ться, брать пару, вить гнездо, кормить, охранять...
     Боромир глядел острыми, как у коршуна, глазами. Лицо его искривилось,
будто понял мысли Таргитая. Пронзив его взглядом, он сказал Назарке:
     -- Сейчас ты еще растешь... Хочешь -- ловишь рыбу, хочешь --  нет.  А
охотник ловить обязан. Подумай еще! У тебя три года в запасе.
     Назарко даже взвизгнул, руки прижал к груди:
     -- Я всегда буду ловить рыбу! Я всегда буду охотиться! Разве есть еще
что-то на белом свете лучше, чем быть охотником?
     В толпе мать Назарки счастливо запричитала, закричала: "Кормилец!" За
ее спиной мужик заулыбался, поддержал жену за плечи. Его звучно хлопали по
спине, плечам, поздравляя с таким сыном.
     Боромир снова бросил острый взгляд на Таргитая, сказал тяжело:
     -- Добро, Назарко. Из тебя получится охотник. Теперь  ты,  Тилак.  Ты
тоже молод не в меру, однако Лес знаешь, как свой двор.  Ты  приносил  мне
целебные травы, находил золотые волосы берегинь, сумел уйти от  кикимор...
Если хочешь, стань вправо. Обряд посвящения тяжел,  но  пройдешь,  чую.  Я
даже чую сердцем, что ты можешь стать моим младшим волхвом!
     В толпе охнули, наступила мертвая  тишина.  Таргитай  нашел  взглядом
Олега.  Молодой  волхв  стоял  как  столб,  его  лицо  медленно   заливала
бледность. Боромир объявил во всеуслышание, что  собирается  взять  вместо
него другого ученика!
     Тилак, которого после Посвящения будут звать полным именем -- Аттила,
оскалил зубы в недоброй усмешке. Олег как  волхв  --  ни  бэ,  ни  мэ,  ни
кукареку. Громобой говорил, что он ни рыба ни мясо и в  раки  не  годится.
Заклятия не помнит, все делает  невпопад,  а  далеко  ли  до  беды,  когда
деревню окружает Враг?
     Боромир перевел глаза с затихшего,  как  мышь,  Таргитая  на  Тилака,
ощутил холодок. В подпарубке стремительно просыпается мрачная  злая  сила.
Такой не станет ждать, когда Старший Волхв уйдет в вирый сам!
     -- Теперь ты, Тарх,-- сказал Боромир. Он  взял  себя  в  руки,  голос
потвердел.-- Охотники решили к Посвящению тебя не допускать.
     В толпе взвился одинокий женский голос,  но  люди  за  чертой  стояли
молча, смотрели  на  Боромира.  Задние  вытягивали  шеи,  лезли  на  плечи
переднего ряда.  Громобой  рыкнул,  отгоняя  смельчаков,  что  переступали
черту. На дереве трещали ветки, где, как воронье, сидели мальчишки.
     -- Деревня большая,-- повторил Боромир,-- но все на виду. Мы говорили
с охотниками, старыми людьми. Из тебя не выйдет охотник, не выйдет  волхв.
Ты не годишься в рыбари, бортники, горшечники. Ты не  делаешь  даже  того,
что умеют дети: собирать ягоды, орехи, хворост...
     В толпе послышались перешептывания. Безнадежно всхлипнула  Росланиха,
мать Таргитая, рано увядшая, заморенная  трудом.  Ее  поддерживал  Жароок,
брат погибшего в Лесу отца Таргитая.
     Старики наклонили головы. Тарас смотрел прямо  перед  собой,  избегая
отчаянного взгляда внука. Длинные серебряные волосы падали  на  плечи.  Он
опирался на толстую суковатую палку, поставив ее между  ног,  руки  Тараса
были морщинистыми, широкими, с расплющенными пальцами, неровно  сросшимися
костями, сизыми шрамами, вздутыми венами. Руки бывалого охотника.
