се заново после того, как шумиха наконец-то утихла. Поэтому, будь добра, никому не рассказывай, что якобы слышала, как я говорила о бедной мисс Коллинз в парикмахерской.
     - Я не рассказывала об этом никому, кроме тебя. Напрасно я это сделала. Больше никто ничего не узнает.
     Линдолл опять ощутила холодное дыхание страха, который погнал ее по темному коридору прочь от застекленной двери. Она дала обещание молчать. Надо раз и навсегда забыть тот странный случай. Лин не знала, что ей придется нарушить свое обещание и припомнить все подробности разговора, подслушанного в салоне Феликса. Она и не подозревала, какие обстоятельства подтолкнут ее к этому поступку. Но даже если бы знала, страх не был бы так велик, как в ту минуту.
     Энн прошла мимо нее и села за стол, уставленный сияющим серебром и фарфором. Ее щеки порозовели, она улыбалась.
     - Выпей еще чаю, дорогая.

Глава 23

     В тот вечер Филип Джоселин пришел домой пораньше. Открыв дверь своим ключом, он услышал, как Энн говорит по телефону. Он постоял минуту, прислушиваясь не столько к словам, сколько к звукам голоса, и гадая, почему голос Энн знаком ему и в то же время кажется чужим, как и сама Энн. Филип вовсе не собирался подслушивать. По-видимому, Энн договаривалась с парикмахером о визите.
     - Это салон Феликса? Говорит леди Джоселин. Да, по поводу визита к мистеру Феликсу. Он на месте?.. Нет? В таком случае передайте, что его лечебное средство не подходит для моих волос. Скажите ему, что я очень обеспокоена. Да, я хочу как можно скорее встретиться с ним. Продолжать пользоваться этим средством я не могу, мне необходимо другое. Я могу прийти завтра днем - кажется, завтра его день? Хорошо, свяжитесь с ним и узнайте, в какое время можно подойти, а потом перезвоните мне. Я буду дома весь вечер.
     Она повесила трубку, обернулась и увидела стоящего в дверях Филипа.
     - Я не слышала, как ты вошел.
     - Ты увлеклась разговором.
     - Я просто договаривалась о визите к парикмахеру.
     Она прошла к окну и поправила шторы.
     - Я слышал. Удивительно, какую уйму времени женщины тратят на прически.
     С легкой полуулыбкой она вернулась к столу.
     - Мои волосы совсем запущены, вот я и хочу поскорее привести их в порядок. Говорят, мистер Феликс - опытный мастер, но его средство для лечения волос мне совсем не подходит.
     - Значит, я тоже не стану пользоваться им.
     - Завтра я пойду к нему и попрошу подобрать мне что-нибудь другое... А почему ты сегодня так рано?
     Филип подошел к столу и положил на него портфель.
     - Я взял работу домой. Наверное, засижусь допоздна.
     - Когда будем ужинать?
     - Как обычно. А потом, если можно, я хотел бы выпить кофе.
     - Ну разумеется!- она опять улыбнулась и вышла из комнаты.
     Филип поймал себя на мысли: "Типичная домашняя сценка с участием мужа и жены - очаровательной, любящей жены". Энн действовала ненавязчиво, но Филип то и дело отмечал, что она твердо придерживается именно этой роли В квартире царил идеальный порядок, вода всегда была горячей, умело приготовленную еду подавали минута в минуту. В любое время для Филипа находились улыбка и ласковое слово. С тех пор как Энн вернулась, он ни разу не видел, чтобы она вспылила или забыла о чувстве юмора. Девушка, на которой он когда-то женился, не обладала такой уравновешенностью и тактом. Если ей что-нибудь не нравилось, она заявляла об этом напрямик. Когда Филипу приходилось работать по ночам, Энн заявляла: "Какой же ты зануда!"
     Открыв портфель, он принялся перебирать бумаги. Да, Энн изменилась во всех отношениях, от чего он только выиграл. Но почему-то это его не радовало. Мало того, перемены в Энн ему не нравились. Пожалуй, именно в таком расположении духа Бен Джонсон написал строки:

     Наряд ваш выше всех похвал,
     Вы словно собрались на бал,
     Прическа, пудра, шлейф духов -
     О, леди, облик ваш таков,
     Что заподозрить я бы мог
     Таящийся под ним порок.

     Криво усмехнувшись, он сел за стол.
