с  увидел
прижавшихся друг к другу мужчину и женщину,  глаза  широко  раскрыты,  оба
кричат в животном ужасе; однако им ещ„ повезло, куда больше,  чем  другим,
оказавшимся под обломками.
    Фесс метнулся вправо, влево,  через  дворы,  через  заборы,  мимоходом
рубанув какого-то обезумевшего пса, что норовил вцепиться ему в ногу.
    Кажется, оторвался. Но маги взялись за дело всерь„з, теперь они просто
рушат все дома, где  возможно  хоть  какое-то  сопротивление.  Подобраться
бы... ещ„ хоть раз... на расстояние выстрела...
    Он едва успел вцепиться в наполовину  отломанный  фигурный  выступ  на
какой-то аляповатой колонне, украшавшей фасад роскошного особняка. Впереди
него по улице шествовала ещ„  одна  восьм„рка  магов  -  все  как  один  с
посохами.
    И на сей раз его, похоже, ждали.
    - Вот он! - истерично завопил высокий женский голос, совсем молодой.
    Фесс ничком бросился на землю, и в  тот  же  миг  воздух  у  него  над
головой застонал и вспыхнул. По стене вниз побежали быстрые ч„рные струйки
- плавился сам камень.
    Искажающие  Камни  были  страшным  оружием,  куда   более   слепым   и
беспощадным, чем даже простой, немудр„ный  меч.  Опытный  воин  ещ„  может
остановить размах руки или изменить направление; заклятье,  сотвор„нное  с
помощью Искажающего Камня, не повернуть и не отменить.
    Фесс перекатился  через  плечо  раз,  другой,  третий,  сбивая  врагам
прицел; мельком он увидел поднятые посохи,  зел„ные  огни  на  их  концах,
почувствовал клокочущую ярость Искажающих Камней, наконец-то выпущенных на
свободу; он  хлопнул  по  правому  самострелу  -  однако  железный  дротик
вспыхнул в воздухе: Искажающие Камни знали свое дело.
    - Беги! - заорал он сам себе. - Беги, дурак! Он рванулся с места  так,
как ещ„ никогда в жизни, даже когда  уходил  из-под  Смертного  Ливня.  Он
мчался огромными прыжками, помогая себе теми  несложными  заклятьями,  что
всегда у него получались, тело послушно взмывало над земл„й, проскальзывая
между мельчайшими частицами времени, само уворачиваясь от  направленных  в
него огненных стрел; на Фессе вспыхнула одежда, он не замечал ожогов;  меч
был в правой руке, кинжал в левой...
    "...Стоп. Как ты мог забыть?.."
    ...Кинжал он  метнул  впер„д,  не  надеясь  попасть,  просто  отвлекая
внимание. Ему нужна была доля секунды, не больше, и,  когда  левую  ладонь
оцарапали острые края выхваченного амулета, он даже успел рассмеяться.
    ...Они ударили одновременно,  Сила  Искажающих  Камней  скрестилась  с
Силой Фессова амулета. Он сделал его сам, это был  его  первый  амулет,  и
Клара Хюммель долго  качала  головой,  осторожно  держа  пинцетом  изящную
золотую вещицу с  двумя  торчащими  в  обе  стороны  тонкими  и  короткими
лезвиями.
    - Требует крови... Мальчик, ты понимаешь, какие силы может высвободить
кровь мага Долины?.. Заклятий на крови избегаю даже я... разве что Архимаг
Игнациус может...
    Она оборвала себя.
    - Спрячь эту штуку, Кэрли.
    - Не называй меня так!
    - Не пререкайся! Спрячь эту штуку, Кэрли, а лучше всего - отдай мне,
    - Я сделал ее в память о маме.  И  папе,  -  глядя  исподлобья  словно
волчонок, сказал мальчишка. - Я ее  тебе  не  отдам.  Отбери  силой,  если
сможешь.
    Клара долго молчала.
    - Хорошо, - наконец сказала она. Молча повернулась и пошла к дверям. -
Какое счастье, что у меня нет детей! -  на  ходу  сообщила  она  косяку  и
створкам. - Наверное, иначе я стала бы детоубийцей.
    ...Левая ладонь потеплела от крови.
    - Лети! - закричал Фесс, падая и инстинктивно прикрывая голову руками.
    Посреди  мельинской  улицы  две   могущественные   Силы   сшиблись   в
смертельной схватке.
    ***
    ...Они сидели и  говорили  -  Агата  в  своем  испорченном,  пропахшем
кислотой  и  гнилью  платье,  и  мрачный  гигант,  никогда  не   снимавший
полуистлевших доспехов.
