ер, - позволил себе осторожно
заметить вампир.

    - Сам знаю, - буркнул волшебник.

    - Им удастся ускользнуть.

    - И зачем, хотел бы я знать, ты мне это говоришь? - Чародей по-прежнему
смотрел вдаль, на усеянную дымящимися гейзерами равнину, на которой медленно 
двигалось нечто живое - громадное, уродливое и очень, очень, очень опасное.

    - Ни за чем, мастер, ни за чем, просто так, прошу простить великодушно, -
тут же зачастил вампир. - Просто вы говорили...

    - Ну да, говорил, - нехотя бросил волшебник. - Да, они ускользнут. Вместе
с ребенком. Вместе с моим сыном. И мне потом придется их искать долго, очень
долго. Хотелось бы успеть, прежде чем...

    Но тут существо на равнине наконец решило, что пора положить конец
тягостной неопределенности, и под двумя солнцами воцарился форменный ад.

    Не так-то легко победить Зверя, созданного при помощи твоей собственной
крови. Даже имея за спиной тех могущественных союзников, которых удалось
заполучить некроманту.

    Союзников заполучить удалось, но цена оказалась поистине невероятной.


                            * * *


    Прошло сколько-то лет Эвиала.

    Пятиречье - места тихие и красивые. Глухомань, конечно, до Княж-города
полные три недели конного ходу, но зато - благолепие. В трех днях пути на
закат высятся неприступные зеленые стены Зачарованного леса, на юге о нем
говорят со страхом, но сюда эльфы никогда не заглядывали - может быть, потому,
что жившему тут народу хватало своих чащоб, что тянулись на восток, покуда
было сил идти, и никто еще так и не смог дойти до края.

    С заката па восход через эти края тянулась большая дорога, когда-то именно
по ней шли в обе стороны торговые караваны; ныне же, после того как прадед
нынешнего князя при помощи магов Волшебного Двора очистил от разбойной
нечисти южные, куда более короткие пути, купцов стало гораздо меньше. Впрочем,
совсем они не исчезли - многим по-прежнему удобнее было пользоваться северной
дорогой, потому что восток велик, и иным, несмотря ни на что, ближе оказалось
ходить все-таки ведущим через Пятиречье трактом.

    В этих местах издревле жил народ крепкий, незлобивый и не слишком-то
стремящийся к странствиям. Прибыль с купцов имели далеко не все, те, кто ее
лишился много лет назад, давно покинули этот край, а оставшимся вполне хватало
тех караванов, что по-прежнему хаживали этой дорогой. Простые же пахари,
лесорубы, углежоги, рыбаки и иные добытчики, живущие не торговлей, а трудом
собственных рук, считали, что все повернулось к лучшему - княжьи мытари сюда 
заглядывали редко, куда выгоднее было взыскивать недоимки на юге, а сюда, к
горам, людей гонять, так больше на их прокорм уйдет, чем они денег назад
привезут.

    От холодных зимних ветров Пятиречье закрывали высокие Зубьи горы - кто и
почему прозвал их так, теперь было уж и не дознаться. Южные их склоны, пологие
и лесистые, с которых текло множество быстрых речек и речушек, в изобилии
снабжали Пятиречье дичью и рыбой. Встречались рудные жилы и выходы, кое-где
прободенные старыми гномьими выработками - Подгорное Племя давно ушло из этих
мест, проиграв некогда войну заносчивым царственным эльфам из Зачарованного
леса. Отдельные семьи, впрочем, так и остались, не в силах, наверное,
расстаться с насиженными местами. Нового царства они, само собой, создать не
могли, селились в отдалении, мирно уживаясь с иными обитателями Пятиречья и
вставая с ними плечом к плечу в случае опасности.

    А тревоги и беды здесь, само собой, встречались. За горами, в глухой
тайге, жили племена диких лесных гоблинов, порой тревожащих своими набегами
людские поселения к югу от главного хребта; случалось, заявлялись разбойнички,
с запада ли, с востока - в поисках легкой добычи. Самая же главная опасность
таилась на юго-востоке: там, в необжитых краях между северным и южным
трактами, обитали свирепые поури, расселившиеся длинной прерывистой дугой в
сотни лиг на полдень от Зачарованного леса. С воинственными и ловкими в бою
карликами не смогли справиться и отборные княжеские дружины; впрочем, со
временем даже с поури удалось найти общий язык - и теперь до больших войн
дело доходило редко, обходились переговорами, откупами. Случалось, Княж-город
даже нанимал отряды поури, когда с дальнего востока накатывались армии Синь-И.

