,
чем те  же  плечи  или  обнаженная  грудь в капельках воды,  волосы все  еще
влажные, не  просохли. Да,  верно, кожа от бедер выглядит  так,  слов-но там
прилипли  кусочки слюды. Ноги  девушки  держат в воде, но Олег  в силу своей
трусости  и подозрительно-сти тут же представил, что дальше чешуя становится
крупнее, а потом великолепные  длинные ноги вовсе  пе-реходят в  раздвоенный
хвост.
     Все четверо повернули  головы  в сторону приближа-ющихся всадников. При
всей одинаковости тел, все  же у  одной волосы богатого пшеничного  цвета, у
другой темные, у третьей -- пышная львиная грива, а у чет-вертой,  что лежит
на  животе,  высоко  выставив  белые  круглые  ягодицы,  волосы  цвета меди,
закручены в мел-кие кудряшки.
     Олег поспешно натянул повод. Конь захрапел, нехо-тя остановился. Олег с
мукой оглянулся. Скиф и Турч тащились совсем близко, лицами едва не падают в
кон-ские гривы.
     А передняя сирена улыбнулась издали Олегу, что-то запела. Ветер относил
слова,  поет негромко, он видел только,  как  двигается ее маленький изящный
ротик.
     Холодный нерассуждающий страх  стегнул по всему телу.  Он резко натянул
поводья, конь попятился.
     -- Стойте! -- прокричал он. -- Впереди -- сирены!
     Конь  Скифа сделал  еще несколько шагов,  прежде  чем хозяин сообразил,
чего кричит волхв, а  Турч продолжал ехать, пока не остановился возле Олега.
По  серому  от грязи и  пота  лицу  катились  крупные  капли пота, лицо было
исполосовано мокрыми дорожками. Олег ухватил за повод его коня.
     -- Сирены! -- прокричал он. Турч спросил глухо:
     -- Разве ты не волхв?
     -- Да, но...
     -- Так изгони их колдовством!
     -- Не могу,  -- ответил  Олег, он  отвел глаза.  Даже дру-зьям  не  мог
признаться,  что  чувствует себя  абсолютно  беспомощным. -- У  меня  нет...
против них заклятий.
     Уже все четыре сирены пели. Олег слышал их чарую-щие голоса, но пока не
разбирал слов. Медленно при-близился Скиф. Черные волосы слиплись, словно он
по-бывал под дождем, лицо блестело, даже волосы на груди блестели в крапинах
пота.
     -- Русалки, --  произнес он  без  удивления. --  Заразы... Но отступать
нельзя. За нами скачут... Там по меньшей мере полета человек! А мы сейчас не
отобьем-ся и от зайцев.
     Олег сказал нервно:
     -- Мы не пройдем!
     -- Почему?
     --  Сирены,  --  сказал  Олег,  как  глухому.  --  Против  их песен  не
устоять!.. Даже  колдуны... Да  что  там колдуны, маги и  чародеи поддаются,
волшебники идут к ним, за-чарованные, как лягушки к ужам...
     Турч оглянулся. Показалось или в  самом деле на  го-ризонте поднимается
оранжевое облачко пыли?
      Но и отступать нельзя,  -- ответил он.  -- Эх, ча-родей... Не знаешь,
что когда не помогают знания, то... Скиф, какой по ним врежем?
      Давай про битву в Долине Волхвов,-- предложил
     Скиф.
     -- Давай, -- согласился Турч.
     Они  тронули  коней вперед,  Скиф  запел сильным мужественным  голосом,
настолько красивым  и  суро-вым,  что у  Олега  почему-то побежали  по спине
мураш-ки. Турч подхватил, его хриплый  голос, больше при-годный для  рева на
поле битвы, поддерживал надежно, в то  время как голос  Скифа  поднимался до
звенящих высот,  парил,  падал с  высоты,  как  подстреленный  сокол,  снова
находил силы и взмывал сильно и по-бедно...
