ельной, если бы дополнялась улыбкой.- Кошкам всегда везет, а эта полосатая злюка - настоящая тигрица. Она сидела на заборе и насмехалась над Брамблом, и, конечно, он рассвирепел - На мгновение Сисели обернулась к Фрэнку, блеснув глазами, но тут же потушила блеск, продолжая рассказывать матери: - Когда я вышла, встретила миссис Каддл - она была не в себе.
     Моника мгновенно продемонстрировала нравы деревенской жительницы, которая знает все и про всех.
     - Сисели, но она всегда возвращается от миссис Винни не раньше пяти. Ты уверена, что это была миссис Каддл?
     Сисели издала неприятный смешок. В последнее время все ее жесты стали резкими и грубоватыми.
     - Ну разумеется! Сейчас уже стемнело, но не настолько, чтобы не узнать давнюю знакомую, а когда я выходила, было еще совсем светло. Она поднималась вверх по Лейну, а я спускалась. Похоже, она проплакала весь день. Наверное, из-за Альберта. Лучше бы его убили на войне - тогда он не явился бы сюда и не разбил бы бедняжке Эллен сердце,- внезапно вспыхнув, она повернулась к Фрэнку спиной.- В доме бабушки эта милая, домашняя, уютная женщина средних лет была старшей горничной. Она без памяти влюбилась в шофера Харлоу, бывшего десантника, и имела глупость выйти за него замуж. Только богу известно, что творится у них дома, но она выглядит ужасно. Ну, разве женщины не безмозглы?
     Топнув ногой, она вдруг выбежала из комнаты. Брамбл неистово залаял и бросился следом, за ними помчался старый спаниель. Сисели ворвалась в свою комнату, захлопнула дверь и заперла ее, но совершенно напрасно: ей тут же пришлось снова открывать дверь избалованному Брамблу, способному выть у порога до тех пор, пока его не впустят. Даже столь краткую разлуку пес счел достойным поводом для того, чтобы с лаем запрыгать вокруг хозяйки и попытаться на свой манер поцеловать ее - лизнуть в лицо. От этих знаков внимания Сисели расплакалась. Ей пришлось опять поспешно запереть дверь, потому что никто, ни один человек не видел ее плачущей с тех пор, как ей минуло пять лет. Никто, кроме Брамбла, который успокоился, вспрыгнул на кровать, свернулся черной улиткой и мгновенно уснул на зеленом стеганом одеяле. Грант таких привилегий не удостаивался.
     Только не Грант! Пламя гнева вновь вспыхнуло в душе Сисели и осушило слезы. Он показал ей нечто невообразимо прекрасное - и все погубил. Нет, хуже: она сама обнаружила, что Грант показал ей иллюзию. А ведь она могла сама найти свое прекрасное нечто и при неудачном стечении обстоятельств лишиться его. Сисели день и ночь терзала мысль о том, что у нее никогда и ничего не было.
     Она прошлась по комнате. Шторы были задернуты. Включила лампу у кровати. Свет из-под зеленого абажура придал комнате нереальный, подводный вид. Сисели продолжала ходить из угла в угол, ничего не замечая. Она вспоминала как вышла погулять с собаками, прошла вверх по Лейну и остановилась у Грейнджа, чтобы взять Брамбла на поводок.
     В это время из калитки вышел Марк Харлоу. Выпрямившись, Сисели увидела, что он стоит недалеко - на расстоянии не больше двух ярдов,- глядя на нее.
     - Вышли погулять? Не поздновато ли?
     - Мне нравится гулять в сумерках.
     - К тому времени, как вы вернетесь, уже совсем стемнеет.
     - Мне нравится гулять в темноте.
     - А мне это не по душе,- и дождавшись, когда Сисели гордо запрокинет голову, Марк разразился смехом: - Не мое дело? Пожалуй, вы правы!
     - Да.
     Он подошел так близко, что мог бы коснуться ее плеча. Брамбл заворчал и натянул поводок, не понимая, почему хозяйка стоит на месте, если вывела его на прогулку.
     Голос Марка смягчился.
     - Маленькая гордячка.
     Глаза Сисели потемнели.
     - Да.
     - Можно составить вам компанию?
     - Нет, Марк.
     - Почему?
     - Вы мне не нужны. Мне никто не нужен.
     Он засмеялся и зашел обратно в свою калитку. Сисели снова зашагала по улице.
