ужиться  с  ней.  Однако
сейчас, когда жизнь вытекала из нее капля  за  каплей,  Эстер  с  ужасом
осознала, что именно Лусинда будет  растить  Моргану.  Сердце  умирающей
сжалось.
   Она отчаянно пыталась собрать угасающие силы, чтобы в  последний  раз
поговорить со Стивеном, попросить его  хорошенько  присматривать  за  ее
малюткой. Встряхнувшись, Эстер  услышала  тихий  детский  плач.  На  нее
нахлынула волна нежности,  когда,  взглянув  на  колыбель,  она  увидела
головку, покрытую на редкость густыми черными волосами. Моргана  Девлин,
ее дочь. Дочь Эндрю.
   Черты лица Эстер стали мягче, и как раз в этот момент  до  нее  дошли
голоса двух разговаривавших у изножья ее постели мужчин. Один из них был
Стивен, второго она видела впервые.
   Эстер охватил леденящий ужас. Не веря своим ушам,  она  слышала,  как
Стивен вполголоса говорил:
   - Мне безразлично, что ты сделаешь с этим отродьем.  Скорее  избавься
от нее, и так, чтобы ее никогда не нашли!
   - А как вы собираетесь объяснить ее исчезновение, милорд?  -  спросил
незнакомец. - Наследница столь  благородного  рода  не  может  исчезнуть
просто так.
   - Пусть это тебя не беспокоит. Я сам позабочусь обо  всем.  Никто  не
должен видеть тело ребенка - закутаем  кучу  тряпья  в  одеяло,  положим
сверток в гроб, и дело с концом.
   - В таком случае почему бы мне не задушить малышку  прямо  сейчас?  -
спросил незнакомец. - Я привык к подобным просьбам с вашей стороны...
   - Замолчи, дурак! - прорычал Стивен.  -  Я  не  должен  оправдываться
перед тобой. Даже я не одобряю детоубийства. Просто убери ее отсюда!
   Незнакомец цинично рассмеялся:
   - О, я вас прекрасно понимаю. Вы не возражаете, если я убью  ребенка,
когда этого никто не увидит. Вы слишком чувствительны,  чтобы  смотреть,
как я это сделаю!
   Лицо Стивена побелело.
   - Я плачу тебе большие деньги не  для  того,  чтобы  выслушивать  эти
бредни! Избавься от ребенка! Это все, что от тебя требуется.
   Незнакомец повернул голову в сторону Эстер:
   - А как быть с ней? Вы уверены, что обойдетесь без моей помощи?
   - Она умирает, и нет никакого смысла торопить конец. Врач сказал, что
ей не протянуть до утра.
   С ужасом понимая, что она должна действовать немедленно,  если  хочет
спасти малышку, Эстер издала слабый стон,  будто  только  что  пришла  в
сознание. Когда Стивен подошел к ней, она произнесла еле слышно,:
   - Дорогой Стивен! Вы все еще охраняете меня... Как это мило  с  вашей
стороны... - Надеясь, что он не обнаружит перемен  в  ее  голосе,  Эстер
спросила:
   - Врач здесь? Я хотела бы поговорить с ним.
   - Мне очень жаль, дорогая, - участливо произнес Стивен, - но  он  уже
ушел. Не могу ли я чем-нибудь помочь?
   Она сразу сообразила: оба преступника, даже  будучи  уверенными,  что
она ничего не слышала, отнюдь не собирались рисковать.  Эстер  понимала,
что ей ни с кем не разрешат перемолвиться словом,  разве  только  кто-то
случайно  войдет  в  комнату.  Она  судорожно  пыталась  придумать,  как
перехитрить их. Если Моргана и останется живой,  за  ее  будущее  нельзя
ручаться. Невзирая на страшную слабость, отогнав мысль о скорой  смерти,
Эстер была полна решимости сорвать зловещий замысел.
   - Моя девочка! - воскликнула она. - Позвольте мне подержать ее,  пока
я еще в силах.
