кожаные  куртки,  знаменитые
чешуйчатые  крхаппы,  из  шкур  громадных  ящериц,  обитавших  на   западном
побережье. Говорили, что такую куртку не пробить обычной стрелой.
   ...Однако даже бдительный таможенник не заметил - да и заметить не мог, -
что после всех хлопот с караваном гном Сидри и двое  Вольных  отделились  от
остальных и вместе вошли в гостиницу.

***

   Чародей из Ордена Арк. Юноша, отправленный следить за  ним.  Гном  Сидри.
Вольные, брат и  сестра,  точнее,  прикидывающиеся  братом  и  сестрой.  Что
привело вас всех в Хвалин, в один и тот же день, таких разных?
   Я давно уже не покидаю своей кельи. Настоятель храма Хладного Пламени,  в
чьих подземельях я обосновался, считает себя обязанным  посылать  мне  хлеб,
овощи и вино, снабжать углем на зиму. Наверное, для него  я  -  нечто  вроде
движимого храмового имущества, наподобие кота, ответственного за истребление
крыс, в великом множестве расплодившихся в Хвалине.
   Да, я не покидаю своей кельи. Наместник Хвалина думает, что я  делаю  это
из страха перед ним. Его высокопреосвященство, епископ Хвалинский,  кажется,
искренне полагает, будто я замаливаю грехи. Колдуны Орденов - всех семи, без
исключения - приписывают эту заслугу себе, однако те из них, в чьих  головах
содержится хоть немного мозгов, вздрагивают и  осеняют  себя  охранительными
знаками, едва заслышав мое имя. Разные мелкие иерархи Хвалинского епископата
несколько раз набивались побеседовать со мной, но я отказался. Мне не о  чем
говорить со слугами Несуществующего. Пусть даже они называют Его  Спасителем
Мира и творят Его именем кое-какие чудеса.
   Я же страшусь произнести имя Того, кто заточил меня здесь. Правда,  убить
меня Он не мог. Даже Он. И это утешает.
   При мне осталось мое искусство.., хотя кто знает, может, мне  было  бы  и
легче, не знай я всего творящегося там, на поверхности. Но я знаю.
   Мои жилы все испещрены крошечными бугорками  запекшейся  крови.  Я  рисую
пента-, гекса-и окто-граммы, призывая Силы Света и Тьмы явиться ко мне. Духи
ветров, духи озер и рек, духи океанов; мрачные создания, еще  не  получившие
имен в официальной демонологии - они возникли, когда  города  Империи  стали
достаточно жестокими, чтобы людские горе и муки вызвали  к  жизни  из  камня
мостовых и домов этих существ. Духи дорог. И еще многие.
   Говорю я и с домовыми всех видов и разновидностей. Высокие  маги  Орденов
глупы, пренебрегая этими чрезвычайно полезными созданиями. Я знаю  все,  что
делается в Хвалине, в его окрестностях, на ведущих к нему трактах...
   Стоит унылая осенняя ночь. Начерченная моей кровью  гексаграмма  медленно
угасает. Ниобий, "чертенок", как назвали бы его необразованные местные, а на
самом деле - маленький земной дух, торопливо запихивает в неожиданно  широко
распахнувшуюся пасть лакомство, состав коего я не  сообщаю  здесь,  дабы  не
нарушать пищеварение достойных слушателей.
   - Ты смотри, уж следующий раз  меня-то  призови,  -  закончив,  он  почти
умоляюще глядит на меня,  просительно  складывая  поросшие  черной  шерсткой
лапки. - Призови, а? Меня, а не...
   - Если ты мне  понадобишься  -  призову,  -  обещаю  я.  Чертенок,  уныло
покивав, с досадой скребет затылок за правым рогом.
   - Да-а, ты всегда только обещаешь, - обиженно тянет он, со вздохом косясь
на тускнеющий контур охранной линии. Как только  гексаграмма  погаснет,  ему
придется возвращаться к себе, в унылое, безрадостное царство земляных духов,
где ни света, ни движения, ни смеха...  Не  допусти  нас  Творец  до  такого
жалкого существования.
   Тем не менее свое сегодняшнее угощение он заслужил. Пожалуй,  и  в  самом
деле можно будет вызвать его просто так, в награду. Пусть порадуется.  Потом
будет  служить  еще  лучше  -  и  не  только  из  страха  перед   властными,
причиняющими невыносимую боль и муку заклятьями.
   Все, что нужно, я знал.  Протянувшиеся  из  разных  концов  Империи  нити
связывались в единый тугой узел - связывались здесь, в Хвалине.
