онторке приблизился старик. Вскоре Энн заняла его место и поставила на барьер сумочку. Подобно шубке, сумочка была очень дорогой, но уже не новой. Темно-коричневую потертую кожу покрывали пятна, у золотой буквы, инициала Энн, отломилась ножка. Энн расстегнула сумку, достала подшитые в книжку карточки и положила их на барьер.
     - Я могу получить новые карточки?
     Мисс Марш взяла книжку, поднесла ее поближе к бесцветным глазам и удивленно подняла брови:
     - Срок действия ваших карточек давным-давно истек.
     Энн придвинулась ближе.
     - Да, я знаю. Видите ли, я только что вернулась из Франции.
     - Из Франции?!
     - Да. Я была во Франции, когда ее оккупировали немцы. Совсем недавно мне удалось бежать. Так вы можете выдать мне новые карточки?
     - Видите ли... не знаю, сможем ли мы...- бросив беглый взгляд на обложку книжки, женщина добавила: - Леди Джоселин.
     - Но я не могу обойтись без карточек.
     - Вы намерены поселиться здесь?
     - Нет, я здесь проездом.
     - В таком случае не знаю, чем мы можем вам помочь. Вам придется обратиться за карточками по месту жительства... впрочем, не знаю... А удостоверение личности у вас есть?
     - Да, вот оно. Мне повезло: подруга сохранила мои документы и кое-что из одежды, иначе сейчас мне пришлось бы ходить в лохмотьях. А тем, кто воскрес из мертвых, и без того хватает бед.
     Мисс Марш вытаращила белесые глаза и нервозно пообещала:
     - Сейчас я спрошу у мисс Клаттербак...- она поднялась со стула и вышла.
     Через десять минут Энн вышла на улицу. Ей пришлось заполнить бланк заявления. На две недели ей выдали временные карточки и разрешили оставить себе старое удостоверение личности, пока она не обменяет его на новое.
     Перейдя через улицу, Энн вошла в телефонную будку.

Глава 2

     Миссис Армитидж подняла голову и сразу спустила петлю на теплом пуловере, который вязала. Она была крупной, светловолосой и безгранично добродушной женщиной, носила старые твидовые костюмы и потрепанную фетровую шляпку, вечно сползающую на одно ухо. В ее растрепанный узел непослушных вьющихся волос была воткнута вязальная спица пронзительно-розового цвета. Некогда волосы миссис Армитидж были ярко-золотистыми, но с возрастом поседели, стали пегими и, пожалуй, теперь лучше сочетались с веснушчатой кожей, светлыми глазами и широким улыбчивым ртом. Она предпочитала костюмы унылого горчичного цвета и была первой готова признать, что они не гармонируют с меблировкой комнаты. Однако при случае миссис Армитидж вполне могла заявить: "Но найдется ли на свете комната, не гармонирующая со мной?"
     Комнату, в которой она сидела, отделали и обставили к свадьбе Энн Джоселин. Светлая и уютная, с мебелью, обитой ситцем в цветочек, с голубыми шторами и старым фарфором, эта комната как нельзя лучше подходила двадцатилетней новобрачной. На белой каминной полке в грациозных позах застыли статуэтки, изображающие времена года. В угловом буфете привлекал внимание чайный сервиз ярко-синего цвета, сочетающегося с оттенком штор. Горчичные твидовые костюмы и впрямь выглядели здесь неуместно, но миссис Армитидж это ничуть не беспокоило.
     Миссис Армитидж наклонилась к своей племяннице Линдолл, которая сидела на ковре у камина и бросала еловые шишки в огонь, и произнесла - по своей привычке, без всякой связи с предыдущим разговором:
     - У войны все-таки есть одно преимущество - нам приходится торчать в этой непозволительно роскошной гостиной, при виде которой мне хочется расплакаться - как тем девушкам, которые послали письмо в "Дейли миррор".
     Лин недоуменно наморщила носик.
     - Каким еще девушкам?
     Миссис Армитидж вытащила из волос спицу.
     - Их трое,- объяснила она.- Они так устают на скучной работе, что с трудом удерживаются от слез. Как и я - потому, что мне приходится сидеть в комнате с семью люстрами и пятьюдесятью зеркалами!
     Линдолл послала ей воздушный поцелуй.
     - Здесь всего шесть зеркал - я пересчитала их вчера. И три люстры. Да, и мне здесь тоскливо, но почему ты называешь эту гостиную "непозволительно роскошной"?
