сла до трехметровой высоты. Клинок и портупея  висели  на  крючках;  я
сняла и опустила их, после чего опустили меня. Пока я  прилаживала  оружие
на своем муже, он стоял вытянувшись, затем  опустился  на  одно  колено  и
поцеловал мне руку.
     Мой муж несомненный безумец, но мне  нравится  его  безумие.  У  меня
навернулись слезы на глаза - с Дити такое случается  нечасто,  но  с  Деей
Торис, кажется, бывает, после того как Джон Картер сделал ее своей.
     Папа и тетя Хильда посмотрели на все это и немедленно проделали то же
самое - не исключая и слезы в глазах тети Хильды (я видела!),  после  того
как она застегнула на папе портупею, а он преклонил колено и припал  к  ее
руке.
     Зебадия вынул клинок из ножен, проверил  его  балансировку,  осмотрел
лезвие.
     -  Ручная  работа,  центр  тяжести  вблизи  рукоятки.  Дити,   твоему
прапрадеду эта вещь, должно быть, недешево обошлась. Славное оружие.
     - Вряд ли он знал, сколько оно стоит. Это была награда.
     -  Уверен,  что  заслуженная.  -  Зебадия  отступил  назад  и  сделал
несколько выпадов - стремительный, как нападающий кот.
     - Видел? - тихо спросила я папу.
     - Владеет саблей, - спокойно ответил папа. - И мечом.
     - Зебби! - воскликнула Хильда. - Ты никогда не рассказывал  мне,  что
учился в Гейдельберге.
     - Ты никогда не  интересовалась,  Шельма.  В  окрестностях  "Красного
Вола" меня называли "грозой Неккара".
     - Где же твои шрамы?
     - У меня их нет и не было, дорогая. Я проторчал там целый лишний год,
надеясь получить хотя бы один. Но от моего клинка никому не было спасения.
Страшно вспомнить, сколько немецких физиономий я порубил в капусту.
     - Так это там ты получил свою докторскую степень, Зебадия?
     Мой муж ухмыльнулся и сел, все еще опоясанный клинком.
     - Нет, не там.
     - В Массачусетсском технологическом? - спросил папа.
     - Нет, что ты! Папа, не надо об этом особенно  распространяться...  Я
задался целью доказать,  что  можно  получить  ученую  степень  в  крупном
университете, абсолютно ничего не зная и ничем не поспособствовав приросту
человеческого знания.
     - Я думал, у тебя степень по аэрокосмическому конструированию, -  без
выражения сказал папа.
     - Соответствующие курсы я прослушал, это правда. Но степеней  у  меня
две - бакалавра гуманитарных наук... ну, это я по  нахалке...  и  доктора,
причем полученная в старом, престижном университете - Д.Ф. по педагогике.
     - Зебадия! Как ты мог! (Я была шокирована.)
     - Да вот так. Чтобы продемонстрировать,  что  степени  сами  по  себе
ничего не стоят. Часто они  служат  почетными  украшениями  для  настоящих
исследователей, эрудитов или педагогов. Но  гораздо  чаще  это  маски  для
болванов.
     - Не стану спорить, - согласился папа.  -  Докторский  диплом  -  это
просто  цеховое  удостоверение,   дающее   право   занимать   определенные
должности. Он, безусловно, не говорит, что его предъявитель учен или мудр.
     - Именно так, сэр. Мне это объяснил  мой  дед,  Закария,  тот  самый,
из-за которого у нас в роду у всех мужчин имена начинаются на  букву  "з".
Дити, он оказал на меня такое сильное влияние, что я должен рассказать про
него поподробнее, тогда станет понятно, зачем  я  получал  эту  никому  не
нужную степень.
     - Дити, он опять дурит нам голову, - сказала Хильда.
     - Цыц, женщина! Уйди в монастырь.
     - Ты мне зять, я тебе не подчиняюсь. В монастырь  если  и  пойду,  то
только в мужской.
     Я помалкивала. Байки моего мужа доставляют  мне  удовольствие.  (Если
это действительно байки.)
     - Дедушка Зак был  несносный  ворчливый  старикашка.  Он  не  выносил
правительство,  терпеть   не   мог   юристов,   ненавидел   проповедников,
автомобили, школы и телефон, презирал почти всех  редакторов,  почти  всех
писателей, почти всех профессоров и вообще почти все на  свете.  Но  щедро
давал на чай официанткам и швейцарам и всегда обходил на  дороге  букашку,
чтобы на нее не наступить.
