тот же миг дом
вздрогнул весь, от крыши до основания, навстречу девочке рухнул косяк, и на
пороге появилась жуткая фигура, с черным дымящимся посохом в руке - тем самым,
что она видела пронзившим грудь дяди.

    Левый рукав человека постоянно и неприятно вспучивался, словно там билось,
пытаясь вырваться из сетей на свободу, какое-то существо.

    Девочка узнала его сразу.

    Враг. Тот самый, от которого они так долго скрывались и который в конце
концов все-таки настиг их.

    Девочка оцепенела, замерла на месте, что было сил прижимая к груди свою
тряпичную куклу. Мелькнула мысль, что кукле, наверное, тоже страшно - взрослые
говорят неправду, когда утверждают, будто игрушки совсем-совсем неживые.

    Наперерез врагу метнулась мама, руки вскинуты над головой, словно она
собралась рубить дрова невидимым топором.

    - Не-е-е-е-е-т!!! - от ее крика, казалось, сейчас рухнет крыша.

    - Где он? - рявкнул в ответ враг. - Где твой сын?!

    Сын? Разве у нее был еще и братишка? - мимоходом удивилась девочка. Она
никогда ни о чем подобном и слыхом не слыхивала.

    Мама ничего не ответила. Просто слепо ринулась прямо на врага. Девочку
окатила волна сухого палящего жара, вокруг мамы заклубилось голубое пламя,
она начала произносить какие-то слова - дом заходил ходуном от высвобождаемой
Силы.

    Девочка скорчилась в уголке, не выпуская куклы.

    Враг не отступил, он взмахнул посохом - и голубое пламя столкнулось с
черными тучами, рванувшимися из-под его внезапно взметнувшегося к самому
потолку развевающегося плаща.

    Мама пошатнулась, но устояла. Слова заклятья одно за другим срывались с ее
губ, и голубое пламя мало-помалу начало складываться в гротескные контуры
какого-то сказочного зверя.

    "Держись!" - услыхала девочка. Так и есть - на подмогу подоспел дедушка.

    Враг отступил на шаг. По его лицу внезапно потекла темная кровь - но тьма
все сгущалась и сгущалась, голубые клинки вязли и тонули в топкой черноте,
словно неосторожный путник в зыбучих песках.

    Краем глаза девочка увидела дедушку - его седые волосы развевались, словно
под сильным ветром. Что он сделал - девочка в первый миг не поняла, но весь
правый бок врага словно бы взорвался изнутри, полетели обрывки одежды, кровь
брызнула на пол; враг коротко застонал и отступил еще на шаг.

    Ну, давайте, скорее, скорее, сейчас, вот сейчас!..

    Враг глухо зарычал, черный посох описал дугу, круша голубые копья,
направленные ему в сердце; одним движением он очутился рядом с мамой; правая
рука его бессильно висела, однако - круша и ломая сотканные из голубого огня
щиты, острие черного посоха ударило маме в грудь и окровавленный наконечник
высунулся у нее из спины.

    Девочка не закричала, она не в силах была даже мигнуть. Она видела, как
мама медленно падает набок, а окровавленный враг уже поворачивается к дедушке,
черное копье отшибает в сторону поднявшийся для защиты огненный меч, и тяжелое
навершие посоха ударяет дедушку в висок.

    Передняя дверь наконец рухнула, в комнате неслышно возникла серая тень.

    - Вы ранены, мастер? - услыхала девочка странный шипящий голос.

    - Да, - едва слышно отозвался враг. Он едва стоял, опираясь на посох.
Голова его, казалось, с трудом держится на плечах.

    - Мастер! - теперь девочка смогла рассмотреть нового пришельца. Серая
кожа, острые клыки, торчащие из-под верхней губы, красные глаза. Без сомнения,
вампир.

    - Я в порядке, - враг поднял наконец глаза, и девочка невольно встретилась
с ним взглядом.

    Ее словно окунули в ледяную воду. Такая ненависть была в этом взгляде,
такая жажда крови. У нее не хватало слов описать все то, что она ощутила в то
мгновение.

    - Девчонка! - вдруг услыхала она. Враг выронил посох, схватившись за
голову здоровой рукой. - Девчонка! Не парень, не парень!

    Не выразить и не описать словами прозвучавшее в его голосе разочарование.
Словно приговоренному к смерти прочли на эшафоте помилование, а миг спустя
объявили, что это не более чем княжеская шутка. То есть это даже было не 
разочарование, а именно смертный приговор - всему, всему, всему.

