тов. Вас тоже прислали для этих шакалов?
     Мрак окинул его с ног до головы подозрительным взглядом:
     -- Говоришь ты громко и слишком смело, Рыжий Волк... или Рудый Волхв?
     Рудольф усмехнулся, зубы блеснули белые, крупные, как у коня:
     -- Одно и то же. Мы из одного племени, как вижу. Рудый  --  рыжий,  а
волхвы у нас... они же и волки. В  полнолуние,  конечно.  Так  что  можете
звать меня хоть так, хоть эдак. Мы готовимся выйти из Леса... Надо  знать,
куда выходим. От моего пения, если такой рев кто назовет пением, кони  три
дня трясутся... Надеюсь, до  меня  очередь  не  дойдет,  настоящих  певцов
много. Например, вон тот юноша с чистым лицом и честными глазами. Имел  бы
я такие, то обокрал бы полмира!
     Таргитай скромно потупился. Мрак покачал головой:
     -- Он сам молится всем, даже Ящеру, чтобы очередь не дошла.
     Он вздернул Таргитая и Олега к себе на стол.
     Пир во дворце Экзампея потрясал. Огромный зал, под  куполом  которого
поместилось бы десяток  Больших  Полян,  освещали  воткнутые  в  два  ряда
толстые факелы. Они горели мощно и ровно,  но  кроме  них  еще  на  медных
дисках были укреплены масляные светильники.
     Дубовые столы тянулись тремя бесконечными рядами.  Полуголые  женщины
едва успевали таскать на столы жареную  дичь,  кувшины  с  вином.  В  окна
врывался яркий солнечный свет, от стен  шел  кровавый  свет  факелов,  все
тонуло в сизоватом дыме. У стены темнели десятки железных корыт, на  углях
жарилось мясо. В зале стоял плотный запах горелого мяса и лука. Обнаженные
до пояса повара спешно выхватывали дымящиеся куски, слуги бегом переносили
на столы.
     Под северной стеной возвышались два  трона:  один  с  высокой  резной
спинкой, другой поменьше, на ступеньку ниже.  Подлокотники  были  украшены
драгоценными камнями, ножны вырезаны искусными мастерами...
     Киммеры сидели плотными рядами, орали,  раскачивались,  обнявшись  за
плечи. Под столами дрались за кости псы. На  возвышении  виднелось  пустое
место кагана. Справа на другом возвышении победно рассыпал искры оранжевый
Меч. Стражи не пели, не пировали  --  молча  и  настороженно  смотрели  на
пирующих, плечи их смыкались, в руках застыли длинные копья, нацеленные  в
зал.
     Сквозь колышущийся занавес из дыма и чада проступал неподвижный Котел
-- огромный, массивный, поднятый на высушенные бревна с ободранной  корой.
Пятеро киммеров ползали над Котлом, раскачиваясь  на  деревянном  помосте,
подвешивали цепи, тянули  металлическую  сеть,  перекидывали  через  крюки
канаты...
     Даже в малый зал доносился шум из-за внешней стены, где под  открытым
небом толпился простой народ.  В  щелях  между  Котлом  и  краями  пролома
мелькали вскинутые руки, коротко вспыхивало солнце на голом железе.
     Внезапно в главном зале раздался рев сотен глоток. Зазвенело  оружие,
киммеры дружно колотили рукоятями мечей в бронзовые щиты.
     -- Каган явился,-- сообщил Мрак.--  Тарх,  перестань  трястись!  Стол
развалится. Ты только погромче пой, ясно? Главное, чтобы услышали.
     Из маленькой двери, ведущей в главный зал, появился толстяк в длинном
халате. Глядя в потолок, объявил громко:
     -- Великий каган разрешает исполнить песни в честь  Великого  Похода!
Помните: за удачные песни -- награда, за плохие -- головы прочь!
     Рудольф со стола осведомился вежливо:
     -- Какие песни каган считает плохими?
