ница, по которой он поднимался. Но воспоминание это было таким неясным, темным, расплывчатым, как отражение на воде, колеблемой ветром. Уильям знал лишь одно: это - счастливый сон.
     До пробуждения видение выглядело так четко, что казалось даже реальнее, чем жизнь в лагере. Холл затемняют деревянные панели на стенах. Из того же дерева сделана винтовая лестница справа. Ее столбы покрыты резьбой в виде символов четырех евангелистов - лев и телец в начале ступенек, орел и ангел - наверху. Головы тельца и ангела изображены на внутренней стороне лестницы, львиная грива спускается с верхушки до подножия столба. Орел вырезан целиком, со сложенными крыльями и огромными когтями - наверху слева. В стенных нишах на всем протяжении лестницы и внизу в холле висят портреты. При слабом освещении казалось, что это люди, притаившиеся в темноте, и в детстве Уильям пугался их.
     Он поднимался по лестнице, которая каждый раз выглядела одинаково. Что-то изменилось, когда он впервые дошел до вершины. Воспоминание обрывалось вместе со сном, поэтому невозможно было понять, что именно изменилось. Когда видение исчезало, в памяти Уильяма оставались лишь три ступеньки, ведущие с улицы к двери, тенистый холл с винтовой лестницей и чувство, что он вернулся домой.
     В эту рождественскую ночь его тело лежало в окружении других грязных тел, но сам он в это время, перепрыгнув через ступеньки, входил в тепло и свет холла с темной улицы. Все лампы зажжены, занавеси на окнах задернуты. Среди мрачных портретов выделялось светлое пятно напудренного парика, бледно-розовое женское платье и белая кисея детского платьица. Лев и телец у подножия лестницы украшены листьями падуба, а над ними висит бледный пучок омелы. Необычайное чувство счастья нахлынуло на Уильяма. Оно было таким сильным, что он едва удержался на ступенях. Нет времени оглядываться на старые связи, ушедшие в тень прошлого, взгляд его прикован только к одному человеку - тому, кто ждет его на верхней ступеньке, между орлом и ангелом, под омелой...

Глава 1

     Бретт Эверзли в который раз просматривал одно и то же письмо. Его содержание было так неприятно, что странным казалось желание вновь и вновь перечитывать его. Письмо пришло с утренней почтой. Бретт с улыбкой распечатал конверт, но радость его мгновенно сменилась отчаянием. С тех пор он постоянно перечитывал эти несколько строк, пытаясь в каждой фразе, в каждом слове найти новое значение - ибо с настоящим смыслом он не мог смириться... Женщины говорят одно, а думают другое - это же прописная истина! Они хотят, чтобы за ними ходили по пятам, окружали их вниманием, лестью. Они любят проверять, на что ради них способен мужчина. Подвергают его испытаниям.
     Мистер Эверзли был красив и всегда при деньгах. Женщины за ним бегали, и он был не против. В сорок лет он сохранил свободу, хорошую репутацию и прекрасную фигуру. Но сейчас его красивое лицо побагровело, брови сошлись в одну линию, взгляд темных глаз стал мрачен. Когда он выглядел так, становилось ясно: еще десять лет - и правильные черты огрубеют, подбородок станет слишком тяжелым, а кирпичный румянец так и останется на щеках. Правда, вполне возможно, седина только украсит Бретта и в его внешности появится колорит восемнадцатого века - у него было некоторое сходство с неким благородным сквайром эпохи королей Георгов.
     Он сидел за столом в своем кабинете в поместье Эверзли. Письмо лежало перед ним. Даже прочитав его тысячу раз, он не мог смириться с его содержанием. Просто невозможно, чтобы Кэтрин отвергла его! Он вновь прочел написанные ею строки:

     Дорогой Бретт.
     Боюсь, все бесполезно. Лучшее, что я могу сделать - объявить тебе об этом и сказать: "Будем друзьями!" Я обещала все обдумать и выполнила обещание. Все это действительно бессмысленно. Ты - мой кузен и друг, но не больше. Я не могу заставить себя измениться. Ничего не поделаешь.
     Не беспокойся о деньгах - я устраиваюсь на работу.
     Твоя Кэтрин.