    Девочка ощутила, как тряпичная кукла у нее на груди ожила и попыталась
как можно теснее прижаться к хозяйке.

    - Смотрите, мастер, - вдруг сказал вампир, указывая на ожившую куколку.

    Враг не ответил, неотрывно смотря на девочку, и ее начинало трясти все
сильнее. Она знала, что такое смерть, и отчего-то сейчас очень-очень
захотелось убежать именно туда, где ее не достанет уже никто и никогда. И где
она встретит маму с дедушкой.

    - Да, - внезапно выдохнул враг. И шагнул вперед.

    - Вы думаете, она сгодится, мастер? - обеспокоенно спросил вампир.

    Враг вновь ничего не ответил. Склонился над дрожащей девочкой, размахнулся
и со всей силы влепил ей звонкую пощечину, от которой она кубарем покатилась
по полу.

    - Посмотри вокруг, червяк, - услыхала она глумливый голос врага, в котором
не слышалось и следа боли. - Я сделал это с твоей матерью и дедом. Могу сделать
и с тобой. И сделаю, если ты еще раз окажешься у меня на пути. Твое счастье,
мне нужен был мальчишка, так что живи, тварь. И помни мои слова!..

    Он шагнул к ней, ударил вторично. Из ее разбитого носа потекла кровь - но
глаза оставались сухими.

    Волшебник криво усмехнулся, пнул мертвого дедушку в бок, плюнул на залитое
кровью, застывшее лицо мамы - и пошел прочь, почтительно поддерживаемый под
руку своим слугой-вампиром.

    Миг - и они оба скрылись.

    Девочка, точно раненый зверек, доползла до тела мамы - и только тогда
заплакала.

    Кажется, она даже теряла на время сознание от плача. Ожившая куколка
теребила ее за ухо, и она приходила в себя.

    Мама и дедушка лежали совсем-совсем мертвые. Насовсем. Навсегда. Они там,
откуда не возвращаются. Никогда. Она одна. Зачем?..

    Ее лицо все еще горело от полученных пощечин. Никогда в жизни никто не
тронул ее и пальцем. Ее никогда не наказывали. Ей всегда все объясняли так,
что она понимала. А за разбитое, сломанное или прожженное никому не приходило
в голову бранить ее. Мама только улыбалась, дедушка усмехался и грозил
пальцем - не больше.

    А теперь они лежат, мертвые, и убивший их враг ушел, скрылся в бесконечном
громадном мире, оставив ее одну.

    Нет, не совсем одну. Тряпичная куколка. Девочка случайно оживила ее,
неосознанно совершив то, что ей всегда строго-настрого воспрещалось. Впрочем,
что значили сейчас все эти накрепко затверженные запреты?..

    Запретов больше нет. Никаких. Тебе понятно это или нет?

    Нет больше ни мамы, ни дедушки, ни дяди. И нет больше 
никаких запретов.

    Она встала, взяла на плечо маленькую тряпичную куклу. Шмыгнула носом,
вытерла рукавом слезы. Она больше никогда не будет плакать. Что более страшное
может с ней случиться?..

    Ничего.

    Куколка на удивление крепко, точно подкаменная ящерка, вцепилась ей в
курточку, словно говоря - не беспокойся обо мне, я не упаду.

    Девочка медленно поднялась. Надо собрать вещи. И надо уходить. Ни в Мосту,
ни даже в Тупике ее никто не знал и никогда вообще не видел. Что она им скажет?
Кто ей поверит?..

    И тем не менее она не боялась. Она просто знала - ей надо уходить.
Далеко-далеко отсюда.

    Наверное, так находит дорогу к родному дому кошка, потерявшаяся за сотни
лиг от него.

    На пороге раздалось деликатное покашливание.

    Она подняла голову. Она уже ничего не боялась. И ничему не удивлялась.
Даже уродливому поури, просунувшемуся в дверной проем.

    Карлик несколько секунд молча разглядывал девочку, смешно склоняя голову
то к правому плечу, то к левому.

    - Точно, она, - сказал он наконец, словно обращаясь к самому себе. - Она
самая. Имманентно и необходимо она.

    Откуда поури узнал ученое слово "имманентно" - кто ответит? Скорее всего -
от какого-нибудь умирающего монаха в разоренном и сожженном монастыре...

