к себе  за  перегородку.  Глядя  на
спокойное лицо спящей жены, он думал о том, что, возможно, прежде чем  везти
женщин, ему нужно было поехать туда  самому  и  убедиться,  что  дом  готов.
Довольно  долго  там   практически   не   будет   нормальных   условий   для
существования, а Элизабет - такое нежное создание, к тому  же  она  ждет  их
первого ребенка. На какое-то мгновение он  погрузился  в  мечты  о  будущем,
представил, как будет держать на руках своего первенца, и, улыбнувшись своим
мыслям, стал раздеваться.
   Элизабет спала так крепко, что даже не шелохнулась, когда он ложился  под
одеяло. Габриэль нежно обнял жену, поцеловал ее в затылок и, повернувшись на
бок, попытался уснуть. Это оказалось совершенно безнадежным  делом.  Он  был
так взволнован предстоящим путешествием, в голове роилось столько планов  на
будущее, что ни о каком сне не могло быть и речи. Проворочавшись  в  постели
добрых полчаса и оставив всякую надежду заснуть, Габриэль  встал,  оделся  и
вышел на палубу. Глядя  на  мутные  воды  реки,  с  шумом  бьющиеся  о  борт
"Ворона", он думал о словах, сказанных Талией.  В  них  было  слишком  много
правды.
   Габриэль действительно не любил свою жену, испытывая к ней лишь нежность.
Он никогда бы не позволил себе поступить бесчестно по отношению к ней, но он
не любил  ее,  и  ему  казалось,  что  вряд  ли  когда-нибудь  полюбит.  Она
замечательная женщина, и он будет ей хорошим мужем,  даже  если  между  ними
никогда не возникнет то головокружительное и всепоглощающее  чувство,  какое
испытали его родители.
   До последних дней жизни сэр Уильям любил свою покойную жену леди Марту, и
Габриэлю казалось, что отец так до конца и не  оправился  после  ее  кончины
семь лет назад. Он всегда  знал,  что  родители  очень  любили  друг  друга.
Ланкастеры вообще слыли однолюбами, но когда  разговор  заходил  о  нем,  он
предпочитал отмалчиваться или отшучиваться. Талия была недалека  от  истины,
сказав, что он никого не любит. Он  действительно  не  любил  никого,  кроме
сестры и матери. Нет, женщин он обожал и порой настойчиво их  домогался,  но
ни одна из них не заронила в его душу искру  глубокого  чувства.  "Возможно,
Талия права, - подумал он с горестной усмешкой, - у него просто нет  сердца.
Да, скорее всего она права". Ему бы не хотелось испытать  ту  боль,  которую
пережил сэр Уильям, когда умерла леди Марта, и если  это  непременная  часть
глубокого чувства, то он как-нибудь проживет без него. Пусть  поэты  слагают
стихи о любви, а  его  врасплох  не  застанешь.  Кроме  того,  он  женат  на
очаровательной молодой женщине  и  собирается  быть  верным  данному  обету.
Верность и преданность всегда были отличительными чертами  Ланкастеров.  Он,
несомненно,  обладал  всеми  качествами,  свойственными  его   предкам,   за
исключением одного - способности любить. Габриэль в раздумье пожал  плечами.
Может быть, оно и к лучшему. Насколько он мог судить, любовь  иногда  стоила
слишком дорого. Он прекрасно обойдется и без нее.
   Он устало зевнул и, не торопясь, вернулся в каюту. На этот раз он  заснул
прежде, чем его голова коснулась подушки.
   Когда заря нового дня начала  разгораться  над  гаванью,  робкий  поцелуй
Элизабет разбудил его. Он  с  готовностью  повернулся  к  ней  и,  к  своему
удивлению, обнаружил, что она  уже  встала  и  оделась.  В  полудреме  он  с
нежностью смотрел на жену, на ее огромные серые глаза, полные  нежные  губы.
Ее густые русые волосы были аккуратно уложены в пучок,  и  только  несколько
случайно выбившихся прядей вились около ушей и вокруг лба. Одета она была  в
скромное платье из голубой ткани, и чистый белый  передник  почти  полностью
закрывал юбку.
   - Уже сейчас пытаешься почувствовать, что  значит  быть  работящей  женой
плантатора, моя дорогая?
   Габриэль откинул одеяло и встал.  Увидев  его  сильное  обнаженное  тело,
Элизабет смущенно зарделась. После шести  месяцев  замужества  она  все  еще
никак не могла привыкнуть к тому, что этот статный, удивительно  обаятельный
мужчина - ее муж, отец ее будущего ребенка.
