неужели Энчантресс так много значит для тебя?
   Рафаэль ответил так, что они поняли друг друга, хотя посторонним вряд  ли
что-либо стало ясно:
   - Энчантресс дает мне возможность стать свободным от Чиело!
   Они сели за удобный столик и собирались  насладиться  покоем  и  беседой,
когда Себастиан заметил за одним из соседних столиков Лоренцо.  Рафаэль  так
прокомментировал его присутствие:
   - Лоренцо, как змея, всегда появляется, когда его ждешь меньше всего.
   Себастиан  присвистнул,  услышав  эти  слова.   -   Послушай,   вы   что,
действительно так враждуете?  Я  думал,  что  Лоренцо  преувеличивал,  когда
сказал мне в Чиело той ночью, что должен исчезнуть до твоего появления.
   Рафаэль метнул острый взгляд и уточнил:
   - Какую ночь в Чиело ты имеешь в виду?
   - Ну тогда, когда я прибыл с Риджвеями. Это что, так важно?
   Рафаэль сделал было вид, что эта тема его больше  не  интересует,  но  не
удержался, чтобы не уточнить:
   - А ты не заметил, не проявил ли Лоренцо особое внимание к  чарам  миссис
Риджвей?
   Себастиану не понравилась интонация, с какой был задан вопрос.  И  прежде
чем ответить, он тщательно обдумал свои слова:
   - Нет, я ничего особенного не  заметил,  кроме,  пожалуй,  того,  что  он
несимпатичен Бет. Она старалась избегать его компании и не общаться с ним.
   Рафаэль мрачно улыбнулся:
   - Но это-то понятно!
   На молодом лице Себастиана проявилось волнение, и он попробовал  выяснить
у Рафаэля:
   - Я не хотел бы выглядеть нахальным, но мне кажется, что ты знаешь что-то
такое о Бет и Лоренцо, чего не знаю я. Я прав?
   Рафаэль фыркнул.
   - Нет, на эту тему нам не стоит рассуждать. Давай просто считать,  что  в
мои годы я подозреваю всякого, кто приближается к моей.., любовнице.
   Себастиана  устроило  такое  объяснение.  Но  его  по-прежнему   волновал
конфликт между Рафаэлем и  Лоренцо  с  точки  зрения  спокойствия  в  семье.
Рафаэль коротко ответил:
   - Давай и эту тему обсуждать не будем. Вероятно, Лоренцо  был  замешан  в
каких-то малопристойных делах, когда я с ним познакомился.  Но  это  не  моя
проблема. Просто мне кажется, что мир станет  лучше,  если  убрать  из  него
Лоренцо.
   - Тогда я больше не удивляюсь, что Лоренцо постарался исчезнуть до твоего
приезда.
   Рафаэль улыбнулся очень недоброй улыбкой:
   - Заметь, что он проделал то же самое и сейчас!
   - Скажи мне, - спросил Себастиан совершенно искренне, - если вам  так  уж
тесно вдвоем на этой земле, почему  же  вы  не  решите  этот  вопрос  раз  и
навсегда?
   - Да потому что он не разозлил меня настолько.., пока!
   На следующий день  Себастиан  уехал.  С  благословения  дона  Мигуэля  он
устроил свою штаб-квартиру в Чиело до той поры, пока  не  будет  готова  его
собственная гасиенда.
   Рафаэль в эти дни тоже мало бывал дома, но его гости не скучали благодаря
заботам хорошо вышколенных слуг.
   Рафаэль готовился к поездке в Энчантресс, и все мысли о будущем и  о  Бет
просто  изгонял  из  головы.  Он  собирался  уехать  первого   апреля.   Все
необходимое было загружено в большие повозки. Дата отъезда была  выбрана  не
случайно - Рафаэль знал, что в начале апреля команчи  не  так  активны,  как
потом.
   Как раз в  это  время,  ко  всеобщему  изумлению,  в  Сан-Антонио  прибыл
маловлиятельный вождь Пиава, с ним была женщина. Техасцы не имели  оснований
доверять ему по прошлым делам. Но на сей раз  он  сообщил,  что  индейцы,  у
которых много белых пленных, хотели бы  обменять  их  на  своих,  сидящих  в
миссии.
   Встречу трудно было назвать дружественной, а Рафаэль вообще  был  удивлен
этой инициативой команчей, так как не верил, что белые пленные еще живы.
   Рафаэль деликатно посоветовал полковнику Фишеру послать лучших рейнджеров
проследить за действиями индейцев и добавил, что лично он не стал бы  верить
ни одному слову этого вождя.
