ью и безжалостностью.  Каждая  захваченная
белая женщина подвергалась насилию в те часы, когда племя останавливалось на
ночевку, всеми воинами. Они, согласно племенному закону,  делили  своих  жен
между братьями, так почему они должны были делать исключение для пленницы?
   Взаимные приветствия участников переговоров были  недолгими  и  не  очень
искренними. Полковник Фишер перешел к делу:
   - Почему вы привезли только двух пленников? Мы знаем, что их  по  крайней
мере пятнадцать? Где же они? - спросил Фишер очень решительно.
   Великий Говорун, старый вождь, сверкая черными глазами в сторону  Фишера,
заявил через переводчика:
   - Да, это правда, есть много других пленников, но они находятся в лагерях
племени Нермерунх, куда наша власть не распространяется.
   Это была полуправда, но никто из техасцев не склонен был ей верить. Белым
было не дано понять степень автономии каждого племени команчей, но это  было
так.
   Великий Говорун продолжал объяснять ситуацию, напирая на то, что  где  бы
ни были пленные, их можно обменять на разные товары, боеприпасы, одеяла и на
красную краску.
   Поведение индейцев было сочтено техасцами  вызывающим,  обстановка  стала
накаляться. Рафаэль, измерив глазами расстояние до  двери,  стал  потихоньку
подталкивать в этом направлении Натана. Но тот воспротивился:
   - Что вам, черт побери, надо от меня? Что вы  дергаете  меня  за  руку  и
толкаетесь? Я не хочу пропустить ничего - это история!
   Рафаэль, стиснув зубы и с трудом сдерживая себя, тихо прошептал:
   - Я пытаюсь спасти вашу жизнь! Толпа сейчас в том состоянии, когда  может
произойти все что угодно. Вы уйдете отсюда, хотите вы того или нет!
   Промедление стоило  дорого.  Полковник  Фишер  успел  отдать  команду,  и
солдаты блокировали все входы и выходы, в  том  числе  и  дверь,  к  которой
проталкивался Рафаэль. Они почти уже  были  у  цели,  когда  Натану  удалось
выдернуть руку  из  железных  пальцев  Рафаэля  и,  к  удивлению  обоих,  он
проговорил:
   - Я остаюсь! Вы свободны и можете идти!
   С этими словами он отвернулся и стал следить за происходящим.
   Солдаты были уже внутри, и полковник Фишер, видя, как вожди хватаются  за
ножи, луки и стрелы, закричал:
   - Мне не нравится то, что вы предложили. Мы же предупредили вас, чтобы вы
не появлялись здесь, пока не привезете всех пленных. Когда все пленные будут
возвращены, тогда мы будем  что-то  обсуждать,  тогда  вы  и  другие  вожди,
прибывшие сюда, смогут свободно уйти. До этого вы - наши пленники!
   Переводчик побледнел и отказался передать индейцам эти слова.  Его  карие
глаза наполнились ужасом и он пояснил:
   - Вожди будут бороться насмерть и  в  плен  живыми  не  сдадутся.  Вы  не
сможете пленить их без борьбы, кровопролитной борьбы!
   Полковник Ку, старший по положению, обругал переводчика и  потребовал  от
него немедленно изложить команчам условия белых.
   Сердце Рафаэля почти остановилось и, забыв о Натане, он стал  пробираться
сквозь толпу в последней попытке предотвратить кровопролитие, но опоздал.
   Переводчик уже начал переводить ультиматум. Быстро закончив, он оттолкнул
всех, кто его окружал, и выскочил из комнаты.
   Все присутствующие вожди вскочили на ноги, и воздух  потряс  боевой  клич
команчей. Кто-то  из  вождей  попытался  выскочить  тем  же  путем,  солдат,
стоявший  у  дверей,  загородил  ему  дорогу.  Нож  проткнул  его  тело,  но
смертельно  раненый  солдат  успел  все  же  пристрелить   команча.   Кто-то
скомандовал солдатам стрелять,  и  зал  суда  наполнился  горьким  пороховым
дымом, криками и стонами  раненых.  Отсюда  не  было  выхода  ни  белым,  ни
команчам.
   Рафаэль был зажат в середине зала и не мог стрелять  по  команчам,  а  по
техасцам не хотел. Он старался проложить себе дорогу к Натану.  Тот,  как  и
большинство присутствующих, был безоружен, а потому и беспомощен. Его  серые
глаза расширились от ужаса, он застыл на том месте, где Рафаэль его оставил.