     У дедушки было три докторские степени: по биохимии, по медицине и  по
юриспруденции, и всякого, кто  не  умеет  читать  по-латыни,  по-гречески,
по-древнееврейски, по-французски и по-немецки, он считал неграмотным.
     - Зебби, а ты что, читаешь на всех этих языках?
     - К счастью для меня, дедушка не успел задать мне  этот  вопрос,  так
как его хватил удар при заполнении налоговой декларации.  Древнееврейского
я не знаю. Я читаю по-латыни, кое-как разбираю греческий, говорю  и  читаю
по-французски, читаю по-немецки техническую литературу и понимаю  немецкую
речь, но не на всех диалектах, ругаюсь по-русски - это очень полезно! -  и
объясняюсь на ломаном испанском, почерпнутом в питейных  заведениях  и  из
горизонтальных словарей.
     Дедушка счел бы меня полуграмотным, потому  что  ни  одного  из  этих
языков я по-настоящему не знаю, а по-английски временами употребляю  такие
выражения, которые привели бы  его  в  ярость.  Он  зарабатывал  на  жизнь
судебной медициной,  медицинской  юриспруденцией,  выступал  экспертом  по
токсикологии,   патологоанатомии   и   травматологии,    задирал    судей,
терроризировал адвокатов, студентов-медиков и  студентов-юристов.  Однажды
он вышвырнул из своего  кабинета  налогового  инспектора  и  велел  ему  в
следующий раз явиться с ордером на  обыск,  подробно  объяснив  при  этом,
какие на этот  счет  существуют  конституционные  ограничения.  Подоходный
налог,  прямые  первичные  выборы  и  Семнадцатую  поправку   [семнадцатая
поправка к Конституции США, принятая в 1913 г., изменила  порядок  выборов
членов Сената: они стали избираться не законодательными собраниями штатов,
а всеобщим голосованием] он считал проявлением упадка республики.
     -  А  как  он  относился  к  Девятнадцатой  поправке?  [Девятнадцатая
поправка к Конституции США, принятая в 1920 г., предоставила избирательное
право гражданам независимо от пола.]
     - Хильда, избирательное право для  женщин  дедушка  Зак  поддерживал.
Помню его слова: если женщины такие идиотки, что хотят  взвалить  на  себя
бремя ответственности, то надо им это позволить - все равно больше  вреда,
чем мужчины, они стране не принесут. Лозунг "право голоса женщинам" его не
раздражал, его раздражали девять тысяч других вещей. Он  жил  в  состоянии
медленного кипения и в любой момент мог закипеть ключом.
     У него было одно-единственное хобби: он коллекционировал  гравюры  на
стали.
     - Гравюры на стали? - переспросила я.
     - Портреты покойных президентов,  моя  принцесса.  Особенно  портреты
Мак-Кинли, Кливленда и Мэдисона - но он  не  гнушался  и  Вашингтоном  [на
американских долларах печатаются гравюры с изображениями президентов США].
У него было чувство  момента,  которое  так  необходимо  коллекционеру.  В
"черный четверг" 1929 года у него не оказалось на руках ни  единой  акции:
он все распродал в самый последний момент. К 1933  году  все  его  деньги,
кроме разве мелочи на текущие расходы, оказались в  Цюрихе  в  швейцарской
валюте.
     Вскоре гражданам США было запрещено иметь в собственности золото даже
за  границей.  Дедушка  Зак  перебрался  в  Канаду,   подал   прошение   о
предоставлении ему швейцарского гражданства, получил его и с тех  пор  жил
попеременно  то  в  Европе,  то  в  Америке,  неуязвимый  для  инфляции  и
конфискационных  законов,  которые  в   конце   концов   привели   нас   к
необходимости создать нью-доллар, отхватив у старого доллара три нуля.
     Так что умер он богатым, в изумительном месте - Локарно: мальчишкой я
провел там у него два лета. Его завещание  было  сделано  в  Швейцарии,  и
американская налоговая служба не могла наложить на него лапу.