     Громобой сидел на краю бревна рядом со старцами,  нетерпеливо  ерзал,
морщился. Когда Боромир остановился, переводя дух,  Громобой  поднялся  во
весь громадный рост, похожий на  столетний  дуб,  выросший  на  просторной
поляне, сказал грубым, как не ошкуренное дерево, голосом:
     -- Позволь слово молвить, волхв! Ты такой добрый и мягкий, что  прямо
в   соплях   утопаешь.   Смотри,   поскользнешься.   Деды-прадеды   резали
правду-матку в глаза богам, а ты боишься сказать ее  сосунку.  Мы  же  еще
намедни решили, что лодырей согласно старому обычаю изгоним. Как  делалось
всегда! Лодырей только двое: Таргитай, сын Вырвидуба, внук Тараса, и Олег,
сын Дубыни, внук Годоя!
     В толпе запричитала, осела на землю женщина. Во весь голос заголосила
другая. На них цыкали, потом оттащили, чтобы не мешали.
     Боромир сказал неуверенно:
     -- Таргитай безнадежен, а Олег еще чему-то может научиться...
     Громобой расхохотался, сказал грубым, как медвежий рев, голосом:
     -- Сам же берешь  вместо  него  Тилака!  Брось,  мягким  тебя  делает
старость. Чтобы в Лесу выжить, надо работать как муравьи. Все  видят,  что
Олег -- недотепа, неудачник. Поумнее Тарха, кто спорит, но  ум  занят  чем
угодно, только не делом. Мы решили? Решили. Так объяви общую волю!
     Боромир вздохнул, сказал потухшим голосом:
     -- Невры Светлого Леса! Объявляю волю богов, которые  сотворили  нас,
дали законы, ведут через Тьму.  Этой  весной,  как  всегда,  мы  перебрали
молодняк. Боги благосклонны  к  Народу!  Восемь  подпарубков  переводим  в
парубки. Лишь двое оказались никчемами. Вы знаете, как поступить.
     Он повернулся к старцам, что  сидели  рядком  на  бревне,  как  сизые
голуби. Народ тихонько переговаривался, вдали слышались  вопли  Росланихи.
Тарас покачивал головой, но молчал. Боги, охраняя Народ, велели Маре и  ее
кровожадным дочкам забирать больных еще во младенчестве. Другие помирают в
детстве. До парубочества  дотягивают  самые  крепкие,  выносливые.  Однако
здоровый люд тоже может сгинуть, если заведутся ленивые да  робкие!  Волей
богов таких выбраковывали при Посвящении  в  Охотники.  Таргитая  кормили,
одевали, берегли девятнадцать  весен,  но,  как  видно  теперь,  с  трудом
добываемый корм ушел зазря. Закон строг: кто не работает -- тот не ест.  А
Таргитай пытается остаться дитятей, хотя перерос отца, в плечах  --  косая
сажень, бера бы заломал, если бы довелось схлестнуться.
     В полной тишине, когда даже матери Олега и Таргитая затаили  дыхание,
Громобой перекатился с пятки на носок и обратно, грянул устрашающе во весь
голос, покраснев от натуги:
     -- Гоям -- веселье в честь светлых богов! Изгоям -- день на сборы!
     Боромиру передали бубен, волхв постучал пальцами. Туго натянутая кожа
отозвалась глухим протяжным стоном. Народ зашевелился, парни вытянулись  в
линию. Когда в ряд  встали  охотники,  вокруг  костра  образовалось  коло.
Мужчины положили ладони соседям на плечи, переплетя руки.
     Громобой молодецки крякнул, вломился  в  ряд.  Он  высился  почти  на
голову над соседями, а его огромные, как бревна, руки едва не пригнули  их
к  земле.  Боромир  начал  постукивать  в  бубен.  Мужчины   покачивались,
притопывали, еще не двигаясь с места. Девки легонько повизгивали. Босые, в
посконных рубахах, но у каждой на голове венок из травы, а то и бересты, в
косах -- ленты. Глаза дикие, шальные. После охотников придет их  черед,  а
потом... потом начнется то, о чем мечтали всю  зиму,  при  одной  мысли  о
пахучих травах и горячих жадных руках начинает кровь шуметь в висках...