   Стивен неохотно взял ребенка и положил его в протянутые  руки  Эстер.
Она прошептала:
   -  Пожалуйста,  оставьте  нас  одних.  Вы  сможете  видеть  ее  когда
захотите, а мне осталось совсем немного...
   Стивен кивнул:
   - Конечно, моя дорогая. Мы вас тотчас же оставляем. Я буду  в  холле.
Позовите, когда понадоблюсь.
   Нужно было действовать немедленно. Но что предпринять?  Вдруг  взгляд
Эстер остановился на Библии и письменных  принадлежностях,  лежавших  на
столике рядом с ее постелью.
   Собрав последние силы, она положила ребенка, приподнялась на подушках
и потянулась за пером  и  бумагой.  Ее  движения  были  неловки,  пальцы
дрожали, и она пролила чернила, торопясь доверить бумаге самую горькую и
страшную тайну своей жизни. Затем, сложив письмо,  неверными  движениями
не слушающихся уже рук она спрятала его в корешок Библии.
   Передохнув с минуту,  она  распеленала  Моргану,  перевернула  ее  на
животик и взяла со стола какой-то предмет. Дрожащей рукой  приблизила  к
горящей свече маленькую печать вдовствующей графини Сен-Одри и осторожно
прижала раскаленную печать к правой ягодице девочки.
   Ребенок пронзительно закричал. Эстер быстро оглядела клеймо,  которое
выжгла  на  гладком,  нежном  тельце  девочки.  Убедившись,  что  печать
узнаваема, и опасаясь, что на крик; в комнату в любую минуту может войти
Стивен, несчастная отбросила печать в сторону и перепеленала ребенка.
   Едва она успела закончить, как обеспокоенный Стивен вырос в дверях.
   - Что случилось? Что за крик?
   - Мне кажется, малышка дает нам  знать,;  что  проголодалась,  -  еле
слышно ответила Эстер. Силы ее были на исходе.
   Она не  возражала,  когда  Стивен  поднял  девочку  и  положил  ее  в
колыбель, только произнесла усталым, чуть слышным голосом:
   - Вы позаботитесь, чтобы Библию передали  моей  старой  няне,  миссис
Грей? Она мне заменила мать, и я  знаю,  что  когда-нибудь  миссис  Грей
передаст мою Библию Моргане.
   Когда их взгляды снова  встретились,  она  уже  не  сомневалась,  что
Стивен все время лгал, лжет и сейчас, и тихо спросила:
   - Вы ведь не уволите миссис Грей? Вы позволите ей быть нянюшкой  моей
дочери?
   - О, разумеется! - ответил Стивен. - Вы  же  знаете,  для  ребенка  я
сделаю все что смогу.
   Эстер отвела взгляд. И вдруг увидела  незаметно  вошедшего  вслед  за
Стивеном незнакомца. Одет он был во все черное. Даже глубоко  надвинутая
на одну сторону лица  шляпа  была  черного  цвета.  И  только  когда  он
повернулся к свету, Эстер увидела, что один его  глаз  закрывает  черная
повязка.
   Одноглазый тщательно осматривал комнату, почти не обращая внимания на
Эстер, которая быстро  прикрыла  глаза  при  его  приближении.  На  лице
незнакомца появилось недовольное выражение, когда он  заметил  пятна  от
недавно пролитых чернил и капли на кончике пера. С окаменевшим лицом  он
тщательно осмотрел каждый предмет на  столе.  Наконец  его  единственный
глаз остановился на маленькой Библии. Он небрежно взял книгу и опустил в
карман поношенного пальто.
   - Она ей больше не понадобится.
   - Замолчи! Она может услышать, - резко оборвал его Стивен.
   Одноглазый мрачно усмехнулся:
   - Она или мертва, или вот-вот  кончится.  А  теперь  позвольте  взять
ребенка, я ухожу.