   Высокая и стройная, хорошо сложенная, Элизабет не  слыла  красавицей,  но
была очень миловидна. Ее отец был старым другом сэра Уильяма, и разговоры  о
возможности двух семей породниться между собой велись постоянно, сколько она
себя помнила. Но Элизабет никогда не думала, что кто-нибудь  хоть  отдаленно
напоминающий Габриэля Ланкастера появится в ее жизни, и когда он  сделал  ей
предложение, она чуть не лишилась чувств от восторга. Она обожала его, и  за
шесть месяцев их семейной жизни он ни разу не позволил  ей  усомниться,  что
она  самая  счастливая  женщина  на  свете.  Габриэль   Ланкастер,   имеющий
возможность выбрать любую женщину в королевстве, взял в жены именно ее!
   Из-за перегородки до них донесся голос Каролины:
   - Габриэль, Элизабет! Вставайте! Мы отплываем! Корабль выходит из гавани!
Поторопитесь, может быть, мы увидим Лондон в последний раз!
   Габриэль ответил ей шуткой и  быстро  оделся.  Ополоснув  лицо  водой  из
кувшина, который держала наготове Элизабет, он небрежно причесал свои темные
волосы и, схватив жену за руку, потащил ее вслед за собой. Полные  восторгов
и ожиданий, они присоединились к Каролине.
   "Ворон" медленно двигался вниз по течению Темзы, и, стоя на  палубе,  они
все вместе наблюдали, как вдали постепенно исчезали башни и  шпили  Лондона.
Ланкастеры покидали родной дом, оставляя все, что было им знакомо и  дорого.
И в который уже раз Габриэль подумал о серьезности сделанного им выбора.
   Что он знает о жизни плантатора? Сможет ли  обеспечить  нормальную  жизнь
своим женщинам? Заботиться о них? Будут ли они счастливы на Ямайке?
   Как будто чувствуя его сомнения,  Каролина  посмотрела  на  брата  ясными
голубыми глазами и весело сказала:
   - О, Габриэль! Я так взволнована,  так  счастлива!  Мне  хочется  увидеть
Ямайку прямо сейчас. Я не представляю, как я переживу все эти долгие  недели
пути - так мне хочется попасть туда.
   Каролина была очень похожа на отца: те же ланкастерские сапфировой синевы
глаза и такие же, как у сэра Уильяма,  золотистые  волосы.  Габриэль  больше
напоминал  мать.  У  него   были   иссиня-черные   волосы   и   удивительные
изумрудно-зеленые глаза. Несмотря на такое различие в облике, родство их  не
вызывало сомнений: оба высокие, с резко очерченными черными бровями; да и  в
тонких чертах брата и сестры  было  много  общего.  Несмотря  на  разницу  в
возрасте, между ними существовали очень нежные отношения, которые стали  еще
теснее после смерти родителей.
   Долго стояли они на  палубе  "Ворона",  глядя  на  удаляющийся  за  линию
горизонта Лондон. Потом все вместе, как по команде,  повернулись  в  сторону
Ла-Манша. Там вдали ждало их будущее, и каждый представлял его по-своему. Но
никто из них не ведал, что в то же самое время по Другую сторону Бискайского
залива поднимал паруса испанский корабль "Санто Кристо", встреча с которым в
скором времени принесет им боль и страдание.

Глава 3

   Громкие голоса, неожиданно раздавшиеся совсем рядом, разбудили Марию.  От
испуга у нее перехватило дыхание и бешено забилось сердце.  Она  вскочила  с
мягкой постели, устроенной среди мешков с зерном,  и  спряталась  за  грудой
обтянутых кожей сундуков.
   С тех пор как Мария попала на корабль, она выбирала место для  ночевки  с
особой осторожностью. Чаще всего это были укромные уголки в  дальних  концах
трюма. Но в этот вечер было нестерпимо жарко  и  душно,  и  она  уснула,  не
приняв обычных мер предосторожности. Мешки  с  зерном,  которые  служили  ей
постелью, были разложены на виду, и любой заглянувший в трюм мог увидеть ее.
Негодуя  на  собственное  легкомыслие,  она  с  опаской  смотрела  на   двух
спускавшихся вниз мужчин.
   Солнечные лучи никогда не проникали в темный и мрачный трюм  галеона,  но
за время пути Мария постепенно привыкла к этому затхлому, угрюмому  месту  и
утешала  себя  тем,  что  с  каждым  часом  вероятность  быть  пойманной   и
отправленной обратно в монастырь становится все  меньше.  Скоро  они  должны
сделать остановку на Канарских островах,  но  если  ее  обнаружат  раньше...