     А Олег, покрывшись пупырышками,  слушал краси-вую  воинскую  песню  про
троих героев, что  вступили  в  битву с самим  богом войны,  а потом еще и в
жуткой долине дрались за мир людей против страшного мира нечисти...
     Кони из  последних сил  вошли в воду, стояли, дро-жа, не  в  силах даже
опустить головы и напиться. Олег поспешно  понукал своего коня, всего в двух
шагах  на краю уступа  сидит  обнаженная сирена,  выгибается, по-казывая  то
крупную грудь, то мягкий живот, то ягоди-цы. Чарующий голос проникал  сквозь
все заслоны, вле-зал в душу.
     -- Приди, о путник!.. Приди в мои объятия,  охлади во мне полыхающий  в
твоих чреслах жар... со мной по-койно... на свете нет ничего дороже жизни...
а ты все  в  дороге, в бедах,  тревоге и опасностях... Я  буду тебя ласкать,
гладить, чесать, нежить, выполню все твои же-лания, только назови...
     Он  ощутил, что руки сами повернули  коня в ее сто-рону.  Сирена запела
громче, в  ее широко распахнутых глазах  были  любовь  и  нежность. Он вдруг
понял  с  по-трясающей  ясностью,  что это  никакие  не людоедки,  а  просто
женщины, которые хотят покоя и от мужчин
     жаждут всего лишь покойной мирной жизни, чтоб без всякого  надрыва, без
безумной скачки на  взмыленном коне  над краем пропасти, без свиста стрел  и
стука ме-чей по щитам...
     С  другой стороны по ушам  хлестнул сильный злой голос. Перед глазами в
страшном  зареве встала карти-на, как на краю света трое  героев  бьются  за
весь мир, а люди в это  время  пьют,  едят, пашут землю, даже не подозревая,
что за их простенький покой в это время
     льется горячая кровь.
     В груди защемило,  он с  трудом  повернул  коня. Да, с  этими  юными  и
нежными женщинами хорошо, даже прекрасно, но надо... надо...
     Ничего не надо, прозвучал в голове красивый зову-щий голос, умоляющий и
убеждающий разом. Ведь ты уже  сделал больше, чем  другие.  Что тебе, больше
всех надо? Ты заслужил отдых... ну, пусть не навсегда,  но ос-танься хоть на
сутки, хоть  на ночь,  или хотя бы переж-ди  с нами эту жару, мы все четверо
будем  тебя ублажать  и нежить, ты еще не знал таких ласк, никто их не знал,
ты познаешь полное и высшее блаженство...
     Свирепый голос Турча прохрипел с  другой стороны, что высшее блаженство
-- умереть  за  родное  племя,  за свой  народ. А высшее блаженство, которое
обещают  эти  мокрые  дуры,  может дать  любая девка-скотница  на  ближайшем
постоялом  дворе.  Нет разницы:  сирена,  принцесса  или скотница  --  такое
блаженство со всеми одинаково...
     Олег смутно чувствовал, что Скиф тащит его, бьет,
     пинает, а женские  голоса звучат  уже не только  в ушах, но и в голове,
мозгу,  отдаются эхом во  всем теле, что страстно  возжаждало  покоя, ласки,
неги...
     -- Да что с тобой? -- услышал он наконец яростный голос, что проломился
как сквозь бревенчатую стену. -- Что с тобой?

     Его трясли, били,  на голову скупо плеснуло холодной водой. Он  ошалело
огляделся. Берег с  сиренами отодви-гается, голоса прекрасных женщин  звучат
слабо, это в его черепе слышно так, что перекроют даже раскаты грома. Скиф и
Турч смотрят с обидой и недоумением, кони жадно пьют воду.
     -- Что случилось? -- потребовал Турч.
     -- Сирены... -- прохрипел Олег.
