голос, Мишель говорил:
   - Это никогда не было доказано, но многие  верят,  что  он  участвовал  в
утоплениях в Нанте.
   На недоуменный взгляд Джейсона Мишель объяснил, что  утопления  эти  были
ужасными событиями, когда "враги  государства"  -  мужчины,  женщины,  а  во
многих случаях и дети - были заперты под палубой огромных барж, их вывели на
середину реки и затопили вместе с живым грузом.
   У Джейсона пересохло во рту, когда Мишель покончил с  этими  невыносимыми
деталями. И надо же было случиться, что через  несколько  дней  именно  этот
человек  приветствовал  их  с  Тамарой,  когда  они  вместе  с   несколькими
английскими знакомыми шли к  Баль  Дурлон.  Джейсон,  стараясь  держаться  в
рамках приличия, представил Д'Арси своим спутникам и Тамаре, как своей жене.
Этому маленькому инциденту впоследствии  суждено  было  сыграть  неожиданную
роль.
   В свободные вечера Джейсон и Кэтрин ужинали в дорогих и престижных клубах
города.  Но  удовольствие  от  их  посещений  было  неполным:  Кэтрин  почти
хотелось, чтобы он снова ее  изнасиловал,  хоть  таким  способом  оказал  ей
какое-то внимание. Во всяком случае это было  бы  лучше,  чем  то  холодное,
вежливое безразличие, которое доставалось ей.
   Постепенно в ней стали расти и  накапливаться  гнев  и  обида.  Не  делая
ничего плохого, почему она  должна  себя  чувствовать  в  чем-то  виноватой?
Злодей он, и если ему так не нравится ее общество, почему он удерживает  ее?
Она мечтает вернуться в Англию.
   Прибыл Пьер, а вместе с ним лошади и дрожки Джейсона, так что теперь  они
больше не зависели от наемных экипажей с их дохлыми лошадьми.  Не  дожидаясь
Пьера, Джейсон купил двух превосходных верховых лошадей для  прогулок.  Себе
он выбрал горбоносую гнедую с  блестящей  шерстью,  а  холеную,  длинноногую
серую  кобылку  отдал  Тамаре.  Слуги  и  постояльцы   "Крильона"   выходили
поглазеть, как мсье  и  мадам  Сэвидж  ранним  утром  выезжают  на  верховую
прогулку.
   Кэтрин получала от них истинное удовольствие. Она влюбилась в свою  серую
кобылку и с наслаждением отдавалась азарту скачек. В это время отчужденность
Джейсона отступала, и не однажды она с волнением в сердце ловила на себе его
живой, любующийся ею взгляд.
   Со временем Кэтрин, к своему большому ужасу, обнаружила, что  ей  приятно
общество Джейсона.  Если  уж  он  хотел  кого-то  очаровать,  то  становился
поистине неотразимым. Бороться с т а, к и  м  Джейсоном  было  бессмысленно,
безрассудно, это было заведомо проигранное сражение.
   Порой, большей частью ночью, когда она лежала в одиночестве  и  не  могла
заснуть, она пересматривала и перебирала все, что с нею и с ним произошло  и
происходило. Получался тупик.  В  эти  моменты  она  ненавидела  Джейсона  и
проклинала себя за то, что положила на него глаз, за то, что возвратилась  в
цыганский табор в ту фатальную ночь. Но то было ночью. Днем она должна  была
подчиняться правилам игры, в которую бросила ее судьба и которую выбрала она
сама.
   В "Крильоне" были и другие постояльцы из Англии, а Париж после Амьенского
мира притягивал к себе английских аристократов, невзирая  на  угрозу  войны.
Некоторые приехали,  любопытствуя  взглянуть  на  новое  государство  черни,
другие потому, что теперь это было место,  ставшее  модным,  а  иные  просто
потому, что не было другого города, подобного  Парижу  весной.  Возрастающий
наплыв соотечественников повергал Кэтрин в ужас, ее  трясло  от  мысли,  что
рано или поздно кто-нибудь обязательно узнает ее.
   Что же до Джейсона, то он без смущения и с изрядной долей  сардонического
развлечения холодно представлял ее как свою жену  и  другим  постояльцам,  и
всем соотечественникам, которых они встречали. Было лишь одно  исключение  -
всеми силами он избегал Монро и появлялся у него всегда без Кэтрин.
   Если было ясно, что воздержание, существовавшее между ними, не  продлится
долго - Джейсон был требовательный любовник и не собирался ограничивать себя
только вздохами, - то очевидно было и то, что их загадке должен  был  прийти
конец. Первая трещина в раковине их обмана появилась с неожиданной стороны.