Рядом с ним стоял тоже безоружный рейнджер, ему в ногу попала  пуля,  но  он
сумел отнять у пробегавшего мимо индейского вождя мушкет и тут же  выстрелил
в него. Голову команча снесло выстрелом. Это потрясло Натана, но не это было
самым страшным из того, что творилось вокруг. Индейцы и  белые  боролись  за
свою  жизнь.  В  ход  пошли  ножи,  огнестрельное  оружие,  любые  подручные
средства.
   Рафаэль избегал пока необходимости кого-нибудь убивать, хотя те, кого  он
сбивал с  ног,  пытаясь  пробиться  к  Натану,  готовы  были  ответить  либо
выстрелом, либо ударом ножа, потому что трудно было понять, кто есть кто.
   Наконец Рафаэль прорвался к Натану, прижал его к стене и прикрыл  широкой
спиной,  пригрозив  отвернуть  ему  голову,  если  тот  не  станет  послушно
выполнять все его приказы. Натан замер, боясь Рафаэля  гораздо  больше,  чем
всех команчей вместе взятых.
   Солдаты продолжали стрелять, но вожди дорого отдавали свою жизнь.  Одного
за другим их убивали, но все же некоторые из них сумели вырваться  на  улицы
Сан-Антонио. Их боевые кличи донеслись до тех команчей,  которые  оставались
снаружи.
   Белые зеваки не сразу поняли, что происходит, но индейские  скво  и  дети
немедленно присоединились к воинам.  И  все  они,  не  видя  больше  никаких
моральных  препон,  обратили  свое   оружие   против   беззащитных   граждан
Сан-Антонио.  Маленькие  индейцы,   восхищавшие   совсем   недавно   местных
обывателей своей меткостью, сразу же убили местного судью. Раздался залп,  и
солдаты поразили, наверное, столько же индейцев, сколько и техасцев.
   Бет и Мэри оказались в разных местах. Когда раздались выстрелы  и  крики,
Бет очутилась в середине толпы. Выбраться ей не удавалось.
   Команчи хотели одного - вырваться  из  этого  предательского  места.  Они
прорывались к выходам из города, убивая безжалостно всех, кто  попадался  им
на пути. Они рвались к реке. Некоторым удалось вскочить на лошадей.  Кое-кто
попытался  найти  убежище  в  домах  местных  жителей.  Но   в   Сан-Антонио
большинство жителей имело оружие, и индейцев убивали, как мух.
   Рафаэль и Натан, которого он тащил за собой, оказались на улице  в  числе
первых. Рафаэль стал искать глазами Бет, моля Бога, чтобы  она  оказалась  в
доме Мавериков. Он пытался  перевести  дыхание,  выпустив  Натана  из  своих
железных объятий, но в  этот  момент  увидел  прекрасные  волосы  Бет  среди
охваченной паникой толпы, прямо в середине  людского  месива.  Он  видел  ее
безнадежные попытки вырваться, слышал выстрелы и крики людей, видел  разящие
индейские пики и стрелы,  летевшие  в  толпу,  и  впервые  в  жизни  испытал
неведомое раньше чувство страха. У него пересохло во рту. Он забыл обо  всем
- о Натане, о бронзовых мощных фигурах, в  руках  у  которых  были  ножи,  о
жителях Сан-Антонио, стреляющих, не выбирая цели. Все  исчезло  -  он  видел
только маленькую мятущуюся фигурку, которую несла обезумевшая толпа.
   Выставив вперед свой огромный кольт,  Рафаэль  зигзагом  побежал  к  тому
месту, где видел Бет. Он старался не стать легкой добычей команчей.
   Никогда Бет еще не была так напугана, но она не потеряла рассудка.  Когда
несшая ее толпа пробегала мимо какого-то  дома,  ей  удалось  зацепиться  за
стену. Так она и держалась, прижавшись к теплой стене,  пока  людской  поток
обтекал ее. Одна коса закинулась ей на грудь,  другая  болталась  за  спиной
растрепанная.
   Она не знала, что ее яркие волосы были приманкой для команчей, которые за
любую цену хотели иметь такую пленницу  или  хотя  бы  столь  восхитительный
скальп. Один из них уже подбирался  к  ней  с  большим  ножом  в  руке.  Бет
поначалу даже  не  осознала  реальную  опасность  от  надвигавшейся  на  нее
бронзовой фигуры с широкими плечами. Но ее глаза расширились от ужаса, когда
она узнала лицо, которое виделось ей в ночных кошмарах. Правда, в реальности
оно было еще ужасней, потому что его  покрывали  полосы  краски.  Команч  на
секунду замешкался, решая, брать ли ее в плен или  просто  снять  скальп.  В
этот момент она с  отчаянной  храбростью  от  ужаса,  завороженно  глядя  на
большой нож, намертво впилась зубами в его запястье. Она почувствовала  вкус
крови во рту, а он извивался в уличной пыли, пытаясь  освободиться  от  нее.