     --  Ну и что?  -- взорвался Турч. -- А мы не сирены?  Да мы сиренее все
сирен!..  Когда я эту  песню проорал в  одном селе,  там все  мужчины начали
проситься ко мне в войско. Даже детвора и старые деды!.. А ведь мне мед-ведь
на ухо наступил!
     Олег слабо мотнул головой:
     --  Да  нет...  ты поешь  здорово. Просто на  меня  магия  песен  слабо
действует.
     -- Но сирены же едва не заворожили!
     -- Да, но... вашу песню я уже... однажды,  -- ответил Олег едва слышно.
-- И тогда она... очень не понрави-лась... Словом, другая бы песня... гм...
     Турч уже отошел от гнева, сказал почти покровитель-ственно:
     -- Дурень ты, хоть и грамотный. Эта песня -- лучшая! Она двигает миром.
     Олегу показалось, что он ослышался.
     -- Двигает миром?
     --  Ну да. Двигает людьми, будь они  простые пастухи,  могучие маги или
властелины армий. А те уже двигают народами, горами, реками...
     Олег  с гудящей головой  оглянулся. Река с каменной площадкой  медленно
отдалялась, нежнотелые молодые женщины все еще поют, глядя им вслед, но в их
песне ясно слышится поражение, растерянность, даже уныние.
     Его трясло, он спросил дико:
     -- Но как?.. Как мы прорвались?
     Турч ехал  рядом, на  ходу затыкал  деревянной  проб-кой баклажку.  Два
кожаных бурдюка болтались, булькая, по обе стороны седла.
     -- Песни, -- сказал он, -- это не магия. Это... посиль-нее магии.
     -- Я  это понял, -- прошептал  Олег. -- Потому даже маги попадаются как
мухи в паутину. Но... как мы? Как?
     --  Песни, -- ответил  Турч.  Он  оглянулся на Скифа, но молодой  герой
смотрел прямо  перед  собой, брезгая  объяснять очевидное. --  Песни,  Олег.
Когда по тебе бьют песнями, в ответ  можно ударить только другими песнями. И
обезвредить, удается только другими пес-нями.
     Олег зябко передернул плечами. Он помнил, кто сочинил эту песню. И хотя
тот  певец больше  сочинял  про любовь да  про  ясное солнышко,  сам  сирена
проклятая, но были у него и такие вот песни, которые одобрял даже Мрак.
     --  Спасибо за  урок,  -- пробормотал  он.  -- Черт,  ну почему  же мне
медведь уши оттоптал? Мне ваша песня  как-то до лучинки... а вот песни сирен
подействовали!
     --  Их  песни  проще,  -- ответил  Турч злобно.  -- Напростолюдинов! На
просто  людей, на людей с  простыми душами. Попросту -- на  людей с  мелкими
душами. Потому и действуют,
     Скиф возразил горячо:
     --  Олег не простолюдин! Мне  кажется, он из знатно-го  рода. Только не
признается.
     -- Мы все простолюдины, -- заявил Турч. -- Где-то глубоко внутри все мы
простолюднее не бывает!.. Но не признаемся, а поднимаемся  и идем  дальше. И
становим-ся уже не просто людьми. А кто-то и без всяких сирен готов лежать и
чесать пузо.
     Олег посмотрел  на него с  удивлением,  уважением и даже  с опаской, со
стыдом уронил взгляд.


Глава 19

     Выбрав момент,  он  послал коня  рядом с конем Скифа.  Несколько  минут
ехали бок о бок, потом Олег ска-зал с неловкостью:
     -- Спасибо.
     -- За что? -- удивился Скиф.
     По его  чистым  синим глазам Олег  понял, что юный  герой уже забыл про
каких-то мокрых поющих баб, сей-час весь  устремлен вперед, ибо там схватки,
приключе-ния, сладкая месть...
     --  За  сирен,  -- ответил  Олег. Поправился: -- За то, что провел меня
мимо.