   В отчаянии, превозмогая  предсмертное  томление,  умирающая  пыталась
приподнять голову, но силы ее были на исходе...
   В роковые, отделявшие ее  от  смерти  доли  секунды  в  голове  Эстер
вспыхивали и путались последние  мысли:  о  клейме,  выжженном  на  теле
ребенка, о письме, спрятанном в Библии... "Когда-нибудь, - подумала она,
погружаясь наконец в прощальное  забытье,  -  когда-нибудь  мой  ребенок
займет свое законное место. Я верю. Господи, верю: Моргана не  умрет,  и
задуманное этой ночью не сбудется..."

ЧАСТЬ 1

ВОР-КАРМАННИК

Лондон, Англия

Лето 1815 года

   Мы знаем, кто мы, но не знаем,
   Кем мы можем стать.
   Шекспир. "Гамлет".

Глава 1

   Улицы Ньютон и Дайот, что в приходе Сен-Джайлс, были хорошо  известны
как место,  где  собираются  почти  все  лондонские  воры,  и  стоит  ли
удивляться, что три  жильца,  ютившиеся  неподалеку  в  убогих  комнатах
ветхого домишки, промышляли  воровством  Хотя,  если  судить  по  меркам
обитателей прихода Сен-Джайлс, семейство Фаулер считалось обеспеченным -
у них была крыша над головой, и в отличие  от  большинства  незадачливых
жильцов этой части Лондона они редко испытывали чувство голода Это вовсе
не означало, что жизнь Фаулеров  была  безоблачной.  Они  точно  так  же
терпели  бедность  и  испытывала  страх,  как  и  их  сотоварищи,   хотя
находились завистники, клявшиеся, что двадцатипятилетнему Джако Фаулеру,
старшему из троих, улыбается  госпожа  удача.  Разве  не  он  исхитрялся
каждый раз обвести стражу вокруг пальца? И  когда  наконец  его  все  же
разок сцапали, разве не ему посчастливилось  унести  ноги  в  тот  самый
момент, когда открывались ворота Ньюгейтской тюрьмы. Что  ни  говори,  а
Джако был чудной парень! И красивый  тоже.  Во  всяком  случае,  "дамам"
прихода нравился этот шатен с  вьющимися  волосами  и  острыми  голубыми
глазами.
   Нельзя сказать, что Бен,  который  был  на  три  года  моложе  Джако,
отличался меньшей  привлекательностью  и  ловкостью  в  своих  делишках.
Просто Джако был признанным лидером тройки  и  затмевал  уравновешенного
Бена каким-то грубоватым  шармом.  Если  говорить  о  Пипе,  младшем  из
Фаулеров, то, невзирая на острый язык этого отъявленного плута  и  столь
же острый его клинок, полагали, что он в свои девятнадцать ничем еще  не
успел проявить себя...
   - Черт побери, Джако! Мы не взломщики Нам и так неплохо. Вот хотя  бы
вчера - разве Пип не стащил у франта редкую вещицу? Почему, черт побери,
тебе так хочется рисковать нашими головами? - сердился Бен.
   - Маме бы это не понравилось, Джако, - сказал Пип. - Ты же знаешь.
   - Разрази меня гром! - нетерпеливо воскликнул Джако.  -  Вы  думаете,
меня это радует? Черта с два!
   Пип и  Бен  переглянулись.  В  их  глазах  отражался  мерцающий  свет
единственной свечи,  стоявшей  посреди  стола,  за  которым  сидело  все
семейство. Бен тихо задал вопрос, волновавший их больше всего:
   - Ведь все дело в этом скупщике краденого, да? Он  во  всем  виноват,
разве не так?
   Джако отвернулся, его лицо застыло.
   - Да, он, - с горечью подтвердил наконец старший из  Фаулеров.  -  Он
дал понять,  что  нам  придется  подыскать  другое  место  для  хранения
краденого.., и другого главаря, если мы не станем приносить ему  хороших
вещей.