    Она смотрела на поури не отрываясь. Он пришел ее убить? Пусть. Ничего хуже
того, что уже случилось, не произойдет.

    Отчего-то она совсем-совсем не боялась. Ну ни капельки. Совершенно и
абсолютно.

    - Страшиться не надо, - словно опомнившись, торопливо сказал поури. -
Враждебных намерений не имею. Пришел помочь.

    - Чем? - эхом отозвалась она. - Можешь оживить маму?

    Она произнесла это с горьким сарказмом, неожиданным для восьмилетней
девочки.

    - Маму? - поури скривил тонкие губы. - Не, не могу. Послушай, пойдем
отсюда. Нечего тебе здесь делать.

    - Я теперь сама решаю, что мне делать, - отрезала она.

    - А еду ты уже решила, где брать будешь? - парировал поури.

    Она прикусила язык. Проклятый карлик был совершенно прав.

    - А вдруг ты меня съешь? - вырвалось у нее.

    - Съем?! - внезапно рассвирепел поури. - Вот глупая девчонка! Никогда еще
не видел таких глупых человеческих девчонок. Да если б хотел - давно уже съел.
Связал бы, зажарил и съел. А я тут с тобой все толкую и толкую. Усекаешь, э?

    - Усекаю, - согласилась она. - Так что, надо идти,э?

   - А ты тут собираешься оставаться? - карлик осклабился в ухмылке. - И что
делать, э?

    Она не ответила.

    - Короче, собирай манатки и пошли, - сказал поури, поворачиваясь к ней
спиной. - Я сейчас кой-кого из наших приведу... поможем тебе твоих похоронить.
Мы волшебников чтим.

    Девочка не сообразила спросить в тот момент, а откуда, собственно говоря,
поури знает, что ее дедушка и мама обладали волшебной силой?

    - Много не бери, - распорядился напоследок поури. - Не потому, что нести
тяжело, а просто... негоже вещи из мертвого дома брать. Беда следом пойдет.

    - Я уже ничего не боюсь, - отрезала она. Совершенно не по-детски.

    - И напрасно, - покачал головой поури. - Если хочешь жить - надо бояться.

    - А если мне незачем жить?

    - Вот глупая девчонка! Нет, настолько глупых человеческих девчонок я точно
никогда не видывал. Живут для того, чтобы жить, а иного смысла пока еще никто
не открыл. Ну как, философическая дева, идешь со мной? Или нет? Решай быстро!

    Она закусила губу и быстро кивнула.

    Старая жизнь уходила навсегда.


                                   * * *


    Поури сдержали слово. Очень скоро их тут оказалось, наверное, с пять
десятков. За работу они взялись споро и дружно.

    Выкопали две могилы, не жалея спин, притащили из лесу пару замшелых
валунов, пыхтя, взгромоздили их на только что засыпанные ямы.

    Девочка не проронила ни слезинки. Слезы кончились раз и навсегда, когда
она плакала на груди мертвой матери. Она ничего не взяла с собой, кроме лишь
немногого нужного в дороге. Да еще маленького, оправленного в серебро рога,
невесть уж как и почему оказавшегося у дедушки. Дедушка очень его ценил,
берег, любил в свободную минуту полировать серебряный оклад - так пусть же рог
и дальше гуляет по свету!.. Настанет день, когда она, Лейт, протрубит в этот
рог перед бастионами врага, и гордые знамена затрепещут в ужасе перед ней,
Мстительницей...

    А потом она подошла к могильным камням. Невесть откуда пришедшим властным,
достойным королевы (даже не принцессы!) жестом молча велела поури отойти.

    Сощурила глаза. Вгляделась в поверхность камня, словно норовя рассмотреть
какие-то мелкие письмена.

    Раздалось легкое шипение. Зазмеился дымок.

    И на поверхности валуна стали медленно проступать буквы.

    Эльфийский прихотливый алфавит, каким привык писать письма дедушка -
письма к старым друзьям, которые, девочка знала, никогда никому не
отправлялись.

    "Велиом, волшебник. Убит магом с черным посохом. Кто сможет это прочесть -
отомстите за него. Если не удастся мне".

    "Дариана, дочь Велиома, волшебница. Убита магом с черным посохом. Кто
сможет это прочесть - отомстите за нее. Если не удастся мне".

