. Чтобы пополнить запас наличных, требовалось дождаться решения Комиссии по урегулированию спорных вопросов, а рассмотрение дела могло затянуться. Восемнадцать талонов на пальто, столько же на жакет с юбкой, одиннадцать на платье, семь на туфли и белье - талоны таяли, исчезали, как уходит вода сквозь ячейки сита. Энн не могла винить тетушку Милли за то, что она раздала вещи покойной миссис Джоселин пострадавшим от бомбежек, но втайне негодовала.
     Потом предстояло еще сделать завивку, укладку и маникюр, купить косметику. День и впрямь выдался утомительный, но Энн ждала бы его с нетерпением, если бы не письмо, лежащее в сумочке. Мысленно она твердила себе, что с этим делом следует покончить как можно скорее.
     Это просто, как дважды два. Если уж на то пошло, она справится сама. Можно написать письмо от третьего лица, например вот так: "К сожалению, леди Джоселин ничего не может добавить к сведениям о смерти Энни Джойс, опубликованным в газетах. Вряд ли она..." Нет, не годится - слишком резко, чересчур высокомерно. Незачем ранить чужие чувства. Чем проще будет письмо, тем лучше. "Уважаемая мисс Коллинз, к сожалению, я не смогу сообщить о смерти бедной Энни Джойс что-либо помимо того, что вам уже известно. Сведения, имеющиеся в моем распоряжении, весьма ограниченны. Я согласилась бы встретиться с вами, если бы полагала, что это поможет вам, но я считаю что мы только разбередим старые раны". Да, вот так будет отлично.
     Она мимоходом пожалела о том, что сразу не написала и не отправила это письмо. В конце концов, кто узнает, что Нелли Коллинз написала ей, а она ответила? Но едва у нее промелькнула эта мысль, как она поняла: этот случай ей не скрыть. Ее ответное письмо, если она вообще напишет его, будет частью сложного плана, продуманного отнюдь не ею, и этого плана ей придется строго придерживаться. На миг ей показалось, что у нее провал в памяти. Ощущение было необычным: ее охватило оцепенение, словно после контузии, она вмиг утратила всю решимость. Странное ощущение вскоре прошло, но даже воспоминания о нем внушали страх.
     К счастью, ей было чем отвлечься. Превосходная одежда попадалась в магазинах, но ее нужно было еще найти, к тому же цены поражали даже самое богатое воображение. Она отдала двадцать пять фунтов за жакет и юбку из добротного шотландского твида, бежевого, в коричневую полоску и крапинку - костюм был ей к лицу. Восемнадцать талонов уже истрачено. Пара коричневых уличных туфель, пара домашних - четырнадцать талонов. Шесть пар чулок - еще восемнадцать. Она вдруг поймала себя на мысли, что думает не о ценах, а о количестве талонов, с которыми приходится расставаться.
     Только в три часа дня у нее нашлось время вспомнить о том, как ей страшно. Она в нерешительности стояла между двумя узкими витринами, в одной из которых был выставлен улыбающийся восковой манекен с замысловатой прической, а в другой - белоснежная рука с накрашенными ногтями, лежащая на бархатной подушке. Обе витрины были задрапированы ярко-синими шторами. И подушка, и наряд золотоволосой женщины-манекена были пронзительно-розовыми. На вывеске блистало золотом имя "Феликс". Энн Джоселин взялась за ручку и открыла дверь.
     Если бы она колебалась дольше или вошла бы сразу, все сложилось бы иначе, некоторых событий не произошло бы вовсе. Линдолл могла бы не заметить ее, если бы она сразу распахнула дверь. А если бы Энн помедлила еще немного, Линдолл успела бы окликнуть ее, и Энн отказалась бы от визита к мистеру Феликсу и ответила бы на письмо Нелли Коллинз сама.
     Так или иначе, Лин на миг замерла на противоположной стороне улицы, гадая, не ошиблась ли она и действительно ли перед ней Энн. По-видимому, сама Энн не заметила Лин. В верхнюю половину двери между двумя витринами было вставлено зеркальное стекло. Что отразилось в нем, что успела увидеть Энн, прежде чем открыла дверь и вошла в салон? Если это и вправду Энн и она заметила, что Линдолл смотрит на нее, что она подумала? Что Лин не решается подойти к ней и заговорить? Что у Лин есть причины избегать ее? Если Энн пришла к такому выводу, это ужасно. Этого нельзя допустить. А если все-таки случилось самое худшее, следует немедленно исправить положение.