   Правда, чувствовал я и некую  неполноту  этого  узла,  словно  в  нем  не
хватало еще каких-то петель. Хорошо было бы заглянуть на  восточную  дорогу,
однако надвигавшийся от Острага Смертный Ливень напрочь глушил все заклятья,
направляемые в ту сторону. Духи тоже спешили убраться подальше из тех  мест;
так что, пока не минует туча, сделать ничего нельзя.
   Мне оставалось лишь ждать, чем кончатся события здесь, в Хвалине, хотя  я
почти не сомневался, что ничем.  Целей  всех  явившихся  сюда  с  непраздным
сердцем путников не было в городе; все - и чародей из Арка, и  посланный  по
его следу соглядатай, и Вольные, в которых я чуял какую-то мрачную тайну,  и
гном Сидри - для всех них Хвалин был лишь промежуточным пунктом, откуда  они
должны были следовать дальше.
   Кроме чародея Ордена Арк. Я уловил его тревогу и беспокойство,  тщательно
замаскированные привычной броней ледяного презрения к окружающим. Он чего-то
ждал здесь, в Хвалине, - с тем, чтобы потом двинуться по своему пути дальше.
   Гексаграмма погасла окончательно. Свеча горела еле-еле, с трудом  освещая
крошечный стол с раскрытой книгой. Я положил руку на чистые страницы и начал
диктовать...

***

   В этот день Император отходил ко сну не в духе. И было  отчего!  Ведавшие
доставкой новостей маги только что, с поклонами и извинениями,  вручили  Его
Солнцеподобному Величеству спешный пакет, наглухо запечатанный гербом Ордена
Лив.
   Тонкие,  изящные  пальцы  (за  изяществом  почти  всегда  кроется   сила)
нетерпеливо  сорвали  голубой  Печатный  Камень.  Карие  глаза  впились   во
вспыхнувшие голубым же - цвета Ордена - огнем строчки.
   Восточная армия слала панические депеши о том, что три отборных легиона -
Четвертый, Седьмой и  Девятый  Железный,  под  командованием  его  светлости
герцога  Парциваля,  вследствие  непомерной  гордыни  оной   же   светлости,
оторвались от главных сил, заблудились  в  джунглях,  после  чего  оказались
прижаты к непроходимым болотам и поголовно уничтожены. В зловонных  трясинах
полегли восемь тысяч латников отборной имперской пехоты.  Ничего  не  смогли
сделать  и  приданные  корпусу  маги  Синего  Ордена  Солей  (между  строчек
угадывался ядовитый намек, что, мол, адепты Ордена Лив никогда  не  дали  бы
свершиться подобному); единственное,  в  чем  преуспели  волшебники,  -  это
отправить в безопасное  место  его  светлость  герцога  вместе  с  походными
наложницами, псарями, лучшей охотничьей сворой, соколами и  казной  погибших
легионов вместе с не выданным в срок жалованьем.  Как  свидетельство  особой
доблести герцога  приводился  тот  факт,  что  он,  герцог,  всежертвеннейше
отказался взять с собой одну из наложниц, захватив вместо этого знамена всех
трех легионов.
   Холеные пальцы Императора медленно, точно лаская,  расправили  пергамент.
Кольцо с черным камнем на среднем пальце правой руки чуть заметно осветилось
- мягким жемчужным светом. Лист донесения сам собой свернулся  в  трубку  и,
воспарив, понесся по воздуху  к  невидимым  отсюда  полкам,  где  в  строгом
порядке хранился весь имперский архив.
   Император работал в колоссальной подземной  библиотеке,  где  ряды  полок
тянулись чуть ли не на лигу; обширный стол  повелителя  стоял  возле  самого
входа.
   Человек, повелевавший мириадами своих подданных на  всех  берегах  вокруг
Ожерелья Внутренних Морей, рывком поднялся из кресла.  Резким,  раздраженным
движением погасил светильник. Умирающее  пламя  (самое  обычное,  отнюдь  не
магическое) вырвало из тьмы строгое молодое лицо с чеканным, в точности  как
на новых монетах, профилем. Кудрявые волосы ниспадали до плеч.  Карие  глаза
смотрели прямо и вдумчиво.
   Императору только-только исполнилось двадцать три года. И правил он всего
лишь семь дней.
