вовсе не привлекала Хилари. И, чем хуже становилась дорога, тем больше Хилари раскаивалась, что отправилась на эти дурацкие поиски. Чертенок тут же сочинил подходящее случаю четверостишье:

     Если хочешь что-то найти,
     То прежде, чем куда-то идти,
     Совсем неплохо было б понять,
     Что и где ты будешь искать.

     Она проехала еще немного, после чего ей снова пришлось идти пешком. Удивительно, до чего спокойнее она чувствовала себя на велосипеде. В действительности, конечно, все обстояло ровным счетом наоборот, но каждый раз, слезая с велосипеда, Хилари не могла избавиться от ощущения, что тут же оказывается в опасности. Словно бы над дорогой помимо обычного тумана стелился еще один - постоянно сгущающийся туман страха. Пока Хилари сидела на велосипеде, ее голова немного возвышалась над его поверхностью, но, стоило ей сойти на землю, как он смыкался над ней холодной удушливой волной.
     Она поймала себя на том, что напряженно вслушивается в окружающую ее ватную тишину, но, останавливаясь, слышала лишь собственное дыхание - ни щебета птиц, ни шелеста крыльев, ни треска сломавшейся под чьей-нибудь лапой ветки или шороха сухих листьев. Никто и ничто не двигалось в этой мертвой тишине - одна только Хилари Кэрью, оказавшаяся здесь исключительно по причине собственного упрямства, глупости и совершенно беспочвенного убеждения, что она умнее других. "Других" в данном случае означало Генри. Хилари опустилась до того, что была уже почти готова признать правоту Генри, советовавшего ей оставить дело Эвертона в покое - пока не поздно. И вот пожалуйста: это самое "поздно" было тут как тут, приняв облик Хилари Кэрью, затерявшейся в тумане на безлюдной ночной дороге, о чем никто не знал и, возможно, никогда уже не узнает.
     - Идиотка!- сказала себе Хилари.- Разве можно думать сейчас о таких вещах? Прекрати, слышишь? Немедленно прекрати! И вообще, почему ты опять думаешь о Генри? Это в конце концов унизительно. Во-первых, его здесь нет, а во-вторых, если бы даже и был, он, скорее всего, даже и не взглянул бы в твою сторону.
     - Но убить все равно не позволил бы,- тут же возразила другая Хилари, испуганная настолько, что ей было уже не до гордости и она с радостью бросилась бы сейчас в объятия Генри Каннингхэма, даже если бы он и не смотрел в ее сторону.
     И в этот момент она услышала, что ее догоняет машина.
     Она испытала такое облегчение, что тут же вновь стала прежней Хилари. Во всем была виновата эта зловещая мертвая тишина. Теперь, когда ее разрушил такой родной сердцу каждого горожанина рев автомобильного мотора, все страхи Хилари сразу рассеялись. Даже туман не казался ей больше таким уж плотным, и она подумала, что, если машина будет ехать не слишком быстро, ее задние фары смогут служить ей отличным маяком до самого Ледлингтона.
     Она неторопливо крутила педали, собираясь слезть с велосипеда и пойти рядом, чтобы надежнее разминуться с машиной, когда та ее догонит. Впрочем, времени было еще предостаточно, потому что, насколько Хилари слышала, машина ехала очень медленно. Иначе, разумеется, и быть не могло. Пои такой видимости ехать со скоростью большей, чем десять миль в час, почти неизбежно означало вылететь с дороги на первом же повороте.
     Впоследствии Хилари удавалось довольно точно восстановить в своей памяти все, что предшествовало этому моменту. Она прекрасно помнила, как успела еще подумать, что сможет удержаться за машиной, если та будет ехать не быстрее десяти миль в час, а потом все смешалось. Яркий свет, шум Наверное, это были противотуманные фары или фары дальнего света, а шум производила машина, большая тяжелая машина, вдруг набравшая скорость и вынырнувшая из тумана прямо на Хилари. И Хилари прыгнула. Она как раз уже собиралась сделать это, чтобы пропустить машину, и это ее спасло. Она прыгнула, успела услышать гулкий удар, скрежет, а потом с размаху ударилась головой обо что-то твердое. В ночном небе поплыли звезды, закрутились огненные колеса фейерверков, пролился золотой дождь - и все исчезло. Хилари потеряла сознание и, не очнись она минутой позже, в мире стало бы одной Хилари Кэрью меньше.
