порт в Новом Риме. Каждый корабль заводят на
посадку с земли - верно? Ну вот так и  аэропланы  в  те  дни  садились  на
авианосцы. Только аналогия здесь неполная - на тогдашних кораблях не  было
никаких приборов. Никаких. Я тебя не обманываю. Все делалось на  глазок  -
как мальчишка ловит мошек. Только мошкой был Дэвид, а ловил его  дежурный,
находящийся на авианосце.  Дэвиду  приходилось  забывать  про  собственное
мастерство, и доверять свою жизнь дежурному  -  иначе  несчастья  было  не
избежать.
     Дэвид всегда полагался на свое собственное суждение - пусть хоть весь
мир будет против. Довериться в такой же  степени  другому  человеку  можно
было, только полностью  забыв  про  собственную  природу.  Все  равно  что
оголить пузо перед хирургом и сказать: "Режь на здоровье"  -  когда  точно
знаешь, что такой портач  и  ветчину-то  правильно  не  нарежет.  Так  что
посадки на авианосец действительно могли заставить Дэвида отказаться и  от
полуторной платы, и  от  непыльной  работы  -  ведь  доверяться  следовало
оценкам другого человека, более того - ничем не рискующего в этот момент.
     Чтобы сесть в первый раз, Дэвиду потребовалось собрать  в  кулак  всю
свою волю, но и потом ему легче не  стало.  Но  он  совершенно  неожиданно
обнаружил вот что: оказывается, существуют  обстоятельства,  когда  мнение
другого человека не  просто  дорожке  его  собственного,  а  несопоставимо
дороже.
     Видишь  ли...  нет,  наверное,  я  не  объяснил  ситуацию.  Аэроплан,
приземляясь на авианосец, имел шанс уцелеть лишь потому, что крюк  на  его
хвосте цеплялся  за  канат,  протянутый  поперек  палубы.  И  если  летчик
следовал  лишь  своему  собственному  суждению,   основанному   на   опыте
приземлений на сухопутный аэродром, он мог разбиться  о  корму  корабля...
или же, зная об этой опасности  и  пытаясь  учесть  ее,  пролетал  слишком
высоко  и  не  зацеплялся  за  веревку.  Вместо  большого  ровного   поля,
прощающего любые ошибки, перед ним было крошечное  "окно",  в  которое  он
должен был попасть точно - ни выше, ни ниже, ни правее, ни левее, двигаясь
ни слишком  медленно,  ни  слишком  быстро.  И  при  этом  почти  не  имея
возможности убедиться, угадал ли он.
     Позже процесс сделали полуавтоматическим,  потом  автоматическим,  но
когда его усовершенствовали  в  необходимой  степени,  авианосцев  уже  не
стало. Точное описание человеческого прогресса:  едва  ты  выясняешь,  как
следует поступать, как обнаруживается, что уже поздно.
     Однако  порой  бывает,   что   накопленные   знания   удается   потом
использовать для решения уже новой проблемы. В противном случае мы  сейчас
еще качались бы на ветках.
     Итак, пилот аэроплана вынужден  был  доверять  дежурному  на  палубе,
который видел, что происходит. Дежурный этот звался  "сигнальным  офицером
посадки": он флажками сигналил о состоянии дел подлетающему пилоту.
     Прежде  чем  в  первый  раз  решиться  на  этот   противоестественный
поступок, Дэвид сделал три захода, наконец  совладал  с  собой,  доверился
сигнальщику и получил разрешение приземлиться.
     И только тогда обнаружил, какой пережил испуг, - его  мочевой  пузырь
освободился от своего содержимого.
     Вечером он получил презент - "королевский орден  мокрой  пеленки",  с
удостоверением, подписанным сигнальщиком, заверенным командиром эскадрильи
и свидетелями - его сотоварищами. Такого унижения он не  испытывал  с  тех
пор, как перестал быть плебеем. Не утешало и то, что орден вручался часто:
заготовленные заранее бланки дожидались каждой новой партии пилотов.
     После  этого  случая  он  аккуратно  следовал  указаниям   посадочных
сигнальщиков, повинуясь им, словно робот; все его эмоции  словно  подавлял
некий самогипноз. И когда как-то раз пришлось садиться ночью - что здорово
действовало пилотам на нервы, поскольку они не видели перед собой  ничего,
кроме светящихся жезлов, которыми сигнальщики орудовали  по  ночам  вместо
флагов - Дэвид совершил идеальную посадку с первого же захода.