     -- Все песни, что не понравятся кагану,-- плохие!
     Среди пестрой толпы прошло движение,  усилился  шум,  гомон.  Наконец
вперед протиснулись два очень пышно одетых музыканта. В руках у  них  были
бубны и медная труба.
     -- Попробуем,-- сказал  один  хмуро.--  Если  что...  были  певцы  из
племени бодричей!
     -- Запомним, передадим,-- послышались голоса.-- Не сумлевайтесь!
     Бодричи исчезли за дверью. Через окошки донесся гвалт, стих.  Рудольф
не отрывался от окошка:
     -- Один сразу бьет в два бубна, играет на дуде, другой поет...  Бубны
привязал к бокам, бьет локтями... Бодричи? Значит,  киммеры  добрались  до
Алазонских гор.
     -- Что поют? -- спросил Таргитай напряженно.
     Рудольф прислушался, отмахнулся:
     -- О великом и славном... победном пути... Вперед  и  выше...  Нам  в
мире нет преград ни в море,  ни  на  суше...  броня  крепка  и  кони  наши
быстры... Шелуха!
     Таргитай прошептал:
     -- Я так не смогу.
     Мрак похлопал по спине:
     -- Не горбись. Пой громче! Если увидят, что не певец, сдерут шкуру  и
повесят на крюк за ребро...Не шкуру -- тебя. А шкуру на  барабан  натянут.
Чтоб, значит, с музыкой не расставался.
     -- Откуда ты знаешь?
     -- Олег в старых  книгах  читал.  А  певцу-неудачнику  просто  срубят
голову. Без шуточек.
     Таргитай, который млел от занозы в пальце, побледнел и прислонился  к
стене.  После  долгого  ожидания   донесся   рев,   лязг   железа.   Двери
распахнулись, вместе с запахами огня и железа ввалились бодричи.
     На их плечах топорщились расшитые халаты, с тощих шей свисали золотые
цепи. Певцы растерянно оглядывались, еще  не  веря  удаче.  Их  тормошили,
жадно расспрашивали. Толстяк пропустил в дверь  темнокожих  полуобнаженных
людей, среди них была девушка в набедренной  повязке.  Грудь  у  нее  была
высокая, не по росту крупная, с острыми алыми сосками.
     Затем из большого зала снова донесся шум, вопли. Темнокожие вернулись
в халатах и с золотыми цепями, но девушки с ними не было. Толстяк отправил
к  пирующим  круглолицего   парня   с   огненно-рыжей   шевелюрой,   велел
изготовиться танцорам.
     Когда в зале прогремел раздраженный рев, Таргитай понял, что рыжий не
угодил. Толстяк отправил танцоров, не дожидаясь возвращения певца. Тот так
и не вернулся.
     В главный зал уходили по одному, по двое,  группами.  Возвращались  в
нарядных халатах либо не возвращались вовсе. Каган не знал середины.
     -- Простой мужик,-- заметил Мрак с непонятной интонацией.--  Либо  --
либо. Совсем как я.
     День клонился к вечеру. Таргитай издергался, потерял голос  и  сипел,
как осенний ветер в забитой сажей трубе. Мрак хмурился, но  вдруг  толстяк
неожиданно объявил:
     -- На сегодня восхваление кагана  --  вождя  всех  народов  окончено!
Оставшимся быть завтра с утра.
     Таргитай выдохнул с таким облегчением, что едва не сдул  Олега.  Мрак
спрыгнул, он был темным, как гроза.
     -- Завтра будут злее. Наслушались,  приелись...  На  похмелье  головы
затрещат, озвереют вовсе...

     Глава 11

     На другой день из десяти певцов вернулись только двое. Толстяк уже не
вызывал: добровольцев не было -- указывал сам. За  стеной  стоял  сплошной
пьяный рев, звенело железо. Мрак и Рудольф  не  слезали  со  столов,  лица
обоих были угрюмыми. Рудольф шевелил губами, загибал пальцы.