    И в обоих случаях она подписалась - но не обычным своим домашним именем -
Лейт; совсем-совсем другим.

    Ниакрис.

    На языке эльфов - нечто больше, чем ненависть, чем боевое безумие, чем
ярость. Ниакрис - это то, что двигает человеком, когда тот идет мстить, будучи
готов уплатить куда более высокую цену, чем собственная жизнь.

    Поури за ее спиной выразительно молчали. Похоже, кое-кто из них понял
написанное, по крайней мере подпись.

    Ниакрис. Так отныне будут звать некогда нежную Лейт.

    Она отыскала взглядом в толпе первым заговорившего с ней карлика.

    - Я готова, - произнесла она, поворачиваясь спиной к брошенному на
произвол судьбы последнему убежищу несчастной Дарианы и ее отца.


                                 * * *


    Дорога подхватила ее, закружила, повлекла за собой, точно бурная река -
маленький желтый осенний листок. Поури уходили на юг, оставив за собой
пылающие развалины Моста и Тупика. Поури на сей раз удовольствовались тем,
что просто сожгли все, могущее гореть, не предаваясь своему излюбленному
занятию - охоте за людьми. Большинству обитателей удалось сбежать. И сейчас
отряды карликов бодро маршировали на юг, старыми лесными тропами, невесть кем
и невесть для чего проложенными.

    Взявший опеку над девочкой карлик не отходил от нее весь первый переход,
а на привале неожиданно сказал:

    - Ну, хватит бездельничать. Назвалась Ниакрис - будь любезна, соответствуй.

    - А это как? - насторожилась девочка.

    - Ну, для начала - научись кашеварить. Это умение, знаешь, и в дороге
всегда пригодится, и в людских местах на кусок хлеба заработаешь... гм...
честным трудом.

    Надо учесть, что никто из рода поури никогда не заработал честным трудом
даже медного гроша. Если, конечно, не считать честным трудом наемничество.

    - Хорошо, - сказала девочка. Сказала без всякого выражения, без неприязни,
отвращения, любопытства - ей словно было все равно, что делать: кашеварить или 
убивать.

    Так началось ее учение.

    Она варила поури их любимую кашу, на человеческий вкус - совершенно
отвратное месиво с тошнотворным запахом. Но - варила, не морщась и не
отворачиваясь, и поури что было силы колотили ложками по котелкам, тем 
самым выражая высшее одобрение стряпухе и одновременно требуя добавки.
А потом...

    - Меч в руках когда-нить держала? - без обиняков спросил опекавший ее
поури. - Держала, нет, э?

    - Держала, - кивнула девочка.

    - Тогда бери, - поури бросил ей на колени короткий клинок в простых
ножнах, обтянутых черной кожей. - Бери и становись. Посмотрим, как ты его
удержишь...

    Поури не признавали тренировок на тупом оружии. Они бились всегда боевым,
и притом в полную силу. Далеко не все возвращались домой со своего первого и
зачастую последнего в жизни поля...

    Девочка медленно выпрямилась, вытерла руки о грязный передник. Сбросила
его, раздернула шнуровку на курточке. Встала перед поури; клинок вылетел из
ножен с легким шорохом - Ниакрис выдернула его одним движением, настолько
отточенным и четким, словно за этим стояли годы и годы упорных занятий.

    Поури крутил излюбленное оружие своего народа - шипастый цепной кистень.
Обе руки его защищены были рукавицами толстой воловьей кожи с нашитыми
железными полосами. Он, похоже, не собирался ничего объяснять или показывать.
Девочке, назвавшей себя Ниакрис, следовало доказать свое право носить это имя.

    Добрая и мягкая девочка по имени Лейт любила играть в куклы и помогать
маме на кухне. Любила слушать дедушкины сказки или бесхитростные рассказы
дяди о сражениях и битвах, в которых ему довелось участвовать. Пару раз ей
давали в руки оружие, но обучение еще только началось, когда их настиг враг.

    А теперь она стоит перед поури, и кистень карлика зловеще шипит, крутясь
над уродливой головой. И он не остановит смертельного удара. По-другому учить
поури не умеют. Трудно винить их за это.

    - Защищайся! - поури скользнул вперед, воздух возле самой щеки девочки
словно бы лопнул - так близко пронеслось голодное железо.

