лицо.  Как  и   у
большинства креолок, семья была для Ноэль всем. Она готова была разорвать на
части каждого, кто причинил бы даже малейшую боль ее мужу и детям. К счастью
или несчастью, эта черта передалась и ее детям. Слейды всегда защищали  друг
друга. Человек, который застрелил Андре, к своему ужасу, познал на себе  это
свойство характера Слейдов, когда не более, чем  через  сутки  после  смерти
Андре, оказался на том же дуэльном поле лицом к лицу с разъяренным Морганом.
Этот хвастун и задира живым тогда не ушел.
   Не успела Ноэль принять от слуги кофе с поджаренным хлебом, как  появился
сам глава семейства. Мэтью Слейд, с роскошной каштановой шевелюрой,  которую
слегка посеребрила седина, все еще сохранял  импозантность,  хотя  несколько
месяцев назад ему исполнилось пятьдесят четыре. Он  был  высокого  роста,  и
именно от него сыновья, в особенности Морган, унаследовали стройные  фигуры.
Все обменялись взаимными приветствиями, а затем, пока Мэтью добавлял в  кофе
сливки, разговор на некоторое время  стал  общим.  Доминик,  который  всегда
торопился поделиться свежей новостью, упомянул об Эшли:
   - Папа! Эшли прибывает в Америку! А Морган  собирается  посадить  его  на
обратный корабль, прочистив предварительно мозги. Об  этом  его  попросил  в
письме дядюшка. - Доминик внезапно и немного растерянно  замолчал,  а  затем
добавил:
   - Я хочу сказать, что дядя просил посадить Эшли на корабль. А  прочистить
ему мозги собирался Морган.
   При упоминании имени Эшли Ноэль вскинула черные  глаза  и  с  неожиданной
яростью сказала:
   - Эта свинья! Я всегда хотела, чтобы ему вышибли мозги... По крайней мере
тогда его брат получил бы наследство.
   Морган зловеще улыбнулся:
   - Если ты этого  желаешь,  то  я  к  твоим  услугам.  -  Ноэль  задумчиво
посмотрела на него и наконец произнесла:
   - Оставь его в покое, сынок. - Злость, внезапно  охватившая  ее,  так  же
быстро прошла. Морган улыбнулся холодно и насмешливо:
   - Конечно, если ты действительно так думаешь.
   Этот ответ был достаточно вежлив, но что-то в  голосе  Моргана  заставило
Ноэль пристально на  него  посмотреть.  Морган  всегда  отличался  некоторым
упрямством  и  старался  идти  своей  дорогой.  Но,  в  последнее  время  он
изменился.
   Поскольку Ноэль знала  все  мысли  сына  и  даже  была  посвящена  в  его
юношеские мечты, ей нетрудно было  заметить,  что  в  Моргане,  несмотря  на
железную волю, появилась некоторая мягкость особенно в отношении к женщинам.
Это возникло совсем недавно, уже после ужасного конца его неудачной женитьбы
два года тому назад.
   Разговор переключился на другие проблемы по мере того, как в неторопливой
гармонии одно блюдо сменяло другое. Но часом позже,  когда  Ноэль  сидела  в
своей маленькой комнате с окнами на обширные хлопковые поля, к ней вернулись
грустные мысли о старшем сыне.
   "Он так озабочен и несчастен, так далек от  нас,  -  печально  размышляла
она, - как будто старается воздвигнуть барьер между собой и любой из женщин.
И даже я - не исключено. -  Ее  лицо  напряглось,  и  на  мгновение  приняло
жесткое выражение. - Эта Стефания! Я бы убила ее, если бы она  уже  не  была
мертва! Так поступить с моим  Морганом,  разбить  его  сердце  и  опозорить,
отнять ребенка и разрушить веру во всех женщин! Я готова была бы,  наверное,
разорвать ее в клочья!"
   Глядя пустым взглядом сквозь стекло на расстилающийся перед  ней  пейзаж,
Ноэль вспоминала тот день, когда Морган пришел к ней радостный и  счастливый
и, еле сдерживая волнение, сообщил, что Стефания дю Босе дала согласие выйти
за него замуж. Ноэль готова была возражать. Он еще слишком молод.  Стефания,
которой едва исполнилось восемнадцать, - тоже. Больше всего беспокоило Ноэль
то, что Стефанию привлекает не столько сам Морган,  сколько  его  богатство.
Семейство дю Босе было знатного рода, но очень  бедным,  и  ни  для  кого  в
Натчезе не было секретом, что их дочери намеревались выйти замуж" за деньги.
