ей. Это вызывало ощущение неограниченной власти. Он не отдавал себе отчет, но чувствовал себя так, как будто перед ним расстилается сама жизнь. Он заработал очень много денег и ожидал, что их станет еще больше. Когда появляется определенное количество денег, дальше они уже множатся сами по себе. Деньги - это власть. Джеймс подумал о том мальчике, который уезжал из Меллинг-хауса более двадцати лет назад, и испытал нечто вроде триумфа. Как он был прав! Вместо того чтобы тонуть вместе с кораблем, который за три поколения накренился и осел, он обрубил концы и выбрался на берег. Сожалений у него не было. С домом надо расстаться. Если ему понадобится загородный дом, найдутся места повеселее Меллинга. Кому в наши дни нужен огромный барак, построенный в те времена, когда гости жили неделями, когда требовался большой штат прислуги! Сейчас нужно что-то современное, необременительное - большая комната, где принимают друзей, и полдюжины спален. А пока Джеймс собирался наслаждаться. У него была парочка должников, и он с удовольствием ожидал от них выплат. Очень приятно, когда имеешь возможность вершить свой собственный суд.
     Миновав высокие колонны, он въехал в Меллинг-хаус. Свет фар скользил по дороге, высвечивал мелкий гравий, бил по ярко-зеленым кустам остролиста и рододендрона. В этом свете он уловил какое-то быстрое движение в густых кустах, но не мог бы поручиться, что именно увидел. Может, мальчик-рассыльный уступил дорогу машине, а может, кто-то заходил в гости к Мейхью. Потом он вспомнил, что сегодня у них полдня выходные, и они уехали в Лентон. Миссис Мейхью спрашивала у него разрешения. В столовой его должен ждать холодный ужин.
     Джеймс въехал в гараж, довольный тем, что дом будет в его распоряжении - хорошая возможность тщательно обыскать спальню и гостиную матери. Он собрался найти ее записи. Наверное, они в одной из этих двух комнат. Мать была уже слаба и не спускалась вниз.
     Он вошел, щелкнул выключателем. Человек, который только что мелькнул на дороге, остановился и стал смотреть на него через большие освещенные окна.
     Много позже в хорошенькой комнате Катерины зазвонил телефон. Она отложила книгу, сняла трубку и, услышав голос Джеймса Лесситера, напряглась.
     - Это ты, Катерина? Я решил - ты будешь рада узнать, что я отыскал эту бумагу.
     - О-о...- Она и под угрозой смерти не нашлась бы, что на это сказать.
     - Я боялся, что она уничтожена, потому что мистер Хоулдернесс забрал все бумаги, которые смог найти, а миссис Мейхью говорила, что ты ходила туда-сюда.
     Катерина прижала руку к горлу.
     - Я помогала чем могла.
     - Не сомневаюсь. Как ты думаешь, где она была?
     - Понятия не имею.
     У нее пересохло во рту, но нельзя допустить, чтобы он слышал, как изменился ее голос.
     - Ни за что не догадаешься - ведь ты не догадалась, правда? Она была в томе проповедей последнего викария. Я помню, как их напечатали, и он отдал один экземпляр матери... Она была уверена, что туда никто не заглянет. Я и сам-то нашел потому, что, когда все уже перерыл, стал вынимать и трясти книги из ее шкафа. Настойчивость вознаграждается!
     Катерина молчала, только часто дышала. Этот звук достиг ушей Джеймса Лесситера и доставил ему море удовольствия.
     - Так вот,- бодро сказал он,- ты будешь в восторге: этот документ очень четко обрисовывает твое положение. Поначалу предполагалось, что ты будешь платить номинальную ренту - десять шилингов в месяц. Но после двух выплат об этом ничего не говорится и вопрос ренты больше не поднимался. Что касается мебели... Ты что-то сказала?
     Ей удалось выдавить только одно слово:
     - Нет...
     - Так вот, что касается мебели, тут на этот счет говорится вполне определенно. Мать пишет: "Я не уверена в том, какая мебель стоит у Катерины в Гейт-хаусе. Время от времени я давала ей какие-то вещи, но только взаймы. Лучше, чтобы ими пользовались, а она очень аккуратна. Я думаю, если ты не захочешь оставлять ее в Гейт-хаусе, ты мог бы выделить ей мебель на маленький домик, но, конечно, ничего ценного, просто полезные вещи. У нее находится сервиз королевы Анны, который я одолжила ей во время войны, когда трудно было достать фарфор. Конечно, подразумевалось, что это взаймы".