     Телефон зазвонил во время ужина. Энн сама подошла к телефону, оставив дверь открытой. Филип услышал, как она произнесла:
     - Да, это меня устраивает.
     Она вернулась и села за стол.
     - Мастер согласился принять меня. Он работает не каждый день. Думая о работе, Филип почти не обратил внимания на ее слова.
     К концу ужина он вспомнил нечто важное.
     - Кстати, в обеденный перерыв я встретил твою подругу.
     - Правда? Которую?- Ту самую, что была подружкой на свадьбе, полную... Джоан Толлент. Она тоже служит в армии, ничуть не похудела, но выглядит лучше, чем раньше. Она хочет зайти проведать тебя.
     - Когда?
     Он засмеялся.
     - Что-то я не слышу бурной радости.
     - А чему радоваться? Она всегда была надоедливой.
     - Зачем же ты назначила ее подружкой на свадьбе?
     - Сама не знаю. Я часто виделась с ней, когда гостила у тети Джейн - Джоан приходится ей дальней родственницей. Боюсь, она по-прежнему такая же скучная, как раньше.
     - Значит, придется потерпеть. Ей не терпится увидеть тебя.
     Энн обреченно вздохнула.
     - Когда она придет?
     - Она хотела нагрянуть к нам сегодня же, и я согласился, подумав, что тебе будет скучно сидеть весь вечер одной, пока я работаю.
     Энн с улыбкой покачала головой.
     - О нет! Впервые за последние три года я наслаждаюсь одиночеством. Мне вовсе не скучно, просто уютно и хорошо.
     Впервые ее слова тронули Филипа. Он и прежде сочувствовал ей, но так, как посочувствовал бы голодающим китайцам. А теперь в ее голосе послышалось что-то близкое, почти родное. "Она прошла настоящий ад",- подумалось Филипу, и он произнес вслух:
     - А может, она еще передумает. Пока давай выпьем кофе.
     В дверь позвонили, когда Энн заканчивала мыть посуду. К ее удивлению, Филип не ушел в кабинет и вообще не собирался уходить. Он сам открыл дверь и впустил гостью.
     Джоан Толлент поражала пышностью форм, китель цвета хаки чуть не лопался на ее внушительной груди. На голове лихо сидела пилотка, щеки напоминали круглые румяные яблоки. Сочным, густым голосом она объявила:
     - Давненько мы не виделись, Энн! Похоже, я изменилась сильнее, чем ты. Все дело в форме. Мне еще повезло - этот цвет мне к лицу, а у других девушек кожа от него кажется зеленоватой. Видишь, как я похудела? И на этом я не остановлюсь, хотя, конечно, морить себя голодом не стану,- она гулко расхохоталась. Войдя в гостиную, она выпучила круглые синие глаза, уставившись на Энн в упор.- Ты что, сидишь на диете? Ты совсем отощала.
     - Я жила в оккупированной Франции, Там не располнеешь.
     Джоан обернулась к Филипу.
     - Обязательно заставьте ее пить какао - от него полнеют. Я обожаю его, но просто не могу себе позволить. А один наш капрал пьет его целыми днями. Ей трижды пришлось распускать швы на форме, и все равно она еле влезает в нее. Мы держим пари, что будет дальше: ее уволят или выдадут ей новую форму?
     Филип поставил локоть на каминную полку, не делая ни малейших попыток уйти в кабинет. Отправляясь за кофе, Энн услышала его ленивый голос:
     - Ее заставят подписать обязательство воздерживаться от какао до истечения срока службы.
     Когда Энн вернулась, Джоан все еще говорила о еде:
     - Столько никому не съесть!- жаловалась она тоном человека, потерпевшего фиаско.
     Заметив Энн, она проворно вскочила и чуть не уронила поднос в попытке помочь. По пути к столу она наткнулась на скамеечку для ног, толкнула бедром стул и запнулась о край ковра. Наконец она пристроила кофейную чашечку на круглом колене, продолжая болтать без умолку: "Свадьба... ты была бесподобна, Энн... Платья подружек... Мое было слишком тесным, я не могла проглотить ни крошки. Хорошо еще, что молния не разъехалась прямо в церкви! И потом, белый цвет безобразно полнит. Не знаю ни одной женщины, которой он был бы к лицу... Знаешь, а Диана на Ближнем Востоке. А Сильвия замужем, у нее двое малышей, а прислугу она никак не найдет... А та худышка... как же ее звали? Кажется, Лин... так вот, она тоже служит в армии! Помнишь, как она влюбилась в тебя? Наверное, она была без ума от радости, когда ты вернулась!"
