двадцать девятого по пятьдесят
второй, и мебель пришла в ветхость - после того как  она  выдержала  целую
лавину детворы, рыночная цена ее упала настолько, что везти  ее  на  склад
вряд ли стоило - да я и  не  собиралась  в  ближайшем  будущем  обставлять
большой дом.
     Жаль мне было только пианино, старого своего  друга:  Брайни  подарил
его мне в девятьсот девятом году, сильно подержанное уже тогда: сразу было
видно, что "Брайан Смит и компания"  на  мели.  Брайан  заплатил  за  него
четырнадцать долларов на аукционе.
     Нет! Если я хочу жить так, как задумала, надо путешествовать налегке.
Пианино всегда можно взять напрокат.
     Отказавшись от пианино, я уже ни над чем  не  раздумывала,  и  решила
заняться книгами. Соберу их со всего дома в гостиную - нет, в столовую - и
сложу всю гору на обеденный стол, а что не поместится - на пол. Кто бы мог
подумать, что в одном доме может быть столько книг?
     Большой  сервировочный  стол  на  колесиках  -  для   книг,   которые
отправятся на склад. Маленький чайный столик - для тех, которые я возьму с
собой. Карточные столики - для тех, что  пойдут  Доброй  Воле.  Или  Армии
Спасения? Кто первым придет, тот все и получит - одежду, книги, постельное
белье, книги. Но придется прийти самим.
     Через час я сказала себе: нет, открывать книги и просматривать их  не
надо. Если хочешь что-то перечитать, клади это в кучу,  которую  берешь  с
собой, - ее можно будет перебрать потом еще раз.
     Тут я услышала мяуканье.
     - Вот противная девчонка! Ну и удружила ты мне, Сьюзен!
     Два года назад мы сделались  бескошатными  после  трагической  гибели
Капитана Блада, внука Атташе - его жизнь оборвалась под колесами лихача на
бульваре Рокхилл. Не было такого времени на протяжении  сорока  трех  лет,
чтобы у нас в доме не жили кошки. Я  понимаю  мистера  Клеменса,  который,
переехав в свой дом в Коннектикуте, взял взаймы сразу  трех  кошек,  чтобы
придать дому жилой вид.
     Но на сей раз я решила никого не заводить. Патрику было  восемнадцать
лет, Сьюзен шестнадцать, и каждый из них получил уже говардский  список  -
следовало ожидать, что вскоре они разлетятся из гнезда.
     У кошек есть один крупный недостаток. Если уж ты берешь их, то на всю
жизнь - на всю кошачью жизнь.  Кошки  не  говорят  по-английски  -  им  не
объяснишь, почему ты нарушаешь свое  обещание.  Если  кошку  бросить,  она
умрет и будет являться тебе по ночам.
     В тот день, когда погиб Капитан Блад, мы мало ели за обедом  и  почти
не разговаривали. Наконец Сьюзен спросила:
     - Будем смотреть объявления,  мама?  Или  сходим  в  Общество  защиты
животных?
     - Зачем, дорогая? - прикинулась я непонимающей.
     - Но котенок-то нам нужен?
     Тогда я внесла ясность:
     - Кошки живут пятнадцать лет, а то и дольше. Когда  вы  двое  уедете,
дом будет продан - я не стану бродить одна в четырнадцати комнатах. И  что
тогда станет с кошкой?
     - Хорошо, не будем заводить котенка.


     Недели через две Сьюзен немного задержалась из школы. Войдя в  дом  с
коричневым бумажным пакетом в руках, она сказала:
     - Мама, мне надо уйти на пару часов. Есть одно дело.
     - Можно спросить, какое, дорогая?
     - Да вот, - она положила пакет на кухонный  стол,  и  из  него  вылез
котенок - мягонький, маленький, чистенький, черненький с белым, прямо  как
в стихотворении мистера Эллиота.
     - Ой! - сказала я.
     - Не волнуйся, мама. Я ей уже объяснила, что ей нельзя здесь жить.
     Котенок посмотрел на меня большими глазами, сел  и  начал  вылизывать
свою белую манишку.
     - Как ее зовут?