     Условия завещания были известны наследникам задолго  до  его  смерти,
иначе меня не назвали бы Зебадией. Потомки  женского  пола  получали  свою
долю без всяких оговорок, но от  наследников  мужского  пола  требовалось,
чтобы их имена начинались с буквы "з". Впрочем, даже при выполнении  этого
требования никто все равно не  получал  ни  единого  швейцарского  франка:
имелось еще одно условие. О дочерях Закария считал нужным позаботиться, но
сыновья и внуки должны были лезть из кожи вон и добывать деньги сами,  без
какой-либо  родительской  помощи,  пока  не  заработают,  не  накопят,  не
раздобудут каким хочешь способом  -  лишь  бы  законным  -  сумму,  равную
причитающейся им доле завещанного  капитала.  Только  тогда  они  получали
право вступить во владение этой долей.
     - Это сексизм, -  сказала  тетя  Хильда.  -  Неприкрытый,  бесстыдный
сексизм. Любая феминистка на таких условиях начихала бы  на  его  паршивые
деньги.
     - А ты как, Шельма? Отказалась бы от наследства?
     - Я?! Зебби, милый, ты  что?  Я  бы  заграбастала  его  не  медля  ни
секунды. Я за права женщин, но я не  фанатичка.  Шельме  нужно,  чтобы  ее
холили и нежили, на то и мужчины, это их естественное предназначение.
     - Папочка, помочь тебе ее приструнить?
     - Нет, сын. Мне нравится холить и нежить Хильду. Кстати, я что-то  не
заметил, чтобы ты обижал мою дочь.
     - Я не решился бы:  она  беспощадно  применяет  каратэ.  Ты  сам  мне
говорил.
     (Я действительно владею каратэ, папа заставил меня научиться  драться
по-крутому. Но не драться же мне с Зебадией! Если когда-нибудь мы с мужем,
не приведи Бог, разойдемся во мнениях, я поступлю  иначе:  надую  губки  и
разревусь.)
     - Когда я кончил школу, мой отец имел  со  мной  серьезный  разговор.
"Зеб, - сказал он, - пора начинать. Если хочешь, я  оплачу  твою  учебу  в
любом университете, где  пожелаешь.  А  хочешь,  возьми  свои  сбережения,
действуй на свой страх  и  риск  и  попытайся  скопить  достаточно,  чтобы
претендовать  на  свою  долю  дедушкиного  наследства.  Решай  сам,  я  не
собираюсь тебе ничего навязывать".
     Ну, тут я задумался. Младшему брату отца было уже за сорок, а он  все
еще не заработал себе право на наследство. Такое уж было завещание: изволь
разбогатеть самостоятельно, тогда сразу станешь вдвое богаче. Но теперь не
дедушкины времена: попробуй тут разбогатеть, если в  этой  стране  большая
часть населения живет за счет налогов, которые платит меньшая часть.
     Пойти учиться в Принстон или  в  Массачусетсский  технологический  на
папины деньги? Или пуститься делать деньги, не  имея  за  плечами  ничего,
кроме школы? Но я же в школе ничему не научился,  я  специализировался  на
девочках.
     Так что я  стал  думать  и  думал  очень  долго.  Секунд  десять.  На
следующее утро я тронулся в путь с чемоданом  и  с  какими-то  грошами  за
душой.
     Обосновался я в одном университете, потому что там имелись две  вещи:
отделение  вневойсковой  подготовки  офицеров  резерва,  где  можно   было
получить аэрокосмическую специальность хотя бы частично за государственный
счет, и факультет физвоспитания, где меня готовы были муштровать  даром  -
за шрамы и ушибы, ну и за то, чтоб выкладывался на матчах и соревнованиях.
Я на все это согласился.
     - В чем ты выступал? - поинтересовался мой отец.
     - Футбол, баскетбол и легкая атлетика. Они  бы  на  меня  навесили  и
другие виды, если бы сумели придумать как.
     - Я думал, ты назовешь фехтование.
     - Нет, это другая история. Денег все равно не хватало, и я нанялся  в
столовую официантом. Жратва была такая дрянная, что  тараканы  повымирали.
Но зато я мог оплачивать обучение. А еще я давал уроки математики. Так я и
начал зарабатывать себе право на наследство.
     - Неужели уроками математики  можно  хоть  что-нибудь  заработать?  -
усомнилась я. - Я пробовала, пока мама была жива. За  час  платили  просто
крохи.