     Первое, что она почувствовала,- это жуткую боль в голове. Голову приподняли, и чей-то голос проговорил: "Только оглушена. Быстрее, пока она не пришла в себя!" Голос был ей незнаком, да и говорил он какие-то глупости. Мозг Хилари был оглушен и абсолютно беспомощен. Все, что доходило до него из внешнего мира, не имело ни малейшего смысла. Единственной осмысленной вещью была боль, и она заполняла собой всю вселенную.
     Потом к боли добавилось еще что-то. Это что-то было холодным, влажным и прижималось прямо к губам Хилари. Гравий! Хилари с отвращением отодвинулась и тут же порезала руку обо что-то острое. Ее больше никто не трогал. Она лежала лицом вниз, прижимаясь щекой к чему-то мокрому, твердому и холодному. Дорога - она лежала прямо на дороге. И она порезала руку. Порезала обо что-то острое, и теперь эта рука болела. Она вспомнила искалеченный велосипед и подумала, что едва ли теперь сможет добраться на нем до Ледлингтона.
     Все эти мысли промелькнули в ее голове почти мгновенно, потому что давно уже ждали, когда вернувшееся сознание позволит им это сделать. Хилари приподняла голову и осознала разом две вещи: что мотор у машины включен, а фары направлены прямо на нее. И следом - звук захлопнувшейся дверцы. Кто-то захлопнул дверцу машины.
     Человек за рулем передвинул рычаг передачи на первое деление и до отказа вжал ногой педаль акселератора.
     Хилари услышала, как взревел мотор. Это был не просто звук, это было воплощение всех ее сегодняшних страхов. Эти двое оттащили ее с обочины и уложили лицом вниз рядом со сломанным велосипедом прямо перед машиной. Они положили ее лицом вниз, потому что именно так падают обычно с велосипеда. И мертвая Хилари, найденная на дороге утром, будет выглядеть всего лишь несчастной жертвой тумана. Если бы они меньше заботились о том, как это будет выглядеть, и оставили Хилари лежать на спине, их план, несомненно, увенчался бы успехом. Но они перевернули ее, а из такого положения даже полуоглушенной девушке как минимум вдвое проще вскочить на ноги, какой бы мокрой и скользкой ни была дорога.
     Услышав рев мотора, Хилари уперлась в землю руками и, приподнявшись, уставилась на оранжевый размытый круг света, застывший в нескольких метрах от нее. Потом этот круг с невероятной скоростью рванулся вперед, и Хилари метнулась в сторону, скользя в грязи и пытаясь подняться на ноги. Наконец ей это удалось, и она, добравшись до обочины, бросилась прочь от дороги, чтобы через секунду с разбега врезаться в живую изгородь. У слепого ужаса есть свои преимущества. Хилари не чувствовала ни шипов, ни колючек, которые хлестали ее по лицу, пока она металась вдоль изгороди, на ощупь отыскивая лазейку. Ее волосы спутались, пальто превратилось в лохмотья, а пружинистая стена из спутавшихся веток упрямо отбрасывала ее назад, но Хилари продолжала продираться и пробиваться вперед до тех пор, пока не оказалась по другую сторону изгороди и не скорчилась там, уткнувшись лицом в колени и зажимая рот краем пальто, чтобы приглушить рвущиеся наружу судорожные всхлипы. Она была на грани обморока, и ее сознание судорожно металось между забытьем и кошмаром, пока не остановилось наконец где-то посередине. Они вернутся. Они будут ее искать. Нельзя, чтобы ее нашли.
     Хилари вскочила и со всех ног устремилась в открытое поле.

Глава 20

     Машина проехала чуть дальше и, скрипнув тормозами, остановилась. Из нее выскочил мужчина и побежал назад. Он и водитель разошлись во мнениях, что же именно произошло. Сквозь туман ничего не было видно, но водитель утверждал, что, раз машину подбросило, Хилари Кэрью в настоящий момент была уже трупом.