    Вообще же карлики слыли врагом настоящим, беспощадным и умелым. Они не
ловились на воинские хитрости, к примеру, их невозможно было выманить из
крепкого места ложным отступлением, они с равным успехом сражались в строю и
поодиночке, в лесу и в поле, на стенах крепостей, их защищая, или же под
стенами крепостей, штурмуя оные. Поражений они не признавали, в бегство не 
обращались, и победить их можно было, только перебив всех до единого. Бывалые
дружинники говорили, что, появись у поури толковый вожак, - они играючи
вышибли бы из этих земель всех - и людей, и гномов, и гоблинов, а может быть, 
не поздоровилось бы даже и самим обитателям Зачарованного леса.

    И потому Княж-город, несмотря на отчаянную нужду в войсках на южных и
юго-восточных рубежах, все же не счел возможным оставить Пятиречье на произвол
судьбы. Вдоль всего северного тракта в мало-мальски крупных селениях стояли
полновесные конные сотни. Лихие наездники и еще более лихие стрелки, на скаку
попадавшие в брошенную вверх шапку. Только они и могли справиться с неистовым
напором поури. Одолеть карликов в рукопашной можно было, но при этом полегли
бы и почти все защитники. Куда надежнее было выбивать врагов издали стрелами -
при том, что карлики все же не могли угнаться за конными стрелками.

    Стояла такая сотня и в местечке под названием Мост - тихом селении
землепашцев, охотников и прочего вольного люда, никогда не знавшего пахотной
кабалы или иной неволи. Боярские земли лежали на юге и западе; а сюда, в
глушь, княжеские землемеры так до сих пор и не добрались, и люди оставались
лично свободными.

    Село получило имя как раз из-за моста - здесь торговый тракт пересекал
текущую с Зубьих гор широкую и бурливую Говорунью, как звали местные свою
речку. К северу по обоим ее берегам тянулась широкая долина, вся распаханная,
покрытая полями и огородами. Милях в десяти, уже в предгорьях, стояла вторая
деревушка, поменьше - с выразительным прозванием Горный Тупик или же просто 
Тупик.

    К востоку и западу от Тупика высились холмистые гряды, все поросшие густым
лесом, угодья зверобоев и углежогов. К северу вздыбливались пики самих Зубьих
гор, над которыми властвовал один, самый высокий, с тремя острыми вершинами,
называвшийся, само собой, Трехрогим. Справа и слева от него через седловины на
север вели несколько троп, ведомых только лучшим из местных трапперов. Имелось
тут и несколько пещер, что вели на полночь, открываясь на той стороне хребта.
Порой через них проникали немирные гоблины, и в общине уже давно велись
разговоры о том, что крысиные лазы хорошо бы заделать, но охотники на пушного
зверя, высоко ценимого перекупщиками с юга, каждый раз воспротивливались, не
желая ломать ноги на опасных и узких горных тропах.

    К западу от Тупика, в старой и обширной пещере жило семейство гномов, все
еще ковырявшихся в каких-то глубинных выработках. Примерно в полутора лигах
от них, в густом лесу, стоял покинутый скит - убежище сгинувших приверженцев
сгинувшего бога. Никто из местных не знал, кому служили тамошние обитатели,
кого они прославляли - да и не слишком стремился знать. Место считалось
недобрым, злодейским, и отец Анемподист, настоятель большого храма Спасителя
в Мосте, строго-настрого запретил своей пастве даже приближаться к старому
скиту. Неплохо было б его сжечь совсем, но на это вообще никто не мог
осмелиться, даже сотник княжьей дружины - всем известно, как умеют мстить
мертвые боги.

    По лесам вокруг Тупика разбросано было несколько хуторов. Стояла на
полпути к пещере, что вела в загорье, и третья деревушка этих мест, совсем
уже крошечная, так и прозывавшаяся - Глущобой. Имелся тут и свой отшельник,
святой человек крепкой веры в Спасителя, что срубил себе келью в самой глуши
леса к восходу от Тупика, где, не сомневались поселяне, денно и нощно молился
за их грешные души.