     Когда в зале осталось меньше трети, толстяк внезапно ткнул пальцем  в
Таргитая.
     -- Уже? -- прошептал Таргитай.-- Я не совсем готов...
     Вокруг него мгновенно  стало  пусто.  Певцы  отодвигались,  будто  от
высокого дерева, стоять рядом с которым опасно во время  грозы,  а  гроза,
судя по пьяным крикам и звону железа, нешуточная!
     Мрак спрыгнул со стола, крикнул Олегу:
     -- Бери, а то сомлеет. Споем и спляшем вместе.
     В диковатых глазах блеснули красные искры. Толстяк с  испугом  смерил
взглядом их могучие фигуры, отступил. Мрак шагнул  через  порог,  с  силой
сжал Таргитаю плечо. С другой стороны, как в капкане, локоть  Тарха  зажал
Олег.
     Зал был огромен, во главе самого  длинного  стола  сидел  низкий,  но
широкий в плечах киммер с  бритой  головой  --  Таргитай  не  сразу  узнал
кагана. Голова повелителя была как пивной котел, между глаз поместился  бы
кулак Мрака. Халат на  груди  разъехался,  обнажая  иссиня-черную  шерсть,
густую, как у лесного зверя. Волосы у кагана росли от самого горла, голова
отливала синевой, но щеки и подбородок были стыдно голыми, как у женщины.
     Слева от кагана стояло пустое кресло чуть поменьше  и  ниже,  на  нем
лежал старый халат и остроконечный колпак с хвостатыми звездами. Справа от
кагана сидел, выпрямившись и не шевеля шеей, будто проглотил кол, могучего
сложения витязь в бронзе и толстой коже. На бритой голове  вздулись  капли
пота размером с горошины, на  красном  распаренном  лице  блестели  мокрые
дорожки.
     Остальные  киммеры,  даже  одетые  как  петухи,  сидели  на   простых
деревянных скамьях. Столы перед  ними  прогибались  и  трещали.  Амфоры  с
вином, жареная птица, дичь, жирные куски мяса теснились, падали со  стола.
Киммеры пили из  деревянных  и  глиняных  кружек,  жадно  ели  мясо  диких
кабанов,  оленей,  зайцев,  медвежатину,   ели   гусей,   дроф,   утятину,
перепелов... Ни листка зелени! Киммеры орали песни, счастливо  обнимались,
расплескивали вино -- явно награбленное. Дальние  концы  столов  тонули  в
дыме и чаде, пролом в стене с огромным Котлом проступали смутно, иной  раз
вовсе исчезали за клубами пара, в сизом дыме.
     Таргитай поскользнулся на объедках, за столом засмеялись те, кто  еще
мог что-то замечать кроме чаши вина. Ноги  Таргитая  скользили  по  ковру,
густо покрытому навозом, грязью. Под столом лежали осоловелые псы --  даже
не скалили зубы на чужака.
     Под ноги швырнули обглоданную кость. Таргитай тут же  споткнулся,  за
столом взвыли в восторге, и в невров  полетели  кости,  объедки,  швырнули
даже пустую амфору.
     Мрак, крепко  держа  Таргитая  за  плечо,  втащил  на  помост.  Сзади
повизгивал Олег, пугливо уворачивался от костей, закрывался локтями. Каган
глухо хохотал, жирный  живот  колыхался,  звучно  шлепался  на  колени,  с
чмоканьем отрывался. В животе булькало, квакало, будто каган выпил озеро с
его жителями. Раскатисто ржал, вторя кагану, мокрый  от  пота  полководец.
Его изрезанное жуткими шрамами лицо стало еще страшнее, крупные как у коня
зубы блестели.
     Таргитай вытащил свирель, шепнул умоляюще:
     -- Пляшите... Впереди меня. Я умру, если не буду вас видеть!