    - Ты можешь сама повести Ливень, Сеамни.  Но...  это  значит...  стать
такой же, как я. Бессмертие. Сила. Мощь. Вес это будет твоим. И ничего  из
этого тебе не будет нужно. Посмотри на меня, Сеамни. Посмотри внимательно.
Я... я то, что я есть. Я пью души,  это  мой  хлеб,  и...  и  его  хватает
ненадолго. Приходится долго копить. Я могу многое - в этом облике. Но  так
хочется иногда вновь стать человеком!
    - Человеком? Хумансом? - отпрянула Агата.
    - А кем я был рожден, как ты думаешь?  Человеком,  Сеамни,  человеком.
И... и теперь я тоже могу делаться им... ненадолго, правда. Тогда хожу  по
земле, смотрю, учу...
    - Учишь? Чему?
    - Магии, Сеамни, магии. Я учил многих. Но ни из кого так  и  не  вышло
толку. Все стремились получить силу лишь для  того,  чтобы  урвать  что-то
себе, отняв это у других. Те же разбойники. Только разбойники честнее. Они
выходят на большую дорогу с ножами и топорами,  зная,  что  у  жертв  тоже
может найтись оружие и что потом  за  ними,  разбойниками,  будет  послана
имперская стража, от которой не откупишься. А эти... они хотели иметь вс„,
не дав взамен ничего. Я спасал людей от костров Радуги. Я вытаскивал их из
тюрем, где они ожидали  казней.  И  ничего,  ничего,  Сеамни!  Их  уже  не
переделаешь.
    - Хумансы - враги моей расы, - глухо сказала девушка-Дану. - Они убили
моих родных, сожгли и вырубили наши леса, мы теперь - в рассеянии,  жалкие
остатки некогда могущественного народа. Я хочу отомстить, Хозяин.
    - Отомстить? - эхом откликнулся великан. - Зачем ты говоришь это  мне,
человеку, Сеамни?
    - Ты больше не человек, Хозяин. Ты - сам по себе.
    - Я был рожден человеком, Сеамни,  я  вышел  из  человеческой  утробы.
Мать, что в муках рожала меня, принадлежала к человеческой расе. Такое  не
отбросишь и не отринешь. Я не поведу Ливень. Сделай это сама, если хочешь.
    - Но какая между нами разница? - воскликнула  Агата.  -  Ты  убиваешь,
чтобы жить. Убиваешь людей, точно волк - скотину. Даже если ты не повед„шь
Ливень на юг, даже если это сделаю я - какая будет  разница  для  тех,  на
кого пад„т мо„ мщение? Для тех легионеров, что  уже  идут  жечь  последний
приют моего народа? Когда тучи накроют их, уже не будет  никакой  разницы,
кто их убил. Если ты позволишь мне сделать это самой, ты будешь  мстителем
в той ж степени, что и я.
    - Нет! - Латный кулак с грохотом  ударил  по  каменной  столешнице.  -
Нет!..
    - Ты убиваешь, чтобы жить. - Агата наклонилась  впер„д,  глаза  горели
полубезумным огнем. - Но тем, кого ты убиваешь, нет дела до твоих мотивов.
Они умирают в муках... проклиная судьбу и богов. Тебя они не знают. Им вс„
равно, как тебя зовут и что тобой движет. Ты уш„л с севера раньше срока...
поведи облака на юг! Твоя жатва еще не собрана.
    - Ты боишься стать такой, как я? -  Взгляд  из  узкой  прорези  шлема,
казалась, сейчас прожж„т Агату насквозь. -  Ты  хочешь  получить  вс„,  не
отдав ничего?
    - Разве мы  на  рынке,  чтобы  торговаться?  -  отпарировала  Дану.  -
Просто... просто если  те  легионы  выполнят  приказ,  мне  и  жить  будет
незачем.
    - А зачем живу я?!
    - Не знаю! - жестко отрезала Агата. - Могу сказать только одно - такое
бессмертие мне и даром не нужно. Я пройду свой земной  круг  и  вернусь  к
предкам, в неувядающие небесные леса.
    Гигант долго молчал, опершись подбородком на  сжатый  кулак.  Молчание
длилось, пока не стало совершенно невыносимым.
    - Что ты решил? - не выдержала Агата.  Хозяин  Ливня  медленно  поднял
голову.
    - Я помогу тебе остановить легионы. Но не так, как ты думаешь.
    ***
    Я закончил укладывать свои нехитрые пожитки. Ждать больше нельзя. Этот
мир слишком долго оставался моим домом, чтобы я мог  спокойно  взирать  на
его гибель. Пусть нить моей судьбы оборв„тся здесь - я должен сделать вс„,
чтобы оборванной оказалась только одна она, а не мириады и мириады других.