Больше всего она боялась именно этого, потому что, если такое  действительно
случится, Диего немедленно отправит ее обратно первым же кораблем, следующим
в Испанию.
   Как она ни старалась растянуть скудный запас провизии, он таял на глазах,
и Мария прекрасно понимала, что через какое-то время  ей  придется  покинуть
свое убежище, иначе она умрет с голоду. Она научилась  определять  время  по
шуму и движению на верхней палубе, и по ее приблизительным подсчетам корабль
был в пути уже несколько  дней.  До  Канарских  островов  оставалось  совсем
немного, и как только они минуют их, она  сможет  дышать  свободнее  -  даже
Диего не повернет тогда обратно.
   Разбудившие ее матросы спустились в трюм за новой бочкой пресной воды,  и
Мария из своего укрытия наблюдала, с каким трудом они  тащили  ее  вверх  по
ступеням. Ей просто повезло, что  воду  хранили  именно  здесь,  потому  что
маленькой бутылочки вина хватило ненадолго, и с тех пор, как  она  опустела,
Мария брала воду из стоящих в трюме бочек с пресной водой.
   Когда мужчины наконец выкатили бочку  наружу,  в  трюме  опять  наступила
тишина. Мария села  на  корточки  и  облегченно  вздохнула.  О  Боже!  Ну  и
напугалась же она! Не хватало только, чтобы ее нашли и отвели к Диего...
   Мысль о том, что рано или поздно она неизбежно предстанет  перед  братом,
не доставляла ей удовольствия. Более того, стоило ей  представить,  в  каком
гневе будет Диего, когда обнаружит ее на корабле, мурашки начинали бегать по
спине. Она вспомнила, что в прошлый  раз  он  грозился  побить  ее.  Как  он
поступит теперь? Мария не хотела думать  об  этом  и  гнала  прочь  грустные
мысли. Гораздо приятнее было мечтать о том, что скоро она снова увидит  свой
дом. Что бы ни сделал Диего, она вытерпит все, только бы попасть туда.
   Время тянулось медленно и однообразно, и мысль о  предстоящей  встрече  с
братом  становилась  все  тягостнее.  В  трюме  было  грязно,  и  Мария  вся
испачкалась, а ее и без того ветхая  одежда  местами  порвалась.  Запас  еды
кончился как раз в тот день, когда "Санто Кристо" покинул Канарские острова,
и в последующие три дня у нее не было во рту ни крошки.  Потихоньку  слабея,
Мария начала думать о том, что раз Канарские  острова  остались  позади,  то
теперь у нее больше нет повода прятаться от брата. Оставаться здесь до конца
путешествия было невозможно - она просто умрет от голода раньше, чем корабль
достигнет Эспаньолы. И в знак согласия с ее мрачными  рассуждениями  желудок
издал голодное урчание. Мария жалобно поморщилась, затем встала и  медленно,
но решительно направилась к лестнице, ведущей на верхнюю  палубу.  Будь  что
.будет.
   Перед тем как  поставить  ногу  на  нижнюю  ступеньку,  она  еще  плотнее
нахлобучила старую шляпу  с  обвислыми  полями,  убрала  под  нее  волосы  и
задумалась.  Было  известно,  что  с  матросами  на   большинстве   галеонов
обращались очень дурно, но и они, в свою очередь, славились своей ненавистью
и жестокостью по отношению к капитанам. А что если,  выйдя  на  палубу,  она
попадет в руки одного из этих головорезов? Ведь она была безоружна, если  не
считать маленького кинжала. Нет, думать надо о  том,  как  обойдется  с  ней
Диего, а вовсе не о том, что случится, попади она в руки человека,  имеющего
все основания ненавидеть ее брата.
   По солнечным лучам, с трудом пробивавшимся сквозь щели люка, она  поняла,
что еще не вечер, но какое это время  дня,  определить  не  могла.  И  самое
главное, она  не  имела  ни  малейшего  представления,  где  в  этот  момент
находится Диего. Мария замешкалась у крышки  люка.  Обратного  пути  уже  не
будет. Выйдя на палубу среди бела дня, она вряд ли останется незамеченной. И
страшно подумать, что произойдет, если рядом не окажется Диего  или  кого-то
из его офицеров... Она с трудом проглотила подступивший  к  горлу  комок  и,
откинув крышку люка, ступила на палубу.
   В этот момент удача оставила ее. Проходивший мимо рослый  матрос  заметил
притаившуюся около люка маленькую фигурку.