     Мрак взял волхва за плечо, вывел вперед. В  глазах  оборотня  плясало
странное веселье,  он  даже  дышал  вольнее,  словно  наконец-то  покинуло
страшное  напряжение,  будто  наконец-то  свободен,  свободен,  от   всего
свободен!
     Киммеры ели, пили, ссорились  --  даже  каган  уже  забыл  о  певцах,
разговаривал с полководцем.  Таргитай  заиграл  тихо,  нерешительно.  Мрак
начал притопывать, шепнул:
     -- Веселее! Без голов уйдем.
     Таргитай повел бровью,  но  мелодию  не  оборвал.  Олег  притоптывал,
поводил руками, колыхался, как  лозинка  на  ветру.  Мрак  чуть  отступил,
шепнул громче:
     -- Играй воинственное! Это зверье, другого не поймут.
     Таргитай заиграл громче, мелодия должна войти в человека, остаться  и
ожить, потом отнял свирель и запел -- громко, сильно, напористо. Разговоры
начали стихать. Таргитай увидел повернутые к нему лица. Он шагнул к самому
краю площадки, оставив друзей.
     Киммеры все медленнее двигали челюстями, кружки опускались на  столы.
Таргитай повысил голос, даже на дальнем конце столов перестали жевать.
     -- Тарх,-- сказал Мрак предостерегающе,-- нам за такие песни...
     Таргитай запел еще громче, жилы  вздулись  на  горле  и  побагровели.
Каган сидел неподвижно, глазами не отпускал чужеземного певца.  Полководец
хмурился, сжимал кулаки. Один из  знатных  встал,  остановился  у  пустого
кресла Мардуха, но сесть не решился, остался с вытянутой шеей и вопросом в
глазах.
     Пирующие сидели неподвижно. Таргитай держал  их  в  кулаке,  связывал
песней.
     Перед Таргитаем тихо журчала родная Река, шелестел  родимый  Лес.  За
ним прямо с  опушки  шла  стена  спелой  пшеницы.  Бродили  тучные  стада,
белоголовый мальчишка гнал ленивых раскормленных гусей. Девушка с длинными
золотыми косами несла на расписном  коромысле  деревянные  ведерки,  через
края срывались крупные капли. Между грядок мелкими шажками  шла  с  пучком
моркови старушка, сморщенное, как печеное яблоко, лицо светилось  добротой
-- в этом племени стариков не убивали: еды хватало. В голубом небе ласково
светило солнышко... Жизнь шла мирная -- в ней заключалась высшая  мудрость
и красота, что едина для киммеров, невров, бодричей или гипербореев...
     Каган метнул быстрый  взгляд  на  пиршественные  столы.  Все  слушали
завороженно, в темных, как  ночь,  глазах  медленно  разгорались  огоньки.
Жесткие морщины  разгладились,  ухмылки  исчезли.  За  столом  только  что
пировали, орали и потрясали оружием самые свирепые воины,  отборнейшие  из
отборных -- теперь  там  оказались  пастухи,  охотники,  корчевщики,  даже
пахари и огородники. Худшее в том, что  потрясенно  понимали:  нет  позора
быть мирным скотоводом  или  земледельцем,  а  есть  бесчестье  убивать  и
грабить, нести боль и страдание...
     Полководец наклонился к кагану. Каган выслушал,  отрицательно  качнул
головой. Полководец заговорил зло, бросая на невра  лютые  взгляды.  Каган
нехорошо ухмыльнулся, кивнул на притихший зал. Полководец стиснул челюсти,
желваки застыли, как рифленая рукоять его тяжелого меча, метнул на  невров
обрекающий взгляд и быстро покинул  зал.  Каган  не  отрывал  от  Таргитая
пристального взгляда, в широко расставленных глазах,  темных,  как  ночные
болота, таились страх и приговор.