     Мужчина пробежал несколько метров и остановился. Ни Хилари Кэрью, ни трупа на дороге не было. Там валялся только велосипед - разбитый, покореженный и исключительно вредоносный, поскольку стоило мужчине нечаянно наступить на колесо, и выгнувшийся обод, точно лук, выстрелил в него шестью спицами, одни из которых изорвали штанину, другие воткнулись в ладонь, которой он прикрыл лицо. Мужчина вскрикнул, выругался, отскочил назад, попутно ободрав о педаль голень, и побежал обратно к машине.
     Все это заняло не больше пары минут. К тому времени, когда мужчина и водитель обменялись взаимными упреками и отыскали наконец в захламленном багажнике фонарь, Хилари как раз уперлась во вторую изгородь. У нее все еще кружилась голова, и, если бы не это, она наверняка так и бежала бы по полю все вперед и вперед до тех самых пор, пока ее не поймали бы, поскольку мужчины из машины быстро нашли место, где она пробралась сквозь первую изгородь. Возможно, туман и помог бы ей скрыться, но мужчин все-таки было двое, оба были полны сил и энергии, и у них был фонарь. Кроме того, они понимали, насколько высоки ставки. Понимала это и Хилари, которую, как ни странно, спасли именно ее слабость и головокружение, заставившие ее бежать как угодно, но только не прямо. Совершенно этого не замечая, она постоянно забирала в сторону и, пробежав по краю поля, врезалась в изгородь, огораживающую его справа и идущую перпендикулярно дороге. С разгона пробив брешь и в этой преграде, Хилари оказалась на склоне холма, и ноги сами собой понесли ее вниз, доставив в конце концов в небольшую впадину, окруженную со всех сторон кустарником. Там Хилари и осталась, скорчившись в три погибели и дрожа с головы до ног. Кусты скрывали ее, а туман укрывал кусты. Она забилась в это углубление, словно затравленный зверек в нору, всем телом прижимаясь к земле. Темнота укутывала ее, облетевшие осенние кусты стояли вокруг как часовые. Стоило кому-то сделать по направлению к ней хоть шаг или протянуть руку с намерением причинить зло, сломавшаяся ветка или хрустнувший сук тут же бы подали ей сигнал.
     Постепенно Хилари успокоилась. Ее дыхание стало ровнее, в голове прояснилось. Она прислушалась. За нею никто не гнался.
     Ей казалось, что прошло очень много времени, прежде чем она уловила слабый звук голосов - настолько далекий и слабый, что слова сливались в невнятный гул. Она мучительно прислушивалась, ожидая, что этот гул приблизится и накатит на нее оглушительной волной, но вместо этого неожиданно наступила тишина. Потом, резко и отчетливо, хлопнула дверца и послышался шум мотора.
     Хилари стиснула руки. Они сели в машину, захлопнули дверцу и завели мотор. Они не смогли найти ее и теперь уезжали. Ура, ура, ура!
     Неожиданно между ее лопатками скользнула ледяная капля. А что, если это трюк? Если они только притворились, будто уехали? Что, если, выйдя сейчас на дорогу, она попадет прямо им в руки? Это ведь так просто - протянувшаяся из темноты рука сожмет ее горло, и сквозь туман донесется быстрый и тихий шепот: "Быстрее! Пока она не пришла в себя!" Второй раз они ее уже не упустят. Машина сделает с ней то же, что уже сделала с велосипедом, и она никогда больше не увидит Генри! Эта мысль обожгла ее словно огнем, заставив прийти в себя. Она почувствовала яростную решимость увидеть Генри снова. Она должна была снова его увидеть. И, что бы они теперь ни делали, помешать ей они не смогут.
     Она тут же почувствовала себя собранной и спокойной. Это было совсем новое для нее состояние - не мужество юности, которое легкомысленно отмахивается: "Ну да, случаются, конечно, разные ужасы в газетах и с чужими людьми. Но уж никак не со мной и не с моими близкими", потому что они уже случились: с ней, с Марион, с Джеффри. Теперь это было совсем другое мужество, куда более мудрое и опытное, которое говорило: "Да, это происходит, и происходит со мной, но я могу с этим справиться".
     Она села, откинула с лица волосы и поморщилась, задев длинную глубокую царапину на щеке. Шум мотора удалялся в сторону Ледлингтона и наконец без остатка растворился в наполненном туманом воздухе. Он не оборвался внезапно, как должно было быть, если бы машина, проехав немного, остановилась,- он стихал постепенно, пока не замер где-то вдали.