     - Пока никак, мама. Нечестно было бы давать ей имя.  Я  отнесу  ее  в
Общество защиты животных, чтобы ее там усыпили и она не мучилась. Туда я и
собиралась.


     Я была тверда. Я сказала Сьюзен, что она сама будет кормить котенка и
следить за его  песочным  ящичком.  И  научит  его  пользоваться  кошачьей
дверцей. И будет возить ее на прививки в ветеринарную лечебницу на  Плазе,
когда надо. Котенок ее и только ее, и она должна будет взять его с  собой,
когда выйдет замуж.
     И Сьюзен,  и  котенок  выслушали  меня  внимательно,  глядя  на  меня
круглыми  глазами,  и  согласились  на  мои  условия.   Я   старалась   не
привязываться к кошечке - пусть дружит только со Сьюзен и признает  только
ее. Но попробуйте устоять, когда черно-белый пушистый шарик усаживается на
задние лапки, выпячивает свой толстый животик, машет передними  лапками  в
три дюйма длиной, задевая за уши, и говорит тебе яснее  всяких  слов:  "Ну
пожалуйста, мама, давай подеремся".
     Однако уговор, что Сьюзен заберет кошечку с собой оставался  в  силе.
Мы больше не обсуждали этот вопрос, поскольку уговорились с самого начала.
     Я открыла переднюю дверь - кошки нет. Открыла черную.
     - Входите, ваше высочество.
     Ее светлейшее высочество, принцесса Полли Пондероза Пенелопа Персипух
прошествовала в дом, задравши хвост ("Не слишком то ты торопилась! Тем  не
менее благодарю. Но надеюсь, что это больше не повторится. Что там  у  нас
на завтрак?") Принцесса уселась перед  кухонным  буфетом,  где  стояли  ее
консервы.
     Она скушала шестиунцевую  банку  тунца  с  печенкой,  попросила  еще,
расправилась с телятиной в соусе и закусила печеньем. Время от времени она
отрывалась от еды, чтобы пободать мои ноги. И наконец начала умываться.
     - Полли, покажи-ка лапки.
     Она была не в столь безупречном виде, как  обычно,  и  я  никогда  не
видела ее такой голодной. Где же она пропадала последние три дня?
     Осмотрев подушечки ее лапок, я убедилась, что  она  проделала  долгий
путь. Уж я скажу пару слов Сьюзен, пусть  только  позвонит.  Но  пока  что
кошка тут, это ее дом, и ответственность по старшинству переходит ко  мне.
Когда я буду переезжать, придется  взять  ее  с  собой  -  куда  деваться.
Сьюзен, хорошо бы  ты  опять  на  время  стала  незамужней  -  я  бы  тебя
отшлепала.
     Я смазала лапки Полли вазелином и вернулась к своей работе. Принцесса
устроилась спать на куче книг. Если она и скучала по Сьюзен, то  вслух  об
этом  не  говорила.  Похоже,  она   согласилась   довольствоваться   одной
служанкой.
     В час дня я все  еще  разбирала  книги  и  подумывала  -  съесть  мне
холодный сандвич или, куда ни шло, разогреть банку томатного  супа,  когда
позвонили в парадную дверь. Полли открыла глаза.
     - Ты кого-нибудь ждешь? Уж не Сьюзен ли? - Я пошла открывать.
     Нет, не Сьюзен. Дональд и Присцилла.
     - Входите, милые! - распахнула я дверь. - Есть хотите? Завтракали?
     Больше я их ни о чем не спрашивала. В  стихотворении  Роберта  Фроста
"Смерть поденщика", хорошо известного в моей параллели, есть строки:  "Дом
- это место, куда тебя обязаны впустить, когда тебе  некуда  деться".  Мои
дети пришли домой - потом они сами расскажут мне все, что сочтут нужным. Я
порадовалась, что у меня есть дом, куда я могу их впустить,  и  постельное
белье, чтобы их уложить. Ни кошка, ни дети не  изменили  моих  планов,  но
планы могут и  подождать.  Хорошо,  что  я  не  успела  выехать  вчера,  в
понедельник - куда бы делись тогда эти трое? Трагедия!
     Я быстренько, на  скорую  руку,  собрала  им  ленч,  открыв-таки  две
жестянки томатного супа Кэмпбелла.