   Фишер принял совет и послал  рейнджеров,  но  те  быстро  возвратились  и
сообщили, что не видели среди индейцев белых.
   На что Рафаэль напомнил Фишеру:
   - Помните, я предупреждал вас, что все пленные уже мертвы.
   Казалось, жизнь опровергла мрачный прогноз Рафаэля. В субботу, четвертого
апреля, Пиава привез с собой мексиканца и  пятилетнюю  удочеренную  племенем
девочку по имени Путнам. Девчушка была изуродована не  менее,  чем  Матильда
Локхарт, лицо ее  было  покрыто  жуткими  шрамами.  Она  не  умела  говорить
по-английски и все время жалобно звала свою индейскую маму.
   С ненавистью глядя на Пиаву, солдаты с ружьями встали у него  за  спиной.
Фишер потребовал объяснений:
   - Ты сказал, что пленных много, где они?
   Пиава  и  смельчаки,  которые  сопровождали  его,  смотрели   на   солдат
настороженно. Многие воины были готовы применить луки при первой  же  угрозе
со стороны техасцев.
   Фишер становился все настойчивее, а Пиава делал вид, что  не  слышит  его
требований. Потом индеец сказал, что  у  него  есть  еще  один  ребенок  для
обмена.
   Фишер был  вынужден  дать  согласие  на  освобождение  индейца,  которого
команчи выберут сами, если ребенка отдадут.
   Пиава привез еще одного мексиканца и Букера Вебстера. Когда Пиава отбыл с
освобожденным индейцем, техасцы стали расспрашивать мальчика. Ему  было  лет
десять. В глазах застыл пережитый им ужас, голос дрожал, когда  он  пытался,
глотая слезы, рассказать страшную правду.
   - Они замучили их всех до одного! - кричал он,  его  душили  вырывающиеся
наружу эмоции.
   Рафаэль знал, что и как происходило в племени, и все же  снова  переживал
знакомый ему ужас, когда мальчик рассказывал о страшных, чудовищных вещах, в
которые трудно поверить несведущему человеку. Он  знал,  что  мальчик  выжил
только потому, что был усыновлен племенем.
   Букер прерывающимся голосом кричал о том, как несчастных раздели догола и
индейские женщины острыми ножами вырезали у живых  ремень  за  ремнем  кожу.
Потом он опустил глаза и пояснил с чувством стыда:
   - Я ничего не мог поделать, я  слышал  их  крики  и  мольбы,  но  ничего,
совершенно ничего не мог поделать.
   Он упал, и присутствующих потрясло его раскаяние в том,  что  он  не  мог
помочь обреченным, хотя никому и в  голову  не  пришло  бы  обвинить  его  в
чем-нибудь.
   Кто-то ободряюще взял мальчика  за  плечо,  другой  мужчина  передал  ему
стакан воды.
   Приходя в себя, но все еще заикаясь, он подтвердил, что скво убивали  всю
ночь, а в живых оставили только ту маленькую девочку и его.
   - Они не добивали несчастных обезображенных  женщин  и  детей  до  конца,
чтобы насладиться их смертью на костре. Погибли в адских мучениях все.
   Рафаэль выслушал все без комментариев, потом, глядя в  лицо  потрясенному
Фишеру, горько сказал:
   -  А  ведь  все  могло  закончиться  совсем   по-другому.   Надеюсь,   вы
удовлетворены достигнутыми результатами.
   Он резко повернулся и вышел. Находиться в присутствии  человека,  который
разрушил надежды на мир с команчами, а тем более разговаривать с  ним,  было
выше его сил.

Глава 20

   Рафаэль возвратился в опустевший дом. Дон Мигуэль и донья Маделина отбыли
с визитом к каким-то дальним родственникам. Поначалу Рафаэль возражал против
поездки, считая, что опасность со  стороны  команчей  непомерно  велика.  Но
потом снял возражения, когда дон Мигуэль сказал, сколько  вооруженных  людей
сопровождает их. Второй причиной его согласия была, конечно. Бет.
   Рафаэль решил  отложить  свой  отъезд  до  возвращения  отца.  Он  боялся
оставить в доме двух женщин без мужской опеки.
   Рафаэль заподозрил, что отец срочно  придумал  поездку,  чтобы  задержать
отъезд его самого. Так ему показалось,  когда  он  собирался  попрощаться  с
отцом, чтобы не дожидаться его возвращения.
   Дон Мигуэль был явно раздосадован тем, что сын так  стремится  в  далекую
усадьбу, и даже едко спросил:
   - Любопытно, что имел в виду  этот  Абель  Хаукинс,  когда  выбрал  такое
странное название?