     Бубен гремел громче, женщины били в ладони.  В  Лесу  даже  у  женщин
ладони широкие, мозолистые, и хлопки похожи на  удары  секиры  по  дереву.
Мужчины медленно двинулись вокруг столба Велеса. Шли по ходу  солнца,  как
ходили испокон веков их пращуры. Боромир говаривал, что однажды,  вот  так
двигаясь за солнцем, пращуры забрели в далекую жаркую  Индию.  Многие  там
остались, но другие через сотни лет вернулись...

     Оставшись один, Таргитай пятился, пока под ногами не захлюпала  вода.
Над головой злорадно закричала птица, с низких ветвей посыпалась труха. Он
повернулся спиной к деревне, деревья расступились,  но  еще  долго  слышал
бубен, гром пляски. Земля вздрагивала: в  нее  одновременно  били  десятки
ног.
     За Таргитаем зашлепали босые ноги. Догнал Олег -- бледный,  худой,  с
вытаращенными  глазами.  Он  сутулился,  острые  ключицы  выпирали,  грозя
прорвать тонкую кожу. Одежда висела как на пугале.
     -- Тарх,-- сказал он со страхом,-- что теперь делать?.. Меня  тоже...
Тебя хоть за  дело,  а  меня  за  что?..  Я  старался,  трудился...  Пусть
невпопад, но старался!
     Крупные капли  пота  усеивали  лицо,  на  носу  висела  капля.  Глаза
блестели, на худой жилистой шее  нелепо  болтался  мешочек  с  засушенными
жабьими лапками.
     -- Не знаю,-- ответил Таргитай хрипло.
     В животе было тяжело и холодно, словно проглотил  огромную  мороженую
рыбу. Он сел, прислонившись к могучему дубу. Над головой пробежала,  цокая
крохотными коготками, шустрая белка. Из-за Реки  доносился  шум,  ликующие
крики.
     Олег переступил с ноги на ногу, торопливо сел. Длинный балахон  укрыл
его ноги, молодой волхв стал еще больше похож на молодую девку.
     --  Неужели...  изгонят?  --  переспросил  он.--  Были  гоями,  стали
изгоями... Да лучше сразу головой в болото! В Лесу не выжить.
     -- Изгонят,-- повторил Таргитай глухим голосом.
     -- Почему? Почему?
     -- А ты видел их глаза?.. Ликуют! Оказывается, нас ненавидят.
     -- Скорее завидуют,-- ответил Олег поникшим голосом.
     Лес обступал их со всех сторон, оставался  лишь  узкий  просвет,  где
журчала вода, прыгая по камням, издали доносились крики. От земли, скрытой
толстой шкурой мха, тянуло сыростью,  могилой.  Мох  вспучивался,  кое-где
лопался под  напором  белесых,  как  руки  упырей,  подземных  корней.  Те
высовывались,  освобожденно  шевелились,  пытаясь  схватить  неосторожного
человека или зверя. Пахло гнилью.
     Олег  нервно  оглядывался.  В  деревне  ничто  не  скроешь,  особенно
трусость. Ни одна девка, даже рябая Дашка, не решалась выйти за Олега.  Он
был на три года старше Таргитая, но не разу не подрался, бледнел,  завидев
кровь. Когда однажды при нем резали козу, сомлел  под  насмешки  парней  и
девок.
     -- Как пойдем в этот Лес? -- спросил Олег. Он трясся всем телом.
     -- Кто сказал, что пойдем вместе? -- ответил Таргитай  грубо.--  Я  с
тобой рядом... не сяду.

     Глава 2

     Вечером в дверь, она же  и  крыша,  громко  постучали.  Грубый  голос
заорал, велел отворять, а то от двери останутся щепки, а землянку  завалит
землей и бревнами. Тарас,  громко  шаркая  подошвами,  заспешил  к  двери.
Таргитай остался на прогретых костром камнях, уткнувшись в шкуры.