    Она отшатнулась в последнюю секунду. Как защищаться, она не знала. А
наитие не помогало. Совсем. Ну ни чуточки. Все, что она смогла сделать, - это
увернуться от шипастого шара. Раз, другой, третий...

    Но, как известно, уклоняясь и уворачиваясь, победить невозможно.

    Она попыталась сделать неловкий выпад - поури небрежно крутнул кистень,
цепь захлестнулась вокруг клинка, и миг спустя эфес вырвался из ее ладони -
так, что едва не вывихнул кисть.

    - Труп ты, и больше ничего, - проворчал поури, швыряя ее оружие наземь. -
Не умеешь ты ничего. А еще Ниакрис назвалась! Да тебя любой захудалый гоблин
схарчит, не говоря уж о ком посерьезнее... Ладно, что с тобой делать. Подбери
железо. Ногу левую вперед выстави. Согни немного. Немного, я сказал! Как будто
вот-вот с места сорвешься. Меч держи двумя руками - щит тебе не потянуть, так
что шустрее поворачиваться придется. Не смотри на оружие - смотри внутрь.

    - Это как? - удивилась она.

    - А так, - передразнил карлик. - Ты колдунья или нет? Ну так и пользуйся.
Пока хоть как-то мечом владеть научишься, тебя даже ребенок зарежет, если
магию не станешь в ход пускать.

    - Да я же не умею...

    - Врешь, умеешь, да еще как. Просто слов для этого не знаешь и в себя
заглянуть боишься. Пфуй! - карлик презрительно вытянул губы трубочкой. - Ты
даже с тараканом запечным не справишься. Пока с тебя все старая шкура не
сойдет, толку не будет. Имя Ниакрис так просто не дается, милая. Давай, чего
встала столбом? Продолжим...

    ...Нельзя сказать, что поури добился бы каких-то невероятных успехов, но
к тому времени, когда отряды карликов пересекли границы своих владений,
девочка уже не давала так просто себя обезоружить, а возле уха учившего ее
поури появился свежий шрам - след от мало что не снесшего ему голову удара.

    Правда, на самой Ниакрис этих шрамов появилось чуть ли не два десятка, в
том числе пара - на лице. Небольшие и не слишком заметные, но, как ни крути, -
шрамы. Как у настоящего воина.


                                * * *

    Жизнь в стране поури поражала полной своей внешней безалаберностью и
бестолковостью. Ниакрис очень быстро поняла, что здесь нет ни князя, ни его
дружинников, ни важных ученых волшебников, ни лекарей, ни книгочеев, ни
монахов. Поури жили только войной. Война кормила, поила и одевала -
разумеется, тех, кто сумел с нее вернуться. В бою каждый был за всех и все -
за одного; но потом, когда отряды возвращались домой с награбленным, каждый
оказывался сам за себя. Каждый лечил себя сам, как умел; как умел, ладил себе 
оружие; как умел, кроил и мастерил одежду из взятой добычи. Сильные забирали у
слабых, и никого это не удивляло, и никто не пытался этому помешать. Слабые, в
свою очередь, или отбирали у еще более слабых, или сбивались в ватаги и
нападали на окрестные земли на свой страх и риск.

    Ниакрис не увидела здесь ни женщин, ни стариков, ни детей. На ее вопросы
поури отвечали, просто пожимая плечами:

    - А зачем они нам?..

    До вопроса "а откуда ж вы тогда беретесь?" Ниакрис, наверное, тогда еще
просто не доросла.

    ...Прошло несколько дней, и поури, учивший ее сражаться, неожиданно
перестал делиться с ней едой.

    - У нас, красавица, так - что добыл, то твое, - с ухмылкой пояснил он ей,
щеря в нехорошей усмешке мелкие острые зубы. - А коли не добыл, так на себя
пеняй. Усекла, э?

    - Усекла, - кивнула девочка. Ей очень хотелось есть - в изобилии у поури
имелась только вода.

    - Тогда иди, - сказал ей поури, помешивая обгрызенной деревянной ложкой в
помятом котелке. - Иди и хоть пригоршню сухарей себе добудь. Помни - назавтра
сил станет меньше. А значит, и отнять будетсложнее.

    Поури отвернулся и отправил в рот полную ложку своей дурнопахнущей каши,
давая понять, что разговор закончен.

    Ниакрис молчаливой тенью выскользнула из шалаша.

    Поселок - не поселок, стойбище - не стойбище, короче - лагерь поури кишмя
кише