     Через несколько шагов она спустила Брамбла с поводка и побежала вместе с ним. Старый Тамбл плелся за ними. Смотреть на бегущего Брамбла было смешно; его уши развевались, он то и дело высоко подпрыгивал, успевая в прыжке оглядываться по сторонам. Должно быть, он ждал встречи с кроликами, птицами, кошками, с хорьками или горностаями, или даже со своим заклятым врагом - барсуком. Десятки поколений маленьких такс охотились на барсуков, инстинкты взыграли в Брамбле, заставляя его старательно принюхиваться.
     Сисели бежала легко и почти так же быстро, как ее пес.
     Ее щеки раскраснелись. Она решила не заходить дальше того, места, где шоссе пересекало Лейн между землями Харлоу и Гранта Хатауэя. Собаки были приучены останавливаться на обочине и ждать приказа хозяйки. Лейн поворачивал в другую сторону и тянулся до самого Лентона. Брамбл явно не понимал, почему с недавних пор они перестали переходить через шоссе. Вместе с Тамблом он послушно остановился на обочине, но вскоре понял, что хозяйка намерена повернуть обратно. Какая досада! Но Тамбл не возражал. Он был уже слишком старым и ожиревшим для долгих прогулок. А Брамбл никак не мог нагуляться. Да и Сисели могла подолгу бежать, а затем со смехом упасть в траву, ласково отталкивая прыгающего вокруг пса, который пытался лизнуть ее в лицо.
     Но с недавних пор она перестала смеяться и редко заходила дальше развилки. Вот и сегодня всей троице пришлось повернуть к дому. Солнце уже село, холодные сумерки сгустились над полями справа и слева, окутав две высокие живые изгороди, между которыми шла Сисели. Внезапно их догнал Грант Хатауэй на велосипеде. Сисели не услышала, как он приблизился. Проехав мимо, он остановился, спрыгнул с седла, прислонил велосипед к изгороди и направился навстречу добродушно принюхивающемуся Брамблу и нахмуренной Сисели.
     Муж и жена остановились, глядя друг на друга и вспоминая все, что было между ними. Молодой широкоплечий мужчина двигался легко, он не был ни смуглым, ни слишком светлокожим - типичный темноволосый англичанин с серовато-голубыми глазами. Он производил впечатление сильного и вспыльчивого человека. Моника однажды назвала его "непростительно красивым": "Мужчинам незачем быть красавцами - у них в рукаве и без того припрятано слишком много козырей". Грант Хатауэй не испытывал недостатка в козырях, иначе, пожалуй, Сисели было бы легче простить его. Он смотрел на нее и улыбался. Мысль о том, что от улыбки Гранта у нее по-прежнему сжимается сердце, ранила Сисели, как острый нож. Какое же она жалкое и ничтожное существо, если на нее так действует простая улыбка! Даже когда все будет кончено, когда между ними не останется ничего, Грант улыбнется - и ее сердце снова затрепещет, как рыба на крючке.
     - Ну, Сисели, как дела?
     Она ничего не ответила. Что она могла? Все уже давно сказано. Лейн - слишком узкая улица, и это на руку Гран ту: если он захочет остановить ее, пройти мимо она не сумеет, а если он дотронется, только дотронется до нее...
     Надо ответить хоть что-нибудь: если он прикоснется к ней, ответ будет совсем другим. Как ужасно чувствовать, что все ускользает, и ты становишься дикарем, детищем дикой природы, способным царапаться, кусаться, драться руками и ногами. Сисели ледяным голосом произнесла:
     - Мне нечего сказать.
     - Неудивительно, что я женился на тебе - нечасто встретишь молчаливую женщину!
     На этот раз Сисели не смогла промолчать - в запасе у нее осталось одно оружие, которое никогда не подводило.
     - Нет, ты женился на мне по совсем другой, более весомой причине.
     Он по-прежнему улыбался.
     - Какой я глупец! Ведь я женился на тебе из-за денег, правда? Все время забываю об этом. Такое легко забыть, верно?
     Грант знал все трещины в ее броне. Оружие подвело Сисели: Грант оказался неуязвим. Он не знал ни стыда, ни совести, и с легкостью забывал обо всем. Понизив голос, Сисели в ярости выпалила:
     - Дай мне пройти!
     Он засмеялся.