    Я собирал котомку и удивлялся сам себе - какое раньше дело было мне до
всех этих смертных, занятых своими мелкими и ничтожными проблемами? У меня
было мало учеников, я старался действовать в одиночку, ни с кем  не  желая
делить славу или почести.
    Сейчас я смеюсь над собой тогдашним. Маги не всезнающи, не всеведущи и
далеко не так мудры, как это порой представляется простым смертным.  Когда
имеешь дело с  магией,  субстанцией,  априори  не  поддающейся  адекватным
описаниям, где заклятья с течением времени могут сменить свое действие  на
нечто   совершенно    противоположное,    трудно    бывает    предугадать,
распланировать и затем лишь действовать в соответствии. Маги вынуждены  во
многом опираться  на  интуицию...  и  невольно  они  приобретают  привычку
распространять этот же подход и на иные области, требующие как раз точного
знания и вдумчивого анализа.
    Мне предстояло покинуть Хвалин и успеть дотянуться до горла  явившихся
из мрака созданий прежде, чем они дотянутся до моего собственного горла, а
вместе с ним - и до горла всего этого мира. Мне нужно было остановить  их.
Неважно, как, но далеко не любой ценой,
    Прощай, заточение, прощай, келья, прощай и ты, чертенок  Ниобий;  едва
ли у меня найд„тся теперь время вызывать  тебя.  Понимаю,  тебе  будет  не
слишком весело, ну да уж прид„тся тебе меня извинить.
    Я не знаю, что жд„т меня  за  порогом  старого  храма.  Мое  заточение
охраняли могучие заклятья, но, как я понял, угрожали  они  в  основном  не
мне. Такие я бы преодолел или наш„л способ их обойти. Нет, Заточивший меня
придумал кое-что похитрее; и я  от  души  надеялся,  что  свои  угрозы  он
исполнил не в полной мере.
    Я  постоял  несколько  мгновений  на  пороге  кельи,  зажмурившись   и
собираясь с духом.
    Ну, пора!
    Я шагнул за порог.  Ничего  не  случилось.  Передо  мной  лежал  сырой
коридор храмовых катакомб. Не слишком глубоких,  без  всяких  сюрпризов  -
невесть зачем отрытых строителями храма много лет назад. Скорее всего  они
выбирали отсюда л„гкий и близкий камень, оставив  после  себя  не  слишком
длинный лабиринт коротких штолен и штреков.
    По узкой и крутой лестнице со ст„ртыми ступеньками я начал подниматься
наверх.
    ...На самом верхнем уровне, уже не в катакомбах, а в подвалах храма  я
наткнулся на первую живую душу - замор„нного монашка в рабочей  коричневой
рясе. Он бр„л, шевеля губами, вдоль длинного ряда пузатых бочек, время  от
времени что-то отмечал стилом на восковой табличке, что использовались для
черновых записей вместо дорогой бумаги и еще более дорогой телячьей кожи.
    Я не хотел привлекать к себе внимание, но и пускать в ход магию просто
так не хотелось тоже. Я вжался в сырую, покрытую плесенью стену в надежде,
что монашек - судя по всему - помощник  отца-ключаря  или  отца-эконома  -
мирно пройд„т себе мимо, считая свои бочки, однако он  оказался  куда  как
глазаст. Себе на беду, конечно.
    Когда он, ненароком повернувшись, увидел меня, прижавшегося  к  стене,
лицо у него перекосилось до  неузнаваемости,  рот  съехал  куда-то  набок,
глаза округлились и полезли на лоб, уши судорожно  зад„ргались,  словно  у
норовистого осла; монашек выронил и стило, и вощаницу, медленно поднял над
головой трясущиеся крупной дрожью  руки  и  завопил  так,  что,  казалось,
сейчас рухнут все своды подвала. Все еще  продолжая  неистово  вопить,  он
порскнул впер„д, в темноту, с такой быстротой, словно за ним  гнались  все
до единого демоны преисподней.
    ...И что его так испугало, хотел бы я знать?.. Вопли монашка  медленно
затихали в отдалении; бежать ему тут было некуда, только  по  кругу  вдоль
храмовых кладовых. Невольно  подумав,  что  второй  встречи  со  мной  он,
пожалуй, не пережив„т, я заторопился к ведущей наружу лестнице.
    Она вела в неприметный боковой неф храма.  Я  от  души  надеялся,  что
прихожан  будет  немного.  Впрочем,  храм  Хладного  Пламени  никогда   не
пользовался особым почтением у простонародья.