   Пятьдесят три недели тому назад его  отец,  прежний  Император,  ушел  из
жизни. Год после его смерти наследник  носил  глубокий  траур,  не  открывая
лица, не вкушая ничего, кроме самой простой и грубой пищи, проводя все время
в молитвах и воинских упражнениях, ибо первые  способствуют  очищению  души,
вторые же - совершенствованию тела. У него отняли имя, теперь  отныне  и  до
самой смерти он будет лишь Императором, живым  богом  на  земле,  правителем
самого мощного государства Имя, которым ею нарекли при  рождении,  вспомнят,
лишь когда наступит его час уходить вслед за царственными предками и  давать
отчет перед их строгим и неподкупным судом.
   Целый год страной правил  Имперский  Совет  из  наиболее  приближенных  к
покойному Императору персон. Гранды Империи, опора трона,  особо  доверенные
маги, его  высокопреосвященство  архиепископ  Мельинский,  высший  церковный
иерарх Империи, должны были не дать свершиться необратимой ломке, обеспечить
плавный переход власти от одного Императора к другому. Молодой правитель  (с
закрытым лицом, но  открытым  слухом)  обязан  был  присутствовать  на  всех
заседаниях, дабы напитаться мудростью верных сподвижников отца.  Что  бы  ни
решили члены Имперского Совета, они пользовались полной неприкосновенностью.
Новый Император не мог казнить или сместить их. Мог лишь удалить от  себя  -
да и то не ранее, чем через десять лет после начала собственного правления.
   Разумеется, все сказанное ни в коей мере не касалось магов или клириков.
   Император встал, шагнул к  замаскированной  двери.  Плащ  двух  имперских
цветов - красного и золотого - волочился за ним по полу.
   Проклятая война. Переправиться через  Восходный  Океан  -  зачем?  Класть
сотню за сотней,  тысячу  за  тысячей  -  а  тамошние  обитатели  отнюдь  не
стремятся к правильному бою. Бегут в леса, в непроходимые джунгли,  оставляя
земли без данников. Кому нужны такие владения? Но старому  дворянству,  всем
этим пэрам и герцогам времен Первого Исхода, война нужна как воздух  -  иной
жизни они себе и не мыслят. Вдобавок лично им война почти ничем не угрожает.
Маги персональной  свиты  всегда  готовы  перенести  сюзерена  в  безопасное
место...
   Молодой Император стремительно шел по роскошным, мрачным коридорам своего
замка, возвышавшегося над  столицей  подобно  черному  ворону  над  добычей.
Стража, особо отобранные воины, охранявшие каждую дверь, приветствовали его:
правый кулак в латной рукавице ударял о  панцирь  слева,  там,  где  сердце.
Правитель отвечал - по уставу - коротким кивком.  Да,  он  -  владыка  всего
этого, владыка жизней и душ своих воинов, но командир всегда обязан ответить
на приветствие младшего по чину. Этим стояла и стоит имперская армия.
   Стояла... Император позволил себе  досадливо  тряхнуть  головой.  Лучшие,
отборные тысячи полегли там, за океаном;  полегли  сверхсрочники,  ветераны,
прошедшие все и  вся,  без  которых  войско  развалится  в  несколько  дней.
Объявляй теперь новый набор...
   Да, в желающих  недостатка  не  будет.  Империя  щедро  платит  тем,  кто
проливает за нее кровь. Каждому выслужившему  полагается  пенсия.  Пенсия  и
кусок земли, которую он волен продать или же вести на ней хозяйство.
   Но.., но это будет уже не то войско. Пока еще  новобранцы,  даже  умеющие
держать щит и меч, станут настоящими воинами!..
   А все эти бароны да герцоги. Голубая кровь, за которыми - сила магических
Орденов. Со времен основателя, величайшего  волшебника,  который  когда-либо
ходил по земле, Комнинуса  Стразы,  существуют  во  владениях  Империи  семь
магических Орденов, по числу цветов радуги (что за  нелепый  обычай?  И  как
поймешь, чем  Голубой  Лив  отличается  от  Синего  Солея?  Красный  Арк  от
Оранжевого Гарама?.. Пятая часть всех доходов Империи идет в их  казну!  Над
каждым  золотым  плачешь!),  семь  Опор  Трона,  сдерживающих  Нелюдь,   что
вынашивает кровожадные мечты о мести, хочет затопить Империю  кровью,  вновь
вернуть себе то, что Творец даровал  своему  Избранному  Народу!..  И  якобы
только  голубая  дворянская  кровь  делает  человека  способным  к  обучению
колдовству...