Ноэль не могла  отрицать  привлекательность  Стефании,  а  та  действительно
первое время казалась милой и очаровательной.
   Неожиданно  для  всех  Морган,  которому  только  исполнилось   двадцать,
буквально сошел с ума от прелестных белокурых волос и зеленых  глаз  будущей
жены. Ради нее он был готов на все.
   Ноэль пришлось смириться и лишь усмехаться про себя, глядя, как ее обычно
рассудочный сын  был  готов  расшибиться  в  лепешку  ради  своей  обожаемой
невесты.
   Брак принес  молодоженам  счастье,  и  Ноэль  с  грустью  подумала,  что,
возможно, Стефания по-настоящему полюбила  Моргана.  Они  оба  были  молоды,
Морган безумно любил свою жену, и уже через  год  у  них  появился  здоровый
красивый сын. Когда Ноэль думала о своем первом внуке, о первых  неуверенных
шажках Филиппа,  о  счастливом  смехе,  который  доносился  из  его  детской
комнаты, слезы наворачивались на ее  черные  глаза,  а  горло  перехватывали
тугие спазмы боли.
   "Господи! Пройдет ли когда-то эта боль,  -  думала  Ноэль.  -  Неужели  и
Морган за холодной, невозмутимой внешностью прячет те же чувства".
   Ноэль знала, что так оно и есть. Иногда,  когда  Морган  оставался  один,
невыносимое  страдание  искажало  правильные  черты  его  лица.   Ноэль   не
сомневалась, что в эти мгновения Морган вспоминает  сына.  Если  бы  его  не
свела с ума Стефания, Морган обожал бы его.  Ноэль  часто  наблюдала  своего
входящего в пору зрелости сына, который, отбросив все заботы,  возится,  как
ребенок, на полу с Филиппом...
   Еще долго придется об этом вспоминать. Когда  же  все  это  кончилось?  -
подумала Ноэль с удивлением. Ведь  казалось,  что  нет  ни  одной  тучки  на
горизонте их семейной жизни. Стефания выглядела счастливой, а Морган вообще,
казалось, никогда не спускался с небес на грешную землю. Так когда же? Когда
Морган впервые заговорил об отъезде из Бонжур, о необходимости  создать  дом
для своей  семьи  подальше  от  Натчеза?  Было  ли  это  первым  проявлением
недовольства Стефании? Или когда в тот последний год Морган  уехал,  оставив
ее с семьей в Бонжур, не желая подчиниться  ее  требованию  о  строительстве
нового дома на неосвоенных землях  вдали  от  крупного  города  и  всех  тех
удобств и развлечений, которые были совсем не чужды и самой Стефании.
   "Тысяча дубов" - так гордо назвал  Морган  участок  площадью  пять  тысяч
акров, которые Мэтью подарил ему по случаю  женитьбы.  Участок  располагался
недалеко от Миссисипи посередине между Натчезом на севере и  Батон  Руже  на
юге. Морган надеялся обустроить его для своей  молодой  жены  с  красотой  и
элегантностью, свойственной Бонжур. Может  быть,  все  началось  тогда?  Или
когда Морган уехал, а здесь, в Натчезе, оказался Стивен Маликот?
   Маленькая рука Ноэль сжалась в кулак.  Она  проклинала  тот  день,  когда
назвала Стефанию своей невесткой. Но  как  можно  было  предвидеть  все  это
тогда? Испытывая мучительную душевную боль, Ноэль закрыла глаза. Разве можно
было представить себе, что  Стефания  променяет  обожающего  ее  Моргана  на
удачливого охотника Стивена Мадикота, пусть человека из  хорошей  семьи,  но
несравнимого  с  Морганом!  Бросить  Моргана,  ничего   не   подозревавшего,
приехавшего  домой  после  трехмесячного  отсутствия  и  полного  радостного
предвкушения встречи с женой и  сыном!  И  ничего  не  оставить  ему,  кроме
торопливо написанной записки, краткой  и  необъяснимо  жестокой.  В  записке
сообщалось о внезапной любви к Стивену и предлагалось вернуть Филиппа  после
того,  как  Морган  согласится  дать  официальный  развод  и   урегулировать
имущественные отношения. "Никогда я не забуду лица Моргана, - с  содроганием
думала Ноэль. - Никогда!". Свет померк в его глазах, сделав их  холодными  и
пустыми, а  лицо  -  помертвевшим.  Казалось,  под  теплой  плотью  и  кожей
скрывается лишь лед  и  холодная  сталь.  Морган  бросился  вслед  за  ними.
Разумеется, не ради Стефании, которая сама выбрала свою дорогу  в  жизни,  а
ради сына. Но тут судьба с Морганом сыграла злую шутку.