     О  своем  намерении  не  искать   славы   летчика-истребителя   Дэвид
помалкивал, пока не убедился, что добился репутации хорошего пилота. И тут
же подал заявку на переподготовку -  на  многомоторный  самолет.  Добиться
перевода оказалось нелегко,  поскольку  так  высоко  ценивший  способности
Дэвида инструктор стал  теперь  командиром  его  эскадрильи,  и  следовало
ознакомить его с рапортом. И, подав прошение,  Дэвид  угодил  на  прием  к
своему боссу.
     - Дэйв, что это такое?
     - Там все написано, сэр. Хочется полетать на штуковине покрупнее.
     - Ты свихнулся? Ты же  истребитель.  Три  месяца  в  разведывательной
эскадрилье  -  и  через  четверть  года  я  смогу  дать  тебе   прекрасную
рекомендацию и направить на переподготовку - но как истребителя.
     Дэйв молчал.
     Командир эскадрильи настаивал:
     -  Или  тебя  расстраивает  дурацкий  "орден  пеленки"?  Так  его  же
удостоилась половина эскадрильи! Наплюй, у меня тоже  такой  есть.  Он  не
унизил тебя в глазах товарищей. Это просто чтобы  ты  не  забывал  считать
себя человеком, когда решил, что удостоился нимба.
     Дэвид по-прежнему молчал.
     - Черт побери, чего ты стоишь? Возьми бумажку и порви! И подай  новую
- на переподготовку. Отправляйся сейчас, я отпущу тебя, не дожидаясь  трех
месяцев.
     Дэвид безмолвствовал. Босс поглядел на  него,  побагровел  и  коротко
промолвил:
     - Наверное, я  не  прав.  Вероятно,  из  ягненка,  мистер  Лэм  [Lamb
(англ.). - ягненок], не сделаешь истребителя. Все. Вы свободны.
     На огромных, многомоторных летающих лодках Дэвид наконец почувствовал
себя как  дома.  Они  были  чересчур  велики,  чтобы  взлетать  в  море  с
авианосца, но служба на них считалась морской - однако на деле Дэвид почти
каждую ночь проводил дома:  в  собственной  постели  рядом  с  собственной
женой. Лишь изредка ему приходилось ночевать на базе во  время  дежурства,
еще реже большие лодки взлетали в небо по ночам.  Они  летали  не  слишком
часто  и  днем,  в   отличную   погоду:   аэропланы   эти   были   слишком
дорогостоящими,  каждый  полет  обходился  недешево,  а  страну  как   раз
захлестнула  волна  экономии.  Лодки  летали  с   полными   экипажами;   в
двухмоторной числилось четверо или пятеро, а четырехмоторной - еще больше;
зачастую на борт брали и пассажиров, чтобы люди смогли  набирать  полетное
время, необходимое для повышения. Все это Дэйва устраивало - не нужно было
управлять машиной, делая при этом еще шестнадцать разных дел,  можно  было
забыть об офицерах-сигнальщиках...  о  капризных  двигателях,  наконец,  о
горючем. Конечно  же,  будь  его  воля,  он  каждую  посадку  выполнял  бы
самостоятельно, но когда первый пилот отстранил его от  этой  обязанности,
Дэвид заставил себя сдерживать беспокойство, а со временем даже  избавился
от него,  поскольку  тот,  как  и  все  пилоты  большой  лодки,  вел  себя
осторожно, явно рассчитывая прожить долго.
     (Опущено.).
     ...лет у Дэвида все было хорошо, и его дважды повышали в звании.
     А потом началась война. В том столетии войны  не  прекращались  -  но
чаще в краях далеких. А эта коснулась почти каждого  народа  Земли.  Дэвид
как-то смутно представлял себе подобное. С его точки зрения, флот для того
и был предназначен,  чтобы  одним  только  внешним  видом  лишать  каждого
желания воевать. Но его  мнение  никого  не  интересовало...  Поздно  было
суетиться,  уходить  в  отставку,  бежать  было  некуда,  и  он  не   стал
волноваться из-за того, чего не мог  переменить  -  и  это  было  неплохо,
поскольку война была долгой, жестокой и погубила миллионы людей.
     - Дедушка Лазарус, а чем вы занимались во время войны?