   Император криво усмехнулся (опять же, когда не  видела  стража).  Маги..,
проклятие его владений... В конце  концов,  даже  от  белых  монахов  вреда,
кажется, меньше. Многие из  тех,  что  на  самом  низу  церковной  пирамиды,
искренне стараются помочь и облегчить жизнь простому  люду,  и  ведь  -  что
удивительно!  -  порой  молитва  их  и  впрямь  позволяет  творить   чудеса.
Небольшие, крошечные такие чудеса,  ну  вроде  мешка  муки  двум  голодающим
сироткам, но все-таки!..
   А маги.., с магами у него особый счет.
   В детстве ему часто доставляли пленных  Дану  -  когда  егерям  удавалось
накрыть их очередное убежище. Его, мальчишку, выводили на посыпанный  песком
двор ристалища. Давали тупой короткий меч, слишком еще тяжелый для его  рук.
В окружающих ристалище ложах появлялись маги всех семи  Орденов,  наставники
юного принца.
   ...А потом распахивались двери  в  дальней  стене  и  на  арену  выгоняли
детей-Дану.
   - Атакуй, принц! Ты должен увидеть, как льется их кровь!..
   ...Император пинком ноги распахнул дверь опочивальни.
   - Все вон! - зарычал он на  камердинеров.  Евнух-распорядитель  имперских
наложниц замешкался было, тотчас заработав ожог на лбу - правитель  подбавил
в свой и без того горящий взгляд немного истинного  огня.  После  этого  всю
челядь как ветром сдуло.
   Усилием воли приказав задвинуться тяжелому железному засову,  механически
шепча  слова  нужных  оберегов,  Император  расстегнул   застежки   панциря.
Правитель не имеет права расставаться с броней, когда он  бодрствует.  А  уж
перевязь с наследным кинжалом, на котором - руны,  нанесенные  главами  всех
семи Орденов, он не мог снимать даже в бане.
   Кое-как содрав одежду, Император ничком  рухнул  на  широченную  постель.
Отец, да будут справедливы к нему Подземные Боги, любил привести сюда  целую
дюжину наложниц - желательно не старше  пятнадцати.  Новому  Императору  эти
забавы претили.
   "...О Всемогущий, Спаситель, Податель Благ, зачем ты караешь  меня  этими
воспоминаниями ? Почему они возвращаются ко мне снова и  снова  ?  Почему  я
вновь и вновь вижу тот день, - мне восемь лет, и депутация третьего сословия
из Хвалинского края преподносит мне щенка волкодава - смешного, лобастого, с
толстыми лапами... Я беру его на руки, целую в нос, а он лижет меня в  щеку.
Учителя переглядываются с неодобрением, а потом,  когда  я  устраиваю  щенку
постель в своей комнате, они вваливаются ко мне все семеро. У меня  рябит  в
глазах от их плащей, и сердце сжимается - как будто мне предстоит  порка  за
какую-то провинность.
   - Принц, мы пришли к выводу, что сердце ваше полно  непозволительной  для
Наследника Империи чувствительностью, - говорит Реваз, маг Красного Арка.
   - Если дело пойдет так и дальше,  вы  не  сможете  с  должной  твердостью
держать в руках бразды правления, - подхватывает Сежес, Голубая из Лива.  Ее
словам я удивляюсь - она казалась сердечнее прочих...
   - Пойдемте, ваше высочество. Вам  предстоит  еще  один  урок,  -  Гахлан,
Оранжевый,  твердо  берет  меня  за   руку.   Сежес   подхватывает   жалобно
взвизгнувшего щенка.
   ...Мы приходим на ристалище. Камень боевого  жертвенника  черен  и  пуст.
Моего щенка в один миг прикручивают к бронзовым скобам.
   - Лиши его жизни, - приказывает Сежес, подавая мне кривой жертвенный нож.
   Императоры не плачут. Но тогда  мне  пришлось  собрать  всю  волю,  чтобы
сказать "нет!".
   -  Это  необходимо,  мой  принц,  -  скрипит  Гахлан.  -   Жестокость   -
единственная опора власти. Ваше сердце должно быть из камня. Тогда и  только
тогда сможет процветать Империя под вашим началом!
   - Ему надо помочь, - вдруг говорит Сежес и - я даже оглянуться не успеваю
- выхватывает откуда-то из-под плаща бронзовую обрядовую дубинку.  Р-раз!  -
щенок забился, завизжал и заскулил. Из раны на лапе  торчит  обломок  кости;
кровь растекается по камню.
   Я не закричал. Я был Императором уже тогда, хотя и без короны.
   - Добей его, - говорит мне Сежес, вкладывая жертвенный нож мне в руку.
   Я ударил, метя раскрыть ей живот от паха до пупка, как учили.
