и людей уже не оставалось.
     Клавдий заставил себя забыться в повседневных делах и заботах большого войска; Император такой возможности не имел. Легионы приближались к Мельину, высланные далеко вперёд дозоры слали сообщение за сообщением, и вести звучали всё мрачней, грозно предвещая наступление последней бури. Запад страны переполняли слухи, один страшнее другого. Люди бежали прочь от Разлома, кто мог - через море, на юг. Когда-то имперская рука дотягивалась и до тех берегов, вассальные княжества и царства платили дань, но с тех пор число легионов поубавилось, императорам хватало неприятностей с Семандрой, а попытка высадиться на юге кончилась провалом ещё при деде нынешнего Императора. После чего его отец - по слову тех же магов Радуги - и начал то злосчастное наступление на Восходном континенте <Подробнее см. начало романа "Алмазный Меч, Деревянный Меч">.
     "Но Разлом - не моровое поветрие, не военное лихолетье, от него беги - не спасёшься. Можно только наступать. Швыряя легионы без счёта в пасть неведомому врагу, убивая собственную Империю, собой заслоняя ту же злосчастную Семандру... и, возможно, сложится так, что ты, Император, отдашь всё ради победы над Разломом - только лишь затем, чтобы на опустевшие, обезлюдевшие земли пришли захватчики из-за Селинова Вала.
     Нет! - кулак Императора врезался в боковину повозки. - Нет и ещё раз нет! Выход должен быть. В своё время удалось предотвратить даже Последние Дни и приход Спасителя. Так неужто не придумаем, как справиться с Разломом?.."
     "Ох, не яри себя, - язвительно сказал кто-то. - Может, и не придумаешь. Может, и не справишься. Что тогда? Геройская смерть?"
     "Может быть. Но уж точно не жизнь. Не хочу смотреть на последние мгновения мира. Не могу".
     ...Вечером седьмого дня после битвы армия увидела стены Мельина.
     Марш легионов был долог, весна осталась позади, отгорела, погасла; лето надвинулось на поникшие земли Империи, точно косарь на обречённый луг. Император провожал взглядом зелёные рощицы, и молодая листва казалась ему трупной зеленью. Кое-где поднимались озимые, но куда больше полей встречало войско сиротливой, убогой наготой. Поднявшиеся сорняки быстро покрыли некогда жирные пашни, многие дворы стояли разорёнными, брошенными, с сорванными и выпотрошенными крышами. Баронские замки встречали Императора изъявлениями покорности, но большинство крепостей оказалось просто оставлено. Конгрегация зализывала раны, оттянув силы на северо-восток.
     ...Изъявления покорности от благородных сословий принимал проконсул Клавдий. С квадратной челюстью, краснолицый служака молчаливо и надменно качал головой в ответ на просьбы нобилей припасть к стопам обожаемого монарха.
     - Повелитель занят важными государственными делами. Его нельзя беспокоить. - И никто не мог добиться от проконсула иного ответа.
     И тем не менее Мельин готовился торжественно встретить Императора. Ещё бы! Семандрийцы разбиты, Тарвус с оставшимися легионами не только удержал речной рубеж, но и отбросил растерявшегося противника ещё дальше на восток. "Сейчас, сейчас повелитель вернётся, и тогда всё точно пойдёт на лад", - твердили друг другу мельинские обыватели.
     Повелитель возвращался - и город, по-прежнему опутанный паутиной строительных лесов, готовил победителю Семандры достойную встречу. Дома, зачастую ещё не до конца восстановленные, украсились цветочными гирляндами - единственное, что могли себе позволить жители столицы.
     Император отмёл все возражения Клавдия. Нет, нет и ещё раз нет. Он, Император, въедет в Мельин как подобает, несмотря ни на какие раны, повязки и прочую ерунду. Не хватало только слухов о гибели правителя - каковые непременно б возникли, последуй он советам легионных лекарей и останься в повозке.
     - Бинтуй туже, - приказывал Император двум суетящимся медикусам. - Ещё туже!
     - Никак невозможно, - решился возразить старший из лекарей. - Кровь и так не просочится наружу, мой повелитель. А пережимать жилы так надолго считается...
     - Сам знаю, - буркнул Император.