   Рафаэль совершенно в том же тоне пояснил, что так  звали  жену  Абеля.  И
добавил, что, по  его  мнению,  дочь  Абеля,  как  и  ее  мать,  тоже  звали
Энчантресс.
   Лицо дона Мигуэля смягчилось, глаза потеплели:
   - Действительно, так звали твою мать! Рафаэль нарочито избегал Бет.  Хотя
все оставалось в рамках приличия, просто они завтракали в разное  время.  Он
был занят и возвращался тогда, когда Бет уже уходила к себе.
   Но постепенно решительность Рафаэля и его терпение стали  истощаться.  Со
дня смерти Натана прошло уже больше двух недель, и Бет, по  мнению  Рафаэля,
могла перестать прятаться от  людей.  Пришла  пора  начинать  ей  завязывать
узелки своей новой судьбы. Но Рафаэлю вовсе не хотелось, чтобы Бет принимала
какие-либо важные решения сейчас! Ему только  было  нужно,  чтобы  маленькое
бледное привидение с грустными глазами покинуло  такую  прекрасную  телесную
оболочку Бет.
   Пусть она возвращается на землю, думал он. Пусть снова борется  со  мной,
пусть обвиняет меня Бог знает в чем! Только пусть оживет.
   В ту ночь Рафаэль, как это уже не раз бывало,  лежал  без  сна  на  своей
одинокой постели. И вдруг понял,  что  никуда  не  сможет  уехать,  пока  не
поговорит откровенно с Бет. Им надо было многое сказать друг другу, и  такое
время настало. К тому же создалась удобная ситуация. Конечно,  в  доме  была
сеньора Лопес, но она спала беспробудно и к тому же была полуглухой. Так что
они с Бет могли спокойно ссориться.
   Вынырнув нагим из своей  кровати,  он  облачился  в  халат  ярко-красного
цвета, небрежно завязав пояс вокруг стройной  талии.  Сначала  он  собирался
полностью одеться, но потом отбросил  эту  мысль.  То,  что  он  намеревался
сказать Бет, не должно было занять много времени.
   Бет тоже понимала, что надежда заснуть призрачна. Но, с  другой  стороны,
ей уже не хотелось принимать сильное снотворное, после которого  она  полдня
не могла прийти в себя. Несколько предыдущих ночей она ухитрялась заснуть, и
теперь решила, что уже больше не зависит от медицинских  средств.  Увы,  это
была преждевременная радость. Смятые простыни и подушки свидетельствовали  о
том, что их хозяйка еще не в состоянии просто так лечь и заснуть.
   Свежий воздух в смеси с тишиной ночи можно было буквально пить  глотками.
На ней была легкая ночная рубашка из розового шелка,  полная  луна  освещала
белизну ее прекрасного тела, розовые соски ее небольших грудей  были  хорошо
различимы через тонкий материал рубашки, стройные бедра и  красивые  ноги  -
все это  выглядело  прекрасно  в  таинственной  магии  лунного  света.  Свет
серебрил ее волосы и  целовал  мягкую  букву  "Y"  между  твердыми  грудями.
Рубашка была без рукавов, и ее голые руки и прекрасные черты лица приняли  в
лунном свете серебряный оттенок, когда она слепо вглядывалась в пространство
перед собой.
   Рафаэль деликатно постучал в дверь, но Бет, погруженная в  свои  грустные
мысли, не услышала этот слабый стук.
   Задержавшись на полпути, Рафаэль решил было возвратиться к себе.  Но  его
вело что-то более мощное, чем простое желание увидеть ее. Он открыл дверь  и
переступил порог.
   Звук захлопнувшейся за ним двери стал первым сигналом для Бет, что  в  ее
комнату вошел Рафаэль. То, что это он, у нее сомнений не было.
   Она смотрела широко раскрытыми глазами, как Рафаэль приближается к ней...
Она хотела бежать,  хотела  закричать,  но  еще  больше  хотела,  и  это  ее
напугало, чтобы его смуглое лицо как можно быстрее приблизилось к ней.
   Они молча смотрели друг на друга. Бет понимала, что если она сейчас же не
перейдет в наступление,  то  утратит  свои  позиции,  поэтому  требовательно
сказала:
   - Что вы себе позволяете, что означает ваше появление в  моей  комнате  в
этот час? Вы что, с ума сошли?
   Рафаэль улыбался.
   - Вполне возможно, что я  и  сошел  с  ума.  Но  мне  очень  хотелось  бы
поговорить с вами до того, как я уеду утром. А поскольку вы не  просыпаетесь
на рассвете, мне показалось, что сейчас самое подходящее время.