     Линдолл пришлось переждать, пока мимо проедет самая длинная в истории вереница транспорта. К тому времени как она смогла перейти через улицу, от ее решимости почти ничего не осталось. Лин по-прежнему не знала, действительно ли она видела Энн, но собиралась это выяснить. За стеклами салона мелькнули шубка и голубое платье. Если она увидит в салоне те же шубку и платье, значит, перед ней не кто иной, как Энн.
     Лин вошла в салон и увидела двух женщин, ждущих у прилавка, а также пышногрудую продавщицу, что-то снимающую с верхней полки. Среди посетительниц магазина при салоне Энн Джоселин не оказалось - впрочем, среди них не было ни одной дамы, одетой в шубку; которую Линдолл узнала даже издалека.
     Она ждала, когда продавщица обернется, но та медлила. Одна из покупательниц объясняла, какой именно лосьон для укладки волос ей нужен, и каждый раз, когда она делала паузу, грудастая продавщица отвечала, что такого лосьона в салоне нет, но есть другой, гораздо лучше. Линдолл поняла, что этот разговор может продолжаться до бесконечности. Подстегнутая нетерпением, она прошла по салону к двери, за которой находились кабинки парикмахеров и маникюрш. Если Энн решила сделать прическу, она наверняка здесь. Выяснить это не составит труда. В случае чего можно объяснить, что она ищет подругу.
     За дверью Лин первым делом услышала журчанье воды. Одну кабинку от другой отделяли не двери, а шторы, заглянуть в щели между которыми было нетрудно. Полная женщина с могучей красной шеей, вторая, худенькая, с головой, откинутой в раковину, смуглая девушка, пристально следящая за работой маникюрши, другая клиентка, которой делали перманент, третья... Лин нигде не увидела ни Энн, ни ее шубки, но знала, что Энн где-то здесь.
     Коридор между кабинками заканчивался еще одной застекленной дверью. В зеркальном стекле отразился двойник Лин Армитидж - испуганная девушка в сером твидовом костюме и темно-красной шляпке. Глупо пугаться, если не сделал ничего дурного и не хочешь, чтобы тебя поняли превратно. Если тебе предстоит нелегкая задача, самое время высоко вскинуть подбородок - с таким видом, будто ты способен купить весь мир, заплатив наличными.
     Лин толкнула дверь и очутилась в тесном помещении с крутой деревянной лестницей слева, дверью справа и второй дверью - прямо напротив. После ярко освещенного салона сумерки здесь казались особенно густыми; в отличие от жарко натопленного, душного коридора между кабинками, здесь стоял промозглый холод, пахло сыростью и плесенью. Очевидно, сюда клиентов не пускали. Энн куда-то девалась. Но едва успев подумать об этом, Лин услышала голос Энн Джоселин.
     Неизвестно почему, ей опять стало страшно. Она услышала голос, но не различила слов, к тому же не была уверена, что говорит именно Энн. Если бы в эту минуту она не думала об Энн, вероятно, не обратила бы внимания и на голос. Лин нерешительно шагнула вперед. Ее глаза уже привыкли к полутьме, и она разглядела, что дверь прямо перед ней прикрыта неплотно. Встречаются такие неудобные двери: они либо открываются сами собой, либо никак не поддаются.
     Линдолл коснулась ладонью двери - это вышло само собой, она ни о чем не успела подумать. Ладонь легко надавила на дверь, и та поддалась. Вдоль косяка появилась тонкая золотистая полоска. Голос, похожий на голос Энн, произнес:
     - Я могла бы написать Нелли Коллинз сама. Она безобидна.
     В ответ послышался мужской шепот:
     - Это не вам решать.
     Линдолл отдернула ладонь и отвернулась. Ее сердце гулко заколотилось, ей стало стыдно и жутко. Если бы она дала себе волю, паника мгновенно охватила бы ее. Надо уйти. Удалиться как можно скорее, но бесшумно. Лин казалось, что она не сможет даже пошевелиться, но вскоре это ощущение прошло.