     ...На коня Императору самому сесть не удалось. В покалеченной руке вспыхнула огневеющая боль, и правитель Мельина до крови прокусил губу, сдерживая крик.
     Слева всё, от кисти до локтя, то становилось совершенно нечувствительным, точно исчезая, то взрывалось миллионами острых игл, вонзающихся в плоть, доходящих чуть ли не до костей.
     Вольные сомкнули ряды вокруг Императора - и торжественный кортеж двинулся прямо к воротам Мельина, за которыми приветственно вопила и размахивала руками немалая толпа, увидев императорский прапорец над группой конных.
     "А ведь, если разобраться, любить им меня не за что, - горько думал Император, царственным жестом простирая руку. - Сожжённый Мельин. Война с магами. Смерть и разорение. Разлом. Семандра. Снова Разлом. А они вопят от восторга, меня завидев..."
     Вольные миновали надвратную арку. Император вернулся в свою столицу.
     ...Под конец торжественного шествия правитель Мельина едва не терял сознание от гложущей весь левый бок боли. Уже не иглы - клубок разъярённых змей свил там себе гнездо, раздирая невидимыми зубами тело. И всё-таки он ехал, и улыбался, и махал рукой столпившемуся простонародью, и никто не заметил, что Император едва держится в седле.
     Величественный дворец, возведённый за добрых десять поколений до нынешнего правителя Мельина, уцелел, несмотря на все беды и пожары. Правда, большинство его покоев теперь пустовало. Давно стоял закрыт и заколочен просторный гарем, где ещё при отце нынешнего Императора содержалось множество малолетних наложниц. Маги Радуги не отказывали формальным владыкам громадной державы в "простых человеческих радостях" - до тех пор, пока сами оставались фактическими хозяевами государства.
     Император давно отпустил бедняжек. Правда, далеко не все обрадовались свободе - здесь они были сыты, одеты, к их услугам была целая армия камеристок, куафёров, портных и так далее и тому подобное: наложницы владыки должны пребывать в наилучшем виде. Многим было просто некуда возвращаться; казначейству пришлось раскошеливаться на особые пенсионы.
     Опустели и многочисленные помещения, где ещё совсем недавно хозяйничали маги. Все Ордена Радуги имели собственные владения в столице, но непременно держали одного-двух высокопоставленных чародеев в непосредственной близи от Императора - как говорится, на всякий случай.
     Не помогло...
     Никогда не вскармливай волка. Не натаскивай его на лесных собратьев. Убей его или оставь в покое.
     Не покинувшие столицу имперские чиновники выстроились на дворе, встречая повелителя. У Императора ещё хватило сил, стискивая зубы, ответить на приветствия - после чего он почти что рухнул на руки стражи. Вольные молча оттеснили растерявшихся квесторов, мало что не внося повелителя внутрь.
     ...Проконсул Клавдий мрачно смотрел на Кер-Тинора, сердито барабаня пальцами по изукрашенному резьбой столу. Двери императорской спальни оставались плотно закрыты почти для всех. Вольные наглухо заперли окна, задвинули засовы на ставнях и сами встали с луками наготове, словно каждый миг ожидая нападения. Спрашивать их о чём-либо было бесполезно - они не признавали ничьего авторитета, и даже сам проконсул, второй (наравне с Тарвусом) человек в государстве, для них ничего не значил. Они повиновались только своему повелителю. Угрожать им - бессмысленно. Они не боялись никого и ничего, кроме разве что бесчестья и осуждения своих. А уж смерть в списке их настоящих страхов уныло пребывала на самом последнем месте.
     Один из Вольных молча кивнул проконсулу, бесшумно приоткрыл внутреннюю створку, скрылся. Мгновение спустя посланец появился вновь, коротко дёрнул головой - мол, заходи. Проконсул не сдержался - крякнул. За подобное обращение с любого легионера спустили бы три шкуры, но эти Вольные - как ни крути, особая каста. Конечно, повелителю они преданы, как никто, - а всё же Клавдий предпочёл бы видеть на их месте обычных людей. Умом-то проконсул понимал, что Вольных невозможно ни запугать, ни подкупить - в отличие от обычных людей. Да и против магии они сумеют сделать куда больше, чем простые смертные. И всё-таки... одно слово - Нелюдь, они Нелюдь и есть.