     -- А-а, -- понял Скиф, -- ну, это пустяк. Это было легко.
     -- Да? А мне вот...
     -- Ты не герой, -- объяснил  Скиф.  -- Сирены  подма-нивают тех, кто...
гм, готов поддаться. Ты заметил, что многие герои проезжают этой дорогой, но
никто на них, на этих сирен, даже руки не поднял?
     -- Да, но не понял. Я бы их перебил... если бы мог.
     --  Проехать мимо просто, --  ответил Скиф великодуш-но. -- Я  бы и без
песни  проехал. И  ни одна бы  не смог-ла...  Что  мне их  песни?  Мне стоит
вспомнить о Ляне,  как все женщины  мира... да нет  их  просто  со  всеми их
жал-кими  чарами!  Есть  только  Ляна,   моя   Ляна,  ею  я  уже  оча-рован,
околдован...
     Он мягко улыбнулся, лицо стало мечтательным,  чис-тым,  почти  детским,
потом вдруг без всякого перехода захохотал грубо, по-солдатски.
     -- Ты чего? -- удивился Олег.
     --  Не знаю, как насчет мечей  и стрел... но  от  других  баб Ляна меня
оберегает, это точно.
     Он свистнул,  гикнул, пустил  коня в галоп, догоняя Турча. Олег смотрел
ему  вслед. Да,  мужчины  сирен  не  трогают.  Сирены. -- дело добровольное:
хочешь --  под-дайся, не хочешь  --  укрепись  духом и  топай мимо.  Си-рены
выпалывают род людской от слабых. Так что если сирены когда-либо и исчезнут,
то только от рук разъ-яренных неопрятных баб, у которых те поуводили мужей.
     Тропка  через  редкий лесок  тянулась  на диво ровная, по  обе  стороны
мелькает  ельник, горбятся неопрятные кочки, стайками  держатся  молоденькие
сосенки, жал-кие, как сироты, иногда в сторонке вздымает страшные коричневые
корни упавшее дерево.
     Два-три  раза  попались  деревушки,  если  можно  на-звать  деревушками
три-четыре  хатки,  больше  похожие  на  землянки.  Рядами  тянулись   серые
поленницы дров, запас на два-три года вперед,  и  такие  же  серые  хатки не
отличались от этих поленниц.
     Женщин не видно,  в поле, а мужчины кто чешется да зевает на завалинке,
кто месит  глину,  засыпая  на ходу.  Самые  умелые вяло строгают  грабли да
лопаты,  на ска-чущего всадника посмотрел разве что один из пяти, все  как в
воду опущенные.
     Когда  выехали  на  берег  реки,  довольно   широкой,  деревушки  стали
попадаться чаще. Турч посмотрел на небо, сказал со вздохом:
     -- Кони устали... В следующем селе, какое бы ни оказалось, заночуем.
     -- Медленно едем, -- согласился Скиф. Олег смолчал. Когда-то он в вихре
мог  облететь за сутки половину белого света, но  какой смысл  в  скорос-ти,
если мысли от  этого не идут быстрее? А вот медленнее  -- да. Так что  лучше
вот  так  неспешно,  замедленно,  зато  не  упуская  ни  единой  возможности
повертеть креп-кий орешек  со всех сторон,  поискать щелочку, вставить узкое
лезвие острой мысли, надавить, расколоть, увидеть зернышко истины...
     Или  хотя бы  понять,  как теперь  распределять работу Семерых  Тайных.
Пора,  наверное,  собраться.  Все уж на-верняка знают, что  магический дождь
кончился.  Они  ж магией пользовались сто  раз на  день. Вдруг кто-то на-шел
решение?
     Дорожка вдоль реки  петляла,  следуя изгибам самой  реки. У  самой воды
торчат  старые  ветлы, изредка гли-нистый берег  переходит в песчаный, тогда
глазам  боль-но от сверкающего золотого  песка. Затем снова деревья  на краю
реки, опущенные в стоячую воду ветви, запах гниющей воды...