     Катерина сдавленным голосом сказала:
     - Неправда, она мне его подарила.
     - Ну-ну. Знаешь, когда дело дойдет до суда, боюсь, эта бумага послужит доказательством, что ничего подобного она не делала.
     И опять Катерина смогла только выдавить:
     - До суда...
     - Вот именно. Видишь ли, это бизнес, а я бизнесмен. Не хочу, чтобы на этот счет кто-то ошибался. Я уже сказал Хоулдернессу...
     От ужаса Катерина пришла в себя. Страх, парализовавший ее, превратился в движущую силу.
     - Джеймс, ты же не думаешь...
     - Думаю,- коротко сказал он и добавил: - Советую тебе поверить, что я так и сделаю.

Глава 11

     Карр и Фэнси вернулись в полседьмого и в Лентоне взяли такси. Они приехали оживленные и голодные. Фэнси великолепно провела время, она встретила друга, который не только сводил ее на ленч, но и представил трем разным людям, каждый из которых обещал помочь ей с устройством на работу.
     - Один из них занимается кино,- рассказывала она возбужденно.- Он отметил мою фотогеничность, а я согласилась, что это так, потому что я умею сниматься. И показала ему фотографии, которые были у меня в сумочке, я без них никогда в город не езжу, мало ли что может случиться, правда? Он сказал, что покажет их своему другу, он большая шишка в "Атланта студиос", и тот, конечно, скажет "да". Если я получу работу в кино, это будет великолепно!
     Карр обнял ее.
     - Дорогая, ты не сможешь играть.
     Она широко открыла глаза.
     - Почему?
     - Я видел твои прошлые попытки.
     - Ах, ты видел...- В ее голосе не было злости.- Думаешь, это имеет значение? Знаешь, даже смешно так говорить, большинству зрителей я понравилась. И у меня еще не было приличной роли - только две фразы.
     Карр рассмеялся.
     - Дорогая, ты была отвратительна.
     Рета размешивала салат и слушала их милую болтовню. "Никогда он так не смеялся,- подумала она.- Вряд ли у них будет помолвка. Она ему не подходит. Интересно, что из этого выйдет? У нее больше сердца, чем у Марджори, хотя меньше и невозможно было иметь. О, Господи, зачем ты даешь нам детей!"
     Но какое бы ни ждало их будущее, сейчас Карр был на подъеме. Он заходил в офис, встретил там Джека Смидерза, который пребывал в восторге от выгодной продажи прав на фильм. Он красочно описал рукопись, которую они называли открытием века, написанную претендующим на непогрешимость джентльменом, имеющим определенное имя в политике.
     - Это словно труд десятилетнего ребенка - нет ни знаков препинания, ни заглавных букв, а джентльмен утверждает, что это последнее слово и гениальная простота. Смидерз говорит, что это гадость, но с такими вещами никогда не знаешь, что получится. Между гениальной вещью и гадостью граница очень тонкая, и мы знаем немало хитов, которые сильно отступали от этой грани в ту или другую сторону.
     Они с Ретой стали вспоминать подобные случаи и весело пререкаться, как в прежние времена, до появления Марджори. Если Фэнси и почувствовала, что ее оттеснили, то не подала виду, чем заслужила одобрение Реты, решивший, что у девушки покладистый характер. Вообще-то Фэнси была только рада помолчать - все ее мысли занимало платье, которое она видела в бутике Эстель: двадцать пять гиней, но оно того стоит. Фэнси была знакома с одной девушкой, которая там работала, и если Моди сможет достать выкройку, она сошьет себе такое же. А говорить о хитах - себе дороже!
     Она продолжала думать об этом, когда Карр и Рета уже закончили, и пришел Генри Эйнджер - он это делал по десять раз на неделе по той простой причине, что его влекло к Рете, и об этом знала вся деревня. Он любил Рету, и если бы она решила выйти за него замуж, считал бы себя счастливейшим человеком. Ему было безразлично, что про них думают другие, и это раздражало его сестру. Она пыталась с ним ругаться, как с миссис Гроувер по поводу бекона, но как можно ругаться с человеком, который в ответ улыбается и говорит: "Это меня не волнует, дорогая".