     Кер-Тинор проводил угрюмого проконсула ядовитой улыбкой, словно мог прочесть все до единой мысли Клавдия, - и вошёл следом.
     Окна спальни закрывали тяжёлые шторы, золочёные пышные кисти на витых шнурах спускались до пола. Здесь мало что изменилось с того памятного дня, когда Император решил выступить против Радуги - у правителя Мельина хватало иных дел, а его данка, Сеамни Оэктаканн, которую повелитель величал Тайде, никогда не интересовалась убранством людских покоев. Есть стены с крышей - и ладно.
     Император лежал на широченной смятой постели, рядом - медный тазик медикусов и трое лекарей, о чём-то серьёзно переговаривавшихся вполголоса. Левая рука повелителя, сейчас разбинтованная, едва не вызвала приступ тошноты даже у старого вояки Клавдия.
     Перевитая жгутами раздутых тёмно-синих, почти чёрных жил - на алой плоти, словно с руки содрали всю кожу, обнажив мясо. Кровь продолжала сочиться, медленно, но неостановимо. Сколько ещё протянет повелитель?.. Неделю? Две? Месяц в лучшем случае?
     Тем не менее проконсул поклонился Императору как ни в чём не бывало.
     - Мой Император.
     - Садись, Клавдий. Все в сборе, друзья. Начнём.
     "Все в сборе, - подумал Император. - Не так и много осталось тех, кого я ещё могу собрать. Клавдий, легионные командиры, квестор-казначей... Рядом на подушке - темноволосая головка Тайде, но она - по-прежнему в забытьи".
     - Угодно ли будет повелителю выслушать вести от Разлома?
     - Оставь церемонии, Проконсул, - слегка поморщился Император. - Докладывай.
     - Я представлю видоков, - проконсул кивнул Кер-Тинору.
     Двое Вольных ввели немолодого легата, командира когорты. Служака под стать Клавдию, из тех, что тридцать лет не снимают лат.
     - Мой Император! - Пудовый кулак глухо бухнул в кирасу. Император как мог вернул салют.
     - Садись, легат. - Командир когорты, несмотря на немалые годы, был лишь третьим легатом, верно, выслужился из рядовых легионеров.
     - Гай Секстин, мой повелитель, начальствующий над шестой когортой Пятнадцатого легиона.
     - Расскажи всё с самого начала, Секстий.
     - Повинуюсь. Повелитель, нас двинули на юг, значит, когда людишки взялися улепётывать от Разлома почём зря. Было это без малого три месяца назад.
     Император и Клавдий переглянулись. Конечно, держава огромна. В отсутствие магов вести приходится пересылать обычной конной эстафетой. Будь всё как встарь, легионы быстрым маршем по хорошим дорогам за шесть недель прошли бы от Мельина до Суолле.
     - Утекавшие всякий вздор мололи, якобы ожил Разлом и полезли из него всякие-разные страхи, такие, что и словами-то не обсказать.
     - Чудовища? - Императору было трудно говорить, но голос звучал твёрдо, как всегда.
     - Никак нет, мой Император. Не чудовища. То есть сперва-то мы решили, что именно они самые...
     ...Когорта Пятнадцатого легиона растянулась сильно, словно волочащийся за пастухом хлыст. Всю зиму она гонялась за трудноуловимыми гномьими летучими отрядами, внезапно показавшими в лесной войне удаль и сноровку, какой позавидовали бы и Дану. Заваленные снегами чащобы - не самое лучшее место, где можно разворачивать легионы, а гномы прятались именно там. И никакой мороз им, казалось, не помеха. Нападали они внезапно, разбивали санные обозы, осмелев, соединялись в отряды покрупнее и штурмовали военные городки, во множестве возведённые вдоль зимников Пятнадцатым легионом и взявшимся за оружие местным ополчением. Здесь, на севере, ещё недавно страдавшем от Смертного Ливня, не успели укорениться многочисленные бароны, те же, что были, к идеям Конгрегации относились с прохладцей. Свободные пахари могут и не понять, а соседей благородных раз, два и обчёлся.
     Гномы, как оказалось, заранее устроили в лесистых предгорьях целые подземные лабиринты; входы тщательно укрыты, и потому отрядам Каменного Престола удавалось в буквальном смысле проваливаться под землю, стоило легионерам ударить с настоящей злобой, не щадя себя и не кланяясь стрелам.