    Кстати, встреченный мной монашек носил вышитый на рясе знак Спасителя.
Интересно, что он делал тут? Да ещ„ с таким деловым видом?
    ...Однако мне не повезло, В храме шла служба. И притом такая, что  мне
и в голову не могло б прийти.
    Служили вместе жрец Хладного Пламени и епископ, слуга Спасителя.  Храм
был набит битком, народ едва не сидел друг у друга на головах,  и,  стоило
мне появиться в нефе, как мало что не все  головы  тотчас  повернулись  ко
мне.
    Что последовало за этим, не опишет, наверное,  никакое  перо,  включая
мое. Исторгнутый из  сотен  ртов  многоголосый  вопль  ужаса  забился  под
сводами храма, словно ослепшая от света летучая  мышь.  Жрец  и  священник
разом упали окарачь, норовя уползти  под  кафедру,  немилосердно  пиная  и
отталкивая при этом друг друга, как будто бы там, под кафедрой,  их  ждало
безопасное во  всех  отношениях  убежище.  Остальные  прихожане,  топча  и
опрокидывая друг друга, ринулись прочь, в дверях немедля  возникла  давка;
истерично визжали женщины, кто-то пытался добраться до высоких, украшенных
самоцветными витражами окон; кто-то просто падал, прикрывая голову  руками
и тихо завывая  от  ужаса,  какой-то  мужчина  диковатого  вида  с  воплем
"Последний день, братья, последний день!" немедленно повалил свою  соседку
на пол, задирая ей юбку; я не убежд„н, что изо всех сил  вопившая  женщина
заметила хоть что-нибудь из происходившего с ней.
    Пол в храме, как всегда бывает  при  паническом  бегстве,  расцветился
обрывками одежды,  какими-то  растоптанными  свертками  и  ещ„  множеством
вещей, встретить которые здесь никак не ожидаешь.
    Стараясь не смотреть в сторону занявшейся лихорадочной любовью пары, я
прош„л к выходу. По углам тряслись  скорченные  словно  в  судороге  люди;
успокаивать их сейчас было бессмысленно, лучшее, что я мог сделать, -  это
убраться подальше и дать им возможность прийти в себя.
    На улице я застал те же следы поспешного бегства Площадь перед  храмом
вымерла за долю мгновения, только в соседнем кафедральном соборе суматошно
затрезвонили все колокола.
    Я пожал плечами и пош„л дальше. Собственно говоря, в Хвалине мне  было
делать нечего, все в чем я нуждался, -  это  спокойный  мерин,  чтобы  без
всяких колдовских штучек добраться до  Мельина,  где  мои  враги,  похоже,
развернулись вовсю, судя по отзвуку в магическом эфире.
    Я ш„л по улицам в сопровождении  заунывного  собачьего  воя  и  треска
судорожно запираемых дверей, ворот, окон и  ставен.  Наверное,  я  мог  бы
сжечь подряд несколько домов - и мне все равно  бы  не  открыли  даже  под
страхом немедленной смерти.
    Нечего было и надеяться честно купить лошадь. Я вздохнул и  направился
к южным воротам.
    ***
    Безумная гонка через леса продолжалась. Хрипло  и  тяжела  дыша,  Тави
бежала неприметной тропкой;
    спина обливалась потом под плотно пригнанным заплечным мешком.
    Сперва очень донимали раны - до тех пор, пока она  не  пустила  в  ход
волшебство. Пришлось поорать от боли, зато теперь на месте ожогов и рваных
ран остались лишь аккуратные розовые шрамы. Она потратила много сил  и  не
могла теперь встретить всех  магов  Радуги  в  открытом  бою,  как  сперва
хотела. Оставалось только бежать и выжидать... без особых надежд на успех.
    Маги Радуги не собирались выпускать свою жертву. У них были  кони,  но
лошадей Тави удавалось испугать  и  заставить  бежать  в  совершенно  ином
направлении, чем нужно  было  преследователям.  Только  эта  магия  еще  и
спасала  девушку  -  чародеи  Радуги  пока  не  подобрали  ключа  к  этому
заклинанию, придуманному самим Учителем Тави, но,  можно  не  сомневаться,
скоро они раскусят и эти чары.
    Нет, она не  боялась  смерти,  только  было  обидно,  донельзя  обидно
умирать, когда этот подлец Сидри  сбежал  с  Алмазным  Мечом  и  наверняка
получит за него  горы  золота.  А  уж  что  станет  делать  с  этим  почти
всемогущим оружием Каменный Престол, Тави боялась даже и думать.