     - Я тебя не держу,- и пока она проходила мимо, Грант нагнулся и схватил Брамбла за загривок.
     Поспешно, словно Грант задел ее руку, Сисели бросила поводок и прошагала мимо не оглядываясь. Тем временем Грант трепал Брамбла за уши, осыпал его ласковыми прозвищами и наконец спустил на землю со словами: "Ну беги, мышонок!"
     Помедлив в нерешительности, Сисели позвала собаку, но не оглянулась. Брамбл бросился за ней, волоча по земле поводок.
     Этим и кончилась встреча, однако ее оказалось более чем достаточно. Погруженная в раздумья, Сисели и по комнате продолжала вышагивать.

Глава 3

     Моника и Фрэнк неторопливо шли по Лейну. Сумерки быстро сгущались, предвещая кромешную темноту. Спутники повернули направо, миновали ряд коттеджей и при близились к церкви. Коттедж мисс Алвины стоял на самой окраине деревни, за церковью. Дом был старым, закопченые потолочные балки в гостиной возвышались над плитами пола не более чем на шесть футов. Сочтя балки чересчур мрачными, мисс Алвина выкрасила их в ярко-розовый цвет, совершив этот акт вандализма с воодушевлением, стоя на шатком кухонном стуле. Результат полностью соответствовал ее заявлению, что комната стала гораздо уютнее. Подоконник мисс Алвина красить не стала, просто завалила его розовыми подушечками. Крупные, как цветная капуста, розы красовались на обивке дивана и трех стульев, а шторы, износившиеся за время многолетней службы в гостиной, были подшиты и поражали сочетанием вишневых полос и ярко-синего фона. На стенах комнаты не хватило места всем драгоценным картинам, некогда украшавшим более просторный дом, но мисс Алвина приложила старания, чтобы разместить их все. Полочка с выжженным рисунком висела над каминной доской и помогала ей - служила опорой для множества фотографий и безделушек. Шел январь, прекрасные алые герани в розовых и голубых глазированных горшках, оживляющие комнату летом, были заменены пучками оранжевых бессмертников, пышно разросшихся в садике мисс Алвины.
     Хозяйка дома нарядилась в розовую блузку, серый жакет и юбку и приколола к лацкану розовые матерчатые цветы, на вид слегка увядшие. Ее непокорные седые волосы торчали во все стороны из-под черной фетровой шляпы, которая, подобно шторам, знала лучшие времена. Никто из жителей Дипинга никогда не видел мисс Алвину в другом головном уборе. Сисели помнила фетровую шляпу с тех пор, как мисс Алвина наклонялась к ней, восьмилетней девчушке, и угощала розовыми леденцами за то, что Сисели хорошо вела себя в церкви. Волосы, которые прикрывала шляпа, бунтовали против нее - как раньше, так и теперь. Они обрамляли лицо с четкими мелкими чертами, блестящими синими глазами и таким крохотным ротиком, что оставалось лишь дивиться тому, как в него помещается ложка.
     Все эти подробности Фрэнк заметил еще при обмене Рукопожатиями. Кланяясь, он выпрямился осторожно, чтобы не стукнуться головой о розовую потолочную балку. Наконец не без облегчения опустился на стул, а мисс Алвина сразу завела разговор на тему, к которой Фрэнк уже привык, но тем не менее испытал приступ дикой скуки.
     - Как увлекательно думать, что вы служите в Скотленд-Ярде! Мы все должны быть паиньками, иначе вы арестуете нас,- мисс Алвина мелодично засмеялась высоким, птичьим голоском и вдруг осеклась и закашлялась. С Эбботтами она была знакома давно, но их племянник впервые явился к ней на чай и поразил мисс Алвину элегантностью - светлыми, безупречно зачесанными волосами, голубыми глазами и изысканным костюмом. Мисс Алвина умела подмечать детали. От ее внимания не ускользнули носки, галстук, носовой платок, безукоризненный покрой пиджака и великолепные ботинки. Фрэнк ничуть не походил на полицейского. Перед мысленным взором мисс Алвины возникла фигура Джозефа Тернберри, деревенского констебля - в высшей степени достойного молодого человека с приятным баритоном. Мисс Алвина питала глубокое уважение к Джозефу, которого когда-то учила в воскресной школе, но сейчас мысли о нем вызвали у нее легкое замешательство. Зардевшись, она с облегчением повернулась к миссис Эбботт, которая извинялась за мужа с легкостью, порожденной длительной практикой.