     - Я  преподавал  не  ту  математику,  принцесса.  Растолковывал  юным
обеспеченным оптимистам, что такое покер и как в него  выигрывать.  А  еще
лучше - в кости: кости, в отличие от  покера,  подчиняются  математическим
законам, над которыми безнаказанно  не  посмеешься.  Как  говорил  дедушка
Закария: "Тот, кто ставит на людскую жадность и нечестность,  внакладе  не
останется". Жадных игроков поразительно много, бесчестных и того больше...
и, как правило, они плохо представляют себе, какие у кого  шансы  в  игре,
как эти шансы меняются в зависимости от числа играющих, от того,  кто  где
сидит, и как подсчитывать вероятности.
     Кстати, именно с тех пор я  не  пью,  дорогая,  кроме  как  по  особо
торжественным случаям. За игру нельзя садиться ни пьяным, ни  усталым,  по
крайней мере если собираешься выиграть. Папочка, тени становятся длиннее -
по-моему, никому уже не интересно, как я получил свою пустопорожнюю ученую
степень.
     - Интересно, интересно! - запротестовала я.
     - Мне тоже! - подхватила тетя Хильда.
     - Сын, ты в меньшинстве.
     - О'кей. Окончив курс, я два года провел  на  действительной  службе.
Летчики еще большие оптимисты, чем студенты -  к  тому  же  у  них  больше
денег. Заодно я еще поднабрался математики и всяких технических  наук.  Не
успел уйти в запас, как был призван снова - на Спазматическую  войну.  Ну,
там со мной ничего не случилось, остался целее, чем многие гражданские.  К
моменту моего призыва боевые действия  в  основном-то  уже  кончились.  Но
прослужил лишний год. А значит,  стал  ветераном  со  всеми  полагающимися
льготами. Я отправился  в  Нью-Йорк  и  поступил  в  аспирантуру.  В  одно
педагогическое заведение. Поначалу не очень  всерьез:  со  льготами  легко
было поступить, я и поступил, аспирантское житье необременительно, и можно
было  всецело  отдаться  накоплению  денег,  чтобы   получить   право   на
наследство.
     Я знал, что в педагогических колледжах самые глупые  студенты,  самые
тупые профессора и самые дурацкие курсы. Я записался на вечерние лекции  и
еще на утренние, восьмичасовые, на  которые  никто  не  ходил:  при  таком
расписании у меня оставалась куча времени, чтобы  выяснить,  как  работает
биржа. Я и выяснил, прежде чем рискнуть хотя бы десятью центами.
     Ну, потом  оказалось,  что  просто  так  пользоваться  преимуществами
аспирантской жизни не удастся,  надо  еще  диссертацию  написать.  К  тому
времени колледж мне уже осточертел: это был какой-то торт из одного  безе,
без всякой начинки. Я держался, потому что хорошо научился сдавать  курсы,
где  все  ответы  -  дело  субъективного  мнения,  и  не  чьего-нибудь,  а
исключительно профессорского. И вечерние  поточные  курсы  скидывать  тоже
научился: покупаешь у кого-нибудь конспекты лекций. Прочитываешь все,  что
профессор когда-либо опубликовал. Прогуливаешь не каждую лекцию,  а  через
раз. Если уж решил пойти,  то  приходишь  рано,  садишься  в  первом  ряду
посредине и не спускаешь с профа глаз: тогда он точно встретится  с  тобой
взглядом каждый раз, как посмотрит в твою сторону. Задаешь ему  тот  самый
единственный вопрос, на который он в состоянии ответить, - ты уже  знаешь,
что это за вопрос, ты ведь изучил его публикации - и при  этом  непременно
называешь себя. К счастью, "Зебадия Картер" имя запоминающееся.  Так  вот,
милые мои: у меня были отличные оценки за все курсы,  за  все  семинары  -
потому что я изучал не педагогику: я изучал преподавателей педагогики.
     Но ведь надо же еще было слепить этот пресловутый "оригинальный вклад
в  человеческое  знание",  без  которого  невозможно  получить  докторскую
степень по большинству так называемых дисциплин... а по которым можно  без
диссертации, к тем и не подступишься, там надо вкалывать.
     Прежде  чем  выбрать  себе  тему,   я   внимательно   изучил   состав
квалификационной комиссии. Я не только прочитал все,  что  каждый  из  них
написал, но и не пожалел денег: накупил  их  книг,  обзавелся  копиями  их
старых публикаций.
     Дея Торис, - мой муж торжественно положил мне руки на плечи, - сейчас
я скажу тебе, как называлась моя диссертация. Можешь развестись со мной на
твоих условиях.