   Когда счастливые любовники покинули Бонжур, они отправились из Натчеза на
север по дороге, пользующейся дурной славой.  Дорогу  эту  называли  Хребтом
Дьявола,  и  она  действительно  представляла  смертельную  опасность  из-за
разбойников, воров и других лихих людей, скрывающихся  буквально  за  каждым
поворотом. Истории о разбойниках, убийцах, исчезнувших  путниках  были  всем
хорошо известны, но это был единственный путь на север, поэтому  Стефания  с
сыном и любовником вынуждена была отправиться по ней. Они встретили страшную
смерть в тенистой долине у дороги, где Морган и обнаружил тела всех троих.
   Ноэль всегда была рада, что в  трудную  минуту,  когда  Морган  обнаружил
изуродованные тела жены и сына, он был не один. Сам Морган никогда  об  этом
не говорил. О трагической судьбе Стефании и Филиппа семья узнала от  Роберта
и Бретта Данджермонда, друга детства Моргана. Они  рассказали,  что  беглецы
ограблены, хладнокровно убиты и беспощадно брошены вблизи дороги.
   После происшедших событий Морган сильно изменился. Нельзя сказать, что он
полностью отгородился от семьи. Но чуткий материнский взгляд  Ноэль  замечал
малейшие  перемены:  не  свойственную  сыну  ранее   холодность,   нежелание
оставаться в Бонжуре более нескольких недель, как будто это  доставляло  ему
нестерпимую боль; тяжелый взгляд, возникающий, когда  кто-нибудь  из  женщин
пытался с ним  флиртовать,  и  циничное  выражение  лица,  появляющееся  при
упоминании о невесте и женитьбе.
   Ноэль не сомневалась, что позже в жизни Моргана были и другие женщины. Он
все-таки оставался зрелым и красивым мужчиной. Но ее  бы  не  удивило  и  не
шокировало, если бы эти женщины оказались совсем  другого  круга.  Ноэль  не
сомневалась, что в данный момент нет женщины, которая облегчила бы страдания
Моргана и исцелила его сердце.
   "О Морган, - в отчаянии думала Ноэль, - полюбишь ли ты опять?  Доверишься
ли вновь другой женщине?"
   И Морган, казалось, безмолвно отвечал на этот вопрос  с  тупым  и  резким
упрямством:
   "Нет!"
   Но в данный момент женщины занимали Моргана меньше всего. Он был  слишком
занят тактичным объяснением  Доминику,  почему  он  хотел  бы  избежать  его
компании во время поездки в Нью-Орлеан по Миссисипи в следующий понедельник.
   Оба брата беседовали в спальне Моргана, не в  той,  которую  он  занимал,
когда жил со Стефанией, а в другой. Морган менял свой утренний серый  костюм
на  темно-коричневый,  хорошо   сшитый   сюртук   и   обтягивающие   бриджи,
предназначенные для верховой езды.
   - Дом, - говорил Морган, - мне не нужна твоя великодушная помощь в деле с
Эшли. Я ценю ее, но Эшли займет мало места в моей нынешней  поездке.  Пойми,
это случайность, что он окажется там в то же время, что и я.
   Морган внезапно усмехнулся.
   - Однако это чертовски удачно. Мне было бы неприятно  получить  дядюшкино
письмо с известием о присутствии Эшли в Нью-Орлеане и просьбой  вернуть  его
обратно в Англию уже после возвращения домой.
   - Но ты действительно собираешься проучить его, прежде  чем  посадишь  на
корабль, не так ли? - настаивал  Доминик,  аккуратно  присаживаясь  на  край
постели Моргана.
   Морган посмотрел на него.
   - Очень даже может быть. Но я не хочу брать тебя с собой только для того,
чтобы доставить тебе удовольствие увидеть это.
   - Я знаю, - горячо проговорил Доминик, - но я хочу посмотреть, как ты это
сделаешь.
   Морган фыркнул.
   - Каким кровавым и жестоким маленьким существом ты стал!
   - Не более, чем ты, как говорит мама, - ответил  Доминик.  -  О,  Морган,
пожалуйста, разреши мне  поехать  с  тобой.  Я  обещаю,  что  не  буду  тебя
стеснять. Ты ведь знаешь, что я в свои годы стал  уже  взрослым.  Даже  папа
говорит, что у меня хорошие манеры. Ну возьми меня с собой.