     Таргитай поднял голос до крика. Не песня уже -- вопль того  скрытого,
но главного, что живет в человеке. Человек или то, что называем человеком,
всю жизнь подавляет это главное, ибо хотя с  огненной  каплей  крови  Рода
жить достойнее, но без нее легче, проще. Все существа стараются жить проще
и  легче:  звери,  птицы,  рыбы,  насекомые...  Человек  тоже,  но   тогда
уподобляется этим неразумным тварям, а так нельзя! Он, человек, выше  всех
творений Рода! Род создал человека себе на смену!
     По их изменившимся лицам  понял,  что  свою  нестерпимую  боль  сумел
перебросить в их сердца, души --  сейчас  воспламенившиеся  частички  Рода
жгли души. Киммеры начали вскакивать, другие  застыли  в  агонии,  но  все
смотрели в глаза Таргитаю.
     -- Вы -- люди,-- повторял он снова.-- Кто заставил забыть? Вы -- дети
Солнца. Вы, которым дан весь мир, все радости богов, почему  взяли  только
простейшие радости лесного зверя? Пусть  степного?  Великий  Поход!  Слава
Великому  Походу  --  Походу  за  человека  в  человеке,  против  зверя  в
человеке!.. Впереди самая жестокая из битв... зато самая достойная!
     В зале стояла гробовая тишина. Даже  Мрак  и  Олег  не  двигались  за
спиной  Таргитая.  Он  переступил  с  ноги  на  ногу,  чувствуя   страшную
опустошенность.
     -- Все... Это была моя хвалебная песнь Великому Походу.
     Скрипнуло кресло под грузным телом. Каган повертел шеей из стороны  в
сторону, словно чувствуя петлю, сказал медленно:
     -- Ты... ты лучший певец... из всех на белом свете.
     К нему приблизился полководец, быстро  и  горячо  прошептал  на  ухо.
Глаза его горели недобро. Каган проследил за  его  взглядом,--  у  дальних
дверей появились степняки в полном вооружении. Каган  отрицательно  качнул
головой, громко сказал:
     -- Жалуем халатами и  цепями...  Но  этого  мало  для  такого  певца.
Разрешаем остаться! Вместе закончим пир, вместе принесем  жертву  огненной
Табити.
     Таргитай вскрикнул поспешно:
     -- Только все трое!.. Мы черпаем силу друг в друге.
     Каган оглядел внимательно, проговорил:
     -- Не слышал о таких народах. Что ж, вы сами захотели.
     Внесли широкую дубовую скамью со спинкой. Мрак быстро приподнял край,
поморщился -- тяжела, не повертишь над головой. Каган усмехнулся,  уступая
место любимцам богов -- певцам.  За  другим  столом  потеснились,  тут  же
начали пить и есть,  но  лица  оставались  серьезными,  словно  за  столом
остались одни тела, а души что-то искали в неведомых краях.
     Стол перед неврами очистили, объедки смели под  ноги,  пустые  амфоры
заменили полными. Принесли серебряную посуду, зажаренную дичь  на  золотых
блюдах. Таргитай все время ощущал на себе гнетущий взгляд кагана.
     -- Погуляем напоследок,-- сказал Мрак  с  тяжелым  удовлетворением.--
Тарх, ты сделал больше, чем убил кагана... Ты его напугал.
     Олег быстро грыз куропатку, проговорил торопливо и деловито:
     -- М-м-м-м... Повара пленные, готовят неплохо...  Ешьте-ешьте.  Каган
не зарежет при всех. Считается, короед, с мнением. Хотя  какое,  к  черту,
мнение? Через часок, когда  перепьются,  нас  тихонько  отведут  в  заднюю
комнату и перережут глотки...
     Мрак ел так, что стоял сплошной хруст переламываемых костей.
     -- Олег, киммеры подменили твое заячье сердце?
     -- Мрак, я не думал, что вообще можно перепугать кагана.
     Лапка куропатки выпала из похолодевших пальцев Таргитая.