     - Потому, что сэр Эмброуз Джоселин, дедушка Энн и двоюродный дедушка Филипа, пристроил эту комнату к дому на деньги жены. Должно быть, чтобы досадить ей - видишь ли, они не ладили. Жена бросила его, но прежде он успел пристроить к дому гостиную и кошмарное северное крыло. Видимо, этого она не вынесла и сбежала прежде, чем он пустил на ветер все состояние. Но если бы она осталась с мужем, Энн не досталось бы ни гроша, и Филипу пришлось бы продать Джоселинс-Холт. Как видишь, все к лучшему... О, господи, опять я спустила петлю!
     Лин хихикнула. Она была миниатюрной, худенькой и бледной, с живыми серыми глазами и шапкой мягких темных кудряшек. Лин потянулась за пуловером.
     - Целых две, дорогая. Напрасно ты разговорилась и отвлеклась от дела. Лучше дай его мне.
     - Нет-нет, я подниму их сама - если сосредоточусь, то сумею... Да, Филипу повезло, что у Энн были деньги. Конечно, в наше время не женятся на кузинах. Забавно, как меняются обычаи - ведь в викторианских романах это в порядке вещей, там женятся даже на двоюродных сестрах, хотя это слишком близкое родство. Но Энн и Филип - всего лишь троюродные брат и сестра. Он мечтал о титуле и доме, а ей нужно было распоряжаться состоянием, вот все и сочли, что это идеальный выход. Правда, не знаю, как они жили бы дальше, ведь Энн... да, Энн...- она умолкла, поднимая спущенные петли.
     Линдолл порозовела.
     - Энн была очень милой,- с горячностью заявила она.
     Миссис Армитидж водворила петлю на место с помощью розовой спицы и многозначительно отозвалась:
     - О да. Само собой.
     Румянец Лин стал гуще.
     - Да-да, была!
     - Ну разумеется, дорогая,- миссис Армитидж заморгала.- Я помню, как ты... как это называется... обожала ее, когда училась в школе. Ведь правда? А я и забыла. Но потом ты с ней не встречалась.
     Линдолл согласно кивнула.
     - Ни разу, только на свадьбе. Но я никогда не забуду летние каникулы за год до начала войны, когда Энн с тетей приезжали сюда в гости. С тех пор я часто думала о том, что у Энн, должно быть, неиссякаемое терпение. Ты же помнишь, кроме нас здесь гостили миссис Кендолл и Филип. Энн уже минуло девятнадцать, а я в свои шестнадцать лет оставалась назойливой девчонкой. Наверное, я ужасно раздражала ее, но Энн не подавала и виду. На ее месте многие девушки злились бы и гнали меня прочь, чтобы я не путалась под ногами, но она оказалась не такой. Она всюду брала меня с собой и позволяла мне все. Да, она была очень милой. И если Филип не сумел ужиться с ней после свадьбы, значит, это его вина.
     Милдред Армитидж оторвалась от своего рукоделия.
     - Они оба своевольны,- объяснила она.- Оба росли, будучи единственными детьми в семье. Вдобавок Энн была очень хороша собой и богата - ей и в голову не приходило, что бесполезно капризничать, если ты замужем за таким гордецом, как Филип. Лин устремила на нее пристальный взгляд.
     - Разве Филип гордец?
     - О, дорогая, он невероятно горд!
     - Неужели?
     Миссис Армитидж пожала плечами.
     - Ну как тебе объяснить...- она помедлила.- Так или иначе, они не успели окончательно разругаться. А может, они и не ссорились по-настоящему или со временем научились бы ладить друг с другом. Но что толку теперь гадать - Энн уже не вернешь. Так что можешь вспоминать о ней, как привыкла.
     - Ко мне она относилась чудесно,- казалось, Лин клянется в преданности и о чем-то сожалеет.- С ее стороны было очень мило предложить мне быть подружкой невесты.
     Встав, Лин прошлась по комнате, остановилась в центре, запрокинула голову и засмотрелась на картину, висящую над каминной полкой. Это было известное полотно Эмори "Девушка в шубке", запечатлевшее Энн Джоселин через несколько недель после свадьбы. Между полами распахнутой темной шубки виднелось тонкое голубое платье. Длинное жемчужное ожерелье, улыбающееся овальное лицо, розовые губы, небрежные завитки золотистых волос, нежное цветение молодости и счастья... На портрете Энн Джоселин выглядела как живая. Девушка с непокрытой головой надевала шубку и улыбалась, словно собираясь в гости и заранее радуясь. А год спустя она погибла ночью на бретонском берегу, сраженная пулеметной очередью.