    Тихо текла жизнь в Пятиречье. Народ сеял, косил сено, собирал урожай,
рубил лес, ковал железо, торговал помаленьку, играл свадьбы, плакал на
похоронах, плясал на помолвках и крестинах, порой - брался за вилы и топоры, 
если к их домам подступала беда. Приходили и уходили купеческие караваны, лето
сменялось зимой, а весна - осенью, и казалось, что так будет всегда.


    Они приехали в Мост ранним утром, когда майский день только-только вступал
в свои права, и это было странно - ближайший постоялый двор от Моста отделял
добрый день пути, странники должны были провести в дороге всю ночь - зачем,
почему, отчего? Купцы приезжали в Мост, как правило, только под вечер. Никому
не улыбалось ехать сквозь ночь мрачными здешними лесами - неровен час, вылезет
на тебя какая-нибудь безумная нечисть, что тогда будешь делать?

    Всего приезжих было четверо. Дородный осанистый мужчина, уже весьма
немолодой, по здешним меркам - просто старик. Он, похоже, был у них за
главного - во всяком случае, второй мужчина, молодой, широкоплечий воин в
плотной кольчуге даже не двойного, а, похоже, тройного плетения с нашитыми
на спину и грудь стальными бляхами, слушался его аж с полувзгляда, не то что
полуслова. Могучего сложения воин был весь увешан оружием - слева меч, справа
секира, за спиной арбалет, на каждом бедре па длинному кинжалу, у седла
приторочен внушительного вида щит, с другой стороны - ухватистое копье с
длинным и широким наконечником, каким в случае надобности можно не только
колоть, но и рубить.

    Третьей в отряде оказалась молодая еще женщина, правда, отчего-то очень
тихая и печальная, в темной одежде вдовы и со "вдовьим" перстнем на левой
руке. А рядом с ней на небольшом коньке ехала четвертая из новоприбывших - 
девочка лет пяти, с задорным курносым носом и непокорными темными кудрями над
высоким лбом. Казалось, она чувствовала себя увереннее всех остальных -
другие, даже воин в броне, какая сделала бы честь и княжескому тысячнику, -
держались так, словно им вот-вот предстояла смертельная битва. В общем,
несмотря на все их усилия не привлекать внимания, посмотреть на странных
пришельцев сбежалось чуть ли не пол-Моста.

    С собой новоприбывшие вели с полдюжины вьючных лошадей. В руках пожилого
мужчины блеснула золотая монета, и корчмарь Груздик тотчас преисполнился к
гостям неимоверного почтения - даже от проезжих купцов он видел самое лучшее
что серебро Княж-города, не слишком чистое и не слишком ценимое, к примеру, на
Западе; а тут полновесная монета, и даже не имперский цехин Эбина, а двойной 
салладорский диргем, ценимый самое меньшее впятеро выше любого иного золотого
на всем пространстве от Кинта Дальнего до Царства Синь-И.

    Воин в броне в разговоры ни с кем не вступал. Мягким стелющимся шагом
пустился в обход всего постоялого двора, не обращая никакого внимания на слуг
и домочадцев Груздика. Конечно, любому другому подобное с рук бы не сошло, но
тут - диргем так сладостно улегся в ладони трактирщика, что тот решил сделать
для щедрых гостей исключение.

    Гости сняли две лучшие комнаты, потребовали лучшей еды (еще одна ошибка,
сказал себе Груздик, если только они от кого-то скрываются) и затворились у
себя. Любопытный народ походил-походил кругами, но, поскольку больше ничего
интересного не происходило, вернулся к обычными своим делам.

    День странники провели взаперти, даже не спустившись к ужину в общую залу
(где их появления ждало примерно вдвое больше народу, чем обычно собиралось у
Груздика вечерами), а на следующий день, оставив вещи на постоялом дворе, 
отправились по ведущей в Тупик дороге.

    В Тупике они испросили благословения отца Калистрата, сделали щедрый
храмовый взнос и попутно поинтересовались, нет ли здесь на продажу свободных
домов.