     Коридор между кабинками встретил ее теплом и удушливой мешаниной парфюмерных запахов. Она прошла по коридору, толкнула дверь и снова оказалась у прилавка, где ничто не изменилось: две покупательницы болтали без умолку, продавщица перебирала флаконы, повернувшись к ним спиной. Лин вышла на улицу и закрыла за собой дверь. Никто не видел, как она вошла в салон и покинула его.

Глава 15

     Как и уверял мистер Кодрингтон, Пелем Трент был славным малым. Линдолл Армитидж чувствовала расположение к нему. Он навещал ее у Лиллы Джоселин так часто, как только мог, и Лилла с радостью встречала его. Беседуя с Милли Армитидж, Лилла объясняла: "Они просто друзья. По крайней мере, она питает к нему исключительно дружеские чувства, а за него поручиться не могу. Сейчас Лин необходимо только одно: чтобы кто-нибудь выводил ее в свет и давал понять, что она ему небезразлична".
     Лин часто бывала в городе в обществе Пелема Трента и находила его замечательным, покладистым спутником. Это было гораздо лучше, чем сидеть дома и думать, что все мир рухнул в один миг. В такие минуты самое лучшее, что можно сделать,- поскорее спрятаться в чьем-нибудь чужом мире. Рухнул мир Лин, и Филипа, и, возможно, Энн. Но эта катастрофа не коснулась Пелема Трента. Он по-прежнему существовал в надежном, радостном мире, где можно смеяться и развлекаться - танцевать, бывать в кино, в театре, в кабаре, всеми силами оттягивая возвращение в тот угрюмый, холодный угол, который прежде был теплым и уютным мирком Лин.
     Иногда они проводили вечера дома, оставались в очаровательной гостиной Лиллы и подолгу беседовали. Порой Пелем играл на пианино Лилле и Лин. Его квадратные кисти с крепкими тупыми пальцами с поразительным проворством порхали по клавишам кабинетного белого "Стейнвея". Он играл одну пьесу за другой, а женщины молча слушали. Прощаясь, он на миг задерживал в ладони руку Лин и спрашивал: "Вам понравилось?" Иногда она отвечала: "Да", иногда только смотрела ему в глаза, потому что ей всегда бывало нелегко облекать свои чувства в слова. Только Филип неизменно понимал, о чем она думает и ей не приходилось подыскивать слова - они находились сами собой.
     Музыка уводила ее в совсем другой мир, а игра Пелема Трента служила воротами в него. В этом мире чувства и эмоции становились возвышенными, неизмеримо прекрасными, скорбь растворялась в музыке, а скорбящий находил утешение. Из этого мира Лин возвращалась успокоенной и воспрянувшей духом.
     Милли Армитидж не пришлось пользоваться гостеприимством хозяев Джоселинс-Холта. Отказывать Филипу ей не хотелось, но никогда еще она не отвечала на приглашения своей золовки Котти Армитидж с большей готовностью и охотой. Котти была слаба здоровьем. На протяжении двадцати пяти лет у нее возобновлялись приступы загадочной болезни, определить которую так и не удалось ни одному врачу. Эти приступы доставляли массу неудобств родным Котти и почти не беспокоили ее саму. Она пережила мужа, две ее дочери были счастливы в браке, а третья вот уже несколько лет находилась на грани развода. Как только становилось ясно, что развод Олив неизбежен, Котти бралась за перо и приглашала в гости дражайшую Милли. И Милли, по доброте душевной, каждый раз принимала приглашение.
     - Кому-нибудь давным-давно пора бы ее образумить.
     - Так почему бы не тебе?- спросила Лилла, к которой Милли зашла пообедать, ненадолго задержавшись в Лондоне.
     - Дорогая, я этого не вынесу. Но кому-то придется взять на себя такую ношу. Всякий раз, когда я вижу Котти, меня так и подмывает выпалить, что она эгоистка до мозга костей, а развод Олив для нее просто повод покапризничать, но я молчу.
     - Почему?
     - Во-первых, Олив вряд ли поблагодарит меня. Такие тираны, как Котти, неизменно находят покорные жертву, которым вовсе не нужна свобода. Такова и Олив. Знаешь, Линдолл сбежала от Котти как раз вовремя - после смерти родителей она прожила у Котти два года. Родители Лин погибли в аварии, когда ей было всего девять лет, она едва перенесла этот удар. Ты же знаешь, как она впечатлительна и совершенно беззащитна. Такие люди долго оправляются после трагедий. Лилла, ты сущий ангел - я так благодарна за то, что ты пригласила Лин к себе!