     - Зебадия, перестань!
     -  Тогда  ухватись  за  что-нибудь   покрепче.   "Некоторые   вопросы
оптимизации инфраструктуры  учебных  заведений  начального  образования  в
аспекте взаимодействия административного и  преподавательского  состава  с
преимущественным вниманием к требованиям динамики групп".
     - Зебби! Что это означает?
     - Ничего не означает, Хильда.
     - Зеб, не дразни женщин. Такое название не утвердил бы ни один ученый
совет.
     - Джейк, ты, как  я  погляжу,  никогда  не  учился  в  педагогическом
колледже.
     -  Ну,  не  учился...  На  университетском   уровне   педагогического
образования от профессора не требуется. Но ведь...
     - Никаких "но", папочка. У  меня  сохранился  экземпляр  диссертации,
можешь   удостовериться   в   его   подлинности.    Сочинение    абсолютно
бессодержательное, но какой литературный шедевр! В  том  смысле,  в  каком
удачная  подделка  "старого  мастера"  сама  по  себе   уже   произведение
искусства. Немыслимое количество зубодробительных терминов. Средняя  длина
предложения - восемьдесят одно слово. Средняя длина слова, если не считать
предлоги и артикли,  -  шестнадцать  букв,  чуть  меньше  четырех  слогов.
Библиография длиннее самой диссертации  и  содержит  названия  трех  работ
каждого члена комиссии и четырех работ председателя, а в тексте эти работы
цитируются - причем без упоминания тех проблем, по которым члены комиссии,
по моим сведениям, придерживались неодинаковых (хотя одинаково  идиотских)
мнений.
     Но  самая  замечательная  моя  находка  была  вот  какая:  я  добился
разрешения провести полевые исследования в Европе. Так что половина  цитат
у меня была на иностранных языках, от финского  до  хорватского  -  а  что
снабжалось  переводом,  то  было  аккуратно  подобрано  так,  чтобы  члены
комиссии читали и радовались: в  полном  соответствии  с  их  собственными
предрассудками.  Правда,  над  цитатами  пришлось  поработать,   но   дело
облегчилось  тем,  что  цитируемых  работ  в  университетской   библиотеке
заведомо не было, а если бы и были,  то  члены  комиссии,  несомненно,  не
стали бы проверять. У большинства из них с языками было  неважно,  даже  с
легкими, вроде французского, немецкого или испанского.
     Никаких полевых исследований я,  конечно,  не  проводил,  мне  просто
нужно было покататься по Европе со студенческой  скидкой  на  билеты  и  с
правом ночевать в студенческих общежитиях - в общем, по дешевке. А  заодно
наведаться к опекунам дедушкиного фонда.
     Там  меня  ждали  приятные  новости:  фонд  состоял  в  основном   из
государственных облигаций, курс их на тот момент падал, хотя доходы по ним
росли. В общем, я был уже близок  к  цели.  Я  привез  с  собой  все  свои
сбережения, поклялся в присутствии нотариуса, что все эти деньги  мои,  не
взятые взаймы, не полученные от отца - и оставил их на счету в Цюрихе  под
контролем опекунов. И еще сообщил им про свою коллекцию марок и монет.
     Хорошие марки и монеты никогда не падают в цене, только  поднимаются.
У меня были исключительно корректурные оттиски,  конверты  первого  дня  и
кляйнбогены [кляйнбоген - ненарушенный лист марок вместе с полями; конверт
первого дня - конверт, имеющий на себе изображение, марку той же  тематики
и погашенный штемпелем с тем  же  изображением  и  датой  выпуска  данного
конверта из печати], все в  идеальном  состоянии  -  я  захватил  с  собой
нотариально  заверенный  каталог  и  заключение   эксперта   о   стоимости
коллекции. Опекуны получили от меня клятвенное заверение в  том,  что  все
собранное до моего отъезда  из  дома  приобретено  на  лично  заработанные
деньги - а это так и было, не зря же я косил газоны и все такое прочее,  -
и обещали сохранить за мной мою часть фонда по курсу того момента  или  по
более низкому, если падение будет продолжаться, с тем что по возвращении в
Штаты я продаю коллекцию и незамедлительно высылаю чек в Цюрих.
     Я согласился. Один  из  опекунов  пригласил  меня  пообедать  с  ним,
попытался меня напоить и предложил мне десять  про