     Линдолл широко раскрыла глаза. Не отрываясь она смотрела на портрет, краски которого при электрическом освещении казались особенно яркими. Комната Энн, портрет Энн... А Энн погибла в возрасте двадцати одного года! В Лин взметнулся гнев. Она обернулась к Милдред Армитидж.
     - Почему ты недолюбливала ее?
     Вязанье кучей упало на обтянутые горчичным твидом колени. Светлые глаза растерянно заморгали.
     - Детка, дорогая, я почти не знала ее. Мать Энн старалась не сближаться с Джоселинами. Не забывай, что Мэриан была дочерью старого Эмброуза, и ее воспитали так, что она привыкла относиться к нему, как к чудовищу. Он поселил в своем доме другую женщину, у них родился сын - можешь себе представить, как это восприняли другие члены семьи! Вот Мэриан и возненавидела всю семью Джоселин, и внушила эту ненависть Энн. Только после смерти Мэриан ее золовка миссис Кендолл - кстати, весьма рассудительная особа - позволила Энн видеться с нами. Конечно, в девичестве я тоже носила фамилию Джоселин, но когда моя сестра вышла замуж за отца Филиппа, мы как-то отдалились от остальной семьи. Поэтому я впервые увидела Энн, когда ей исполнилось девятнадцать.
     Линдолл продолжала смотреть на нее огромными укоризненными глазами.
     - Но почему она тебе не нравилась?
     На самом деле она хотела спросить: "Почему ты ее не любила?" Как можно знать Энн и не любить ее? Этого Лин не понимала.
     Милдред Армитидж испустила раздраженный вздох.
     - Боже мой, ну откуда мне знать? Взрослым свойственно настороженно относиться к незнакомым людям. А Энн была молода, красива, очень богата, и миссис Кендолл твердо решила выдать ее замуж за Филипа. Вот Энн и вышла за него - хорошо еще, брак продлился недолго и распался сам собой.
     - И все-таки она тебе не нравилась!
     Услышав, как гневно зазвенел голосок Лин, Милли Армитидж расцвела широкой, обезоруживающей улыбкой.
     - Полно, не сердись. Со своими чувствами нелегко совладать. Джейн Кендолл хотела, чтобы Энн стала женой Филипа, а я - нет.
     - Почему?
     - Во-первых, они состояли в родстве. Браки между родственниками редко бывают удачными. У всех Джоселинов в крови гордость и своеволие.
     - Но только не у Энн!
     - Ты думаешь? Но ведь она захотела выйти замуж за Филипа - и вышла!
     - Почему бы и нет?
     - По одной простой причине: этого ни за что не допустила бы ее мать. Но я не виню Энн, я никого не виню. Других причин препятствовать их браку не было, а если бы и нашлись - какая разница? Все Джоселины одинаковы. Вспомни Терезу Джоселин, которая поселилась в бретонском замке. И все почему? Потому, что она взяла под опеку незаконнорожденную внучку старого Эмброуза, рассорившись из-за нее со всеми родственниками. Джойс - вот как ее фамилия, Энни Джойс. Эмброуз звал ту женщину миссис Джойс, дать ей свою фамилию он не отважился, и сын, Роджер, следовал его примеру. Энни - дочь Роджера. Ей не досталось ни гроша, поскольку Эмброуз так и не подписал завещание. И когда Тереза, седьмая вода на киселе, явилась сюда и потребовала, чтобы семья назначила Энни содержание, все были против, вот Тереза и разругалась со всеми, умчалась во Францию и арендовала шато. Денег у нее была уйма, и все думали, что она оставит их в наследство Энни. Но она назначила наследницей Энн, которая и без того ни в чем не нуждалась. Тереза послала за Энн и сообщила, что если та хочет получить ее состояние, ей придется опекать Энни - ведь она сирота, к тому же обделенная. Филип счел этот поступок непристойным, и он был прав. Ведь Тереза закатила родне такой скандал из-за Энни!
     Глаза Линдолл затуманились. Она ненавидела несправедливость и любила Энн. Некоторое время она вела трудную душевную борьбу и наконец спросила тоном непослушного ребенка:
     - Почему она так поступила?