     Генри был весел, выложил на стол пачку газет с картинками: "Мне их прислали, вам понравится",- и отказался от кофе, потому что шел к старой миссис Уингфолд, по той же причине отказался присесть, но закончил тем, что взял чашку, которую Рета сунула ему в руки, и теперь пил, стоя перед камином.
     - Она думает, что умирает. Нет, конечно. Она посылает за мной по три раза в месяц, и я иду, потому что вдруг так и случится, и я себе этого никогда не прощу. Рета, вы делаете самый лучший кофе, который я когда-либо пил.
     Рета улыбнулась, выражение ее лица смягчилось. Каждой женщине приятно чувствовать себя любимой, когда влюбленный не требует ничего, кроме права обожать, и она относилась к Генри Эйнджеру с нежностью. Однажды она заметила, что Генри почти ангел. Внешне, правда, он не напоминал ни ангела, ни даже пастора - в старых широких серых штанах, толстом белом свитере и плаще непотребного вида. Но розовое лицо, круглые голубые глаза и густые волосы делали его похожим на мальчика, хотя ему шел сорок пятый год. Днем можно было заметить седину в волосах, но он и в девяносто лет будет выглядеть малышкой. Он выпил чашку кофе, потом еще одну и попрощался.
     В дверях обернулся и сообщил:
     - Миссис Мейхью вернулась из Лентона раньше времени. Я ехал с ней в автобусе, она выглядела очень расстроенной. Надеюсь, не из-за Сирила.
     Карр оторвался от книжного шкафа, где перебирал книги.
     - Я видел Сирила на вокзале. Он приехал тем же поездом, что и мы.
     Рета протянула ему чашку кофе.
     - Ты с ним разговаривал?
     - Нет. Я хотел предложить подвезти его, но он исчез...
     - Наверное, ему сюда не положено приезжать. Он...- она помялась,- делает это нелегально.
     Карр поднял брови.
     - Что-то случилось?
     - Кое-какие неприятности... я не хотела бы это обсуждать. Миссис Мейхью,- Рета повернулась к Генри Эйнджеру,- могла не знать, что он приезжает, или же встречала поезд, чтобы вместе с Сирилом вернуться домой.
     - Может быть. Надеюсь, ничего страшного. Я удивился, что в свой выходной вечер она так спешит... Мужа с ней не было.
     Рета слегка нахмурилась.
     - Джеймс Лесситер сейчас в Меллинг-хаусе. Наверное, она чувствовала себя обязанной его накормить. Я не думаю, что он что-то делает для себя сам.
     Генри согласился.
     - Я тоже так не думаю. Он заработал кучу денег. В одной из газет есть его портрет. Он только что закончил какое-то большое дело. Надо будет посмотреть, не удастся ли кое-что получить от него в фонд покупки органа.
     Он хлопнул дверью - одна из его не-ангельских привычек,- и почти тотчас же зазвонил телефон в столовой. Выходя, Рета видела, что Карр протягивает руку к пачке газет.
     Она закрыла за собой обе двери, сняла трубку и услышала задыхающийся, дрожащий голос Катерины:
     - Рета, это ты?
     - Да. В чем дело? У тебя такой голос...
     - Если бы только голос...
     - Катерина, в чем дело?
     Рета всерьез встревожилась. Это было так не похоже на Катерину. Она знала ее сорок лет, и никогда еще она не была такой. Когда дела были плохи, Катерина обходила их с другой стороны. Даже смерть Эдварда Уэлби она воспринимала как недостаток предусмотрительности, а не как большое горе. Последовавшая за этим нехватка средств не мешала ей каждое утро надевать самую дорогую одежду. Рете доводилось выслушивать Катерину, когда та сыпала упреками, выглядела благодушной или жаловалась. Но на этот раз было что-то другое.
     - Рета... это то, про что мы говорили. Он позвонил... он нашел эту чертову бумагу. Должно быть, тетя Милдред выжила из ума. Она написала ее незадолго до смерти. Ты же знаешь, какая она была забывчивая.
     - Неужели?- сухо сказала Рета.
     Трубка задрожала от возмущенного крика Катерины.
     - Была, была! Ты знаешь это! Она буквально все забывала!
     - Бесполезно просить меня это говорить, я не могу. Что там написано?
     - Там говорится, что все вещи она мне дала взаймы. Она сошла с ума!