     Не так-то просто найти здесь что-нибудь, кроме прямого и ясного ответа - "нет". Но он не сдавался. Это просто настроение... У женщин бывают разные настроения. Они ведь очень изменчивы! Сначала она холодна, потом снова добра. Добра... Собственное выражение должно было насторожить его, но Бретт был полон решимости отыскать желаемый смысл. Она добра к нему, она в восторге от него - чего же ей еще надо? Не может же она всю жизнь всем отказывать! Его она знает всю жизнь. Бретт был уверен, что никто не нравился ей так, как он. Этот брак мог бы стать таким удачным! Она ведь не двадцатилетняя девочка - ей по крайней мере двадцать восемь. Она уже пережила свой расцвет, как и он - свой. Когда-нибудь человек должен остепениться. Если он может смириться с этим, сумеет и она. Поверить, что отказ ее окончателен, просто невозможно.
     Он снова прочел письмо.
     Кэтрин Эверзли вышла из автобуса на углу Эллери-стрит и направилась к "Игрушечному базару Таттлкомба". По одну сторону от "Базара" находился небольшой магазин тканей, а по другую - удручающего вида химчистка с засиженной мухами, не внушающей доверия вывеской в одном из окон: "Мы делаем новые вещи из старых!"
     По обе стороны двери в здании "Базара" располагались две витрины. В левой были выставлены коробки с красками, мелки, обручи и другие игрушки. Правая же была целиком заполнена деревянными игрушками Уильяма Смита, чья слава уже успела распространиться далеко за пределами Эллери-стрит и ее окрестностей в Северном Лондоне. Здесь были игрушки под названием "Псы Вурзелы" - веселые, легкомысленные, трогательные, все с подвижными головами и хвостами. Среди них были черные, коричневые, серые, белые и пятнистые; ретриверы, бульдоги, гончие, терьеры, пудели и таксы. Особенно выделялись причудливые фигурки - "Буйные Выпи", которые могли переставлять ноги и вращать глазами на шарнирах,- неуклюжие и упрямые, буйные и необузданные, белые, серые, коричневые, черные, зеленые, как попугаи, розовые, цвета фламинго, оранжевые и синие, с черными и желтыми когтями и длинными хрупкими клювами. Кэтрин остановилась, рассматривая их, как и всякий, пришедший сюда впервые. Постоянные посетители Эллери-стрит уже привыкли к странным созданиям, а новички всегда замедляли шаг и часто заходили в магазин купить их.
     Кэтрин стояла и думала, как тяжело быть твердой. Некоторые рождаются с твердым характером, другие приобретают это качество со временем, а кому-то просто приходится стать таким. Сейчас ей необходимо быть твердой, а она не может. У нее возникло мерзкое желание все бросить и повести себя, как последняя тряпка. И все же Кэтрин должна была войти в магазин, спросить, действительно ли они ищут продавца и не подойдет ли она для этого. Каждый, кто во время войны служил в санитарной части, может выполнять такую работу. И было бы проще простого сделать все это, если бы Кэтрин было все равно, получит она работу или нет. Но для нее это значило так много, что колени предательски дрожали и сердце колотилось в груди.
     Девушка посмотрела на одного из забавных Псов, и тот в ответ глянул на нее своим добродушным вращающимся глазом. "Не будь дурочкой, ты справишься с этим!" - именно это сказал бы Пес, если бы Уильям наделил его речью.
     Кэтрин сильно закусила губу и вошла в магазин, где столкнулась с мисс Коул. Их двоих и увидел Уильям Смит, выходя из мастерской. Мисс Коул была бледной, полной, деятельной дамой в очках и узком черном платье, в кардигане имбирного цвета, с комочками ваты в ушах - чтобы не простудиться. Смит увидел ее, как видел каждый день уже долгое время. А затем он заметил Кэтрин и услышал, как она произнесла: "Доброе утро! Кажется, вам нужен помощник в магазине?" Он не сразу понял смысл этих слов. Голос, как музыка, прошел сквозь него. Мысли его остановились, остались лишь чувства. Было не важно, что имен но она сказала, главное, чтобы она вновь заговорила. Он услышал ответ мисс Коул:
     - Ну... Я не знаю, я не уверена...
     И в эту минуту мозг его снова заработал, и до него, как эхо, дошло значение слов девушки "вам нужен помощник в магазине..."
     Смит подошел и вмешался в разговор. Мисс Коул представила его:
     - Мистер Смит.