     Филип лениво отозвался:
     - Да, без ума.
     Энн отчаянно желала, чтобы Филип ушел к себе, но он не двигался с места. Рослый, светловолосый и надменный, он стоял, прихлебывая кофе и держа между пальцев позабытую сигарету. Джоан Толлент тоже курила - так же азартно, как и болтала, то и дело глубоко затягиваясь. Она продолжала вспоминать Линдолл до тех пор, пока Энн не охватило желание завизжать. Но она давно научилась сдерживаться, поэтому сидела молча, изредка вежливо улыбаясь. Филип мог бы сменить тему, если бы захотел. Энн не хотелось, чтобы он наблюдал за ней и видел, что ей не все равно, кто и что говорит про Линдолл.
     - Хорошенькой ее не назовешь, но что-то в ней есть, верно?
     На этот раз Филипу было нечего сказать. Он снова наполнил свою чашку черным кофе. Джоан порывисто вскочила, подхватила чуть не упавшую чашку и заявила:
     - Пожалуй, и я выпью еще немного. А ты по-прежнему ведешь дневник, Энн?
     Потянувшись за чашкой, Энн улыбнулась и покачала головой. Джоан нависла над Филипом, держа в руке кофейник.
     - Она не показывала его вам?- Джоан хихикнула.- Это был бесподобный дневник! Мы часто подтрунивали над ней. Она записывала в него все до последней мелочи. Значит, ты перестала вести дневник после свадьбы, Энн?
     Ответом вновь стала вежливая улыбка.
     - Нет, во Франции. Это было бы слишком опасно. Представь, если кто-нибудь узнал бы, что я на самом деле думаю о немцах!
     Она решительно отняла у Джоан кофейник и сама наполнила чашки. Филип отошел к камину, на прежнее место, и спросил:
     - Чем может быть опасен дневник? Я тоже веду записи, но они никому не интересны, вроде "Ленч, Смит, 1:30".
     Джоан захихикала.
     - Нет, дневник Энн был совсем другой! Однажды я прочла страничку - за это она чуть не убила меня! Она описывала буквально все, даже то, о чем не принято говорить вслух - ну, как тот старик... как бишь его... Пипс {Пипс, Сэмюэл (1633-1703) - английский чиновник адмиралтейства. В 1660-1669 годах вел дневник - важный источник сведений о жизни и быте того времени.}, с той лишь разницей, что он писал о своих романах и любовницах. А Энн просто описывала все, чем занималась каждый день.
     Продолжая улыбаться, Энн примирительным тоном заметила:
     - Может быть, хватит выдавать мои тайны, Джоан?
     И она посмотрела на внимательно наблюдающего за ней Филипа. Взгляды двух пар почти одинаковых серых глаз скрестились и разошлись. Филип допил кофе, поставил пустую чашку на поднос и объявил:
     - Ну, мне пора работать.

Глава 24

     На следующее утро Гарт Олбани вошел в кабинет Филипа в военном министерстве и вопросительно поднял бровь взглянув на девушку-секретаря. Филип выслал ее. За годы службы в разведке Гарт разучился доверять даже самым преданным подчиненным.
     Оставшись наедине с Филипом, Гарт остановился у стола, взял с него кусочек красного сургуча и принялся пристально рассматривать его.
     Филип откинулся на спинку стула.
     - С моим сургучом что-нибудь не в порядке?
     Гарт торопливо отложил его.
     - Нет. Послушай, Филип, я пришел сюда по чертовски щекотливому делу и даже не знаю, как к нему подступиться.
     Филип слегка приподнял брови.
     - Первое правило композиции гласит,- напомнил он,- начни с самого начала, переходи к середине и продолжай до конца. Так что лучше начинай.
     Гарт мрачно взглянул на него.
     - Неудобно получается,- пробормотал он, придвинул стул, сел и подался вперед, поставив локти на стол.- Мне поручили это дело потому, что мы родственники, друзья и так далее...
     Прежним ровным тоном Филип откликнулся:
     - Полагаю, речь идет об Энн.