     Сверху  спустился,  пригибая  голову,  огромный   человек.   Мохнатая
душегрейка мехом наружу распахнулась,  обнажив  такую  же  густую  длинную
шерсть.  Тугие  мышцы  обнаженных  рук  блестели  в  свете   лучины,   как
отполированные корни  старого  дуба.  Огромная  тень  метнулась  по  всему
помещению, резко изламываясь при переходе со стен на потолок.
     Человек выпрямился, задев потолочную балку. Тарас  засуетился,  вытер
лавку чистым полотенцем.
     -- Садись, Мрак! Будь гостем. У нас беда, но тебе рады завсегда.
     Мрак молча опустился на лавку. Дерево жалобно застонало,  прогнулось.
Черная тень замерла, погрузив половину комнаты в темноту.
     Росланиха суетилась у очага, повернула к Мраку заплаканное лицо:
     -- Отужинаешь?
     -- Квасу,-- гулко обронил Мрак.
     Темные  глаза  изучающе  пробежали   по   стенам,   остановились   на
неподвижной фигуре Таргитая.  Тот  лежал  как  утопленник,  вниз  лицом  и
раскинув руки.
     -- Один пойдешь? -- спросил Мрак лениво.-- Аль с волхвом?
     Таргитай  вздрогнул,  словно  пинками  вырвали  из  сна.  Непонимающе
взглянул на Мрака, губы виновато поползли в стороны:
     -- Прости, замечтался...
     -- Дурень,-- бросил Мрак досадливо.--  У  тебя  не  мечты,  а  грезы.
Понял? Мечты -- это когда сможешь, если сильно напряжешь пуп,  а  грезы...
Иди с волхвом. Правда,  трус  редкостный.  Такого  куры  лапами  загребут,
бурундуки забьют до смерти. Зато хитрый! Иной раз в ступе  не  влупишь,  в
ложке не поймаешь. Из-под стоячего подошвы выпорет... Гм,  хотя  в  другой
раз хоть кол ему на башке теши, хоть орехи коли...
     -- Не люблю Олега,-- сказал Таргитай тоскливо.
     -- Почему?
     -- Трясется от всего. Противно.
     -- А ты прячешься от работы, как пес от мух.  Тоже  не  яблочко!  Два
сапога пара.
     Таргитай уныло промолчал. Старый Тарас проследил за невесткой,  та  с
поклоном подала гостю расписной ковш, спросив с надеждой:
     -- Думаешь, могут добраться до... других?
     Мрак запрокинул ковш, мощно, жадно пил, разливая квас по подбородку и
волосатой груди. Росланиха перехватила ковш, опасаясь, что  Мрак  небрежно
швырнет в угол, неслышно отбежала к очагу.
     -- Доберутся или нет, а идти надо. Живем как медведи,  дальше  Болота
не ходим. Ты же знаешь, где-то есть Люди еще.  Я  знаю,  Боромир  знает...
только не говорим про них.
     -- А где они?
     Мрак пожал плечами. Помолчали, потом Мрак бросил:
     -- Откуда-то зайды берутся?
     Тарас  вздохнул,  покосился  на  внука.  Таргитай  крутил  в  пальцах
глиняную свистульку.
     -- Убьют, как смекаешь? Или в Болоте утонут?
     Мрак шевельнулся, скамья под ним взвизгнула.
     -- Здесь убьют точно. Кто не работает... Собери  им  еду  на  два-три
дня. Больше не надо.
     Он бросил косой взгляд на Таргитая. Вряд ли проживут больше  дня  что
Тарх, что Олег. Неча зря еду переводить.
     -- Дай пару кресал, огниво. Я кое-что подкину от себя.
     Не поднимаясь, он вытащил из петли на поясе небольшую секиру.  Зайчик
заплясал на блестящем каменном лезвии. Таргитай мигнул,  глядя  с  тоской.
Острое лезвие блестело недобро, зло. Мрак отсекал с тридцати шагов крыло у
присевшей на дерево бабочки. Но секира  слушалась  только  Мрака.  Однажды
Таргитай попробовал метнуть, до сих пор вспоминать стыдно.