     Он пожелал Кэтрин доброго утра и замолчал, разглядывая ее. Ее голос поразил его. Все в ней трогало его чувства. Она была воплощением музыки, поэзии, очарования, неподвластного разуму. И она хотела работать продавцом в "Игрушечном базаре Таттлкомба". Он был слишком потрясен, чтобы заметить ее ужасающую бледность, не укрывшуюся, однако, от мисс Коул, которая мгновенно мысленно дала ей отрицательную оценку: "Слишком деликатна. Нам здесь не нужны люди, готовые в любой момент упасть в обморок. Румянец на щеках явно ненатуральный - я это поняла, как только она вошла. А помада! Что бы сказал о ней мистер Таттлкомб?"
     На этот вопрос трудно было ответить, так как мистер Таттлкомб был прикован к постели - его сбила машина,- и общаться с ним могла только его сестра. Но, как бы это ни было прискорбно для мисс Коул, Уильям Смит временно занял его место, и теперь предлагал девушке стул со словами:
     - Вы интересовались, не ищем ли мы помощника?
     Кэтрин рада была присесть. А вдруг он собирается сообщить, что им никто не нужен или что у нее не получится? Мисс Коул точно сказала бы именно это. Затянутая в черное фигура твердо стояла перед ней, в блестящих темных глазах за гигантскими линзами ясно читалось неодобрение. Кэтрин просто почувствовала все это без слов. И сказала:
     - Да. Вы думаете, я вам подойду?
     Мисс Коул была уверена, что нет, но скрыла свои эмоции. Она оглядела Кэтрин с головы до ног - от маленькой простенькой шляпки до аккуратных скромных туфелек,- отметила, что ее твидовый костюм явно не нов, и подвела итог: "Спустилась с небес на землю". В наши дни со многими так случается: родились в рубашке, получали все, что хотели, и вдруг - какая-то катастрофа, и приходится им идти и искать работу, и они жалеют себя, потому что теперь должны делать то, к чему другие девушки были готовы с детства. Самой мисс Коул пришлось работать с четырнадцати лет, чтобы приобрести свои теперешние навыки, но эти леди - она презрительно выделила это слово - ожидают, что просто выйдут и найдут работу, не имея никакого опыта. Вслух она резко спросила:
     - Какой у вас опыт работы?
     Кэтрин была честна.
     - Боюсь, в этой области - никакого, но я могла бы научиться. Во время войны я работала в обслуживании санитарного поезда.
     - А потом?
     - Меня довольно долго не могли демобилизовать, и я ушла сама. Теперь мне очень нужна работа.
     "Деньги кончились,- подумала мисс Коул.- У таких, как она, всегда так - помада, румяна, а в кармане - ни пенни".
     Уильям не вмешивался в разговор, потому что ему хотелось только смотреть на девушку. Она была высокой и грациозной, двигалась красиво, легко и свободно, как вода, как облака, бегущие по небу. Из-под маленькой коричневой шляпки выглядывали каштановые волосы. У нее были карие глаза. Ее облик вызывай в воображении картины то сверкающей, то темной водной глади: она изменчива, но всегда прекрасна. Уильям следил, как кровь отливает от ее лица и пропадают розовые пятна на щеках. Румяна просто подчеркнули природный цвет. Ему нравился нежный цвет ее помады, которой был тонко подкрашен ее чудесный рот. Ему нравился ее поношенный твидовый костюм и зеленый шарфик на шее. Она внушала ему ощущение полноты, завершенности и уверенность, что все будет хорошо. Он услышал мисс Коул: "Я в самом деле не знаю..." - и в своей простой и бесхитростной манере спросил:
     - Как вас зовут?
     Ее щеки побледнели и снова окрасились румянцем.
     - Кэтрин Эверзли.
     Он повернулся к мисс Коул.
     - Мне кажется, мисс Эверзли - именно та, кого мы ищем.
     - Мистер Смит, в самом деле...
     Мисс Коул не могла устоять перед его внезапной обаятельной улыбкой.
     - Мистера Таттлкомба сейчас нет, вы будете перегружены работой. Что же будет, если вы переутомитесь?
     - Я не намерена переутомляться.
     Уильям продолжал:
     - Мистер Таттлкомб не простит мне этого. Вы действительно нуждаетесь в помощи. Так что если мисс Эверзли...