     - Я-то? Продавал облигации займа, выступал с четырехминутными речами,
служил сразу в призывной и продовольственной комиссиях, приложил руки не к
одному важному делу... пока президент не вызвал меня в Вашингтон, а о  чем
говорил, велел помалкивать, да ты и не поверишь, если расскажу тебе. Новее
это сейчас ни при чем, я же говорю о Дэвиде.
     О, это был подлинный  герой.  Отвага  его  была  всем  известна,  ему
пожаловали украшение, о котором речь сейчас и пойдет.
     Дэйв поставил своей целью - или, может быть, лишь надеялся, - уйти  в
отставку в чине лейтенанта, поскольку на летающих лодках командиров  более
старших было совсем немного. Но война сделала его  лейтенантом  и  наконец
капитаном - с четырьмя золотыми  полосками  -  без  специальной  комиссии,
экзаменов, ни дня не  прокомандовав  кораблем.  Война  быстро  расходовала
офицеров, и оставшиеся в живых немедленно получали повышение - если  ничем
себя не пятнали.
     Дэйв был чист как ангел. Часть войны он провел, совершая  полеты  над
прибрежными водами, - в боевых вылетах, по  определению  тех  лет,  однако
едва ли подвергаясь большей опасности, чем во время тренировочных  полетов
в мирное время. Совершал поездки, вербуя в летчики  торговцев  и  клерков.
Однажды он был послан в зону  боевых  действий  и  заработал  свою  медаль
именно там. Я не знаю подробностей, однако героизм зачастую заключается  в
том, чтобы не теряя головы выполнить свое дело, вместо того чтобы бежать и
получить пулю в спину.  Такие  люди  одерживают  куда  больше  побед,  чем
отчаянные герои, ибо тот, кто ищет славы, порой  в  награду  за  храбрость
получает и смерть.
     Но, чтобы стать официальным героем, требуется удача.  Мало  выполнить
под огнем служебные обязанности, необходимо, чтобы свидетелем подвига было
начальство - и по возможности высокопоставленное. Удача улыбнулась  Дэйву,
и он заработал медаль.
     Конец войны он встретил в столице  своей  страны,  в  аэронавтическом
бюро флота, занимаясь разработкой патрульных аэропланов. Тут, наверное, от
него было даже больше толку, чем в бою: едва ли кто-нибудь лучше него знал
эти  многомоторные  самолеты,  и  должность   позволяла   ему   исправлять
абсолютную чушь и вводить известные улучшения. В общем, войну он закончил,
перебирая бумаги у себя на письменном столе и ночуя в своей постели.
     Тут война и закончилась.
     Оглядевшись, Дэйв обнаружил две перспективы. Во флоте числились сотни
капитанов, которые три года назад были лейтенантами - подобно ему  самому.
Мир наступил на  вечные  времена  -  так  всегда  утверждают  политики,  и
дальнейшее повышение ожидало немногих. А именно - не его, поскольку он  не
принадлежал к числу старших по возрасту, не одолел традиционной  служебной
лестницы, не имел необходимых служебных и личных связей.
     Но за плечами было почти двадцать лет службы,  и  вскоре  он  получил
право уйти в отставку  с  сохранением  половины  оклада.  Или  можно  было
продолжать службу - и выйти в отставку, так и не став адмиралом.
     Торопиться не следовало: до полной двадцатилетней выслуги  оставалось
еще год или два.
     Но он ушел в отставку немедленно - по инвалидности.  Диагноз  включал
слово "психоз" - этакий намек, что он свихнулся на своей работе.
     Айра, я не  знаю,  как  это  понять.  Из  всех,  кого  я  знаю,  Дэйв
производил впечатление самого нормального человека. Но я там не был, когда
он уходил в отставку, а "психическое состояние" значилось вторым  в  числе
причин, по которым  тогда  оставляли  флот  офицеры.  Как  сказать?  Можно
свихнуться  и  быть  морским  офицером...  писателем,  школьным  учителем,
проповедником - назови еще дюжину достопочтенных занятий - и  никто  этого
не замечает. И  пока  Дэйв  ходил  на  службу,  подписывал  подготовленные
клерком бумажки и не лез с разговорами к  начальству,  этого  никто  и  не
замечал. Помню одного  морехода  -  у  него  была  превосходная  коллекция
дамских подвязок: он частенько запирался в своем  должностном  кабинете  и
разглядывал  их...  другой  точно  так  же  перебирал  коллекцию  бумажных
наклеек, использовавшихся на почте. Кто из них свихнулся: первый,  второй?