     Правда, и это еще ничего не значило. Их было двое. Один мог уехать, а второй остаться, чтобы схватить ее, когда она снова появится на дороге. Они должны были понимать, что рано или поздно ей все равно придется выйти на дорогу. Она представила себе неподвижную черную фигуру, безликое зло, притаившееся в тени изгороди. Хилари спокойно и методично обдумала создавшееся положение. На дорогу возвращаться нельзя - это было ясно. Так же опасно было и пытаться поймать попутку. Впрочем, при таком тумане из этого все равно едва ли что вышло бы.
     Нужно было придумать что-то другое.
     Эти поля явно кому-то принадлежат. Значит, где-то рядом должна быть тропинка или дом - какое-нибудь место, до которого можно добраться не выходя на дорогу. Она стала вспоминать весь свой путь из Ледлингтона до Ледстоу, но так и не сумела припомнить места, похожего на это: окаймленной кустами неглубокой впадины. При этом она не знала даже, как далеко находится от дороги. Судя по тому, как хорошо было слышно машину, почти рядом.
     На самом деле, сама того не зная, она находилась на дне пруда, упомянутого как ориентир молодым человеком со стоячей прической, когда он объяснял Хилари, как проехать к коттеджу Хампти Дика. Молодой человек упустил из виду, что пруд давно уже пересох, и Хилари, проезжая мимо, естественно, упустила его из виду тоже. Она искала настоящий пруд и, не найдя его, не нашла заодно и нужной тропинки.
     Теперь эта тропинка нашлась. Выбравшись из низины и продравшись сквозь кусты, Хилари наткнулась на нее почти сразу же - это была изрытая сельская дорога с глубокими колеями от тяжело груженных телег. Телеги означали людей, а люди - жилье. Хилари двинулась по тропинке в сторону от главной дороги.
     Это оказалось непросто, и Хилари наверняка сбилась бы, если бы не глубокие борозды от колес. Как только Хилари прекращала спотыкаться и подворачивать ноги, это означало, что она снова сбилась. Тогда она на ощупь возвращалась назад, пока не начинала спотыкаться снова, и тогда уже брела дальше. Это было на редкость утомительное занятие. А что, если никакого дома здесь нет? Что, если здесь вообще никто не живет? Что, если она попала в нескончаемый кошмар с бесконечными дорожками и вечным туманом? Это была не лучшая мысль. Если у человека есть хоть капля здравого смысла, он ни за что не позволит такой мысли появиться, когда он идет куда-нибудь сквозь туман. "Человек, у которого есть хоть капля здравого смысла, никогда не будет идти куда-нибудь сквозь туман",- мгновенно отозвался чертенок, показал Хилари нос и, немного подумав, пропел:
     Не ходила бы со двора, голова б осталась цела.
     А была бы цела голова, разве б ушла со двора?
     Слова отдавались в голове Хилари насмешливым эхом. Она шла, нащупывая ногой колею и вытянув вперед руку на случай встречи с очередной изгородью или стеной.
     На этот раз, правда, она повстречалась с калиткой. Рука Хилари благополучно прошла чуть выше, и она пребольно ударилась бедром о верхнюю перекладину, а коленом - о нижнюю. Хилари нащупала щеколду, подняла ее и, отворив калитку, вошла. Колея закончилось, и внутри оказалась дорожка, когда-то давно засыпанная намертво теперь слежавшимся гравием. Она была очень узкой, и, стоило Хилари оступиться, ее нога по самую щиколотку увязла в рыхлой сырой почве. Сделав еще несколько шагов, она почувствовала близость дома. Было слишком темно, чтобы хоть что-нибудь разглядеть, и вытянутая вперед рука Хилари по-прежнему проваливалась в пустоту, но какое-то шестое чувство подсказывало ей, что дом рядом. Несколько осторожных шагов - и ее рука уже ощупывала увитую плющом стену, дерево оконной рамы и гладкий холод стекла. Вероятно, она все же сошла с дорожки. Перебирая по стене руками, Хилари добралась до крыльца с деревянной дверью и тяжелым стальным кольцом. Туман словно бы растворился, уступив место чудесному видению: ярко освещенная комната, зажженный камин, горячий чай на столе. Сезам, откройся! Оставалось только постучаться, чтобы кто-нибудь открыл дверь и впустил Хилари в этот земной рай. Хилари взялась за кольцо и отвела его. Теперь оставалось только опустить его, а что может быть проще? И что может быть труднее?