     - Сейчас, сейчас. У меня остался большой кусок свадебного торта, и он
еще не совсем черствый. И полгаллона ванильного мороженого, мы его даже не
открывали. Будете?
     - Еще бы!
     - Присс верно говорит. Мы сегодня еще ничего не ели.
     - Батюшки! Ну-ка, садитесь. Ешьте суп, а там посмотрим. А может быть,
приготовить вам завтрак, раз вы не завтракали? Бекон с яйцами? Кашу?
     - Все сгодится, - ответил сын. - А если  оно  живое,  я  отгрызу  ему
голову.
     - Веди себя прилично, Донни, - сказала ему сестра. - Начнем  с  супа,
мама. - Пока мы ели, она спросила: - Мама, а почему  у  тебя  кругом  кучи
книг?
     Я  объяснила,  что  собираюсь  запереть  дом  и  продать  его.   Дети
обменялись серьезными, почти удрученными взглядами.
     - Не волнуйтесь, - сказала я им. - Печалиться не  о  чем.  Мне  не  к
спеху, а дом и ваш тоже. Вы ничего не хотите мне сказать?
     Все и так было ясно, стоило на  них  поглядеть  -  грязные,  усталые,
голодные, растерянные. Они не поладили с  отцом  и  мачехой  и  уехали  из
Далласа "навсегда".
     - Мы же не знали, мама, что ты собралась продавать дом. Теперь нам  с
Донни придется  поискать  что-нибудь  другое  -  потому  что  туда  мы  не
вернемся.
     - Не спеши. Никто вас на улицу не гонит. Да,  этот  дом  я  собираюсь
продать, но мы поселимся под другой крышей. Кстати о продаже:  я  говорила
Джорджу Стронгу - он занимается недвижимостью, - что он сможет купить  наш
участок, как только Сьюзен выйдет замуж. - Я подошла к видеофону и набрала
номер компании "Гарриман и Стронг".
     На экране появилась женщина.
     - Гарриман и Стронг, инвестиции. Предприятия Гарримана.  Промышленный
союз. Чем могу служить?
     - Я Морин Джонсон.  Хочу  поговорить  с  мистером  Гарриманом  или  с
мистером Стронгом.
     -   Их   сейчас   нет.   Можете   оставить   им   телефонограмму    -
конфиденциальную, если пожелаете. Или поговорите с мистером Уоткинсом.
     - Нет. Соедините меня с Джорджем Стронгом.
     - К сожалению, не могу. Вы будете говорить с мистером Уоткинсом?
     - Нет. Передайте мистеру Стронгу следующее:  "Джордж,  говорит  Морин
Джонсон. Усадьба продается, и я говорю  это  тебе  первому,  как  обещала.
Обещание я выполнила,  но  продажу  собираюсь  оформить  сегодня,  поэтому
сейчас позвоню в компанию Дж.К.Николса".
     -  Прошу  вас,  подождите  минуточку.  -  Лицо  на  экране  сделалось
ангельским,  а  голос  наполнился  сладостью,   как   у   хозяйки   салона
восемнадцатого века. Затем появился Джордж Стронг.
     - Привет, миссис Джонсон. Рад видеть.
     - Морин, старина. Позвонила сказать, что переезжаю.  Можешь  забирать
дом, если хочешь. Он тебе еще нужен?
     - Сгодится. Ты уже назначила цену?
     - А то  как  же.  Ровно  в  два  раза  больше  той,  что  ты  намерен
предложить.
     - Начало хорошее. Теперь и поторговаться можно.
     - Минутку, Джордж. Мне нужен другой дом, поменьше, с тремя спальнями,
поблизости от Юго-Западной средней школы. Есть у тебя такой на примете?
     - Найдется. А еще есть дом в соседнем штате, рядом со школой  "Миссия
Шоуни". Хочешь сменять старый дом на новый?
     - Нет, хочу обобрать тебя до нитки. Сдашь мне новый дом в  аренду  на
год с автоматическим возобновлением контракта, если от  меня  не  поступит
предупреждения за девяносто дней.
     - Ладно. Я заеду к тебе завтра в десять. Хочу осмотреть твою усадьбу,
указать тебе на ее недостатки и сбить твою цену.