Или оба? Или никто?
     Впрочем, отставка Дэйва свидетельствует о том, что он прекрасно  знал
законы своего времени. Уйдя в отставку после двадцати лет, он  получал  бы
половину  оклада,  минус  налоги,  на  которые  уходила  ощутимая   сумма.
Инвалидность же обеспечивала ему три четверти заработка, к тому же  пенсия
не облагалась налогом.
     Не знаю, просто не  знаю.  Но  вся  эта  история  прекрасным  образом
характеризует талант Дэйва, всегда добивавшегося максимального  результата
минимальными усилиями. Хорошо, будем считать,  что  он  свихнулся,  но  на
какой-то особый манер.
     Отставка его была вызвана не одной причиной. Он  правильно  рассудил,
что не имеет шансов стать адмиралом - однако, уходя в отставку, можно было
получить звание почетного адмирала - так первым  из  своих  одноклассников
Дэйв сделался адмиралом, хотя никогда не командовал не то  что  флотом,  а
даже кораблем. Более того, он стал одним  из  самых  молодых  адмиралов  в
истории,  по  возрасту.  Я  думаю,  что  деревенский  мальчишка,   который
ненавидел пахать поле на муле, был доволен.
     В душе-то он ведь так и остался деревенским мальчишкой. Для ветеранов
той войны была учреждена еще одна льгота, предназначенная для тех, кто  не
доучился, уйдя на войну: им оплачивали обучение - столько месяцев, сколько
они провели в армии или на флоте. Предназначалась такая льгота  для  людей
молодых, но ничто не мешало воспользоваться ею  и  человеку,  завершившему
карьеру на флоте. Пенсия в  три  четверти  оклада  свободная  от  налогов,
субсидия на обучение, тоже не облагаемая ими...  словом,  женатый  ветеран
пошел учиться, получая теперь лишь чуть меньше, чем на  службе.  На  самом
деле выходило даже побольше - ведь уже не нужно  было  тратить  деньги  на
дорогие  мундиры   и   поддержание   общественного   положения.   Он   мог
бездельничать, читать книги, одеваться, как пожелает, и  не  заботиться  о
своем облике. Иногда он вставал поздно и говорил, что в  покер  играют,  в
основном, оптимисты, а не математики. А потом  поздно  ложился  спать.  Но
никогда, никогда не вставал спозаранку.
     Как и не летал больше на аэропланах. Дэйв  никогда  не  доверял  этим
летающим машинам - что бы ни случилось, они находились чересчур высоко над
землей. Для него аэроплан всегда был только средством избежать худшего, и,
использовав это средство, Дэйв навсегда забыл  про  самолеты  -  как  и  о
фехтовальной рапире - и никогда не жалел об этом, как и о фехтовании.
     Вскоре он  получил  новый  диплом  бакалавра  агрономических  наук  и
сделался ученым фермером.
     Сей сертификат, учитывая предпочтение,  отдававшееся  ветеранам,  мог
обеспечить ему место на гражданской службе, давал возможность учить  людей
сельскому делу. Но вместо этого он  снял  с  банковского  счета  некоторую
сумму, скопившуюся, пока Дэйв бездельничал в школе, и вернулся в те  самые
горы, которые оставил четверть столетия назад, - чтобы  купить  ферму.  То
есть  внес  плату  вместе  с  залогом  -  конечно  же,  не  без  очередной
правительственной субсидии.
     И стал работать на ферме? Не будь простаком - более Дэйв  не  вынимал
рук из карманов. Наемные работники растили урожай, он же занимался  другим
делом.
     Для завершения  своего  великого  плана  Дэйв  предпринял  шаг  столь
невероятный, что я должен просить  тебя,  Айра,  принять  мой  рассказ  на
веру... поскольку нельзя надеяться, что рационально  рассуждающий  человек
может понять это.
     В те времена в период между двумя войнами на  Земле  проживало  более
двух миллиардов людей - и по крайней мере половина из них голодала. Тем не
менее - тут я и прошу тебя поверить, как  очевидцу  мне  незачем  лгать  -
невзирая на недостаток продуктов  питания,  который  кое-где  и  время  от
времени становился менее острым... невзирая на все эти жуткие нехватки,  в
стране  Дэвида  правительство  платило  фермерам  за  то,  чтобы  они   не
выращивали пищу.