   - Черт побери! - крикнул он сиплым голосом. - Что ты там  делаешь?  -  И,
подозрительно сощурившись, направился к ней.
   Глядя на него  широко  раскрытыми  от  страха  глазами,  Мария  не  могла
вымолвить ни слова  и,  первый  раз  за  все  время  потеряв  самообладание,
бросилась бежать, истошным голосом зовя на помощь брата.
   Она  бы  непременно  ускользнула  от  своего  преследователя,  но   яркий
солнечный свет ослепил ее, и Мария застыла на месте, беспрестанно  моргая  и
ничего не видя перед собой. Большие  ладони  тяжело  легли  ей  на  плечи  и
повернули лицом к тому, чьей добычей она стала. От резкого движения шляпа ее
слетела, и длинные черные волосы рассыпались по плечам.
   - Бог ты мой! Женщина! - изумленно заорал матрос. Услышав его крик, к ним
заспешили другие, и, увидев их хмурые лица, Мария начала отчаянно вырываться
из крепко державших ее рук. В солнечных  лучах  сверкнула  сталь  маленького
кинжала - последняя,  как  казалось  Марии,  попытка  освободиться  из  этих
тисков, - и его острие впилось в одну  из  сжимавших  ее  ладоней.  Раздался
громкий крик, полный боли и удивления, и Мария оказалась на свободе.
   Но это мало что изменило в ее положении. Она по-прежнему стояла, прижатая
к поручням, позади были только глубокий океан и высокое безоблачное небо,  а
перед ней толпа озлобленных матросов. Всматриваясь в эти недружелюбные, а то
и жестокие лица, Мария все крепче сжимала кинжал. Она не чувствовала страха,
только твердость и решимость.
   Морской ветер трепал ее  спутанные  черные  волосы,  а  мятая  и  грязная
мальчиковая   одежда   подчеркивала   хрупкость   ее    девичьей    фигурки.
Решительность, с какой она сжимала кинжал, совершенно не сочеталась с  почти
сказочной красотой ее лица. Весь ее, вид - напряженный  взгляд  ярких  синих
глаз, плотно сомкнутые губы, вызывающе вздернутый подбородок - ни у кого  из
столпившихся вокруг мужчин не вызывал сомнения в том, что она будет  яростно
сопротивляться, если только кто-нибудь попытается дотронуться до нее.
   Так они и стояли друг против друга: ни  матросы,  ни  Мария  не  решались
сделать первый шаг, плохо представляя себе, что за этим последует.  В  толпе
послышался глухой ропот, и Мария почувствовала, что еще немного, и  они  все
разом бросятся на нее.  Пальцы,  сжимавшие  рукоятку  кинжала,  побелели  от
напряжения.
   - Черт побери! Что здесь происходит? - раздался со шканцев  повелительный
голос.
   Мария узнала его и  едва  не  лишилась  чувств  от  нахлынувшего  на  нее
счастья. Она спасена! И это  не  Диего.  Голос  принадлежал  Рамону  Чавесу,
двоюродному брату Диего и второму человеку на корабле.
   Лучшего нельзя было и желать.
   Матросы неохотно расступились, давая  ему  дорогу.  Большие  серые  глаза
Рамона стали еще больше, когда он увидел ее.
   - Боже мой! Мария! Ради всего святого, что ты здесь делаешь?
   - Вместе с вами иду на Эспаньолу, - сказала она, смущенно улыбнувшись.
   Рамон многозначительно вздохнул и,  повернувшись  к  собравшимся  вокруг,
спокойно сказал:
   - Все за работу. Ничего  не  произошло.  Просто  любимая  младшая  сестра
капитана решила своим неожиданным появлением преподнести ему сюрприз.
   В толпе раздались ехидные смешки, но по тому, как быстро  и  охотно  люди
подчинились его приказу, было очевидно,  что  Рамон  пользовался  среди  них
уважением.  Нисколько   не   стесняясь   его   присутствием,   они   открыто
злорадствовали по поводу неудовольствия, которое вызовет у  Диего  появление
сестры.
   - Может быть, ты объяснишь мне, в чем дело.., до того, как  мы  пойдем  к
Диего? - сказал Рамон несколько раздраженным тоном.
   Матери Рамона и Диего были родными сестрами, и Мария  всю  жизнь  считала
его членом своей семьи, хотя формально они не состояли в родстве.