     - Договорились, в десять. Спасибо, Джордж.
     - Всегда пожалуйста, Морин.
     - В Далласе вифоны  все  объемные,  -  сказал  Дональд.  -  Почему  в
Канзас-Сити до сих пор плоские? Почему их не модернизируют?
     - Дорого, - ответила я.  -  На  все  вопросы,  которые  начинаются  с
"почему", ответ всегда звучит "дорого". Но на твой  вопрос  могу  ответить
подробнее.  Далласский  эксперимент  себя  не  оправдывает,  и  трехмерные
видеофоны скоро выйдут из обращения. Если хочешь знать,  почему,  посмотри
"Уолл-стрит Джорнэл". Номера за  последний  квартал  лежат  в  библиотеке.
Шестая серия, первая страница.
     - Да нет, мне все равно. По мне, пусть хоть дымовые сигналы передают.
     - Раз ты об этом заговорил, воспользуйся возможностью, которую я тебе
предлагаю. Если хочешь выжить  в  мире  джунглей,  Дональд,  читай  вместо
комиксов  "Уолл-стрит  Джорнэл"  и  другие  такие  же  издания,   например
"Экономист". Ну что теперь - мороженое и торт?
     Я поместила Присциллу в  комнату  Сьюзен,  а  Дональда  -  в  комнату
Патрика, как раз рядом с моей ванной. Мы рано легли спать. Около  полуночи
я встала в туалет, не зажигая света - в окно светила луна. И уже собралась
спустить воду, как услышала за стеной характерный ритмичный скрип кровати.
Я с головы до ног покрылась гусиной кожей.
     Присс и Дони уехали отсюда совсем маленькими - двух и четырех лет,  и
не знают, наверное, что этот старый дом звукопроницаем, как палатка. Боже!
Бедные дети.
     Я затихла. Ритм учащался.  Потом  Присцилла  запричитала,  а  Дональд
заворчал. Скрип прекратился, и оба вздохнули. Присцилла сказала:
     - Мне это было просто необходимо. Спасибо, Донни.
     Я гордилась ею. Но надо было спешить: как мне  это  ни  претит,  надо
захватить их на месте преступления. Иначе я не смогу им помочь.
     Секунду спустя я стучалась в дверь Дональда.
     - Дорогие, можно мне войти?



                             19. КОШКИ И ДЕТИ

     Было больше часу ночи, когда я  ушла  от  детей,  -  столько  времени
пришлось убеждать их, что я не сержусь, что я на их стороне  и  беспокоюсь
только, как бы с ними что-нибудь не случилось: ведь то,  что  они  делают,
крайне опасно во всех отношениях - о  некоторых  сторонах  этой  опасности
они, разумеется, знают, но о других могут не знать или просто не думают.
     Идя к ним, я не стала надевать халат. Пошла  как  есть  -  совершенно
голая; ведь одетая, воплощающая власть  и  закон  родительница,  застающая
двух детей за преступным деянием,  способна  напугать  их  до  опорожнения
мочевого пузыря и кишок. Но человек, такой же голый и уязвимый, как и они,
просто не может быть "фараоном". Отец учил меня: "Если хочешь знать,  куда
прыгнет лягушка, поставь себя на ее место".
     Им, конечно, все равно не понравится, что их застукали - но,  если  я
сейчас не поймаю их в постели, потом  они  будут  отпираться.  Есть  такое
старое  правило  касательно  щенят:  если  не  захватили  щенка  на  месте
провинности, потом уж бесполезно поднимать шум.
     Итак, я постучалась и спросила, можно ли войти.
     За дверью сдавленно ахнули, и настала мертвая тишина.
     Я подождала еще, сосчитала до десяти и снова постучалась.
     - Дональд! Присцилла! Можно я войду?
     Они пошептались, и Дональд ответил  сильным  мужественным  баритоном,
дав под конец петуха.
     - Входи, мать.
     Я открыла дверь. Свет не горел, но светила  луна,  и  мои  глаза  уже
привыкли к темноте. Оба лежали в постели, прикрывшись простыней.  Дональд,
готовый защищать сестру от всего на свете,  обнимал  ее  сильной  рукой  и