     Не качай головой.  Пути  Господни  и  правительства  неисповедимы,  и
никому из смертных не дано постичь их. Никогда не думай,  что  ты  и  есть
правительство; когда придешь домой, поразмышляй  над  этим;  спроси  себя,
знаешь ли ты, что и зачем  делаешь  -  а  когда  придешь  ко  мне  завтра,
расскажешь, до чего додумался.
     Возможно, Дэвид так никогда и не вырастил урожая.  На  следующий  год
его земля осталась под паром, а он получил за это внушительную сумму,  что
устраивало его в высшей степени. Дэвид любил эти горы и  всегда  стремился
домой, ведь покинул он их только затем,  чтобы  избежать  тяжелого  труда.
Теперь же ему платили за то, что он не работал... это было весьма  кстати,
поскольку он полагал, что  пыль,  поднятая  при  вспашке,  портит  красоту
здешних мест.
     Правительственной субсидии хватало, чтобы  возвращать  залог,  пенсия
составляла приличную  сумму,  и  он  нашел  человека,  который  согласился
обслуживать ферму - не выращивать на ней урожай, а кормить  цыплят,  доить
одну-двух коров, возделывать огород и небольшой сад,  чинить  заборы...  а
жена работника тем временем помогала по хозяйству жене Дэвида. А для  себя
Дэвид приобрел гамак.
     Бывший офицер не был суровым  хозяином.  Он  подозревал,  что  коровы
жаждут просыпаться в пять утра не более, чем он сам, и решил завести новый
распорядок.
     Оказалось, что коровы вовсе  не  настаивают  на  раннем  пробуждении.
Просто их следовало доить дважды в день - так уж устроены эти животные.  И
им было безразлично, в пять или девять утра проводится первая дойка - если
только про нее не забыли.
     Однако выдержать характер не удалось: наемный работник Дэвида не  мог
избавиться от своей беспокойной привычки - склонности к работе.  Для  него
новое время дойки было сродни греху. Тогда Дэвид предоставил  ему  свободу
действий, и работник вместе с коровами возвратились к своим привычкам.
     Что же касается Дэйва,  то  он  повесил  гамак  между  двумя  густыми
деревьями и поставил возле него столик с охлажденным питьем. Вставал он по
утрам, когда проснется - в девять или в десять - завтракал и медленно брел
к гамаку - передохнуть перед ленчем. Труд его ограничивался снятием  денег
с текущего счета и подведением баланса в расходной книге жены. Он перестал
носить ботинки.
     Теперь он не читал газет и не  слушал  радио,  полагая,  что  его  не
забудут известить, если начнется новая война... И таковая разразилась  как
раз тогда, когда он только что начал вести подобный образ жизни. Однако  в
отставных адмиралах флот не нуждался. Дэйв не  обратил  на  войну  особого
внимания - не хотелось расстраиваться. Вместо этого он прочел все книги  о
древней Греции,  которые  нашел  в  библиотеке  штата  или  купил.  Чтение
успокаивало, приносило желание знать все больше и больше.
     Каждый год в День флота он надевал  парадную  адмиральскую  форму  со
всеми медалями - начиная от золотой, полученной в училище, и  кончая  той,
что ему дали за храбрость в бою, той,  что  сделала  его  адмиралом,  -  и
работник отвозил его в центр графства,  где  Дэйв  выступал  на  заседании
торговой палаты с речью на патриотическую тему. Айра, я не знаю, зачем  он
это делал. Быть может, он считал, что положение обязывает, или же  у  него
просто такое было чувство юмора.  Но  его  приглашали  каждый  год,  и  он
никогда не отказывался. Соседи гордились им - в нем воплощалось Все,  Чего
Способен Достичь Наш Парень, - такой же, как все, живущий, как  остальные.
Его успех делал честь всем соседям. Им нравилось, что  он  остался  таким,
каким был - свой в доску - и если кто-то и замечал, что  Дэвид  ничего  не
делает, то не обращал внимания.
     Я только поверхностно  ознакомил  тебя,  Айра,  с  карьерой  Дэйва  -
незачем вдаваться в подробности. Я не упомянул про автопилот,  который  он
изобрел и разработал, когда перешел на соответствующую должность;  о  том,
как он кардинально перестроил работу  экипажа  на  борту  летающей  лодки,
придумав, как меньшими усилиями добиться наилучшего результ