     Противиться бесполезно, он твердо решил нанять ее, и мисс Коул это понимала. Магазин оставлен на его попечение, и с этим ничего не поделаешь. Мужчины так слабы и глупы: стоит появиться хорошенькому личику - и они в ту же минуту забывают о тех, кто мог бы создать им домашний уют и позаботиться о них! И тут уж ничего не поделаешь - они таковы, и с этим приходится мириться. Мисс Коул подавила вздох и резко спросила:
     - А как насчет рекомендаций?
     Позже, каждый раз вспоминая этот день, Уильям всегда с удивлением обнаруживал, что восстановить в памяти образ Кэтрин ему легче, чем что-либо еще. Она заполняла каждую щелочку его сознания.
     Кэтрин представила две рекомендации. Мисс Коул еще побеседовала с ней, пока он стоял рядом.
     - Так как у вас нет опыта, вы не можете рассчитывать на высокую зарплату. Тридцать пять шиллингов в неделю...
     Уильям запомнил эти слова, потому что они заставили щеки девушки порозоветь.
     - О да!
     И только под конец его разозлил твердый голос мисс Коул:
     - Никаких румян и помады, мисс Эверзли, никакого макияжа! Мистер Таттлкомб в самом деле очень строг в этом вопросе.
     На этот раз Кэтрин не покраснела, а улыбнулась.
     - О, конечно, я совсем не возражаю. Это же просто мода, правда?
     Потом она ушла. Им предстояло ознакомиться с ее рекомендациями, и, если они окажутся хорошими, девушка начнет работать в понедельник утром.
     Уильям вышел на воздух.

Глава 2

     Абель Таттлкомб сидел в кровати, подпертый тремя подушками, закутанный в серую с белым шерстяную шаль. Диванную подушку принесла из собственной гостиной его сестра, миссис Солт. Если бы не Абель, черта с два эта подушка была бы здесь. Миссис Солт, конечно, не позволила себе так выразиться, подушка просто осталась бы на своем месте. Но теперь она, если можно так сказать, служила фундаментом для двух других пуховых подушек, и это был внушительный фундамент! Сшитая из плотного холста, покрытая вышитыми крестиком огромными красными розами на пурпурном фоне, она выглядела почти угрожающе из-за кричащей расцветки и еще более кричащей формы. Упругая, яркая и компактная, она удерживала другие подушки в правильном положении и создавала удобную опору для спины мистера Таттлкомба.
     Он бросил взгляд ярко-голубых глаз на своего помощника, Уильяма Смита, и произнес:
     - Я составил завещание.
     Уильям не знал, что ответить. Если промолчать, мистер Таттлкомб решит, будто Уильям уверен в его скорой смерти. Если сказать "О да!" или что-нибудь в том же духе, эффект будет примерно тот же. А фраза типа "О, я уверен, в этом нет необходимости!" пойдет вразрез с его принципами, потому что люди, безусловно, должны писать завещания, если им есть что и кому оставлять. Вот у Уильяма ничего не было. Он оглядел мистера Таттлкомба, отметив, что тот никогда не выглядел лучше, чем сейчас, и сказал:
     - Ну что ж, я думаю, вы правы - теперь можно выбросить это из головы.
     Абель важно покачал головой, не в знак отрицания, а с выражением некоего философского сомнения. Это был очень пожилой человек со свежим цветом лица, шапкой седых кудрей и глазами яркого голубого цвета. У него был приятный деревенский выговор:
     - Ну, там уж будь как будет, а я это сделал.
     На это вроде и ответить нечего.
     Абель тяжело вздохнул.
     - Если Господь захочет, он призовет меня. Его же не волнуют завещания.
     Уильям, смущенный торжественностью тона, пробормотал:
     - Нет, конечно нет.
     Мистер Таттлкомб снова медленно качнул головой.
     - Раньше я не думал об этом так, но теперь до меня дошло. В магазине-то особенно не подумаешь, а пока я лежал здесь, мне нечем было заняться. И вот я осознал, что однажды буду призван дать отчет о том, как я распорядился жизнью. До войны я имел маленькое, скромное дело, которое хотел передать Эрни, но вышло иначе. Узнав, что он погиб в лагере, я потерял разум. А бомбежки и другие ужасы, о которых язык не поворачивается говорить, меня мало волновали. Когда закончилась война, казалось, я не смогу жить дальше. Ведь не очень-то легко начинать все сначала, когда мир стал совсем другим, а ты уже в летах. Ну, ты же помнишь тот день, когда ты пришел и сказал, что был вместе с Эрни в лагере. Как я был потрясен, услышав, что он рассказывал обо мне и о магазине. А потом ты принес свои игрушки и спросил, что я о них думаю... Ты помнишь мой ответ?