     - Они перечислены поштучно?
     - Да. Список чертовски подробный и полный. Я не могу их вернуть, ты же знаешь. По-моему, он тоже знает. Вот что пугает меня больше всего - он знает, и он этим наслаждается. Он решил меня утопить... За что? Рета, он... он сказал, что позвонил мистеру Хоулдернессу.
     - Мистер Хоулдернесс не станет подстрекать его на скандал.
     - Он не сможет его удержать. Ничто не удержит Джеймса, когда он на что-то настроился, ты знаешь это не хуже меня. Есть только одно средство... Рета, если бы ты пошла к нему, если бы сказала, что его мать в самом деле сегодня не помнила, что делала вчера...
     Рета резко сказала: "Нет!"
     - Рета...
     - Нет, Катерина, я этого не сделаю! Если бы и сделала, это не принесло бы пользы. Есть мистер Хоулдернесс, есть врач, ничего такого не скажут Мейхью и миссис Фаллоу. Миссис Лесситер прекрасно знала, что делает, тебе это известно. Я не хочу оболгать ее.
     Наступила мертвая тишина. После долгой паузы Катерина сказала:
     - Тогда ты будешь виновата во всем, что произойдет. Я в отчаянии!

Глава 12

     Вернувшись в гостиную, Рета увидела, что Карр стоит возле стола. Ее мысли занимал разговор с Катериной: что сказала она, что сказала Катерина, что может сделать Джеймс Лесситер. Но как только она увидела лицо Карра, все мысли вылетели у нее из головы. На столе лежала развернутая газета, принесенная Генри Эйнджером. Карр неотрывно смотрел в нее и показывал пальцем, все его тело напряглось, глаза сверкали на покрасневшем лице. Испуганная Фэнси склонилась над газетой, приоткрыв ротик.
     Рета подошла, позвала его по имени. Она притронулась к его руке - рука была холодна, как сталь. Рета проследила за ее направлением и увидала фотографию, которой так гордилась миссис Лесситер: это был Джеймс - такой, каким она видела его у Катерины Уэлби.
     Почти шепотом Карр спросил:
     - Это Джеймс Лесситер?
     - Да,- сказала Рета.
     Тихим, приводящим в ужас голосом Карр произнес:
     - Это тот человек, которого я ищу, который увез Марджори.
     - Карр, ради бога!
     Он отвел ее руку и большими шагами вышел из комнаты. Хлопнула комнатная дверь, за ней - входная. С тропинки донеслись удаляющиеся шаги, щелкнула калитка.
     Фэнси что-то сказала, но Рета не слушала. Она схватила с вешалки плащ, выбежала через дверь черного хода и кинулась к калитке, ведущей на участок Меллинг-хауса. С трудом попадая в рукава, натянула наконец плащ и побежала. Сотни раз Джеймс Лесситер поджидал ее там в тени деревьев!
     Не останавливаясь и не дожидаясь, пока закроется за ней калитка, она пробежала через лесистый участок и выскочила на лужайку. Ее ноги помнили каждый фут этой земли. Когда память горит, как свеча, не надо другого света.
     Она выбралась через кусты на подъездную дорожку и остановилась, успокаивая дыхание. Если Карр направляется к этому дому, он придет отсюда. Она не могла его упустить, он шел по двум сторонам треугольника, а она - по одной. Рета прислушалась, но услыхала только свое дыхание и гулкое биение сердца, и по мере того как они успокаивались, ей стали слышны звуки, которых не замечаешь днем: под ветром лист шуршит о лист, сучок трется о сучок, возится птица, в траве пробегают какие-то мелкие твари. Шагов не было слышно.
     Быстрым шагом, стараясь не бежать, Рета прошла вперед по дороге, уверенная, что Карр не мог ее обогнать. Встретиться с ним, задыхаясь от бега, не поможет задуманной цели, для этого больше подойдет размеренный шаг, когда проясняются мысли и голова снова начинает соображать. С того момента, как Карр хлопнул дверью и выскочил из дома, она действовала инстинктивно - ею владела паника. Теперь она стала приводить мысли в порядок, обдумывать, что скажет Джеймсу Лесситеру. Вспомнила вечер у Катерины: Джеймс не знал фамилию Марджори по мужу, а если бы знал - мало ли на свете Робертсонов! Имя Карр Робертсон для него ничего не значило. Миссис Робертсон была красивой молодой женщиной, которой надоел муж,- никакой связи с Меллингом и Ретой Крей. Но в тот вечер он мог догадаться. Теперь она дословно вспомнила их разговор: "Карр Робертсон. Сколько лет мальчику?- Его уже не назовешь мальчиком. Ему двадцать восемь лет.- Женат?- Был. Она умерла два года назад".- А Катерина наклонилась, ставя чашку, и сказала: - Не бери в голову, Джеймс. В сущности, никто из нас не знал Марджори".