   Морган колебался. Доминику было трудно  отказать,  когда  он  чего-нибудь
добивался. Но, подумав об опасностях,  которые  подстерегают  в  Нью-Орлеане
легко ранимых молодых людей с  возвышенной  душой,  каким  был  Доминик,  он
покачал головой:
   - В другой раз. - А когда Доминик открыл рот, чтобы возразить, добавил:
   - Я обещаю. Эта поездка планировалась месяц назад, и ты знаешь, что я еду
в Нью-Орлеан не ради удовольствия. Половину времени буду занят с агентами по
продаже недвижимости и несколько вечеров буду обсуждать деловые соглашения с
испанскими официальными лицами. Дом, тебе  придется  большую  часть  времени
тихо  сидеть  при  заключении  торговых  сделок.  Кроме  того,  -   закончил
приветливо Морган, - мое общение с Эшли продлится несколько минут, а что  ты
будешь делать все остальное время, а?
   Доминик пожал плечами.
   - Ну, уж найду что-нибудь.
   - Вот именно по этой причине я и не хочу брать тебя с собой,  -  произнес
сухо Морган, натягивая начищенные сапоги. - Лучше сходи и  покажи  мне  того
чистокровного коня, которого собираются продать наши  соседи.  Кажется,  это
серый в яблоках арабский жеребец?
   Поскольку лошади были главной  страстью  Доминика,  он  легко  последовал
совету старшего брата, забыв о поездке в  Нью-Орлеан.  Они  провели  утро  в
полном согласии, и Морган решил купить жеребца  главным  образом  для  того,
чтобы успокоить Доминика.
   - Я тебя уверяю, что он даст отличное потомство,  -  возбужденно  говорил
Доминик, когда сделка была совершена и они возвращались обратно в Бонжур.
   - Вот и займись этим, - ответил  Морган  с  легкой  усмешкой.  Оставшаяся
часть дня прошла между ними спокойно, и до самого вечера поездка  Моргана  в
Нью-Орлеан не обсуждалась.
   Был уже поздний вечер, когда почти вся семья  пошла  спать,  а  Морган  с
отцом  сидели  на  веранде  в  креслах  с  плетеными  спинками,  наслаждаясь
последней сигарой. Разговаривали о том и о сем до тех  пор,  пока  Мэтью  не
спросил озабоченно:
   - Я знаю, что ты собираешься выработать нечто вроде делового соглашения с
испанцами.  Значит  ли  это,  что  ты  собираешься  встретиться   с   бывшим
губернатором Гайозо?
   Морган кивнул.
   - Да'. Мне кажется, что следует начать с этой  встречи.  Ты  согласен  со
мной? Он знает нашу семью и знает, что я  фактически  попал  под  юрисдикцию
Испании после покупки "Тысячи Дубов". Мы принимали  его  здесь,  в  Бонжуре,
когда он был губернатором Натчеза, поэтому разговор будет иным, чем если  бы
я видел его в первый раз. Мэтью выпустил струю сигарного дыма и пробормотал:
   - А зато теперь, став губернатором Нью-Орлеана, он может предложить  тебе
шпионить, в пользу испанцев. Ты не думал об этом?
   - Вероятно, он попробует, если я намекну, что готов на это...  Но  должен
тебе сказать, что не сделаю этого.  Пусть  этим  занимается  генерал  Джеймс
Уилкинсон, а я не буду.
   - Ради Бога, не говори такие слова'. - воскликнул Мэтью. - Ходят  упорные
слухи, что Уилкинсон связан с испанцами, но доказать никто ничего не  может.
Ты лучше придержи язык, а то генерал сочтет необходимым защитить свою честь,
о которой он так много везде трубит.
   Морган улыбнулся, глядя на сгущающиеся сумерки.
   - Я не боюсь Уилкинсона, папа. Он, во-первых,  не  тот  человек,  который
вызвал бы меня на дуэль, так как знает, что я приму вызов и добьюсь  победы!
А во-вторых, я уверен, что генерал действительно шпионит в пользу испанцев и
если мне, конечно, захочется и будет на то свободное время, то я  смогу  это
доказать. Не забывай, что Филипп Нолан и я в своем роде друзья.
   - Я не люблю этого молодого человека, и  никогда  не  любил!  -  медленно
проговорил Мэтью. - И не только из-за его  связей  с  Уилкинсоном.  Мне,  не
нравится весь образ его жизни. Ловля диких лошадей на испанской территории -
что это за занятие?
   - Но это, черт побери, все же лучше, чем заниматься такими делишками, как
Уилкинсон! - едко заметил Морган.
   - М-м-м, возможно, ты и прав. В конце концов,  Гайозо  по-своему  честный
человек. Благодари Бога, что тебе придется в Нью-Орлеане иметь дело с ним, а
не с Уилкинсоном.