     Тем не менее весной, когда наконец начали таять снега и изрядное число гномьих укрывищ подтопило, Пятнадцатому легиону удалось слегка потеснить воинов Каменного Престола, во всяком случае, высылаемые с юга обозы без помех добирались до места назначения.
     И вдруг - внезапная эстафета, срочный приказ, и час спустя целая когорта - шестнадцать центурий легионеров и две центурии легковооружённых велитов - уже мерила шагами раскисающий Тракт.
     Не все гномьи стрелы летели мимо, не все копья и топоры отскакивали от людских доспехов - когорта недосчитывалась почти сорока мечей.
     Что там случилось на западе - не знали ни сам легат Гай Секстий, ни его подчинённые. Приказ был прост и ясен - срочно усилить охрану Разлома у его северной оконечности.
     ...После возвращения Императора страшный рубец на теле Мельина, конечно же, не оставили совсем уж без внимания. Но настоящие, боевые легионы требовались на юге, востоке и севере; западу досталось совсем мало.
     Местность возле Разлома запустела и обезлюдела почти сразу же после катастрофы. Бароны побросали замки, пахари - поля. Но какая-то жизнь ещё теплилась, и где-то после трёх-четырёх дней пути начинались уже более-менее обитаемые места.
     Однако на сей раз когорта вступила в совершеннейшую, дичайшую пустыню, когда до Разлома оставалось ещё добрых десять дней марша. Из деревень бежал последний народ. Гай Секстий вёл когорту в неизвестность, потому что центуриона, командовавшего дозором на этом участке Разлома, в условленном месте не оказалось. Сторожевая вышка и караульня под ней стояли покинутыми.
     Легат прождал целый день. Никого. Мрачные легионеры всё чаще и чаще посматривали на скрывавшийся в лесных буреломах Тракт - мол, а не повернуть ли нам назад, коль тут, судя по всему, никто не ждёт?
     Но Гай привык выполнять приказы. Им поручено дойти до Разлома - и они дойдут.
     Когорта двинулась дальше. В пустоту. Из припасов - только то, что легионеры несли на себе. Гай Секстий не был бы старым служакой, не отправь он немедля гонцов куда следует с подробным докладом; но не выполнить приказ для него было совершенно немыслимо.
     ...Манипулы не дошли до Разлома совсем немного.
     В тот день когорта шагала угрюмо и сосредоточенно, растянувшись по узкой, давно не расчищавшейся дороге. Прискакал вершник, привёз весть, что припасы посланы вьючным караваном вслед за отрядом Секстия, но когда они ещё доберутся! А Разлом - вот он, почти под самым носом.
     Бывалый легат не позволил себе никаких вольностей и отступлений от устава. Вперёд высланы конные дозоры со строгим наказом взбираться на подходящие деревья и осматриваться, прежде чем дуром лезть на рожон. Именно это и спасло когорту.
     ...Гонец примчался, до полусмерти загнав роняющую пену лошадь. Легат услыхал панический рассказ, что дозорные, мол, доскакали до холма, с вершины которого виден сам Разлом - и оттуда "лезет прорва тварей каких-то, белёсые все, а с виду ну ровно свиньи, идут плотно, точно рыба на нерест...".
     Секстий не раздумывал. Манипулы выстроились в боевой порядок - возле покинутой лесной деревни, окружённой нешироким кругом полей. Велиты выдвинулись вперёд, готовые встретить неведомую напасть. Две центурии Гай оставил при себе в качестве резерва. Навстречу "чудовищам" - а легат не сомневался, что это просто какие-то хищные твари, на манер волков, - отправились легкоконные разведчики.
     Ждать пришлось недолго. Очень скоро легат Гай Секстий увидел всё собственными глазами.
     Белёсые, словно сотканные из тумана твари бесконечными рядами ползли через покинутые частоколы. Не похоже было, что преграды помешали бы им хоть в малейшей степени. Создания Разлома текли дальше, земля скрылась под их серо-призрачным покровом; сторожевая вышка надломилась с глухим треском, словно подточенная паводком. Вскоре передовые шеренги неведомого воинства достигли леса, и тут картина разительно переменилась.