     Показались домики, однако кони не обрадовались, не прибавили шага. Олег
увидел, что это  селение  явно когда-то знавало лучшие дни.  Почти  от самой
околи-цы дорога замощена бревнами, но дожди и весенние лужи  намыли на одних
землю, а под другими, напротив, подрыли ямы, и когда его конь ступал по этим
бревнам, одни поднимались торчком,  норовя достать самого  всадника,  другие
отзывались глухим шорохом, после чего рассыпались коричневой трухой.
     Тревожное  предчувствие  сжало  сердце.  Деревня  еще  живет,  но  люди
выглядывают  из окон  изможденные, на  улицах не  слышно  веселого  детского
гвалта, бревна в из-бах вот-вот рассыплются, покрыты зеленым мхом, сами избы
вросли в землю.  Он почти видел, как  они погру-жаются с каждым годом, как в
болото, уже окна на уров-не земли...
     Ни  одной  целой  крыши,  словно  их не  то снес ураган, не  то  сорвал
пролетающий дракон. Одни голые ребра  стропил, кое-где остался, зацепившись,
пук  гряз-ной  соломы.  Сами окна  без  ставен,  половина заткнута тряпками,
грязными    подушками,   серый   голодный   бурьян   заглядывает   в   хату,
присматривается, готовится перебраться и  туда, раз уж огороды все захватил,
под-мял, примучил, притоптал для себя и своего семени.
     А потом показался даже  город, который Олег  признал городом  только по
обвалившейся стене. Ворота, правда, уцелели, но вросли в  землю на четверть,
и дорога пове-ла в сам  город рядом с воротами через широкий пролом. Кое-где
торчат  обломки  стены,  видны  следы,  откуда  го-рожане  берут  камень  на
свинарники.
     Дома  --  те же  сельские,  из бревен,  покрыты соломой, с завалинками.
Олегу почудилось,  что он замечает, как весь  город постепенно погружается в
землю, словно на болоте.
     Даже  люди,  что  попадались,  все  как   в  воду  опущен-ные:  хмурые,
молчаливые, в заботах, согбенные. На въе-хавших в  город посмотрели  искоса,
без интереса, тут же забыли, что рассердило Турча.
     -- Мрущий народ, -- заявил он. -- Я уже встречал такие. И болезней нет,
и  никто не уводит в неволю, а что-то  людей  гнетет. Кто  поживее -- уходит
куда глаза глядят, а остальные мрут, не оставляя потомства.
     Олег сказал хладнокровно:
      Авось не вымрут за ночь. А потом пусть хоть весь город провалится.
     Турч удивился:
     -- Чего вдруг?
     --  А  городов много, -- ответил Олег равнодушно.  -- И  здоровых людей
много...
     Турч покрутил головой, смолчал. Волхв прав, видать,  тоже поскитался по
свету. Но все равно этот народец жаль. Всякий жаль. Даже чужой. Да и  пока в
тебя не плю-нули и камнем не кинули -- все свои, не чужие.
     Он ехал, задумавшись, как будто  совершенно  забыл,  что сидит на коне,
слившись с  ним воедино,  слегка от-кинулся корпусом, редкое солнце освещает
морщини-стый  лоб и крупный  горбатый  нос.  Металлические  бляхи  на  латах
блестят, как  и на широком поясе. Глаза смотрят вызывающе, но в глубине Олег
видел суровую доброту. Этот воин любит мир, людей и готов за них драться.
     Олег посматривал на него искоса,  череп разогрелся  не столько от редко
проглядывающего  в дыры туч  сол-нца, сколько  от  горячечных мыслей.  Когда
человека тянет есть, пить, а потом и  к  женщинам, что здесь див-ного -- так
же поступают все звери, птицы, мухи и комары.