   Бен сказал:
   - Может быть, сейчас самое время уносить ноги  из  прихода.  Я  часто
воображал  себя  неуловимым  разбойником,  которого  вы  прикрываете   с
пистолетами в руках. А что, если я и впрямь стану разбойником?  А  чтобы
было кому наводить нас на  богачей,  Пип  мог  бы  наняться  конюхом  на
постоялый двор.
   Джако медленно покачал головой, а Пип громко, негодующе произнес:
   - Послушать только вас! И шести недель не прошло, как мамы не  стало,
а мы уже позабыли, чему она нас учила.
   Если б только она слышала, о чем  мы  тут  толкуем,  она  бы  тут  же
надрала нам уши.
   И Джако, и Бен  выглядели  немного  смущенными.  Джако,  сменив  тон,
заговорил, четко выговаривая каждое слово,  словно  подражая  маленькому
лорду:
   - Простите меня! Однако именно сейчас труднее  всего  играть  двойную
роль, которой мать с таким трудом обучала нас. И теперь, когда ее больше
нет...
   Последовала напряженная пауза. Джако продолжал с трудом:
   - Сейчас, когда ее не стало и спросить совета не у кого, проще  всего
раз и навсегда забыть светские манеры, о которых она так заботилась. Бен
угрюмо добавил:
   - И какой от них толк? Помогут ли нам хорошие манеры и вежливая  речь
выбраться из Сен-Джайлса? Изменят наше положение? Разве от того, что  мы
научились читать  и  писать,  нам  легче?  Что  с  того,  что  мы  умеем
управляться с вилкой  и  ножом  и  подобающим  образом  держать  себя  в
обществе? - Бен громко рассмеялся. -  Если  бы  кто-нибудь  услышал  нас
сейчас, в лучшем случае нас бы подняли на смех. Иногда  я  сожалею,  что
мать не смогла забыть своего прошлого и не позволила нам вырасти такими,
как все прочие в нашем приходе!
   Джейн Фаулер не  скрывала  от  детей,  что  была  незаконной  дочерью
добропорядочного  эсквайра  и  воспитывалась  в  его  доме.  Она  росла,
пользуясь всеми благами респектабельной и живущей в достатке семьи.  Как
и почему она закончила свои дни проституткой  в  одном  из  пользующихся
самой дурной славой районов Лондона - Джейн эту тему при  детях  никогда
не затрагивала.
   Несмотря  на  нищету,  Джейн  постоянно  напоминала  детям  о   своем
происхождении,  терпеливо  обучая  их  чтению  и  письму,  хотя  плодами
образования они пользовались только дома. Вне стен своего жилища Фаулеры
держали себя точно так же, как и все в Сен-Джайлсе.
   Младший из Фаулеров, посмотрев на безрадостные  лица  Джако  и  Бена,
задумчиво подытожил:
   - Какой смысл жаловаться, если ничего не изменишь. Мать действительно
хотела любой ценой сделать своих детей не такими, как все,  а  теперь...
Что ж, я думаю, теперь наше будущее зависит от нас самих.
   - Замечательные слова, - с ухмылкой воскликнул Бен.  -  Это  будущее,
будь оно проклято, готовит нам петлю!
   - А  что,  если  нам  уехать  из  Сен-Джайлса?  -  предложил  Пип  и,
пристально глядя на Джако, добавил:
   - Ты же  мечтал  обзавестись  фермой.  Что  мешает  осуществить  твой
замысел? Почему бы нам не стать фермерами, как  ты  того  желал,  вместо
того чтобы грабить дома и прохожих?
   С выражением муки на лице Джако закрыл глаза.
   -  Потому  что  главарь  шайки  не  допустит  этого,  -  произнес  он
безнадежным тоном.
   Его слова были встречены молчанием.
   - - Не допустит? - глухим голосом переспросил Пип. -  Что  ты  хочешь
этим сказать?