     Она неподвижно стояла, до боли стиснув кольцо в руке, чувствуя, как с каждой секундой тает ее решимость. Если ее до сих пор преследовали, она обязательно выдаст себя громким стуком. Кроме того, возможно, в доме никого и нет. Изнутри не доносилось ни звука, а в окнах было темно. Хилари осторожно опустила кольцо и, держась стенки, начала медленно обходить дом.
     Он оказался совсем небольшим, потому что Хилари почти сразу же добралась до угла и двинулась вдоль боковой стены. Еще один угол, и она оказалась за домом. Если в нем были люди, их следовало искать здесь. Жизнь в деревне вертится вокруг кухни, а кухня всегда расположена в задней части дома.
     Повернув за угол, Хилари увидела серебристое свечение, расплывающееся в тумане и выдающее его тайную жизнь. Свет шел из окна первого этажа, и туман медленно струился в нем, поднимаясь кверху, словно тягучий неспешный прилив. На Хилари этот свет произвел такое же впечатление, как если бы она впервые увидела огонь. Он вырвал ее из объятий тьмы и без следа рассеял весь кошмар этой ночи. Она подошла к окну и заглянула в него.
     Шторы оказались подняты, а может, их никогда и не было. У самого подоконника виднелась раковина с водопроводным краном. Комната была очень маленькой и служила, очевидно, подсобным помещением для кухни. Света в ней не было - он шел через открытую дверь от стоявшей на кухонном столе лампы. Свет бил в окно, подсвечивал туман и слепил Хилари, которая долго поэтому не могла разглядеть ничего, кроме самой лампы и скатерти в синюю и белую клетку, на которой она стояла. Постепенно ее глаза привыкли, и она увидела кое-что еще. В том числе миссис Мерсер, снимающую с плиты чайник. Плита находилась сразу за столом - огромная старинная плита с пышущими огнем конфорками. И миссис Мерсер снимала с нее чайник. Она повернулась к столу, поставила чайник на поднос рядом с лампой - старинный оловянный поднос с позолотой - и с трудом разогнулась, словно избавилась от страшной тяжести.
     Хилари постучала в окно.
     Целую минуту ничего не происходило. Потом миссис Мерсер обошла стол и направилась в подсобку. Она перегнулась через раковину, отодвинула задвижку на окне и, распахнув его, слабым медлительным голосом спросила:
     - Вы принесли молоко? Я не ждала вас в такую погоду.
     Хилари постаралась просунуться в окно как можно дальше. Ей вовсе не улыбалось, чтобы оно захлопнулось прямо у нее перед носом. Кроме того, она готова была шагать по трупам, чтобы добраться до пузатого коричневого чайника, и от души надеялась, что миссис Мерсер не забыла наполнить молочник, который она разглядела теперь на столе. Наличие на столе одной-единственной чашки добавило ей решимости. Альфреда Мерсера к ужину здесь явно не ждали. Она просунулась чуть дальше и сказала:
     - Добрый вечер, миссис Мерсер.
     Несчастная женщина отшатнулась так, что обязательно упала бы, не успей она ухватиться за край раковины. Лампа светила ей в спину, и лицо казалось лишь темной размытой кляксой. Через минуту она слабым голосом проговорила:
     - Мисс Кэрью?
     Хилари кивнула:
     - Вы не хотите меня впустить? Я с удовольствием выпила бы чашку чая. Вы даже не представляете, с каким удовольствием я бы ее выпила. Я тут, понимаете, упала с велосипеда. Выгляжу, наверное, так, будто продиралась сквозь заросли колючек. Могу я войти и привести себя в порядок?
     Миссис Мерсер все еще держалась одной рукой за раковину. Другой она схватилась за сердце.
     - О, мисс, как же вы меня напугали!
     - Простите, я не хотела.
     Миссис Мерсер не отрываясь смотрела на Хилари.
     - Вам лучше уехать,- проговорила наконец она.
     - Возможно,- согласилась Хилари.- Только вряд ли это получится. От велосипеда мало чего осталось. Почему бы вам не впустить меня и не угостить чаем?
     - Мой муж не любит гостей. Я жду е