   Раздался дружный смех. Волшебница с легкостью отбила мой  выпад,  отвесив
полновесную оплеуху, так что я покатился по песку.
   - Вставай, принц, - Сежес улыбается, - вставай  и,  если  ты  любишь  это
никчемное создание, прекрати его мучения.
   Слово "любишь" звучит в  ее  устах  точно  грязное  ругательство.  И  это
притом, что она красива, очень красива и молода, как я теперь понимаю. У нее
дивные глаза - прислуга болтала, что бабка  Сежес  была  пленной  эльфийкой,
"ельфой", как ее называли кухарки и горничные.
   Щенок уже не визжит, а сдавленно хрипит. Сежес тремя ударами перебила ему
остальные лапы.
   И тогда.., тогда я почувствовал, что плачу. И  ударил  -  прямо  в  горло
моего щенка, которому я даже не успел придумать имя.
   Меня обрызгало кровью.
   Я не стал жаловаться на наставников. За  этим  могла  последовать  только
порка и ничего более. Но в тот день я поклялся, что отомщу.
   ...Подобное повторялось еще несколько  раз.  Щенки,  котята,  птицы  -  я
должен был убивать их. Не всегда они ждали меня, привязанные к  жертвеннику.
Иногда я должен был сам  ловить  их,  очумело  метавшихся  по  арене.  Сежес
ставила большие песочные часы, и, если я не укладывался в отведенное  время,
порка бывала весьма жестокой.
   ... Через месяц после щенка мне впервые привели пленных детишек-Дану.
   Их было пятеро. Крошечный младенец. Две малышки, сейчас  я  понимаю,  что
одной было годика три, другой - около пяти. Мальчишка,  мой  ровесник.  И  -
самая старшая из всех, девчонка лет тринадцати.
   ... Тупой меч, в моих руках. Словно хлыст, хлещет голос Сежес:
   - Убей их всех! Начни с девчонки!
   Ее черные волосы криво и неровно срезаны. Высокая шея  открыта  Смешно  и
трогательно торчат острые уши. А  я..,  я  уже  не  тот,  что  жалел  щенка.
Вдобавок они - Дану, наши извечные и кровные враги.
   Сейчас мне кажется, что я ничего не чувствовал Но это, конечно, не так.
   Девчонка стояла, презрительно глядя на меня. У нее  одной  из  всех  руки
были скручены за спиной - Ну и слабак же ты, - процедила она на нашем  языке
- Выходишь драться, лишь когда врага уже связали! -  И  она  плюнула  мне  в
лицо.
   В тот же миг мальчишка бросился на меня Кажется, он что-то кричал Он  мне
здорово помог - сработали боевые инстинкты, я разорвал ему мечом весь живот.
   Меня вырвало Рвота была мучительной, с болью и судорогами, наверное, я бы
не устоял, если б не страшный голос Сежес:
   - Убей их всехf.
   Мальчишка-Дану корчился на земле; меня опьяняла кровь, не помня  себя,  я
кинулся к связанной девчонке, замахнулся, ударил.
   Мой меч был тупым и иззубренным (как я теперь  понимаю,  для  того  чтобы
причинить жертвам еще большие муки. Дану упала с рассеченной шеей, а я..,  я
повернулся к малышам Девочки прижались друг к другу, с ужасом глядя на меня.
Однако ни одна из  них  не  заплакала  и  не  закричала  -  даже  когда  мой
специально затупленный клинок кромсал их на части.
   Потом я долго болел По ночам мне снились кошмары  А  когда  выздоровел  и
когда мне вторично привели детей-Дану, убил их уже без особого трепета..."
   Император  неподвижно  лежал  на  постели.  Невидящие  глаза  смотрели  в
потолок. За дверью - он чувствовал - ждала напуганная его гневом челядь.  За
стенами замка спала Империя, ничего не знающая о черных воспоминаниях своего
повелителя.
   Ночь пройдет. Настанет день с его неизбывными делами. Сейчас осень,  пора
охот, благородные сословия разъехались по  своим  замкам  -  успеть  отвести
душу, пока не ударили Смертные Ливни. Имперский  Совет  не  соберется  ранее
зимы.
   Нет, сегодня ему все равно уже не уснуть. Бронзовый колокольчик  тихонько
звякнул, и в покой тотчас же ворвалась орда слуг.
   - Ванну, все чистое, быстро! - вполголоса, сквозь зубы  приказал  владыка
полумира.
   "Ненавижу этих волшебников. Ненавижу. Чувствуешь себя  донельзя  грязны