     Гарт не стал скрывать облегчения. Лед сломан, можно продолжать. Завести этот разговор ему и впрямь было нелегко, он прекрасно помнил о почти болезненной гордости Филипа. Но ни Гарт, ни кто-либо другой не знали, долго ли гнев Филипа способен бурлить, прикрытый внешней невозмутимостью и спокойствием. Гарт хотел бы разобраться в характере друга, но пока не мог.
     - Итак?- спросил Филип, и Гарту пришлось взять с места в карьер:
     - Начальство недовольно. Сначала ты считал, что она умерла, а потом она вдруг взяла и объявилась. В разведке хотят встретиться с тобой по этому поводу. Меня прислали с уведомлением - а точнее, взвалили на меня самую трудную работу.
     - Продолжай.
     - Как тебе известно, Ла-Манш - преодолимая преграда. Кому-то поручили сделать запросы о прибывающих беглецах, и мы получили отчет.
     - И что же?
     - Кое-что ты уже знаешь: Тереза Джоселин жила в Шато-де-Морнак вместе с приемной дочерью, мисс Джойс. Энн приехала в гости к тетке в апреле сорокового года, а в июне ты приплыл на моторке, чтобы увезти ее в Англию. Тебе удалось увезти некую женщину, но в лодке она скончалась, и ее похоронили, как Энн. В отчете об этом не сказано, но это общеизвестно. Теперь опять вернемся к отчету. Известно, что Терезу Джоселин похоронили за неделю до твоего прибытия во Францию. Энни Джойс осталась в шато и заболела. За ней ухаживало двое старых слуг, Пьер и Мари. Деревню заняли немцы. К больной прислали врача.
     - Да, все это я знаю. Видимо, ты слышал историю Энн. Она утверждает, будто вернулась в шато и выдала себя за Энни Джойс. По ее словам, вскоре у нее началась пневмония. Когда она поправилась, ее увезли в концентрационный лагерь.
     Гарт виновато потупился.
     - Это еще не все. В отчете сказано, что Энни Джойс поправилась очень быстро. Врач-немец продолжал бывать в шато, как и капитан Райхенау. Очевидно, они подружились с Энни Джойс. Вскоре этого врача перевели в другое место. Капитан Райхенау продолжал наносить визиты обитателям замка. Естественно, по деревне поползли слухи. Спустя несколько месяцев Райхенау исчез. Затем Энни Джойс отправили в концлагерь, но через пару месяцев она вернулась в шато и объяснила, что ее отпустили из-за болезни. Она сильно похудела, но не походила на человека, только что перенесшего серьезную болезнь, к тому же находилась в прекрасном расположении духа. Пьеру и Мари она объявила, что проживет с ними недолго: она собиралась в Англию. Правда, отъезд пришлось отложить, но в конце концов она покинула Францию.
     - Это все?
     - Нет. После возвращения из концлагеря немцы оставили ее в покое: все визиты и контакты прекратились.
     Филип холодно заметил:
     - Ты осудил бы ее, если бы контакты продолжались. А теперь ты осуждаешь ее за то, что они прекратились?
     - Нет, конечно нет! Филип, ты уверен, что это Энн? Нет, подожди минуту - ведь с самого начала ты сомневался? Ты же знаешь, в семье ничего не утаишь. Инес Джоселин проболталась. Значит, ты не был уверен?
     От волнения Гарт задыхался.
     - Поначалу я был абсолютно уверен, что это не Энн,- объяснил Филип.- Она казалась совершенно чужой, я не мог поверить, что эта женщина когда-то была моей женой. Она была внешне похожа на Энн, говорила, как Энн, писала, как Энн, и все-таки я не верил, что передо мной настоящая Энн. А потом мне пришлось поверить - вопреки всем доводам рассудка, чутью, ощущениям, потому что она знала о том, что было известно только мне и Энн,- он встал и прошелся по кабинету. После непродолжительной паузы он обернулся и заключил: - И я верил ей - до вчерашнего вечера.
     - Что же случилось вчера?
     - К нам зашла одна девушка - на нашей свадьбе она была подружкой Энн. Она хихикала, болтала и невзначай обмолвилась о каком-то дневнике. Выяснилось, что Энн вела дневник по примеру покойного мистера Пипса и, по словам Джоан, записывала в него "буквально все, даже то, о чем не принято говорить вслух". От разговора о дневнике Энн решительно уклонилась, не объяснив причины. И выглядела при этом необычно скованно. Я хотел бы увидеть этот дневник, Гарт. Хотел бы выяснить, описала ли Энн в нем те события, которые окончательно убедили бы меня, те, о которых знали только мы с ней. В таком случае дневник, попав в руки Энни Джойс, мог сослужить ей неплохую службу. Значит, чутье не обмануло меня, а обо всех доводах рассудка можно забыть.