     -- Дал бы свой лук,-- проговорил Мрак в  раздумье,--  но  ни  ты,  ни
трусливый волхв не знаете,  с  какого  конца  браться.  А  жаль...  Ладно,
увидимся.
     Коротким взмахом он послал секиру через всю землянку.  Крутнувшись  в
воздухе, секира с хрустом врезалась в дверной косяк, задрав  ручку  вверх.
Росланиха вылезла из подпола, держа запотевший ковшик. В  огромной  ладони
Мрака ковш выглядел детской чашкой. Кадык заходил вверх-вниз, две  струйки
потекли по краям подбородка. Мрак  крякнул,  не  глядя,  отбросил  ковшик.
Росланиха тихонько ахнула, отвернулась, но не услышала треска.
     Ковшик висел на ручке секиры,  а  Мрак  уже  поднимался  по  земляным
ступеням к дверям. Он повернулся  боком,  ибо  его  плечи  оказались  шире
дверного проема.
     -- Я не научусь по дороге? -- спросил Таргитай вдогонку.
     Мрак хмыкнул,  молча  вылез  наверх.  Тарас  запер  дверь  на  засов,
удивленно покрутил головой:
     -- Лучший охотник!.. Стрелок, каких  не  помню.  За  что  жалует,  не
пойму!
     Таргитай ответил жалобно:
     -- Потому, что я не соперник. Никому не заступаю дорогу!  Все  знают,
что я не заступлю. Так за что меня так?
     Он опасливо  покосился  на  дверной  косяк.  Каменное  лезвие  секиры
погрузилось в твердое дерево почти до половины. Мрак ушел, черная тень его
секиры перечеркивала землянку пополам. Мать подняла крышку скрыни,  а  дед
повесил на ручку секиры кожаный мешок, бросил в него трут и  огниво.  Мать
вытащила из скрыни хорошо выделанную  шкуру,  сшитую  в  плотный  спальный
мешок.
     -- Ни к чему не приучен,--  проговорил  Тарас  печально.  Он  грустно
посмотрел на краснощекого внука.-- Одно слово -- никчема...
     Мать до полуночи собирала мешок, Тарас покрикивал, что-то выбрасывал.
Раза три ссорились, Росланиха всплакнула, наконец лучина догорела,  и  они
легли  спать.  Таргитай  перебрался  на  лавку,  где  мать  уже  заботливо
постелила для него самые мягкие шкуры.
     Долго ворочался в темноте, заснуть не мог. В тишине  что-то  шуршало,
скреблось. Таргитай поднялся, на ощупь подлил в мисочку  молока.  Таргитай
помнил только деда Иваша по матери, но тот был силач,  богатырь,  лютый  в
драке. Такой не останется домовым -- с боевой секирой дерется в  вирые,  а
если попал в подземный мир, то рубится со Змеем! С  Таргитаем  домовой  не
ладил. Дед Тарас  загадочно  поговаривал,  что  домовик  чего-то  требует,
добивается, но Таргитай не догадывался... и не хотел догадываться.
     В  ставни  поскреблось.  Таргитай  замер,  руки  похолодели.  Донесся
сдавленный шепот:
     -- Тарх... Тарх, ты спишь?
     Таргитай подбежал к двери, с трудом отодвинул тяжелый засов.
     -- Тарх, это я...
     В лунном свете появилась долговязая фигура. Олег был  в  своем  белом
балахоне, в слабом свете луны было видно, что шел сюда  по  лужам,  собрал
все репяхи и колючки.
     -- К тебе можно?
     -- Если только тихо.
     -- Я как мышь!
     Олег на цыпочках проскользнул  через  сени.  Таргитай  неумело  высек
огонь, раздул трут. При свете лучины Олег осторожно пробрался к лавке, где
лежали согретые Таргитаем шкуры, присел. Его трясло,  он  часто  и  сильно
чесался. Застонал во сне  дед,  а  мать  забормотала  несвязное,  прикрыла
ладонью глаза. Таргитай подтащил  вторую  лавку,  лег  рядом  с  Олегом  и
поспешно задул лучину.