Свободной рукой он схватил ее волосы, стараясь оттянуть Бет.
   Она сжимала челюсти, как собака, понимая, что если ему удастся освободить
руку с ножом, ей конец. Они ударились о стену, и ему удалось  скинуть  ее  с
победным воплем. Она прижалась спиной к стене,  волосы  ее  растрепались,  а
глаза дерзко смотрели на индейца, грудь вздымалась. Как  ни  странно,  страх
отступил, на  его  место  пришло  озлобление.  Фиолетовые  глаза  впились  в
команча, как бы призывая его продолжить борьбу.
   Воин заколебался,  не  зная,  стоят  ли  чудные  волосы  опасной  в  этих
обстоятельствах борьбы. Он больше не намеревался брать ее  в  плен,  но  эти
волосы...
   Он изготовился к атаке, а в голове Бет вертелась одна мысль - нож, нельзя
дать ему возможности воспользоваться ножом!
   Перехватив  свое  привычное  оружие,  индеец  бросился  к  ней,   и   Бет
почувствовала, как какая-то сила подняла ее в воздух. Она упала на  мостовую
и задохнулась от боли. В ушах стоял звон от громкого выстрела,  раздавшегося
в тот момент, когда она оторвалась  от  земли.  В  ужасе  она  увидела,  что
нападавший на нее команч упал рядом с ней с огромной раной в груди.
   У Бет не было времени на размышления, потому что руки, не менее грубые  и
сильные, чем у команча, оторвали ее от земли. Она поняла,  что  уткнулась  в
теплую твердую грудь Рафаэля и услышала его взволнованный шепот:
   - Слава Иисусу! Я думал, что уже опоздал! Его руки  были  для  нее  самой
надежной защитой в этом сошедшем с ума мире, когда она  ощущала  их  силу  и
нежность одновременно. Он тяжело дышал, она чувствовала, как поднимается его
грудь, на которой покоилась ее щека. И неосознанно  она  обняла  его  своими
гибкими руками. Сквозь  туман  полубессознательного  состояния  она  ощутила
страстные поцелуи, покрывавшие ее голову и виски, слышала  мягкие  испанские
слова, которые он нежно шептал ей на ухо.
   Наконец он разомкнул объятия и  слегка  отодвинул  ее  от  себя.  На  его
смуглом  лице  было  написано  решительное  выражение,   потемневшие   глаза
ощупывали ее лицо. Он твердо спросил:
   - Ты не ранена, он нигде не успел поранить тебя? Забыв  обо  всех  ужасах
этого дня, она с затуманившимися от чувств глазами прошептала только  четыре
слова:
   - Ты спас мне жизнь!
   Рафаэль горько улыбнулся ей и сухо сказал:
   - Скорее, свою собственную!
   Она  не  сразу  поняла  смысл  сказанного  и,  постепенно  возвращаясь  к
реальности, отступила от него и стала стряхивать пыль и грязь со своей юбки.
Вспомнив расстановку сил, она поправилась:
   -  Благодарю  вас,  сеньор  Сантана,  за  ваше  более  чем  своевременное
вмешательство. Вы спасли мне жизнь, и я навечно останусь в долгу перед вами.
Пожалуйста, примите мою глубочайшую благодарность.
   Лицо Рафаэля напряглось, глаза опасно сузились.
   - Прошу тебя, не говори со мной в этом слащавом тоне, только не сейчас!
   Фиолетовые глаза сверкнули от гнева и боли, она посмотрела на него  и  не
менее резко, чем он только что, поинтересовалась:
   - Что вы подразумеваете под этим? Он спокойно посмотрел на нее, помолчал,
а потом, как бы отрывая от себя каждое слово, произнес довольно грубо:
   - Просто мне кажется, что нам пора перейти к  разговору,  который  должен
был состояться еще четыре года назад.

Глава 18

   Онемев от удивления, Бет уставилась на него.
   - Я не думаю... - Она колебалась говорить или нет, но тут их  диалог  был
прерван Натаном.
   - Бет, что ты  здесь  делаешь?  -  он  задал  вопрос  хнычущим  противным
голосом, отражавшим его потрясение от всего  увиденного.  Это  было  слишком
много для него - Техас, команчи и... Рафаэль.