     Тогда он должен был понять. Тогда Джеймс Лесситер должен был понять.
     Она вышла на дорогу, проходящую перед домом. Позади нее на фоне неба чернело огромное квадратное здание, по открытой площадке гулял ветер. Все окна в доме были темными - ни огонька, ни светящейся щели между шторами.
     Рета свернула за ближайший угол на тропу, тянущуюся между узким газоном и забором, окружающим небольшой сад. Закончился газон, начались кусты, растущие вплоть до стеклянной двери - входа в кабинет. Пройдя их, Рета вздохнула с облегчением: в окнах кабинета светились красные шторы, значит, в комнате горит свет. Перед дверью было две ступеньки. Встав на нижнюю, Рета постучала в стекло, прислушалась и услышала, как отодвинулось кресло, раздались шаги. Штора приподнялась. Она увидела ярко освещенную комнату, письменный стол, руку, придерживавшую штору.
     Свет упал на ее лицо, и Джеймс Лесситер вышел из-за шторы, повернул ключ и открыл дверь. Она вошла и захлопнула за собой дверь. Шторы упали, заняв привычное положение. Снаружи кто-то подошел, поднялся на две ступени и прильнул к стеклу - все беззвучно.
     Джеймс с изумлением и с некоторой долей восхищения воскликнул:
     - Моя дорогая Рета!
     Она раскраснелась и дышала прерывисто. В комнате было тепло, и Рета сбросила плащ на стул.
     - Что у тебя с рукой?!- вскрикнул Джеймс.
     Она испуганно посмотрела на руку - из глубокой царапины текла кровь.
     - Наверное, оцарапалась в лесу, не заметила...
     Он подал ей платок.
     - Пустяки, не знаю, как это получилось. Нужно бы иметь при себе платок, но у меня нет карманов.
     На ней было то же красное платье, что и вчера, но сейчас подол был порван.
     - Наверное, попался колючий куст куманики, а я не заметила.
     Он засмеялся.
     - Так спешила?
     - Да.
     Она обошла стол и остановилась перед камином. Он жег в нем какие-то бумаги. Камин был забит битком, от него поднималось тепло, но огня уже не было. Странно было находиться в одной комнате с Джеймсом. Здесь все ей знакомо. Здесь они целовались, обмирали, ссорились, прощались... И здесь они встретились опять... В комнате почти ничто не изменилось: массивный стол, старомодный ковер, обои с темными металлическими прожилками, семейные портреты, вид которых несколько отталкивал. Над камином - красивый поясной портрет миссис Лесситер в шляпе со страусовым пером, под ним на полке из черного мрамора стояли бронзовые часы с позолотой, по обе стороны от них - золоченые флорентийские статуэтки, которые она очень любила. Они изображали четыре времени года. Весна - по гибкому телу вьется гирлянда, Лето - обнаженная, Осень - в короне из винных листьев, с гроздью винограда в руке, и Зима, придерживающая покрывало. Даже сейчас они вызвали в ней теплое чувство. Какие-то вещи погибли, какие-то сохранились. Было жарко, но Рету трясло, как от холода. Она посмотрела на Джеймса.
     - Карр все узнал.
     Джеймс прислонился к столу - красивый, уверенный в себе, он не улыбался, он явно забавлялся.
     - Звучит интригующе. Что Карр узнал?
     - Что ты сбежал с его женой.
     - Разве он не знал?
     - Нет, конечно. Ты тоже не знал до вчерашнего вечера у Катерины.
     Он достал из кармана золотой портсигар, вынул сигарету, потом, спохватившись, предложил ей.
     - Дорогая Рета, прости.
     - Я не курю.
     - Ну разумеется!- Портсигар отправился обратно в карман.- Это бы не вписывалось в образ,- он затянулся, выпустил клуб дыма и закончил: - Афина Паллада