    А е„ гонят на юг, пытаясь в то же время прижать к болотам. В  одиночку
ей там не пробиться, значит, опять же прид„тся останавливаться и  драться.
Тави знала - она не попад„т в руки Семицветья ни живой, ни  даже  м„ртвой,
добычей для некромантов Радуги. Последнее предсмертное заклятье  испепелит
е„ тело и развеет по ветру прах, так что даже искусники  семи  Орденов  не
найдут ничего, на ч„м бы продемонстрировать сво„ ч„рное мастерство.
    У не„ не было времени ни чтобы поесть, ни чтобы поспать. Маги казались
неутомимыми, одну охотничью команду сменяла  другая.  Они  надеялись,  что
Тави просто свалится, не выдержав гонки.
    О, как бы не так, - скрипела она зубами. - Вы крепкие  парни,  там,  в
Радуге, но и я тоже не из слабых. Надо оторваться... во что бы то ни стало
оторваться", - твердила она  про  себя  до  тех  пор,  пока  не  перестала
различать даже смысла этих слов. Тави понимала -  ей  негде  укрыться,  е„
гонят в самое сердце имперских владений, где Радуга особенно сильна, почти
что непобедима; даже е„ Учитель не  дерзал  бросать  Семицветью  открытого
вызова в глубинных землях Империи, где в каждом городке высилось по  башне
одного из Орденов. В конце концов  е„  просто  затравят,  как  лисицу  или
зайца, даже если она сумеет чувствительно покусать немало охотников.
    "Их слишком много. Они слишком сильны. Они не дадут мне  выбраться  на
дорогу..."
    На дорогу? Ну конечно же, на дорогу! Глупая, зачем она теряет время  и
силы, пробиваясь сквозь приболотную глухомань! Надо атаковать самой,  пока
они этого не ждут, взять их на испуг и пробиться к тракту. А там захватить
пару-тройку коней. Тогда даже Радуге прид„тся повозиться, прежде  чем  она
схватит е„!
    Тави не привыкла откладывать исполнение собственных решений.
    ...Ждать пришлось  недолго  -  лишнее  свидетельство  тому,  насколько
близко было к печальному  концу  ее  отчаянное  бегство.  Между  деревьями
появились всадники - они пробирались осторожно, шагом, низко  нагибаясь  к
гривам.
    Магов было около десятка - правда, лишь трое или четверо были  всерь„з
опасны. Остальные - ученики и подмастерья, смазка для клинка.
    Тави знала, что Илмета  она  скорее  всего  не  добила  -  он  сильный
чародей, может оправиться, даже если ему вогнать кинжал в сердце по  самую
рукоятку, Учитель говорил, что иных магов Радуги не мог лишить жизни  даже
палаческий топор; над„жным средством наставник признавал  только  огонь  -
после того как жертву проткнут полудюжиной осиновых кольев.
    Конечно, с магами такой  силы  Тави  ещ„  не  встречалась  -  на  сво„
счастье. Они оставались далеко, в Мельине, все эти Сежес и прочие.
    ...Вот они, всадники. Едут, развернувшись в цепь; у  двоих  в  ладонях
теплятся голубые  зародыши  огненных  шаров-файерболов.  Это  неприятно  -
файерболы непростые, очень сильные и в„рткие, такой сложно отбить.
    Другие тоже  заготовили  подарки  -  нет,  столько  ей  не  отклонить,
придется ставить щит, это больно и пожирает уйму сил, а она  только-только
начала приходить в себя после того, как залечила раны. Прорыв должен  быть
быстр... очень быстр. Иначе это и впрямь окажется е„ последний бой.
    Левую руку Тави согнула в локте, полуоткрытая  ладонь  смотрит  вверх.
Правая кисть опирается о левую запястьем и сама до предела оттянута назад.
Получилось нечто вроде гротескной пасти, поиграть с малышом.
    Правда, сама Тави играть отнюдь не намеревалась. Да и  детей  в  жизни
своей она не то что никогда не имела, но и почти что ненавидела.
    Магия  жеста  была  не  столь  древней,  как  предметная;  кое-кто  из
волшебников Радуги, из старого поколения, вес еще пользовался  проверенным
арсеналом. Правда, все  нынешние  Верховные  маги,  за  исключением,  быть
может,  старика  Гахлана,  уже  давно  отказались  и  от  жеста,   отдавая
предпочтение магии мысли.
    Ну, давай, Тави!
    Она зажмурилась, во всех деталях представляя себе  пару  сплетшихся  в
чудовищное  кольцо  драконов.  Один  встал  на  дыбы,  другой  ещ„  только
разворачивает  бронированные   извивы   исполинского   тела.   Открываются
кров