   С сардоническим выражением на лице он добавил:
   - Вы не можете не знать, что я уезжаю на несколько недель этим утром.
   Бет кивнула, и внезапно сердце ее наполнилось болью, причину  которой  ей
самой было бы трудно объяснить. Вина и раскаяние, вызванные смертью  Натана,
вновь всколыхнулись в ней, доводя почти до безумия. Она напомнила себе,  что
все, связанное с Рафаэлем Сантаной,  не  должно  ее  касаться.  Если  бы  не
встреча с ним, ничего из случившегося не произошло - Натан остался бы жив, а
не был бы убит ударом индейского копья в спину и похоронен в  чужом  городе.
Это все его вина, думала она с логикой, свойственной людям, у которых по той
или иной причине мышление  вышло  из-под  контроля.  И  все  передуманное  и
перечувствованное ею вылилось в отчаянный крик:
   - Да, я знаю, что вы уезжаете, и за все, что мне  выпало  пережить  из-за
вас, катитесь прямиком в ад!
   Это были трудные для ее губ слова,  но  она  находилась  сейчас  в  таком
состоянии, что не могла сдерживать себя. Присутствие Рафаэля  в  ее  комнате
подействовало, как запал, подорвавший всю копившуюся в ней гремучую смесь. В
этот момент она искренне ненавидела его. Именно поэтому она выкрикнула:
   - Ну что, вы пришли позлорадствовать, сеньор? Считаете, что раз  мой  муж
мертв, то я беззащитна против таких, как вы?
   Голос ее становился все более истерическим, когда она бросала ему в  лицо
обвинение за обвинением:
   - Подумайте, вы, дьявол с черньм сердцем! Что вам еще надо от  меня?  Что
вы хотите услышать от меня? Я не хочу видеть вас после того,  что  произошло
из-за вас, ни сейчас, ни когда-нибудь еще. И если вы не уберетесь немедленно
из моей комнаты, я.., я...
   Она запнулась, соображая, что бы такое совершенно зверское  она  могла  с
ним сделать.
   А Рафаэль мягко спросил:
   - Ну что, вы.., застрелите меня? Зарежете? Его  глаза  уставились  на  ее
коралловые губы, и он прошептал:
   - А не лучше ли просто полюбить меня до смерти? -  И  он  притянул  ее  к
себе.
   Его рот жадно искал ее губы, а сознание  того,  что  преградой  между  их
нагими телами остается  только  тонкая  ткань,  оказалось  сверх  того,  что
Рафаэль был способен выдержать. Торопливо его губы  раздвинули  ее  уста,  а
язык ворвался в ее рот, требуя ответа и вызывая содрогания в его теле.
   В какой-то  сумасшедший  момент  Бет  поддалась  агрессии  его  языка,  и
приятная боль от его мощных объятий  пронзила  ее.  Она  почувствовала,  как
пробудилось его мужское естество, твердеющее рядом с  ее  мягким  животом  и
начинающее жить своей собственной жизнью, горячее и пульсирующее.
   И тут она возмущенно закричала и вырвалась из его рук,  ее  глаза  метали
молнии, слова путались:
   - Как вы смеете? Не прошло и двух недель со смерти моего мужа.
   Ее грудь вздымалась, и она произнесла слова, которые,  казалось,  никогда
не должны были быть произнесены:
   - Вы хотели, чтобы он умер! Хотели! Хотели! В тот ужасный день вы  так  и
сказали.
   Совершенно потеряв контроль над собой, она бросилась  на  Рафаэля,  и  ее
маленькие кулачки били его по  лицу,  по  груди;  из  глаз  брызнули  слезы,
которых еще никто на ее лице не видел. Она повторяла:
   - Вы хотели, чтобы он умер! Хотели! Вы хотели этого!
   Рафаэль был, конечно, сильнее Бет, но ярость  придала  ей  силу,  которая
удивила  их  обоих.  Поэтому  ей  удалось  нанести  ему   несколько   весьма
болезненных ударов по лицу и шее, прежде чем он смог скрутить ее. Теперь  он
держал ее у своей груди, плотно сжав запястья тонких рук.
   Она смотрела на него с вызовом, и  невысохшие  еще  слезы  заставляли  ее
глаза таинственно сверкать. Глядя сверху на эти дорогие ему черты, он  резко
признал:
   - Да, я хотел, чтобы его не было рядом с тобой. Но это вовсе  не  значит,
что он должен был умереть.
   - Зачем вам это было нужно? - Она опять заводилась. - Чтобы я стала вашей
любовницей? Неужели вы считали, что я буду такой легкой добычей?