   Джейсон,  как  и  обещал,  снова  зашел  в  американскую  миссию,   чтобы
встретиться  и  с  Ливингстоном,  и  с  Монро.  Это  была  чрезвычайная   по
осторожности беседа. Он деликатно лавировал между  готовностью  сказать  то,
что успокоило бы их страхи, не  раскрывая  источника  информации,  и  прямым
отказом отвечать на их вопросы.
   Роберт Ливингстон,  пожилой  крупный  мужчина  с  залысинами  на  голове,
глухой, как тетеря, о чем твердили злые  языки,  вовсе  не  был  дураком,  и
Джейсон испытывал определенное неудобство, когда  Ливингстон  задерживал  на
нем долгий испытующий взгляд. Его острые серые  глаза  словно  читали  мысли
Джейсона, расположившегося в кожаном кресле и  размышлявшего,  догадался  ли
Ливингстон, как ловко обошли американцев.
   Поразительно, что, при всей  его  сомнительной  роли  в  этих  действиях,
американцы с готовностью информировали его о состоянии их дел. И то, что они
были в замешательстве, также было несомненно,  поскольку  Монро  пробормотал
зло:
   - Черт возьми! Что подразумевает Барби-Марбуа? Что, они  хотят  обсуждать
вопрос о Флориде? Я понимаю, один из пунктов, который мы должны были решить,
это вопрос о нашей юрисдикции там! А теперь Барби-Марбуа заявляет прямо, что
единственное, о чем французское правительство хочет  вести  переговоры,  это
вопрос о продаже всего района Луизианы! Об этом, и больше ни о  чем!  Говорю
вам, я уже не понимаю, стою ли я на ногах или на голове!
   Джейсон  сочувствовал  американской  позиции,  но,   пока   правительство
Наполеона не пыталось обмануть их, он не мог просвещать дипломатов и дальше.
До сих пор его роль была второстепенной,  и  он  намеревался  выжидать,  что
будет дальше.
   Он также заметил,  что  хотя  Ливингстон  предоставлял  Монро  вести  все
разговоры, но из них двоих  он  больше  стремился  к  тому,  чтобы  выиграть
главный  приз  столетия,  чем  речистый  мистер  Монро.  И  не  потому,  что
сомневался в способностях Монро,  Джейсон  чувствовал:  Ливингстон  спокойно
рассчитывает курс, которым они должны следовать  за  столом  переговоров,  и
когда-нибудь французы еще обнаружат, что Ливингстон вовсе не такая соня, как
выглядит!
   Джейсон уже собрался уходить, когда Монро остановил его вопросом:
   - Я увижу вас сегодня вечером на приеме?
   Джейсон утвердительно кивнул и после нескольких вежливых слов откланялся.
Он не видел ничего особенного в этом предложении:  сказывалось  приятельство
Монро с Гаем и то, что, как он подозревал, американцы хотят держать его  под
наблюдением; во всяком случае, его приглашали почти на все  приемы,  которые
устраивали американцы. Он не отклонял все приглашения, но и не погружался  в
дипломатическую жизнь глубже, чем хотел.
   А тут еще Тамара представляла проблему. Не следовало вовлекать ее  в  эту
сферу как свою  жену,  одно  дело  -  мистифицировать  случайно  встреченных
соотечественников, а другое -  обманывать  людей,  знакомых  друг  с  другом
семьями. Но он слишком часто оставлял ее по вечерам одну. И вовсе не чувство
вины руководило им  при  этом,  не  сожаление  о  том,  что  она  ужинает  в
одиночестве, а он развлекается со сливками парижского  общества,  -  его  не
покидало скрытое беспокойство, что она еще отважится на побег.
   Если бы его спросили, почему он этого боится,  почему  хочет,  чтобы  она
оставалась с ним, он бы не мог внятно ответить. Определенно не  потому,  что
она согревала его пустую постель - с того дня, как они прибыли  во  Францию,
он до нее не дотрагивался. И не потому, что выложил  огромную  сумму  на  ее
туалеты и ювелирные украшения. Если бы она была ему неприятна  или  надоела,
он бы выпроводил ее без колебаний! Тогда почему же он  заточил  ее  в  своих
апартаментах, словно принцессу в башне из слоновой кости? Нехотя он вынужден
был признать, что до сих  пор  она  очаровывала  его,  как  ни  одна  другая
женщина. И не потому, что он был слеп к прелестям других  женщин.  Например,
настроение его поднималось, когда он  думал  о  милой  Клариссе,  с  которой
встретился на двух последних приемах в американской миссии. Она не  спускала
с него глаз и, похоже, благосклонно отнеслась бы к его амурным  авансам.  Он
намеревался назначить свидание, если встретит ее на приеме.