     -- Прирежут? За что?
     -- За красивые глаза,-- буркнул Мрак с набитым ртом.-- Олег,  он  все
еще не понимает!
     -- С певцами так,-- невнятно ответил Олег. Он  ел  быстро,  кости  не
разбрасывал, а складывал в  кучку  на  середине  стола,  что  росла  очень
быстро.-- Сами не ведают, что творят. Оправдываются: я не я  и  лошадь  не
моя. Мол, это не я пел, а что-то внутри меня пело!
     -- Бьют не за  что-то,  а  кого-то,--  хмыкнул  Мрак.--  Эх,  Тарх...
Славным ты был парнем... на этом свете. Ешь, дурень! Ящер не накормит, сам
сожрет.
     Челюсти Таргитая застыли. Мрак звучно хрустел  косточками  перепелок,
огрызки выплевывал на стол, стараясь разрушить башню, что возводил волхв.

     В  двух  десятках  шагов  возвышался  дубовый   помост.   В   середке
возвышался, воткнутый железной рукоятью между бревен, самый чудесный  меч,
какой только невры видели! С длинным  узким  лезвием,  хищный,  победно  и
весело  блестит  ярким  оранжевым  светом.  Меч  --   единственное,   чему
поклонялись свирепые киммеры. Меч самого бога войны, который  подарил  его
тем, кто своими победами больше всего прославил его имя!
     Снова три ряда воинов стояли вокруг. Не пили, не ели,  смотрели  зло.
Руки были на мечах, глаза бегали по пирующим.
     -- Ешь,-- шепнул Мрак строго.-- Смотри на Олега! Раздулся, как  паук,
а по ковриге за щеку мечет. Второго кабана начал. Видать,  решил  разорить
кагана.
     -- Это у меня нервное,-- пробурчал Олег невнятно.
     Донесся далекий шум,  словно  от  приближающегося  стада.  В  далеком
проломе под Котлом задвигались веревки, подвесные доски, железные  рычаги,
цепи. Вниз опустилась огромная  сеть  из  железных  колец.  С  площади  ее
зацепили крюками, оттащили, пока не исчезла по ту сторону пролома.
     Олег  опустил  глаза,  Мрак  хмуро  прихлебывал  вино,   а   Таргитай
растерянно вертел головой. Очень медленно  канаты  натянулись,  задрожали.
Сеть начала подниматься. Она была заполнена  белыми  телами,  похожими  на
крупных рыб, но это были не рыбы -- люди!
     Двое киммеров подняли головы, кто-то закричал  пьяным  голосом  хвалу
Табити. Другие молчали, были в том мире, куда  занес  голос  певца.  Каган
захлопал в ладоши, хохотал, но глаза оставались встревоженными. Вторя ему,
орал и стучал по столу рукоятью ножа его полководец.
     Работники, постанывая от усилий, подняли сеть  с  чудовищной  добычей
над Котлом. У Таргитая замерло сердце. Заскрипели блоки, колья, посыпалась
мелкая каменная крошка. Сеть задвигалась, отползла в сторону.
     -- Зачем? -- спросил Таргитай шепотом.
     -- Дурень,-- ответил Мрак с отвращением.-- Тебе хоть  кол  на  голове
теши, хоть орехи коли...
     Олег сидел с закрытыми глазами, лицо  было  серым.  Над  краем  Котла
возникли голые руки. Они держали пузатую амфору с длинным, как  журавлиная
шея, узким горлом. Почти сразу рядом  появились  другие  амфоры,  в  Котел
полились струи масла.
     Мрак покосился по сторонам, сказал все с тем же угрюмым весельем:
     -- Торопятся... Спешат перебить силу твоих песен! Не думал я,  что  в
тебе столько мощи.
     Возле Котла возникла суета. Амфоры  уже  не  опорожняли  через  узкие
горлышки, а спешно били о толстый железный край, роняли чер