     Но вот этот уже немолодой и суровый человек,  что заставило его поехать
с ними? Ведь понимает же, что нет у Скифа ни сил, ни возможностей вернуть...
даже  не  вер-нуть,  это  никогда ему не принадлежало,  а  именно за-хватить
престол в землях Миш! Скорее всего, этот горя-чий юноша скоро сложит голову.
Или чуть позже, но -- сложит. Так почему же?
     --  Благородство,  --  прошептали  его  губы.  --  Это зовет-ся в  мире
благородством. У  зверей его нет, а  у человека -- есть. Благородство -- это
готовность действовать напере-кор собственным интересам!.. Так? Но даже не у
всех людей оно есть, ибо есть люди, что от зверей и мух не-отличимы по своей
сути. Их называют простыми людьми. И ценности у них простые. Общие для  всех
людей.  И  для благородных, кстати,  тоже...  Но  у  благородных  есть и еще
ценности, которых у простых людей нет. А эти ценности неизмеримо выше...
     Он вздрогнул,  в  возвышенные и четкие мысли,  что  с каждым мгновением
становились все отстраненное, вор-вался густой голос:
     -- Эй, волхв! Не заснул ли?
     Он обнаружил себя посреди  просторного двора. Скиф и Турч уже соскочили
с  коней, хмурый мужик взял  под  узцы и повел  в  раскрытые ворота конюшни.
Вернее, ворот не было, только широкий темный провал.
     Впереди  резное  крыльцо, запахи  кваса, пива, кисло-го вина,  жареного
мяса и разварной каши... ах да, они уже въехали на постоялый двор, а там уже
корчма.
     Мясо подали холодное, пиво -- теплое, а кашу -- под-горелую. Но ели, не
замечали.  Правда,  когда  перед  ними  поставили  пиво,   Турч   скривился,
громогласно  потребо-вал лучшего  вина,  иначе он  все  здесь  перевернет  и
порушит.
     На них  посматривали искоса, народ  в этой корчме ти-хий, голоса жужжат
как замирающие мухи. Даже ложки стучат приглушенно, будто шлепают по  мокрой
глине. Только один, прокаленный  солнцем, в живописных лох-мотьях, ел шумно,
с   удовольствием,   запивал   прямо  из  кувшина,   Олег   перехватил   его
любопытствующий взор.
     Через некоторое время послышались шаги, дружелюбный голос произнес:
     -- Кто вы, трое героев?
     -- Трое дурней, -- ответил Турч  грубо, -- которым дурная голова  покоя
не дает.
     -- Ха-ха, -- ответил незнакомец. -- А я -- странству-ющий мудрец. Можно
к вам за стол?
     Скиф  и  Турч  воззрились  на  этого  странствующего  ум-ника,  как  на
переодетого   разбойника.  Мудрец  в  самом  деле  выглядел  как   стареющий
разбойник, что никак не может расстаться со своим прибыльным делом.
     Турч подумал-подумал, брякнул:
     -- Садись. Но если ты мудрец, то чего  в таких  тряп-ках? Умный  мог бы
жить во дворце.
     Мудрец неспешно сел напротив, ответил насмеш-ливо:
     -- Беден не тот, у кого мало, а кому надо много.
     --  Я вижу, -- вставил  Скиф,  явно стараясь поддержать  Турча, -- тебе
надо очень мало.
     -- То, что мы видим, -- сказал мудрец многозначи-тельно, -- зависит  от
того, куда мы смотрим.
     Турч оторвался от созерцания широкого зада служан-ки, пожал плечами:
     --  Куда  бы  я  ни  смотрел, я  вижу все. А  по  дорогам кто только не
шатается! Ты куда направляешься?
     -- В Гелон, конечно, -- ответил мудрец.
     -- Почему "конечно"?
     -- У Гелона богатая и процветающая страна,  --  объяс-нил мудрец.  -- А
там, где воюют, не до мудрости. Там бы выжить! Зато в богатых странах  могут
позволит