     Гарт повернулся и окинул Филипа серьезным взглядом, не зная, что сказать. Прежде чем он нашелся с ответом, Филип снова заговорил:
     - Мы живем под одной крышей, но не вместе. Нас ничто не связывает. Мы с ней чужие люди.
     - Ты хочешь, чтобы я сообщил это шефу разведки?
     - Не знаю. Я готов все объяснить ему сам - ты только что намекнул, что, если верить отчету, Энни Джойс по каким-то причинам выдает себя за Энн. Впрочем, эти причины очевидны,- он вернулся к столу и сел.- Гарт, это вполне возможно, и я объясню почему. Эта Энни Джойс... ты ведь знаешь, кто она такая. Дочь незаконнорожденного сына моего двоюродного дедушки Эмброуза, с детства убежденная, что ее отец по праву должен был стать сэром Роджером, а не низкооплачиваемым клерком, приученная видеть в Энн и во мне врагов и самозванцев. Потом Тереза удочерила ее - но не официально, поссорилась из-за нее с родными, увезла девочку во Францию, а через десять лет лишила ее наследства, внезапно воспылав любовью к Энн. Видишь, какое нагромождение фактов? Нетрудно понять, что девушка, выросшая в такой среде, оказалась более чем... скажем, податливой. В твоем отчете говорится, что ее расположение сумел завоевать некий капитан Райхенау. Это вполне возможно. Значит, немцы выбрали время и сами отправили ее к нам. Очевидно, их интересуют сведения о времени и месте открытия второго фронта. Вероятно, они решили, что им представился на редкость удобный случай подослать ко мне шпионку. Это одна сторона картины. Есть и другая. Если она Энн, то она очень изменилась - не внешне, а по характеру. Но у нее были на то причины, которые никто не сможет отрицать. Если это Энн, она могла поверить, что я умышленно бросил ее. Она перенесла болезнь. Ей пришлось называться чужим именем и прятаться от бошей. Ее отправили в концлагерь, где она опять заболела. Наконец она сумела вернуться на родину и обнаружила, что здесь ее уже три с половиной года считают умершей. На памятнике выбито ее имя, в доме она никому не нужна. Я не узнал ее - по крайней мере, заявил об этом вслух. Если она все-таки Энн, у нее есть все причины для недовольства. Когда же я наконец изменил свое мнение, я не стал скрывать, что делаю это против воли, повинуясь обстоятельствам. Наверняка она была оскорблена до глубины души.
     - Это правда?
     - Нет, а если и да, то она не подает виду. Она прекрасно научилась держать себя в руках, она покладиста, обаятельна и деловита. Энн не обладала ни одним из этих достоинств. Она всегда говорила то, что думала, а когда ей не удавалось добиться своего, устраивала сцену. Разве можно так измениться за три с половиной года? К тому же эта женщина гораздо умнее Энн. Она ловка, тактична, очень благоразумна. Этого Энн недоставало. Энн была просто молода и жизнерадостна, она не умела сдерживаться и была донельзя своенравна. Обо всем этом я узнал сразу после свадьбы. Но если это все-таки Энн, тогда я обязан примириться с ней - хотя бы потому, что она вынесла немало испытаний. И если это Энн, можешь сжечь свои отчет и забыть о нем: ни при каких обстоятельствах ни одному бошу не удалось бы сбить Энн с толку или хотя бы предпринять попытку завербовать ее. Человека, более неподходящего на роль тайного агента, трудно представить - такое не придет в голову никому, тем более самой Энн. Ты веришь мне?
     - Если это Энн - верю. Я плохо знал ее, но готов подписаться под каждым твоим словом: она была жизнерадостной, здоровой девушкой, способной упрямо добиваться своего, миловидной, обаятельной и так далее, но не слишком умной - прости мне эту откровенность.
     - Всем нам порой приходится говорить нелицеприятные вещи,- откликнулся Филип странным тоном.- В сущности, ты повторил мои слова. Итак, мы во всем разобрались. Да, она выглядит, как Энн, и говорит, как Энн, но она не может мыслить, как Энн, потому что утонченный разум не в сост