   Поместье Чавесов на Эспаньоле находилось всего в нескольких милях  от  ее
дома., и Мария провела много чудесных дней и вечеров  в  большой  и  дружной
семье Рамона. Его сестра Хустина была ее лучшей  подругой,  и  Марии  всегда
хотелось, чтобы Диего относился к ней, Марии, так же нежно и заботливо,  как
Рамон относился к сестре.
   - Голубка моя, если ты хочешь, чтобы я помог тебе, расскажи мне, что  все
это значит.
   - О Рамон! Я вынуждена была так поступить!
   Иначе он оставил бы меня в этой ужасной стране. У меня  не  было  выбора,
поверь мне! Я ненавижу Испанию и больше всего на свете хочу попасть домой. Я
так просила его, так умоляла... Рамон, я была готова сделать все, что бы  он
ни  попросил,  но  он  ничего  не  хотел  слышать.  -  Обида  и  негодование
переполняли ее. - Он все еще надеется выдать меня замуж за дона Клементе.  Я
должна была что-то предпринять. Ты понимаешь меня?
   Грустная улыбка тронула губы Рамона. Он  хорошо  знал  семью  Дельгато  и
прекрасно представлял себе ситуацию. Он был бы удивлен гораздо больше,  если
бы Мария не совершила нечто подобное. Он даже как-то поругался из-за  нее  с
Диего, и с тех пор отношения между кузенами стали довольно прохладными.  Так
как Диего был опекуном Марии, а она сама никогда не обращалась к  Рамону  за
помощью, он старался не вмешиваться в отношения брата и  сестры.  Но  сейчас
дело принимало совсем другой оборот.
   - Я-то понимаю, - сказал он, с сочувствием глядя на нее, - а  вот  поймет
ли Диего?
   Глаза Марии наполнились ужасом, и Рамон пожалел о том, что  упомянул  имя
брата.
   - Не огорчайся, моя голубка. Я не  позволю  ему  обижать  тебя.  В  конце
концов, не выкинет же он тебя за  борт  на  съедение  акулам,  даже  если  и
пообещает сделать это. - И, взяв ее за руку, ласково добавил:
   - Пойдем найдем тебе какую-нибудь одежду и попробуем тебя  отмыть.  А  то
Диего учует твое присутствие раньше, чем увидит тебя.
   Через час, вымывшись и переодевшись,  Мария  сидела  в  каюте  Рамона,  с
нетерпением ожидая его прихода. Он приказал принести несколько ведер  теплой
воды, и, хотя это была  не  настоящая  ванна,  она  впервые  за  много  дней
испытала чувство  наслаждения,  а  ее  тщательно  вымытые  волосы,  высыхая,
завились непослушными кольцами. Рамон отыскал и подобающую  одежду.  На  ней
была изящная сорочка,  которая  предназначалась  Хустине,  воздушная  нижняя
юбка, отделанная фландрскими кружевами, которую он вез  в  подарок  замужней
сестре Хуаните, приятно шелестела при каждом шаге,  а  на  ноги  она  надела
маленькие шелковые туфельки, которые Рамон купил для  своей  младшей  сестры
Консуэло. Лиф из великолепного розового шелка с пышными  рукавами  дополняла
длинная тяжелая желтая юбка из той  же  ткани.  Этот  наряд  Рамон  вез  для
старшей сестры, и если верх был как раз впору худенькой и изящной Марии,  то
юбка оказалась длинна и волочилась по полу.
   - Я всегда знала, что твоя сестра Хосефа старше  меня  и  Хустины,  но  я
никогда не думала, что она такая высокая, - сказала Мария, растерянно  глядя
на слишком длинную юбку.
   - Это не она такая высокая,  моя  голубка,  -  сказал  Рамон,  насмешливо
оглядывая Марию, - это тебе надо немного подрасти.
   Мария скорчила смешную гримасу,  и  лицо  Рамона  на  какое-то  мгновение
осветила улыбка.
   - Рано нам веселиться, - сказал он серьезно. - Ведь встреча с  Диего  еще
впереди, я должен обязательно сказать ему, что ты на корабле.  -  И,  увидев
беспокойный взгляд Марии, добавил:
   - Не волнуйся, я не дам тебя в обиду.
   Мария согласно кивнула головой, и по тому, как потемнели ее глаза,  Рамон
понял: она не очень верит ему.
   - Не бойся, ни я, ни мой отец никогда не позволим  Диего  увезти  тебя  с
Эспаньолы. Мы не смеем посягать на права, которые Диего  имеет  на  тебя  по
закону, но пока ты была  в  Испании,  мы  часто  вспоминали  тебя,  -  Рамон
улыбнулся. - Хуст