     - Я рада ее обществу, тетя Милли.
     Милли Армитидж задумчиво крошила хлеб. Ни лорд Вултон, ни сама Милли не одобрили бы подобные манеры, но Милли ничего не замечала. Ей предстояло объясниться с Лиллой, но она не знала, как подступиться к этому разговору. Она умела быть заботливой, великодушной, безгранично доброй, но не тактичной. Сидя за столом в своем мешковатом горчичном твиде и выбившимися из-под перекошенной шляпы волосами, она рассеянно крошила хлеб.
     Лилла в своем желтом джемпере и короткой коричневой юбке походила на американку. Ее темные локоны блестели, наряд был ей к лицу и соответствовал ситуации. Элегантность давалась ей без труда и казалась естественной, как полет колибри или благоухание цветка. И такой же неотъемлемой принадлежностью Лиллы было неиссякаемое дружелюбие. Заметив задумчивость собеседницы, она негромко засмеялась.
     - Тетя Милли, выкладывай все начистоту и не мучайся.
     Милли Армитидж успокоение перестала хмуриться и обнажила превосходные зубы в широкой, но печальной улыбке.
     - Пожалуй, другого выхода у меня нет. Я сама понимаю, что нелепо ходить вокруг да около, но прямота не всем по душе. Мама часто повторяла, что я чересчур несдержанна, и она была права. Если собираешься сказать что-нибудь приятное, к чему околичности? А если разговор неприятный, лучше сразу выпалить все, что вертится у тебя на языке, и покончить с этим. В общем, Филип и Энн собираются в город. Ему надоело каждый день ездить на работу и обратно. Стоило ему однажды за ужином заговорить об этом, как Энн на следующий день подыскала в городе квартиру. По-моему, на это Филип не рассчитывал, но делать было нечего. Энн повела себя в высшей степени тактично. Сама я так не умею, но отнюдь не восхищаюсь деликатными людьми - слишком уж льстивыми они выглядят. Ты же знаешь, как это выглядит со стороны: ровный голос, мягкий тон, нерешительность. Она надеялась, что Филип останется доволен. Опасаясь зимней скуки, она случайно узнала про эту квартиру и решила, что такой шанс нельзя упускать. Такие предложения редки, на жилье всегда есть спрос и так далее,- она состроила виноватую гримаску.- Понимаю, я не вправе осуждать Энн, но я всегда недолюбливала ее и вряд ли когда-нибудь полюблю.
     Лилла сидела, подперев подбородок ладонью, и в ее озадаченных карих глазах отражалась тень улыбки.
     - Почему же ты недолюбливаешь ее, тетя Милли?
     - Не знаю, просто не люблю - и все. Филипу она никогда не годилась в жены, и если бы не этот досадный случай, они наверняка расстались бы. Но когда мужчина понимает, что ошибся в выборе жены, а потом три с половиной года считает себя вдовцом, какие чувства он может испытать, узнав, что на самом деле он женат? Да еще эта его привязанность к Лин...
     - А он привязан к ней?- Карие глаза стали тревожными.
     Милли Армитидж кивнула.
     - Наверное, мне не следовало заговаривать об этом, но это правда. Все шло как по маслу, пока не вернулась Энн. Лин - прекрасная пара для Филипа, а он - для нее. Как, по-твоему, он должен теперь чувствовать себя? Уверяю, я только рада уехать к Котти - никогда в жизни ее приглашения не были так кстати. И хуже всего то, что оба изо всех сил стараются поладить - впервые вижу такое. Энн из кожи вон лезет, чтобы завоевать его расположение. Мне неловко видеть, как предупредительно, заботливо и тактично она держится, а Филип, в свою очередь, старается быть вежливым и сдержанным. В душе он корит себя за то, что не признал ее с самого начала, но ведь он, в сущности, ни в чем не виноват! Если бы они повздорили, вспылили, устроили скандал, всем стало бы легче - но они сдерживаются и терпят.