     - Ему пришлось заняться счетами, мисс Винни,- он опять откладывал их до последней минуты. Уверена, вы меня поймете.
     Мисс Алвина все поняла. Весь Дипинг знал, что полковник Эбботт избегает званых чаепитий. "Все это вздор! Вы прекрасно обойдетесь и без меня". Почти все жители деревни слышали эти слова, но продолжали придерживаться формальностей. Полковника неизменно приглашали в гости, и если ему не мешали принять приглашение счета за обмундирование, находилось другое дело - осенняя уборка в саду, зимняя обрезка, весенняя посадка. А еще - прогулки с собаками и множество других удобных поводов отклонить гостеприимство. Миссис Эбботт с присущими ей добродушием и обаянием пользовалась этими предлогами, не забывая чередовать их.
     Когда с извинениями за отсутствие полковника Эбботта было покончено, резкое "я никого не желаю видеть" Сисели превратилось в "боюсь, мы и без того доставили вам слишком много хлопот". Выслушав все это, мисс Винни направилась к чайному столу и принялась разливать жидкость соломенного цвета из огромного викторианского чайника в тонкие фарфоровые чашечки без ручек, пить из которых было не так-то просто. Если чай оказывался горячим, гости обжигали пальцы. А если пальцы оставались невредимыми, это означало, что чай достиг той самой температуры, когда он напоминает солому не только по цвету, но и по вкусу. Как и любой гость мужского пола, Фрэнк пребывал в нерешительности: с одной стороны, он боялся прикоснуться к хрупкой чашечке, уверенный, что непременно раздавит или уронит ее, а с другой - изнывал от острого желания случайно выронить чашку и избежать необходимости пробовать ее содержимое.
     Мисс Алвина сообщила ему, что этот чайный сервиз привезли из Китая в подарок ее прабабушке: "Только она все равно не вышла за джентльмена, который преподнес ей сервиз, потому что как раз в то время познакомилась с моим прадедушкой на балу охотников. Ровно через месяц они поженились - правда, так спешить не полагалось, но моя прабабушка славилась нетерпеливостью. Они прожили в браке шестьдесят лет, вырастили пятнадцать детей и ни разу не сказали друг другу грубого слова. Их могилы видны из того, дальнего окна - впрочем, сейчас, в темноте, их не разглядеть. Надеюсь, вам нравится сидеть вот так, при свете, не задергивая шторы? Прежде о таких мелочах я не задумывалась, но теперь радуюсь им - ведь война кончилась, затемнения устраивать незачем, и это так приятно! И конечно, поселившись на окраине деревни, я рада тому, что живу далеко от Коммона - это такая пустынная и унылая дорога, особенно в том месте, где она пересекает рощу Мертвеца.
     Фрэнк Эбботт с трудом подавил искушение поставить на стол пустую чашку.
     - Какого мертвеца?- полюбопытствовал он.
     Мисс Алвина подала ему домашнюю булочку и подлила желтоватого чаю. Булочка оказалась нафаршированной тмином и была полита розовой сахарной глазурью.
     - О, это страшная история, мистер Фрэнк! Правда, все случилось давным-давно, и все, кто знал об этом, естественно, мертвы. Того человека звали Эдвард Бранд, он состоял в родстве с семьей Томалин, которой принадлежит Дирхерст-парк по другую сторону от Коммона. Все члены семьи Томалин умерли, их склепы находятся в нашей церкви. Они владели всеми землями вдоль Коммона и разрешили Эдварду Бранду поселиться в так называемом "домике лесника", прямо посреди леса. Никто не знал, откуда он взялся и почему ему разрешили жить здесь. Это был очень рослый и худой человек, с длинными, черными как уголь волосами, которые он перевязывал лентой. Дело было в восемнадцатом веке, большинство мужчин носили пудреные парики, но Эдвард Бранд предпочитал отращивать собственные волосы. В доме лесника он жил одиноко, и вскоре уже никто не отваживался приблизиться к этому месту, особенно в темноте. Поговаривали, что Эдвард - колдун. В те времена люди были чрезвычайно суеверны... Дорогая миссис Эбботт, позвольте подлить вам чаю. И непременно попробуйте мой земляничный джем. В этом году Эллен Каддл сварила его по новому рецепту, который оказался на редкость удачным.