   И вот сейчас при виде человека, которого он про себя называл  по  меньшей
мере невоспитанным, непредсказуемым дикарем,  рядом  со  своей  женой  Натан
разозлился - он услышал, что Рафаэль повышенным тоном  и  весьма  фамильярно
разговаривает с Бет. Спесиво вздернув подбородок, Натан изрек:
   - Боюсь, что вы забываетесь, Сантана. Хочу вам  напомнить,  что  Бет  моя
жена, и я никому не позволю разговаривать с ней в таком тоне.
   Рафаэль напрягся, на его лице появилось жестокое выражение,  которого  он
не смог скрыть. Бет показалось, что он ударит Натана, глаза  Рафаэля  метали
искры, и он прорычал голосом, не предвещавшим ничего доброго:
   - А где же вы, черт побери, были,  когда  она  боролась  за  свою  жизнь?
Наверное, прятались где-нибудь подальше от ружейных выстрелов.
   Все трое стояли почти посреди улицы, Рафаэль и Бет - лицом к Натану.
   Поняв, что имел в виду Рафаэль, Натан залился краской, бакенбарды его  от
возмущения, казалось, вздыбились. Не владея собой, он заорал:
   - Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне, кто дал  вам  на  это
право?!
   Рафаэль окинул его презрительным взглядом, но ответить ничего  не  успел,
потому что его внимание привлекло  какое-то  почти  неуловимое  движение  на
крыше дома за  спиной  Натана.  Еще  не  осознав,  что  происходит,  Рафаэль
выхватил револьвер и бросил Бет на землю. На крыше дома  появился  команч  с
раскрашенным лицом и смертоносным копьем в  руке.  И  в  тот  момент,  когда
индеец метнул копье, револьвер в руке Рафаэля  выплюнул  струйку  дыма.  Два
человека, выбранные целями, были поражены.  Команч,  схватившись  за  горло,
огласив теплый воздух предсмертным криком, упал с крыши на землю. А Натан, с
удивлением глядя на конец копья, вылезший из его живота, прошептал:
   - Кажется, я ранен!
   И тут же упал лицом в уличную пыль. Между лопаток у него торчало  длинное
древко индейского копья.
   Огромными от ужаса глазами Бет уставилась на распростертого мужа и громко
закричала:
   - Нет! Он не должен умереть!
   Только не так бессмысленно, только не от руки существа, которое  виделось
ей в ночных кошмарах.
   Рафаэль опустился на колени  перед  Натаном  и  спустя  несколько  секунд
произнес:
   - Англичанка, он еще не мертв! Бет почувствовала,  как  странная  теплота
затопила ее сердце:
   - Слава Богу! Он жив.
   Ей показалось, что прошла целая вечность, пока из  комнаты,  куда  внесли
Натана, не вышел доктор. Его приговор нельзя было назвать оптимистичным.
   - Рана очень тяжелая, миссис Риджвей, я сделал все, что мог.  Теперь  ему
нужен хороший уход и тогда, может быть, он выкарабкается. Словом..,  надежда
есть.
   Бет зациклилась на этих словах - надежда есть. Они звучали в ее мозгу все
последующие дни: надежда есть!
   Бет жила в автоматическом режиме -  ела,  когда  ей  говорили,  что  пора
поесть, ложилась спать, когда говорили, что уже  наступило  время,  надевала
то, что лежало сверху.
   Рафаэль отправил  нарочных  в  гасиенду  Чиело  с  описанием  трагических
событий в Сан-Антонио. Он попросил прислать какую-нибудь  солидную  женщину,
которая могла бы помочь Бет в уходе за раненым, поселившись на время в  доме
Рафаэля.
   Рафаэль, понимая двусмысленность ситуации, когда  в  его  доме  находится
смертельно раненный Натан и его жена, и желая  избежать  пересудов,  которые
могли бы бросить тень на репутацию Бет, решил, что с ними должен  находиться
третий человек.
   Стали известны потери с обеих сторон. Из шестидесяти пяти вождей, воинов,
женщин и детей, прибывших на переговоры, тридцать три были убиты.  Остальных
заточили в местную тюрьму. Белые потеряли семь человек, среди которых был  и
шериф Сан-Антонио.
   Рафаэлю неожиданно выпало  несколько  достаточно  свободных  дней,  и  он
попытался осмыслить происшедшее.  Так  случилось,  что  он  посетил  местную
тюрьму как раз в тот момент, когда белые участники переговоров  решились  на
важную, с их точки зрения, акцию.