   Как ртуть, она неожиданно выскользнула из его рук и, глядя на него  снизу
вверх, произнесла голосом, полным ненависти:
   - Никогда! Никогда! Никогда, никогда! Слышите меня?  Я  ненавижу  вас.  Я
лучше умру, чем позволю вашим грязным индейским рукам дотронуться до меня!
   Сказать ему худшие слова она  была  бы  не  в  состоянии,  даже  если  бы
подбирала. Но ею руководили дьяволы, и  она  вредила  себе  не  меньше,  чем
Рафаэлю. А тот, к счастью, мог понять это, глядя  на  взъерошенное  существо
перед собой.
   Выражение его лица оставалось неизменным, и неожиданно без всякой видимой
причины Бет подбежала к нему и ударила открытой ладонью  по  губам  и  щеке.
Рафаэль смотрел на нее какое-то мгновение, а потом ударил в  ответ.  Не  изо
всей силы, но достаточно, чтобы ее голова  чуть  не  слетела  с  шеи,  а  по
комнате разнесся как бы пистолетный выстрел.
   У нее на щеке остался рубиновый след, и с коротким воплем  Бет  бросилась
лицом в подушку. Все крики, стоны, плач и причитания, которые она сдерживала
в себе, когда умер  Натан  и  когда  его  хоронили,  прорвались,  как  через
рухнувшую плотину. Она плакала долго, гнев  Рафаэля  уже  прошел,  он  молча
наблюдал за ней, пока ему хватило сил.
   Он не был нежным мужчиной и не был ласковым, но ему было больно видеть ее
отчаяние и безнадежность. Он нырнул в кровать и обнял ее,  содрогающуюся  от
рыданий. Они долго лежали так - Бет  плакала,  а  Рафаэль  нежно  гладил  ее
волосы, касался их губами, находил  не  просто  ласковые  слова,  но  слова,
выражающие настоящую любовь.
   Бет постепенно затихла у  него  на  груди,  совершенно  опустошенная,  не
представляющая своего ближайшего будущего. Как бы  неожиданно  пробудившись,
она обнаружила, что  между  нею  и  Рафаэлем  возникла  какая-то  совершенно
непостижимая близость.
   Они лежали в ее постели, его руки нежно обнимали ее. Лицо Бет прижималось
к его груди как раз там, где полы халата разошлись. Одна его рука нежно,  но
машинально ласкала ее бедро и ягодицу. Она понимала, что такое касание через
легкую ткань в любой момент может вызвать всплеск страсти. А другой рукой он
очень нежно гладил ее по голове и плечам, откидывая со лба тяжелые пряди  ее
замечательных серебристых волос. Губы его успокаивающе и нежно целовали  лоб
и виски Бет.
   Она лежала очень тихо, стремясь навсегда вобрать  в  себя  эти  бесценные
секунды, а он был нежен, внимателен и заботлив, и ей было хорошо с ним.  Обо
всем этом любая женщина может только мечтать.
   Миг, когда его ласки перестали быть просто средством, чтобы успокоить ее,
Бет ощутила очень отчетливо. Она посмотрела ему в лицо и собралась попросить
прощения за то, что потеряла над  собой  контроль.  Но  то,  что  она  легко
прочитала в его глазах, заставило ее сердце  усиленно  забиться  и  даже  на
мгновение замереть. Завороженная, смотрела  она  на  него.  Как  она  любила
каждую черту его лица!
   Рафаэль не улыбался, он смотрел на это  прекрасное  лицо  и  дорогую  ему
фигуру и старался навсегда запомнить ее облик. Бет относилась к  тем  редким
женщинам, красоту которых слезы не портили, а подчеркивали.
   Коричнево-золотистые ресницы, слипшиеся  от  слез,  придавали  ее  широко
открытым и чистым глазам выражение, которое свойственно наивному котенку; на
щеках играл розовый румянец; коралловые  губы  слегка  вспухли  и  от  этого
выглядели еще более зовущими. С огромным трудом  Рафаэль  оторвал  глаза  от
них, но это его не спасло - взгляд тут же уперся в небольшую ложбинку  между
ее грудями, как раз там, где был вырез рубашки. Он уже понял, что не  сможет
отпустить ее от себя.
   Он старался сделать это, но все восставало против него.  Она  была  такой
теплой, мягкой в его руках, и, когда он ослабил объятья, чтобы позволить  ей
отодвинуться от него, эффект получился обратный.  Сквозь  весьма  нескромную
ночную рубашку все линии ее бедер, ног и ягодиц вырисовались так зовуще, что
он,  как  завороженный,  впился  в  это  великолепие  глазами.  Взгляд   его
остановил