   Кларисса принадлежала к тому типу женщин, которые всегда льнули  к  нему:
такая скучающая светская красавица, замужем за человеком много старше  себя,
любит флиртовать с юными, лихими озорниками, а если флирт ведет к связи,  то
кто тут умнее?
   Званый вечер  должен  был  состояться  в  громадных,  выходящих  на  Сену
апартаментах   Ливингстона.   Джейсон   рассматривал   его   как   прелюдию,
предшествующую возможной любовной связи  с  Клариссой.  Тот  факт,  что  все
проходило  под   носом   мужа,   придавал   обстоятельствам   дополнительную
пикантность и возбуждал его. Когда прием еще не  перевалил  и  за  середину,
Джейсон уже увлек Клариссу в темную комнату,  и  ее  пылкий  отклик  на  его
объятия подтвердил, что она  желала  бы  более  интимного  тет-а-тет.  Между
поцелуями, от которых  Кларисса  задыхалась,  Джейсон  получил  обещание  на
следующий день встретиться у моста Понт-Неф.
   Чрезвычайно довольный, Джейсон благоразумно проводил ее в главный  салон,
а сам беззаботно присоединился к  группе  людей,  беседующих  у  распахнутых
темного дерева дверей, ведущих на большой, нависающий над  Сеной  балкон.  В
группе был Монро и грузный муж Клариссы - он  был  помощником  Марбуа.  Двух
других  джентльменов  он  не  знал,  хотя,  как  ему  помнилось,  и  был  им
представлен в какой-то из  предыдущих  вечеров.  При  виде  пятого  человека
Джейсон сразу прикусил язык, хотя ему и не было надобности представляться  -
им оказался шевалье Д'Арси.
   Д'Арси сразу  заметил  интригу  Джейсона  и  Клариссы  и,  поскольку  это
отвечало сущности его натуры, не преминул лукаво спросить:
   - Мсье Сэвидж, а где же ваша милая жена?  Что-то  я  ее  здесь  не  вижу.
Надеюсь, она не заболела? Она была так очаровательна на днях.
   Монро окинул Джейсона изумленным взглядом и воскликнул:
   - Жена? Джейсон, вы никогда не говорили об этом! Непростительно, я был бы
очень рад принять и вашу жену!
   Постаравшись сохранить безразличный вид, Джейсон сказал холодно:
   - Как новобрачный, я стараюсь держать ее возле себя.  К  тому  же  Тамара
очень стеснительна.
   Преодолев первое замешательство, Монро был определенно обрадован,  потому
что знал, о чем мечтал  Гай.  Хлопая  Джейсона  по  спине  и  принося  самые
искренние поздравления, он спросил:
   - Вы уже написали об этом вашему отцу? Он будет безмерно счастлив, узнав,
что наконец-то вы женились!
   Свежая новость быстро распространилась среди гостей: оказывается, молодой
Сэвидж в Париже с новобрачной. Джейсон  безропотно  принимал  сыпавшиеся  со
всех сторон пожелания. Зато Кларисса с упреком взглянула на Джейсона  своими
огромными карими глазами, ее взгляд  был  красноречив,  и  он  с  сожалением
понял, что завтра никакого свидания не будет. Д'Арси,  даже  не  подозревая,
что он натворил, наблюдал за этой сценой со злобным удовлетворением, правда,
его разочаровало спокойствие Джейсона. Но он не знал, что Джейсон,  принимая
поздравления и добродушные поддразнивания, так и кипел от злости.
   Понимая, что во всем должен винить  только  себя,  Джейсон  едва  овладел
собой, когда Монро, расспрашивая его о молодой жене, тут же пригласил его  и
Тамару на бал, который намечался в миссии на следующей неделе. Еще немного -
и Джейсон бы облегчил душу, выругавшись вслух. Вместе этого он вынужден  был
дать уклончивый ответ.
   Но он еще плохо знал Монро. Следовало предположить, что так просто он  не
оставит его в покое.

***

   Кэтрин и Джейсон завтракали на своем балконе перед тем,  как  отправиться
на верховую прогулку, когда им доставили письмо.