   Полковники дали жене, а точнее,  теперь  уже  вдове  самого  заслуженного
вождя, погибшего во время неудачных переговоров, коня и, снабдив ее водой  и
запасом пищи, отправили к соплеменникам с наказом:
   - Поезжай к своему народу и объясни, что тем, кто сидит в  нашей  тюрьме,
грозит смерть, если не будут возвращены все  пленные,  упомянутые  Матильдой
Локхарт.
   Рафаэль понимал ужасные последствия  этой  затеи.  Жена  вождя,  конечно,
доставит ультиматум, и тогда  беспомощные  пленные  в  муках  расстанутся  с
жизнью - овдовевшие индейские скво, проклиная неверных белых, ножами изрежут
белокожих женщин.
   Военные не стали  слушать  его  доводов,  и  он,  резко  повернувшись  на
каблуках, вышел из помещения, не в силах больше присутствовать при похоронах
последних надежд на мир между белыми и индейцами.
   Рафаэль по дороге домой размышлял о  свершившейся  трагедии.  Сердце  его
пронзила острая  боль,  когда  он  вспомнил  о  том,  что  мог  предупредить
команчей. Рафаэль знал, что в Сан-Антонио погибли  практически  все  великие
вожди, но один из них Буффало Хэмп все же убежал. Хорошо, что у них  остался
хотя бы он, подумал Рафаэль.
   Ему не хотелось думать и еще об одном последствии трагедии.
   Теперь у него на  личном  счету  было  двое  убитых  команчей.  В  разных
ситуациях ему приходилось убивать индейцев, но никогда  до  этого  команчей.
Значит, теперь он навсегда связан с  белыми,  подумал  Рафаэль,  и  мысленно
добавил: а одна из них овладела всеми его чувствами.
   Он вспомнил также тот ужас, который пережил, когда увидел Бет, боровшуюся
за свою жизнь с индейцем. Но вспомнил одновременно и  собственное  унижение,
когда Натан произнес "это моя жена". Эти слова звенели у него в  голове,  но
рефреном  повторялась  мысль:  копье  индейца  -  наказание   ему   за   все
прегрешения!
   И вот теперь, когда Натан мог умереть в любую минуту, Рафаэль  желал  ему
поправиться, потому что понимал: его смерть будет практически  непреодолимым
барьером между ним и Бет.
   И как бы там ни было, Рафаэль осознавал одно: Бет  не  должна  уехать  из
Сан-Антонио, пока они не решат всех проблем, вставших между ними.
   Ему не хотелось бы провести остаток своих дней, терзаясь сомнениями,  кем
была на самом деле шлюха с фиолетовыми глазами, украшавшими ангельское лицо.
   "Надо все выяснить и наконец понять друг друга, - говорил себе Рафаэль. -
И для этого она останется настолько, насколько надо!"
   Он понимал, что попытка задержать ее была  бы  насилием,  но  он  не  мог
отпустить ее, не  разобравшись,  что  же  их  связывало:  просто  физическое
влечение или  что-то  гораздо  более  сложное.  Если  бы  речь  шла  лишь  о
чувственном влечении, то он, несколько раз добившись своего, отправил бы  ее
в Натчез и навсегда забыл.  Больше  того,  ему  хотелось  бы  таким  образом
разрубить завязавшийся узел, но...
   У Бет был свой счет к Рафаэлю - она  не  хотела  простить  ему  грубость,
физическое принуждение, ревность и то, что она никогда не могла понять,  что
он сделает в следующую минуту, и еще то, что он не был нежен, хотя она знала
и другую ситуацию...
   Кстати, сам Рафаэль не считал себя нежным и не  хотел  быть  таким  ни  к
кому, за исключением, может быть, своей сводной сестры Арабеллы. Более того,
он стеснялся проявления чувств и начинал злиться на ту женщину, которая  эти
чувства вызывала. Он возвратился мыслями к Бет. Его охватила злость,  потому
что никто так не переворачивал его душу, как она.
   "Какого черта, я все время должен вытаскивать ее из сложных  ситуаций?  -
спрашивал он себя. - А может, не стоило мешать  этому  злосчастному  команчу
взять ее в плен или снять с нее скальп? Пусть  бы  индеец  сам  сделал  свой
выбор!"
   Увы, в реальной жизни все было гораздо сложнее, и Рафаэль понимал, что не
стоит обманывать самого себя.
   В своем деле он  старался  избегать  любых  контактов  с  Бет.  Это  было
необходимо, потому что ее муж был тяжело, может быть,  смертельно  ранен,  и
затевать выяснение отношений сейчас было бы крайне  не