     Уильям широко улыбнулся, продемонстрировав крепкие белые зубы:
     - Вы сказали: "Важно, что думаю не я, а покупатели. Поставь-ка их в витрину, и посмотришь".
     - И их разобрали за полчаса! Вот что думали о них люди и что думают до сих пор, не так ли? Первыми были Пес Вурзел и Буйная Выпь. Я тебе скажу, если в чем когда и был Божий промысел, так именно в этом. Эрни умер, мой единственный внук, моя плоть и кровь, единственный родственник, кроме Эбби. И мой бизнес катился под гору так быстро, что, можно сказать, съехал к подножию! И тут появляешься ты, со своими собаками и птицами, и дело вновь оживает! И, как ты бы выразился, буйно растет. Если это не воля Божья, что же тогда?
     - Да, дела у нас идут хорошо, сэр,- подтвердил Уильям.
     Абель кивнул.
     - Я сказал Господу, как я благодарен ему. Теперь я говорю об этом тебе. Вчера я составил завещание. Мое дело и все, что есть у меня в банке, я оставляю тебе. Эбби и так достаточно обеспечена, она не будет возражать. Хоть Мэтью Солт и повесил ей на шею на веки вечные эту обузу, Эмили Солт, он все же хоть немного искупил свою вину, оставив Эбби хорошее состояние. Да, Мэтью был состоятельным человеком, и община сильно горевала, когда он умер. Он ведь был архитектором и построил им их Эбенезер за минимальную цену. Мы никогда не могли найти общий язык - Мэтью был слишком уверен в собственной правоте, но он все равно был хорошим братом и хорошим мужем, и оставил Эбби немалые средства. Но я думаю, никаких денег не хватит, чтобы заставить человека жить с Эмили Солт!
     - Вы правы, сэр.
     - Я бы точно не смог,- продолжал Абель Таттлкомб. В его глазах промелькнула лукавая искорка.- Когда умер ла моя бедная жена, тут начались всякие разговоры насчет того, чтобы Эбби переехала ко мне содержать дом. Но я не мог этого допустить - это означало бы, что вместе с ней приедет и Эмили. И я без обиняков заявил об этом. "Бог дал, Бог и взял",- сказал я. Но Эмили Солт он мне не давал, и нельзя навязать мне ее против его воли. Уж не будем говорить о том, что она считает, будто мужчина - это существо, которое нельзя спускать с короткого поводка! В самой ее внешности есть что-то, от чего меня тошнит. Я не понимаю, как же Эбби терпела ее все эти годы. Но она ухитрилась все выдержать, и это, без сомнения, ей зачтется. Эбби хорошая женщина и, как я сказал, она согласна с моим решением.
     Уильям был потрясен. Его переполняло чувство благодарности и смущения. Он почти бессознательно говорил что-то и закончил словами:
     - Надеюсь, вы проживете до ста лет, сэр!
     - Это Господь решит, Уильям. Я уже прожил трижды по двадцать и еще десять лет...
     - Как Моисей и Авраам. А Мафусаил и прочие? Они жили почти целую вечность, так ведь?
     - Это решит Господь. Я думал, он призовет меня в этот раз, но, кажется, я ошибся.
     Уильям считал, что Господь не отвечает за дорожные происшествия, но не рискнул бы сейчас говорить об этом.
     - Знаете, вы должны быть очень осторожны на улице, особенно вечером. Вы едва избежали смерти.
     Абель повернул лежащую на подушке голову.
     - Меня намеренно кто-то сбил.
     Что-то в его тоне, в торжественном выражении лица заставило Уильяма возразить:
     - Вы сошли с тротуара и попали под автомобиль.
     - Меня сбили нарочно,- повторил Абель.- Я не могу избавиться от этой мысли. Врач может доказывать что угодно, и пусть Эбби его поддерживает, но я тебе говорю: это не было случайностью. Пред сном я выхожу глотнуть воздуха и прогуливаюсь от боковой двери до дороги.