   У них уже вошло в привычку завтракать здесь в погожие дни, а нынешний  не
составлял исключения. Примечательно, что именно  в  это  время  враждебность
между ними почти исчезала, и  они  забывали  об  истинных  отношениях  между
собой.
   Кэтрин была по-особому хороша в тончайшем халате фиолетовых оттенков, так
отвечающих ее глазам.
   Жанна еще не причесала ее волосы, Кэтрин собрала их  сзади  и  перевязала
зеленой  бархатной  лентой.  Джейсон  тоже   был   в   халате   из   богатой
темно-бордовой парчи и выглядел в  нем  привлекательно.  Он  всегда  успевал
побриться, выходя к завтраку, и удобно  располагался  на  своем  стуле  -  с
высокой спинкой, обтянутой золотистым шелком. Сейчас он  внимательно  следил
за Кэтрин, читающей письмо.
   Тонкие ее брови сошлись у переносицы, образовав  морщинку,  через  минуту
она подняла глаза и с вопрошающим видом вручила ему  записку.  Он  уже  имел
некоторое представление о ее содержании - Монро приглашал их к обеду. Быстро
пробежав записку и бросив ее на стол, он встал и, расправив плечи,  беспечно
сказал:
   - Я верю, что в  течение  дня  ты  не  растеряешь  хорошие  манеры  и  не
подложишь мне свинью, обнаружив свое цыганское  происхождение.  Надеюсь,  ты
будешь держать себя как леди. Монро способен заметить мельчайший промах,  но
если ты сможешь удержаться от болтовни, мы сумеем обойтись без инцидентов.
   Разозленная смыслом его слов и их тоном, Кэтрин стиснула зубы,  но  потом
взорвалась:
   - Ты хочешь сказать, что намерен обмануть собственных  соотечественников?
Он пишет тебе как личный друг. Конечно, ты не представишь меня им  как  свою
жену?
   Джейсон примирительно улыбнулся:
   - У меня действительно нет иного выхода. Естественно, я предпочел  бы  не
делать этого, но обстоятельства против  меня:  сейчас  уже  поздно  скрывать
тебя, это будет хуже, чем выдать тебя за мою жену. Поверь мне, - добавил  он
с горечью, - лучше бы я никогда не встречал  тебя,  чем  выдавал  теперь  за
собственную жену!
   - Лопоухий болван! Разве не ты сам создал эту идиотскую ситуацию! Если бы
не твое самонадеянное тщеславие, ничего этого  не  было  бы.  Во  всем  вини
только себя самого! - Одним  духом  выпалив  эти  слова  и  бросив  на  него
убийственный взгляд, Кэтрин вихрем понеслась в комнату.
   С лицом, мрачнее тучи, Джейсон железной хваткой перехватил ее на  бегу  и
рывком привлек к себе.
   - Самонадеянное тщеславие, так?  А  кто  поощрял  меня  на  лужайке,  моя
надменная любовь? И кто согласился на путешествие  в  Париж?  Я  думаю,  что
настало время испробовать то, что я купил, не так ли?
   Не ожидая ответного выпада, словно наказывая ее, он с силой припал  к  ее
полураскрытым губам. Руки сжали ее, прижали к его телу. Пораженная внезапным
порывом насилия, Кэтрин вначале не сделала ни малейшей попытки освободиться,
но сработал собственный  ее  темперамент,  и  она  стала  сражаться,  словно
мегера, как он частенько ее называл.
   Хорошо нацеленный и болезненный удар пришелся по его лицу раньше, чем  он
успел поймать и зажать ее руки. Потом он прошептал прямо ей в губы:
   - Ну нет! На сей раз ты не расцарапаешь меня, маленькая дикая кошка! Не в
этот раз! - И преодолевая ее сопротивление, понес в свою спальню,  захлопнув
за собой дверь.
   Здесь он швырнул ее на мягкую, покрытую шелком постель,  сбросил  на  пол
свой халат и его обнаженное тело обожгло Кэтрин через ее  невесомую  одежду.
Она дико отбивалась от его объятий,  но  когда  отведенные  для  удара  руки
встретили твердую, заросшую волосами грудь, случилось  странное.  Неожиданно
ей расхотелось сражаться с ним, она хотела - она хотела, чтобы он  взял  ее,
но не в приступе ярости, не так,  как  в  предыдущие  разы.  Тонкие  пальцы,
только  что  готовые  бить  и  царапать,  неожиданно  распрямились  и  нежно
погладили его теплую  кожу;  потом  они  заскользили  по  груди  к  гладким,
сильным, загорелым плечам. Ее оставило всякое желание отбиваться.