    Свободных домов, к их огорчению, не нашлось, но священник сказал, что
таким уважаемым господам, конечно, ничего не стоит подрядить местных
древоделов, и те - "глазом моргнуть не успеете!" - за умеренную плату срубят 
такие хоромы, что и сам князь бы не погнушался.

    В ответ старик и воин только покачали головами. Нет, хоромы им не нужны.
Впрочем, пожалуй, оно и лучше - зачем стеснять добрых поселян? Быть может,
они могут устроиться где-то в окрестностях, никому не мешая и не привлекая
посторонних взоров?

    Отец Калистрат только и смог развести руками. Конечно, никто не мог
помешать им нанять тех же плотников и поставить дом - а то и целый хутор -
где угодно в окружающих Тупик лесах, но только зачем?..

    В таких местах не слишком-то жалуют пришельцев, которые вдобавок не похожи
на остальных обитателей, доверительно сказал святому отцу пожилой мужчина, 
назвавшийся Драгомиром. Но, может, тут есть какие-нибудь старые, заброшенные
строения? Они смогли бы привести их в порядок.

    Отец Калистрат никак не мог взять в толк, почему явно не бедные странники
так упорно отказываются от самого простого пути заполучить крышу над головой. 
Местные умельцы за месяц поднимут настоящий терем, а пока-то можно и у
Груздика, к примеру, пожить.

    И священник сам не понял, отчего под пристальным взором Драгомира у него
вырвались слова о старом ските, что стоял, позаброшен, всего-то в четырех или
пяти лигах в лесу к западу от Тупика.

    Глаза Драгомира вспыхнули, и он тотчас заявил, что это их более чем
устраивает.

    Отец Калистрат, отчего-то оробев, напомнил своим почтенным гостям, что
это место пользуется у крестьян недоброй славой и что он поостерегся бы.

    Но тут Драгомир решительно перебил его, заявив, что истинно верующему в
Спасителя не к лицу пугаться какой-то там Нечисти и что они, с благословения
как отца Калистрата, так и стоящего выше его по церковной иерархии мостовского 
священника отца Анемподиста, берутся очистить старый скит от любой Нечисти, за
свои деньги все там исправить, если только община позволит им обосноваться там.

    Отец Калистрат не знал, что и сказать. Позвали за старостой Тупика,
погнали мальчишку в Мост, за отцом Анемподистом, старшиной села Дивом и
Звияром, командиром княжеской сотни. Пока все они собрались в Тупике, уже
подступил вечер, все-таки десять лиг - путь неблизкий.

    Судили и рядили долго. Отец Анемподист держался дольше всех, упорно
заявляя, что добрым чадам Спасителя негоже приближаться к Им же проклятым
местам, и негоже подвергать сомнению Его мудрые решения, но и ему пришлось
сдаться - после того, как Драгомир извлек на белый свет свое Кольцо Чародея,
свой посох и вдобавок ко всему - диплом, выданный всемирно известной ордосской 
Академией Высокого Волшебства, о которой слышали все, даже здесь, в дальней
восточной глуши.

    По-прежнему не понимая, что мешает уважаемому волшебнику устроиться со
всеми мыслимыми удобствами в том же Мосту, или в Тупике, или, на худой конец,
хотя бы в Глущобе, местные набольшие дали свое разрешение.

    Драгомир не просил ничего держать в секрете, и, разумеется, наутро вся
округа только и говорила о приехавшем настоящем чародее (волшебников, подобных
Драгомиру, здесь не видывали давным-давно; последний раз чародей появлялся 
еще при покойном отце нынешнего князя, лет эдак тридцать назад, в разгар
свирепой засухи - вызвал тогда долгие и обильные дожди, чем и спас округу от
вымирания). И, когда Драгомир вместе с молчаливым молодым воином, чьего имени 
никто по-прежнему не знал, женщиной и девочкой направился к лесному скиту, за
ними двинулось едва ли не все население Тупика и добрая половина обитателей
Моста.

    Драгомир никому не препятствовал. Верно понимал, что останавливать
кого-либо просто бессмысленно.

    Правда, пока дошли до скита, немало народу как-то поотстало - видно,
остыв, решили, что лучше будет не соваться, куда не просят, а то мало ли...