     Миссис Эбботт поспешно отозвалась:
     - Джем восхитителен. По-моему, Эллен - просто волшебница. Мне ни за что не научиться готовить такой вкусный джем... но продолжайте. Расскажите Фрэнку, как Эдвард Бранд стал Мертвецом.
     - Ну, если вы считаете эту историю подходящей для чаепития...- засомневалась мисс Алвина и повернулась к Фрэнку: - А дальше было еще хуже. Люди, которым случалось проходить через лес, уверяли, что над ними пролетали летучие мыши, что слышали крики совы, а некоторые - и человеческие голоса, и твердили, что в доме лесника творится что-то зловещее. Потом вся деревня узнала об исчезновении одной девушки - правда, вскоре выяснилось, что она сбежала из дома, потому что никак не могла поладить с мачехой. Все сразу решили, что Эдвард Бранд имеет самое прямое отношение к этому событию. Девушка была еще очень молода, не старше четырнадцати. В страхе за своих детей жители деревни отправились в лес, чтобы сжечь дом лесника. Моему отцу в детстве старый священник как-то рассказал, что его дед был в числе мужчин Дипинга, решивших призвать Эдварда Бранда к ответу. Но дом лесника оказался пуст - там не нашли ни души, все двери и окна были широко распахнуты. В комнатах мужчины увидели множество зеркал. Их разбили, сорвали двери с петель и ушли. Дом лесника стоял в стороне от дороги, к нему вела едва заметная тропа. Возвращаясь в деревню, мужчины вдруг заметили Эдварда Бранда, висящего на длинной прямой ветке. Его зарыли на перекрестке дорог, неподалеку от кладбищенской стены - так в то время было принято хоронить самоубийц. А дом лесника по-прежнему стоит в лесу, только с тех пор там никто никогда не жил и мало кто бывал. А то место, где нашли повесившегося Эдварда Бранда, прозвали рощей Мертвеца.
     Внимание Фрэнка Эбботта привлекла не столько история, сколько то, что сама мисс Алвина стушевалась, как бы отступила на второй план. Его не покидало ощущение, что местную легенду он узнает от очевидца. Должно быть, так мисс Алвине рассказывал эту историю ее отец, а тому - старый священник, дед которого своими глазами видел мертвого Эдварда Бранда. Такие предания - обычное явление в деревнях, их передают из уст в уста, хотя и не так усердно, как в былые времена. Подумав, что легенда наверняка заинтересует мисс Силвер, Фрэнк решил поделиться с ней услышанным.
     Чаепитие продолжалось, ничем не отличаясь от любого другого званого вечера. Пробило половину шестого, затем без четверти шесть. Монике и мисс Алвине было о чем поговорить. Фрэнк размышлял о словоохотливости жителей деревни, которые рано или поздно узнают обо всем, что происходит в окрестностях, и подвергают каждое событие бурному обсуждению, пока не случается новое. А бывает, они обсуждают то, чего и в помине не было, и тогда сплетни приобретают увлекательный оттенок загадочности и таинственности. Многих жителей Дипинга Фрэнк знал только по именам, и потому не интересовался подробностями их жизни, хотя о некоторых из них ему вскоре пришлось вспомнить. Разговор зашел о Мэгги Белл и о том, что она подслушивает телефонные разговоры.
     - Всем известно, чем она занимается!- возмущалась мисс Алвина.- Кому-нибудь давным-давно пора серьезно поговорить с ней или с миссис Белл.
     Моника снисходительно отвечала:
     - У бедняжки Мэгги так мало радостей в жизни. Если ей нравится слушать, как я заказываю рыбу в Лентоне или записываюсь на прием к дантисту, я не буду лишать ее такого удовольствия.
     Мисс Алвина не на шутку разошлась, и, видимо, чтобы сменить тему, Моника Эбботт заговорила о миссис Каддл. Прислушавшись, Фрэнк решил, что речь идет о Эллен, создательнице знаменитого земляничного джема, и вскоре понял, что действительно Эллен Каддл помогает мисс Винни по хозяйству.
     - Сегодня днем Сисели встретила ее на Лейне, возвращаясь с прогулки с собаками. Кстати, она гуляла чуть ли не Целый день. Сисели заметила, что Эллен выглядит ужасно - похоже, она долго проплакала. Вы не знаете, что с ней случилось?
     Ответом ей было воодушевленн