   Не заметив или не обратив внимания на ее изменившееся настроение, Джейсон
продолжал свое: целовал ее губы, нетерпеливыми руками освобождал ее тело  от
халата и ночной рубашки. Сорвав их, он накатился на нее, прижав  к  постели.
Его губы, оставив до боли нацелованный рот, с нарастающим пылом продвинулись
по шее, через плечо, вкушая сладость ее кожи, а затем  снова  устремились  к
медовому рту.
   Кэтрин словно провалилась в кипящий котел эмоций: ее телу  уже  не  нужно
было подсказывать, оно само раскрылось навстречу ему, отвечая всем ласкам, в
то время как затуманенный мозг еще  не  прекратил  сопротивления  и  посылал
слабые  угрожающие  приказы  бурным  желаниям.  Но  когда  Джейсон  коснулся
шелкового треугольничка, отключился и разум - осталось  только  чувствование
того большого тела, которое входило в нее и двигалось в ней. Его раздувшаяся
твердость вызывала дикие, обжигающие ощущения  -  низкий  стон  мучительного
наслаждения вырвался у нее раньше, чем его окаянные губы снова  прильнули  к
ее рту.
   На этот раз физической боли не было, осталось только наслаждение. Но хотя
невероятной силы ощущения  прокатились  по  всему  ее  телу,  разум  Кэтрин,
опомнившись, горел огнем стыда. И  как  только  Джейсон  добился  последнего
взрыва ощущений, она с тихим плачем выскользнула из-под него. Не в состоянии
унять потрясавшую его дрожь, он выплеснул свое семя на шелковую простыню.  С
горящими глазами он выпалил грубое уличное слово, тяжело  дыша  перевернулся
на спину и закрыл лицо рукой.
   Смущенная и растерянная такой концовкой, Кэтрин  торопливо  собрала  свою
одежду и скользнула к краю кровати. Почувствовав, как дернулась кровать, она
быстро повернулась лицом к Джейсону.
   Его лицо казалось высеченным из камня. Невыразительным голосом,  пугающим
своей безучастностью, он приказал:
   - Убирайся! Убирайся с моих глаз! Ты, маленькая  шлюха,  -  он  взвешенно
выговорил это слово, - после того как ты выступишь на бале  в  посольстве  в
качестве моей жены, я сам отправлю тебя в Англию! И не беспокойся  больше  о
своей добродетели - я скорее отрублю себе руку, чем дотронусь до тебя!
   Потрясенная такой нескрываемой злобой, она выскочила из постели, а  через
несколько секунд ее жестоко и  отвратительно  стошнило.  Жанна  нашла  ее  в
спальне,  скорчившейся  над  тазом.  Она  помогла  Кэтрин  войти  в  теплую,
благоухающую ванну и прошептала:
   - Мадам должна быть осторожной - будет ужасно, если вы  потеряете  вашего
беби!
   Кэтрин обмерла, когда новая и ужасающая мысль змеей проникла в мозг.  Это
ее утренняя тошнота не была случайной - так и должно  было  случиться!  Стоя
перед зеркалом в комнате, она озабоченно изучала свое  стройное  тело,  пока
Жанна раскладывала передней одежду, предназначенную для  бала  у  Монро.  Ее
живот оставался таким же плоским, как всегда, даже  втянутым,  а  маленькие,
вздернутые груди не стали полнее. Ее все еще тошнило,  когда  она  подумала,
что в эту минуту ее тело дает начало новой жизни и что это ребенок Джейсона.
Вопрос о том, что же ей делать, прочно обосновался в глубинах ее сознания  и
не отпускал от себя, чем бы она ни занималась.
   Джейсон заметил, что Кэтрин расстроена и очень бледна, но он подумал, что
она  раскаивается,  осознает,  что  завела  его   слишком   далеко.   Кэтрин
действительно сильно завела его, но сейчас она онемела и  думала  только  об
обрушившейся на нее новой катастрофе.
   Эти мысли не оставляли ее даже в новом, элегантном особняке Монро. Он  не
произвел  на  нее  никакого  впечатления,  она  все  делала   -   улыбалась,
разговаривала, - пребывая в каком-то отвлеченном состоянии. Молчала, пока  с
ней не заговаривали, а когда отвечала, то ограничивалась  односложными  "да"
или "нет".
   Со стороны она видела себя, словно не в фокусе.
   Тем не менее опасение Джейсона по поводу того, что  она  может  поставить
его в неловкое положение, исчезло, его место заняло смутное подозрение,  что
она, пожалуй, перестарала