     "Свиньи" или "кабаны" вливались в лес сплошными потоками, однако сперва там не затрещало ни одно дерево. И лишь когда серым маревом подёрнулась примерно треть лиги, лес вздрогнул, застонал, заскрежетал и затрещал. Сотни и тысячи деревьев оживали, вырывая корни из земли; стволы сталкивались, падали, валились один на другой; слово живые, вздымались вновь, отчаянно размахивая мохнатыми лапами ветвей; точно гигантское стадо билось в агонии.
     - Оживили они их, что ли? - вырвалось у молодого центуриона, стоявшего чуть позади Секстия.
     Оживили? Немного радости сражаться против оживших брёвен. Когорта имела небольшой запас зажигательных припасов, но, чтобы сжечь всю эту массу леса, их, само собой, не хватит.
     Однако валящаяся чаща пока не выказывала никаких враждебных намерений. Там всё вспучивалось, щепилось, чуть ли не кипело, словно котёл на добром огне.
     - Нет, не оживили, - бросил Гай. - Варят что-то.
     Легат не ошибся. Вырвавшееся из Разлома что-то делало с поваленным лесом, с самой землёй и - как будто - даже с воздухом над ней, потому что туман поднимался мало-помалу всё выше, скрывая от людских глаз картину происходящего.
     Легионеры ожидали каких-нибудь страшилищ - что ещё могло нарисовать воображение старых вояк? Тем более зная, чем оборачивались "выплески" из Разлома той самой "живой мглы" - оживающими камнями и комьями земли.
     Они дождались - и легат Гай Секстий даже обрадовался устремившимся на его когорту гротескным созданиям, наспех слепленным из изломанных стволов и вывороченных глыб мёрзлой земли.
     - К мечу! - гаркнул легат по старой неистребимой привычке центуриона. Ему откликнулись командиры манипул, лязгнули смыкающиеся щиты. Сейчас начнётся привычная, всегдашняя работа бывалых солдат, но...
     Гай Секстий никогда не дослужился бы до легата и командира немаленькой когорты, если бы не умел видеть чуть дальше своих товарищей.
     Не он, не его собратья-легионеры стали главной целью вырвавшейся из Разлома силы. Легат видел, что творилось сейчас с землёй - она кипела, бурлила, менялась, в неё ввинчивались тысячи призрачных буров, льющаяся из Разлома белёсая масса впитывалась, словно губкой, частично оживали комли, пни, обломанные стволы - то, что бежало на замерший строй когорты; а вот всё остальное - уходило, пряталось, уползало под землю. От леса перед легатом уже ничего не осталось; в тумане смутно угадывались какие-то медленно поднимающиеся вздутия, во мгле что-то вспухало, но что, зачем и почему?..
     Тем временем посланная вперёд Разломом накипь, носимый прибоем мусор, докатилась наконец до выстроившихся манипул.
     Когорта встретила их стрелами, прочертили небо дымные дуги пылающих оголовков; иные завязли, трепеща огоньками, в коре и мокрой глине, но зажечь удалось лишь пять или шесть созданий, остальные просто не обратили на стрелы никакого внимания. Да и горящие големы отнюдь не поворачивали назад и не падали - в тупом упорстве, подобно вечно бросающему себя на скалы морю, топали и топали вперёд, вытянув руки-ветки, несмотря на распускающиеся за ними рыже-чёрные шлейфы огня и дыма.
     Короткие мечи-гладиусы легионеров не слишком хороши на лесоповале, а топоры имелись только среди шанцевого инструмента. Поэтому строй манипул дрогнул, растягиваясь в линии, расходясь ещё шире и перегораживая всё поле.
     Гай Секстий не знал высоких слов. Он смотрел на небо, но ему открывался просто голубой купол. Видал моря и океаны, но запомнилась только морская болезнь да свист пиратских клинков. Хаживал по лесам, но для него они всегда оставались в основном местом, куда следует погнать дежурную смену за дровами. Легат не чувствовал "всего Мельина за спиной". Не произносил напыщенных фраз. Он просто делал что должно.
     Атакующих было сравнительно немного - едва ли больше трёхсот. Разомкнувшись, легионеры старались взять противников в кольцо, вонзи