     В тишине пробежали маленькие  ножки.  Заскреблось,  из  Леса  донесся
протяжный волчий вой. Лежали долго, прислушиваясь, наконец Олег проговорил
дрожащим голосом:
     -- Боязно, Тарх... Ох, как боязно!
     -- А мне нет? -- ответил Таргитай сердитым шепотом. Он нырнул было  в
сладкие грезы, вообразил себя маленьким, когда все ласкают,  дают  ломтики
истекающих сладким медом сот, когда любим всеми, даже грозным Громобоем, а
тут этот трус...
     -- Ты -- боишься? А говорят, ты по-дурости даже страха не ведаешь.
     -- Ну... просто уходить не жаждется.
     -- Уйти -- это умереть, понимаешь?
     -- Изгонят? Упросить не удастся? Вдруг только пугают?
     -- Изгонят, слабых и больных вон, таков искон.
     -- Горюта родился с больными ногами! Всей деревней кормят.
     -- То послано богами. Если бы тебя, скажем, деревом  пришибло,  миром
бы выхаживали. Твоя лень и моя... нерешительность сидят  в  нас  самих.  В
деревне боятся, что зараза перекинется  на  них.  Если  не  уйдем  завтра,
забьют кольями.
     Олег тихо всхлипнул, Таргитай застыл. Даже не  стрелой  или  секирой,
как лесного зверя, а кольями, словно осатаневшего пса,  у  которого  глаза
остекленели, а изо рта падает желтая пена!
     -- Я упрашивал Боромира,-- прошептал в темноте  Олег.--  Клялся,  что
буду послушным... что выполню все-все... Уперся, старый пень!
     -- При чем тут Боромир? -- возразил Таргитай.-- Это закон.
     -- Законы составляют люди.
     -- Не богохульствуй! Законы дают боги.
     Олег ответил погасшим голосом:
     -- Да-да, боги... Но боги не считают беличьи хвосты.  Детям  говорим,
что без воли богов даже муравей не чихнет, но мы не дети.  Боги  намечают,
кому сколько жить, когда умереть, но в  наши  дела  не  мешаются...  Тарх,
возьми оружие, ладно? Хотя бы секиру.
     -- Возьму,-- ответил Таргитай неохотно.-- Только вот что...  Я  почти
не отходил от села, это ты шлялся по Лесу. Если идти, то куда?
     Олег молчал, Таргитай подумал даже, что волхв заснул. Нет, потихоньку
плачет. Всхлипывая, сказал дрожащим, как осиновый лист на ветру, голоском:
     -- Если на север, то через три дня упрешься в  Реку.  Не  такую,  как
наша -- большую. Ее не перейти, а плавать не умеем.  Если  на  юг,  то  за
нашим Лесом начинается Темный Лес. Там полулюди, убивают всех.  На  западе
-- Светлолесье, потом сразу Черный Лес. Там сгинешь с первых же шагов.  На
востоке за нашим Лесом лежит бескрайнее Болото. Упыри, водяницы,  болотные
кикиморы. Берегинь нет, там нет берега.
     -- Как это нет берега?
     -- Болотная вода переходит в жидкую грязь, та тоже тянется на версты.
Из грязи  торчит  острая,  как  лезвия  ножей,  осока.  Болото  наполовину
затянуто мхом. Кочки с кабана! Вроде бы лося выдержат, но мышь прыгнет  --
тут же с головой навеки. У того болота нет дна, опускаешься до  подземного
мира.
     -- Ну-ну, дальше!
     Из темноты пришло плачуще-раздраженное:
     -- Я назвал четыре стороны света! Пятого угла еще не придумали,  хотя
нам нужен до зарезу!
     Таргитай повздыхал, спросил безнадежным голосом:
     -- Придется идти через Светлолесье?
     -- Всего Светлолесья -- узенькая полоска. Туда забегают  лютые  звери
и