   - Да,  это  точно.  Но  в  данном  случае,  возможно,  было  бы  проще  с
Уилкинсоном. Ведь все, что  я  хочу  сделать  -  это  предложить  достаточно
большую взятку. С Гайозо это срабатывает не всегда.
   - Ты думаешь, что у тебя с этим возникнут проблемы? Слушай,  Морган,  нам
очень нужны причалы и склады в Нью-Орлеане.  Без  них  нам  будет  чертовски
трудно, - озабоченно произнес Мэтью.
   Морган кивнул, размышляя о проблемах, связанных с  Миссисипи.  Нью-Орлеан
был единственным портом, пригодным для  приема  товаров.  А  без  разрешения
испанцев на использование порта все товары: хлопок, индиго и  даже  звериные
шкуры -  оказываются  совершенно  бесполезными.  Договор  между  Испанией  и
набирающими силу Соединенными Штатами Америки, подписанный в  Сан-Лоренцо  в
1796  году,  защищал  интересы  американцев  и  их   бесспорное   право   на
использование реки в течение трех лет. Но этот срок уже  истекает.  Проблема
перехода к  Испании  прав,  которыми  пока  обладали  американцы,  на  время
овладела  умами  всех.  А  общение  с  испанскими  официальными   лицами   в
Нью-Орлеане превратилось  в  кошмар.  Не  одну  руку  приходилось  наполнить
золотом для получения необходимых разрешений и подтверждающих их документов.
   Глядя в темноту, Морган медленно произнес:
   - Вот если бы мы могли как-то овладеть  Нью-Орлеаном,  тогда  бы  наконец
прекратилась эта непрерывная тяжба с испанцами.
   - Ха! С таким же успехом можно претендовать на Луну. Испанцы  не  отдадут
ни дюйма своей территории. Посмотри, сколько  потребовалось  времени,  чтобы
эти "доны" убрались с земель, которые отошли нам по последнему договору.
   Морган последний раз затянулся и бросил остаток сигары  в  стоящую  перед
ним пепельницу.
   - Ты, вероятно, прав, папа, но сколько еще нужно решить  важных  для  нас
всех проблем по эту сторону Аппалачей. - и, поднявшись, добавил:
   - Ну, я пошел спать, а как ты?
   - Минутку, - Мэтью поколебался и наконец  заговорил  о  том,  что  камнем
лежало на его сердце. - Когда ты будешь в Нью-Орлеане, не собираешься ли  ты
там встретиться с какой-то девушкой, ради которой ты и едешь туда?
   Насмешливое выражение появилось на худом, нахмуренном лице Моргана.
   - Если ты имеешь в виду леди, на которой я собирался бы жениться, то нет,
папа. Ты бы лучше довольствовался внуками, которых произведут на свет другие
твои отпрыски.
   - Но  Морган...  -  запротестовал  Мэтью.  Однако  Морган  остановил  его
движением руки и произнес твердым, как сталь, голосом:
   - Нет! Я не буду беседовать на эту тему.  А  ты  продолжай,  если  хочешь
говорить о неприятных мне вещах.
   Мэтью благоразумно прервал разговор.
   Морган такой нетерпимый, подумал он, сердясь на сына, но в  то  же  время
восхищаясь им, и, погасив сигарету, направился в дом.
   Но этой ночью Морган уснуть не мог. Слова отца напомнили ему то, о чем он
тщетно пытался забыть. Неохотно, с  горечью  позволил  Морган  себе  вернуть
любимый образ Стефании. Вскочив с  постели,  он  остановился  перед  высоким
окном, глядя на дорогу. Лунный свет  заливал  магнолии  в  центре  кольцевой
аллеи, наполняя серебром каждый листок. Но  Моргану  было  не  до  прелестей
ночи. Он ударил кулаком по стене:
   - Как мог я обмануться этим красивым личиком? Почему сразу не  догадался,
что ей были нужны только деньги?
   Но если Морган еще как-то мог думать о покойной жене, то слишком глубокое
горе не позволяло касаться смерти Филиппа. Стефания была взрослой  женщиной,
которая следовала собственным страстям, но его  маленький  сын  оказался  их
заложником. Морган тосковал и по жене, и  по  сыну,  но  любовь  к  Стефании
умерла в тот момент, когда он прочел ее безжалостное письмо. Любовь  умерла,
оставив ледяную ярость, которую усилила смерть Филиппа.
   - "Бессовестная дрянь!" - думал Морган, переполняясь  ненавистью  за  все
то, что Стефания с ним сделала.
   Он горько рассмеялся в темноту:
   - - И оте