     - Кто - Тереза? Потому, что она носила фамилию Джоселин, потому, что так захотела, потому, что ей надоела Энни Джойс и она выбрала себе новую подопечную - Энн. Явившись на свадьбу, Тереза бросилась на шею новобрачной. Несносная, надоедливая женщина, до неприличия сентиментальная и вспыльчивая! Откровенно говоря, я не ожидала, что ее ссора с родственниками будет такой продолжительной. Свадьба стала идеальным предлогом для примирения, и она не замедлила им воспользоваться. Вероятно, малютка Энни Джойс до смерти осточертела Терезе, вот она и нашла себе новое увлечение. Я думала, она вернулась в Англию надолго, но она опять укатила во Францию и вскоре заболела. К тому времени как Тереза послала за Энн, везти больную на родину было уже слишком поздно, а обстановка во Франции накалялась с каждым днем. Тогда-то и начались серьезные ссоры. Филип настаивал на своем, Энн - на своем. Он запретил ей покидать Англию, а она взяла и уехала. Филип был вне себя от злости!
     - Он не имел никакого права злиться.
     - Мой ангел, когда супруги заводят разговоры о своих правах, это означает, что в семье царит разлад.
     Подумав, Линдолл спросила:
     - А они помирились?
     - Не знаю.
     - Если не успели, это ужасно.
     На этот счет у Милли Армитидж имелось свое мнение. Покидая Англию, Филип был не в состоянии идти на примирение. Впервые в жизни Милли видела, чтобы мужчина так разозлился.
     Было бы лучше держать подобные мысли при себе, но на такой подвиг Милли была неспособна. Она продолжав:
     - Да, он был в бешенстве... но зачем мы вообще завели этот разговор? Произошла трагедия, какие порой случаются в жизни, вот и все. Почему бы нам не забыть о ней - вместо того чтобы то и дело оглядываться назад, подобно жене Лота? Соляные столпы никчемны и безобразны. А я спустила петель пятьдесят, и все потому, что ты уставилась на меня взглядом стервятника!
     - У стервятников глаза почти всегда прикрыты веками.
     Милли Армитидж рассмеялась.
     - Иди сюда, помоги мне поднять петли, а потом мы поговорим о естественной истории!

Глава 3

     Филип Джоселин позвонил в восемь.
     - Кто это?.. Лин?.. Ладно, передай тете Милли, что я приеду завтра к ленчу, а может, после ленча. Надеюсь, мой паек не пропадет?
     Лин усмехнулась:
     - Вряд ли.
     - Я только что узнал, что не смогу приехать домой. Так получилось.
     - Ничего... Подожди! Утром кто-то звонил тебе.
     - Кто?
     - Не знаю. Она не назвала своего имени, только спросила, дома ли ты, а когда я объяснила, что ты в Лондоне, пожелала узнать, когда ты вернешься. Я ответила, что сегодня, а может, и завтра, и она повесила трубку. Звонок был междугородний, слышимость отвратительная.
     Филип засмеялся.
     - "Таинственный голос", продолжение следует! Не расстраивайся, она перезвонит завтра. Передай привет тете Милли. Целую твои ручки и ножки.
     - Ничего подобного ты не сделаешь!
     - Разумеется - век галантности давно в прошлом. До свидания, детка. Будь умницей,- и он повесил трубку.
     Линдолл положила трубку на рычаг и вернулась к камину. Недавно она переоделась в теплое зеленое домашнее платье, а миссис Армитидж - в бесформенный балахон из бурого вельветина с потертым меховым воротником.
     - Звонил Филип,- сообщила Линдолл.
     - Так я и думала.
     - Он не знает, приедет ли завтра к ленчу.
     Подобные неожиданности никогда не тревожили миссис Армитидж. Она кивнула и неожиданно для племянницы заявила:
     - Хорошо, что Филип тебе не родственник.
     Линдолл наклонилась, чтобы подложить в огонь полено; ее длинная пышная юбка вздулась колоколом. Щеки овеяло жаром. Она заметно смутилась:
     - Почему?
     - Да так, просто подумалось... Джоселины - прекрасные люди, бедняжка Луи была очень счастлива с отцом Филипа. Он был на редкость обаятельным мужчиной. Таковы все Джоселины - они невозможно обаятельны. Но им давным-давно нужна свежая кровь.
     В этот момент в дверь позвонили.
     Энн Джоселин стояла на темном крыльце и ждала, когда откроется дверь.