     - Какой ужас...- подавленно пробормотала Лилла. Милли Армитидж состроила гримаску, строго запрещенную ей еще в десятилетнем возрасте. При этом она на мгновение приобрела поразительное сходство с лягушкой, и эта гримаска сказала Лилле больше, чем любые слова. Милли продолжала: - Когда они переселятся в город, Лин придется нелегко. Ведь она так предана Энн - по крайней мере, была предана раньше. Не знаю, что осталось от этой преданности, но Лин считает своим долгом быть подругой Энн и страдать молча. Им придется встречаться. Вряд ли Энн что-нибудь узнала - думаю, она ни о чем не подозревает. К Лин она относится так же, как до войны,- как к влюбленной в нее школьнице. А Лин всеми силами скрывает свою тайну. Значит, они будут встречаться и поддерживать дружеские отношения - по мнению Лин, так будет справедливо, а она верна своему слову. Но она совершенно беззащитна, ее очень легко обидеть. А мне невыносимо видеть ее муки - вот почему я завела этот разговор,- Милли Армитидж сделала порывистый жест.- Именно поэтому я так радуюсь визитам Пелема Трента. Но вряд ли между ними возникнут серьезные чувства: для Лин он слишком стар.
     - Он выглядит довольно молодо.
     - Ему уже тридцать семь лет, но это неважно. Хорошо, что есть человек, который восхищается Лин, навещает ее, пытается развлечь. Не думаю, что из этого что-нибудь выйдет, но он нравится Лин, к тому же старается ее утешить.
     Разговор начался с Пелема Трента и закончился им же.

Глава 16

     Мисс Нелли Коллинз устроилась в углу пустого вагона третьего класса, надеясь, что ее попутчики окажутся милыми и разговорчивыми людьми. В пустом вагоне она чувствовала себя неуютно, ей было страшновато. В детстве она услышала историю о сумасшедшем попутчике подруги ее тети Крисси, который кормил ее морковью и брюквой всю дорогу от Суиндона до Бристоля. После этой встречи подруга тети Крисси пережила сильный нервный срыв. Хотя это произошло пятьдесят лет назад, а поезд по пути из Блэкхита в Ватерлоо делал множество остановок, позволяющих отделаться от любого попутчика-безумца, мисс Нелли предпочитала не рисковать. Она сидела очень прямо в своем лучшем жакете, юбке, воскресной шляпке и меховой горжетке, которую она берегла для особых случаев, потому что мех уже немного вытерся, а при нынешних ценах на меха новой горжетки она не могла себе позволить. Жакет и юбка были синими, довольно яркого оттенка, потому что в юности Нелли Коллинз один человек сказал ей, что она должна одеваться под цвет своих глаз. Он женился на другой, но Нелли продолжала упрямо хранить верность синему цвету. Впрочем, ее шляпка была черной - мисс Коллинз с детства внушили, что настоящие леди носят только черные шляпки. Лента на шляпке не совпадала по оттенку с жакетом и юбкой в отличие от пучка искусственных цветов. Из-под широких полей головного убора мисс Коллинз ниспадали кудрявые пряди волос - когда-то они имели оттенок спелой пшеницы, а теперь выглядели тусклыми и словно припорошенными пылью, как стерня в августе. В молодости цвет лица мисс Коллинз был нежным, оттенка лепестков яблони но от него не осталось даже воспоминаний. Только глаза по-прежнему изумляли пронзительной синевой.
     Когда Нелли уже думала, что ей обеспечены покой и одиночество, полдюжины пассажиров подошли к кондуктору, протягивая билеты. Двумя из них были мужчины. Они вошли в соседний вагон, и мисс Коллинз испустила вздох облегчения: мужчины показались ей слишком развязными, к тому же один из них нетвердо держался на ногах. Затем в поезд села коренастая женщина с двумя детьми и хрупкая дама в черном суконном жакете с меховым воротничком, видавшим лучшие времена.
     Все они вошли в соседний вагон, а к вагону мисс Коллинз подошла невысокая дама в скромном пальто. Мисс Коллинз воспряла духом, надеясь, что она и станет ее попутчицей, и даже приподняла задвижку на двери и позволила себе скромную полуулыбку. Но дверь открылась, когда поезд уже трогался с места. Вошедшая дама в черном уселась напротив мисс Коллинз, которая сочувственно покачала головой и воскликнула:
     - Боже, вы чуть не опоздали!
     Ее спутницей оказалась мисс Мод Силвер. Прежде она служила гувернанткой и до сих пор походила на представительницу именно этой профессии, но уже много лет в у