    Как выяснилось в дальнейшем, здравомыслящие были не так уж не правы.

    Скит стоял в низинке между двух густо заросших гряд, прямо на берегу
чистого ручья. Место казалось тихим, мирным и давным-давно заброшенным -
высоко поднялась никем не примятая трава возле покосившихся ворот, нигде
никаких следов, все строение окружено высоким частоколом - почти как
крепость! - но и не похоже, чтобы кто-то пытался пробраться внутрь.

    Женщину с девочкой Драгомир и воин оставили позади, сами двинулись к
наглухо запертым воротам, по пояс утопая в высокой луговой траве. Не дойдя
пяти шагов, они почему-то остановились, переглянулись - и волшебник отчего-то
отрицательно покачал головой, после чего воин вдруг весь как-то подобрался и -
как был, в тяжелой броне, в глухом шлеме, с секирой на-перевес - одним прыжком 
перемахнул через ограду в полтора человеческих роста.

    Толпившиеся в почтительном отдалении селяне только ахнули. Разумеется, на
такое способна была только настоящая магия.

    Несколько мгновений внутри скита царила мертвая тишина - внезапно
разорванная резким свистом стали и истошными воплями, истинно нечеловеческими
воплями. Драгомир резко взмахнул руками, и ворота в тот же миг разлетелись на
куски, обглоданные обломки дерева остались болтаться на здоровенных петлях.

    А в проем хлынула целая толпа существ, о которых обитатели Тупика раньше
слышали только в страшных сказках.

    Скакали неуклюжие живые мешки-проглоты, валом валили многорукие и
многоногие ироки, которые в сказках служили ведьмам, похищали и приносили
своим хозяйкам неосторожных детей, полулюди-полузмеи абраки, обитатели 
глубоких болот, размахивая дубинами, мчались здоровенные огры-людоеды (эти
вообще слыли редкими гостями южных областей), и еще было там полным-полно
всяких тварей, которые невесть как умещались в небольшом, по правде говоря,
скиту. Непонятно было также, откуда они там взялись, что делали и почему никто
из жителей Тупика, не говоря уж о лесных хуторах, ни разу не пострадал от
этого жуткого соседства?..

    А за ними громадным прыжком вылетел спутник Драгомира. Одним движением
воин оказался в самой гуще спасающихся бегством чудищ; в одной руке он держал
секиру, в другой - меч. Миг - и железо закружилось в виртуозной кровавой
пляске, оставляя на истоптанной траве искромсанные бездыханные тела.

    Никто, даже княжеский сотник Звияр, никогда не видели ничего подобного.
Тяжеленное оружие порхало, словно легкие тросточки, воин вертелся и прыгал,
точно цирковой акробат, - интересно, как у него это выходило с добрыми двумя
пудами железа на плечах?!

    Чудища сперва пытались спастись бегством, но на их пути вырос Драгомир,
широко размахнулся посохом - и твари тотчас повернули обратно: верно,
привидевшееся им казалось много хуже смерти.

    И они умирали, одно за другим. Здоровенные огры, ловкие ироки, могучие
абраки - все, все они гибли, не в силах зацепить неуязвимого воина даже краем
своих дубин или костяных клинков.

    Последний огр рухнул с разрубленной головой, и на поляне воцарилась
тишина. Не стонали раненые - их просто не было; воин наносил только один
удар, неизменно оказывавшийся и последним.

    Остолбеневшие крестьяне только и могли, что глазеть на происходящее,
широко разинув рты. Все произошло так быстро, что не все успели даже как
следует испугаться.

    Воин быстро, отрывисто встряхнул секирой и мечом - брызги темной крови так
и полетели на истоптанную траву, железо засияло, словно только что начищенное.
Боец коротко поклонился Драгомиру, и волшебник, молча кивнув в ответ, прошел
в ворота. Воин последовал за ним.

    И вновь некоторое время царила тишина, а потом в воздухе прямо над скитом
сгустилось темное облачко, в самой середине которого билось, извиваясь, некое
призрачное существо. Многие закричали - громадная пасть и клыки длиной в
локоть взрослого человека были всем отлично видны.

    Снизу, со двора, в темное облако били к