   Устало проведя рукой по лицу, Джако подавленно продолжал:
   - Я думал, что мы сможем покинуть это место через неделю после  того,
как мать...
   Горло Джако перехватило судорогой, и, пока он приходил в себя, Пип  и
Бен чувствовали, как слезы жгут им глаза.  Наконец  Джако  взял  себя  в
руки:
   - Я еще окончательно не решил, как нам уйти отсюда и куда направиться
после того, как я нечаянно убил того джентльмена. Главарь  стоял  рядом,
когда  это  произошло,  и  его  не  схватили  по   чистой   случайности.
Разговаривая с ним за  день  до  этого,  я  сказал,  что  мы  собираемся
покинуть,  шайку  и  Сен-Джайлс  и  начать  честную  жизнь.  Сначала  он
рассмеялся, но, увидев, что я не шучу, страшно разозлился и объявил, что
его шайку никто еще живым не покидал. Он еще много чего  наговорил  мне.
Мы, мол, должны быть ему преданы и говорить "спасибо" за то, что  матери
в последние годы не пришлось идти на панель. Благодарить его  за  каждый
кусок хлеба и крышу над головой. Я  подумал  было,  что  он  завелся,  а
поостыв, перестанет злиться и держать нас у себя  против  нашей  воли...
Бен горько рассмеялся:
   - И ты мог такое подумать? Мы же лучшие воры его шайки! Разве  втроем
мы не приносим ему больше, чем все остальные, вместе взятые? О Боже! Ему
вообще нельзя было говорить о том, что мы  задумали.  Просто  надо  было
скорее уносить ноги.
   Джако подавленно согласился:
   - Теперь-то я это понимаю, но тогда мне и в голову  не  могло  прийти
такое! У них с матерью были какие-то свои Дела, и мне  всегда  казалось,
что главарь не хочет впутывать в них ее детей. Но я  ошибался.  Когда  я
встретил главаря через несколько  дней  после  убийства,  он  велел  мне
выбросить из головы всякую мысль о том, чтобы уехать из  Сен-Джайлса.  А
если я поступлю по-своему, он сообщит обо мне в полицию и наведет ее  на
меня. Кроме того, он поклялся, что, если я ослушаюсь и осмелюсь  бежать,
он найдет меня, где бы я ни был.
   Пожав плечами, Бен с напускной веселостью сказал:
   - - Что ж, в таком случае превратимся во взломщиков,  что  от  нас  и
требуется.
   - И чертовски везучих взломщиков! - подхватил Пип.
   - Не будьте глупцами! - бросил братьям Джако. - Может быть,  я  и  не
вырвусь из его, лап, но вам-то нет смысла губить свою жизнь из-за  меня.
Вам-то что мешает бежать от всей этой грязи?
   - Мы тебя не оставим! - решительно заявил Бен. - Зачем  нам  с  Пипом
свобода, если мы знаем, что ты в лапах главаря?
   С блестящими от волнения глазами Пип страстно продолжил:
   - Мы все в этом замешаны, и никто нас  не  разлучит!  Или  Мы  убежим
вместе из этой жалкой лачуги, или вместе будем болтаться в петле!
   - Значит, решено? Станем взломщиками? - спросил старший брат.
   Пип и Бен пожали плечами.
   - У нас же нет другого выбора, - произнес Бен. Джако нехотя кивнул:
   - Нет. Главарь об этом позаботился!
   - Когда он велел нам приступить к новому занятию?  -  с  любопытством
спросил Пип.
   - Кажется, через неделю. Завтра состоится этот матч в Файвз-Кортс,  и
нам предстоит поработать в толпе... Скорее всего я  увижусь  с  главарем
вечером, чтобы передать ему вещи, которые нам удастся стащить.
   Пип потянулся лениво:
   - Мне кажется, что, набравшись  опыта,  мы  через  какое-то  время  с
большим недоумением будем спрашивать  друг  друга,  почему  это  нам  не
хотелось стать взломщиками.