     Такси, которое привезло ее из Клейфорда, с шумом развернулось на усыпанной гравием дорожке и укатило. Шум двигателя затих вдалеке. Энн по-прежнему стояла и ждала. Наконец она потеряла терпение и позвонила еще раз, но в ту же минуту в замке лязгнул ключ. Дверь приоткрылась, в щель выглянула молодая девушка. Обнаружив, что на пороге стоит незнакомая женщина, девушка осмелела и открыла дверь пошире.
     Энн Джоселин вошла в дом.
     - Сэр Филип вернулся?
     Айви Фоссет заволновалась: в гости не приходят так поздно, в темноте, да еще в военное время. Но незнакомка выглядела как настоящая леди и была одета в роскошную шубку. Уставившись на шубку во все глаза, Айви ответила:
     - Нет, мэм, еще нет.
     Незнакомая леди решительно прошла мимо девушки.
     - Тогда кто же дома? Кто подошел сегодня утром к телефону?
     - Здесь миссис Армитидж и мисс Линдолл, мисс Линдолл Армитидж. Наверное, она и взяла трубку.
     - Где они? В большой гостиной? Нет, докладывать обо мне не надо.
     Изумленно приоткрыв рот, Айви долго смотрела вслед незнакомке.
     - Прошагала мимо меня, будто я пустое место!- сообщила она в кухне, заслужив укоризненный взгляд пожилой кухарки миссис Рамидж.
     - Надо было спросить ее фамилию.
     Айви встряхнула головой.
     - Да она просто не дала мне рта открыть!
     Энн пересекла холл. Большая гостиная располагалась в глубине дома, дверь из нее открывалась на террасу. Эта комната, отделанная белыми панелями, называлась "большой гостиной" еще со времен доброй королевы Анны. Первая Энн Джоселин приходилась ей крестницей.
     Взявшись за дверную ручку, Энн помедлила минуту, расстегнула шубку и распахнула ее, чтобы было видно голубое платье. Ее сердце торопливо заколотилось - не каждый день воскресаешь из мертвых. Пожалуй, это к лучшему, что она не застала Филипа. Открыв дверь, Энн застыла на пороге.
     Люстра под потолком, задернутые голубые шторы на окнах, пылающий в камине огонь, "Времена года" на каминной полке, а над статуэтками - портрет девушки в шубке. Энн устремила на портрет внимательный, придирчивый взгляд, словно на свое отражение в зеркале. И действительно, он мог бы быть ее отражением.
     В комнате сидели две женщины. Справа от камина расположилась Милли Армитидж с газетой на коленях, вторая газета валялась на синем ковре у ее ног. Неряшливая, назойливая особа, она всегда относилась к Энн неприязненно. И вот теперь она чувствует себя здесь как дома. Не слишком ли она поторопилась? Ничего, теперь все изменится. На ковре у камина свернулась клубочком эта девчонка Линдолл, держа на коленях книгу.
     Газета зашуршала, вдруг придавленная ладонью Милли Армитидж, книга выскользнула из рук и упала на меховой белый коврик у камина. Линдолл порывисто вскочила, оправляя складки длинной зеленой юбки, схватилась за подлокотник свободного кресла и прислонилась к нему. Ее глаза потемнели, стали огромными, вся кровь отхлынула от лица. Глядя в дверной проем, Лин видела перед собой Энн Джоселин, будто сошедшую с портрета, который висел за спиной Лин - Энн с непокрытой головой, золотистыми локонами, нежным овальным лицом, в жемчужном ожерелье поверх тонкого голубого платья под распахнутой шубкой.
     В тот же миг Милли Армитидж ахнула. Сама Лин стояла не дыша. Время замерло, пока она смотрела на Энн. Внезапно в голове Лин мелькнула непрошеная мысль: "А на портрете Эмори она гораздо лучше". Вспоминая об этой случайной мысли позднее, Лин испытала шок. Кто смог бы сохранить красоту и свежесть, несмотря на три года лишений, страданий и бедствий? Чувства нахлынули потоком, мешая осознать что-либо, кроме двух вещей: перед ней Энн, она жива. Со сдавленным криком Лин сорвалась с места, Энн раскрыла объятия. Через мгновение Линдолл уже обнимала ее, без конца повторяла ее имя, а по ее щекам струились слезы.
     - Энн, Энн, Энн! А мы думали, ты погибла!
     - Одно время я и сама так думала.