   Бен пригладил свою курчавую шевелюру:
   - Да. Кажется, ты прав.  Сейчас  мы  так  легко  избавляем  людей  от
содержимого  их  карманов,  что  не   испытываем   от   этого   никакого
удовольствия. Завтрашнее представление, наверное, покажется нам скучным,
раз уж мы решили заняться другим делом.
   Думая о безрассудной смелости братьев, Джако нахмурил брови:
   - Я бы не  стал  переоценивать  наши  способности.  Мы  действительно
делаем хорошо то, что умеем. Но и мы не застрахованы от ошибок.
   Пип расхохотался:
   - Ошибки? Чтобы я ошибся? Во время этого представления? Вы же знаете,
какую скуку на меня наводят подобные спектакли, так  что  я  преспокойно
займусь своим ремеслом - поиском в карманах зрителей нужного для главаря
товара!

***

   В одном из больших домов,  украшавших  Ганновер-стрит,  двое  мужчин,
только что подкрепившись нежной телятиной с зеленым горошком, потягивали
вино. Ройс Манчестер, удобно вытянув ноги, устроился в кресле с  высокой
спинкой рядом с облицованным мрамором камином, в котором весело  плясали
языки пламени. Несмотря на начало июня, день выдался прохладным, и  Ройс
радовался теплу. Отпив глоток, он заметил:
   - Надеюсь, завтра, когда мы пойдем смотреть этих борцов,  на  чем  ты
так настаивал, погода улучшится. Поскольку никто из них  пока  ничем  не
отличился, думаю, нас ждет не бог весть какое зрелище.
   Захари Сеймур, его младший кузен,  только  усмехнулся.  Он-то  хорошо
знал, что Ройс не из тех, кто привык скучать. Даже если  опасения  Ройса
оправдаются, его обожаемый  двоюродный  брат  найдет  повод  для  других
развлечений. Уж в этом-то Захари нисколько не сомневался.
   С улыбкой он заметил:
   -  Ты,  наверное,  прав,  но  поскольку  у  нас  в  запасе  нет  иных
развлечений, придется поскучать, глядя, как они молотят кулаками воздух.
- Хитро взглянув на Ройса, он добавил с невинным видом:
   - Но если погода будет такой же скверной, я в конце концов могу пойти
и один. Я понимаю, тебе в твои годы тяжелы погодные перепады.
   Увидев на лице Ройса признаки испуга  и  возмущения,  Захари  залился
хохотом; молодое  смуглое  лицо  его  просто  сияло  от  удовольствия  -
наконец-то ему удалось вывести Ройса из равновесия.
   - Ах, Ройс, если бы ты только мог взглянуть на себя!
   - Мне приятно, что мои годы доставляют тебе  столько  хлопот.  И  как
только ты согласился ехать в Европу с эдакой развалиной!
   - Но не мог же я отпустить тебя в таком возрасте одного, сам  посуди!
Тебе уже больше тридцати!
   Ройс встретил слова Захари громовым хохотом:
   - Ах ты, чертенок! Мне следовало бы оставить тебя в Луизиане вместе с
Домиником и Мелиссой! Хотя, впрочем, для такого ребенка,  как  ты,  я  и
впрямь человек преклонных лет. Зато  в  моем  обществе  ты  избавлен  от
воркования молодоженов!
   - Ребенка? -  переспросил  немного  уязвленный  Захари,  но,  заметив
насмешливый  огонек  в  глазах  Ройса,  понимающе  улыбнулся.  Не  желая
покидать поле брани побежденным, он сощурил  глаза  и  безобидным  тоном
сказал:
   - Я думаю, что тебе в твои годы я и впрямь кажусь ребенком.
   Ройс не собирался закончить словесную дуэль вничью:
   - Иногда, мой  дорогой,  кузен,  ты  действительно  ведешь  себя  как
ребенок!
   Захари состроил рожу, но решил не продолжать  в  прежнем  духе.  Хотя
Ройс обычно бы