- Сами боги подают знак!.. Не давай уйти!
     - Руби! - пронесся клич. - Руби всех!.. Чтоб ни один не ушел!
     Когда   последние   легионеры   пали,   защитники    телег   почти   не
сопротивлялись.  Напрасно  Фарамунд,  спохватившись,  кричал, чтобы  брали в
плен.  Рассвирепевшие франки, на глазах которых гибли друзья, перебили всех,
а потом  еще бегали с  окровавленными ножами,  перехватывали горло  каждому,
кого считали только раненым. А самых сильных и доблестных легионеров, вокруг
которых  трупов  их  товарищей  было  больше  всего,  разрезали на части,  а
окровавленные куски разбросали по кустам на поживу лесному зверю.

Глава 17

     Фарамунд с тремя воинами погнался за убегающими, вдруг да там кто-то из
тех, кто знает о Лютеции. Их легкие кони настигли без труда, сперва порубили
пеших, затем настигли франков-федератов, убегающих на тяжелых римских конях.
Эти убегали так же молча, как молча дрались и умирали легионеры, пригибались
к конским шеям, прятали лица в развевающихся лицах.
     Фарамунд рассекал  мечом спины, затылки, несся дальше, и лишь когда под
ударом упал  последний,  со злым  недоумением огляделся  по  сторонам.  Конь
пробежал немного, волоча  упавшего, остановился. Брюхо было в мыле,  с  удил
капала пена. Никто не ушел,  а кто успел скакнуть  в кусты, и пытается  уйти
пешком  через  заросли, того изловят лесные молодцы. Здесь же  ни  одного из
тех, кто поднимался выше казармы, да и то не легионерской, а вспомогательных
отрядов....
     Возвращались все еще злые, не насытившие сердца местью. Между деревьями
трупы  лежали  уже  голые,  многие  изрубленные в припадках ярости уже после
смерти.  Над  телами  роились  крупные  зеленые  мухи.  Двое  волков,  рыча,
выдергивали кишки из распоротого или прогрызенного живота.
     Фарамунд вскричал в гневе:
     - Так неужто ни одного не взяли?
     - Ни одного, - ответил Громыхало с сожалением.
     - Эх, - сказал Фарамунд со злостью, - я же говорил!
     - Не утерпели, -  сказал Громыхало, - а жаль... Я бы хотел хоть парочку
повесить  сам... На  дереве  хорошо вешать!  Так, чтобы стоял  на пальчиках.
Ветка пружинит, тянет вверх, глаза  выпучены, морды красные, пена изо рта...
Стоят на цыпочках, будто взлететь пытаются, ха-ха!
     Люди все еще раздевали убитых, доспехи складывали на одну телегу, и так
полную разными товарами почти доверху, одежду  и сапоги  - на  другую. Своих
убитых  оттащили в  сторону,  но их оказалось  так много, что  полдня только
копать могилу.
     - Души их уже на  небесах, - сказал Фарамунд, - а тела... Кто из мужчин
обращает внимание  на одежду? Главное  - сберечь  в  чистоте свой меч, а  не
ножны.
     Громыхало согласился восхищенно:
     - Хорошо сказано, рекс! Душа - это меч, а тело - всего лишь ножны
     -  А,  покинув ножны,  -  заключил  Фарамунд, - душа свершит еще  более
великие дела!
     Он дал сигнал  двигаться, римские  кони послушно  потащили тележки, как
вдруг донесся чистый звонкий голос:
     - Рекс, неужто оставите этого поганца? Он же смеется над нами!
     На пригорке на своей рыжей лошадке сидела Клотильда. Фарамунд проследил
за нею взглядом. Служанка, задрав голову, грозила небу кулаком. В двух шагах
гордо вздымалась исполинская сосна. Присмотревшись,  заметил,  как  на самой
верхушке среди редких ветвей мелькнула нога в римской сандалии.
     Фарамунд спросил быстро:
     - Кто там?
     Клотильда сказала негодующе:
     -  Да  парнишка  с  ними  был!   Когда   начали  рубить  последних,  он
выскользнул, сиганул на это дерево!
     Фарамунд окинул взглядом  высокий гладкий ствол, совершенно без сучьев,
как у  всякой сосны, выросшей  в  густом лесу, когда первые  ветви  начинают
расти на самой вершинке.
     - Зачем тебе этот парнишка?
     -  У  тебя  других  вообще  нет,  -   отпарировала  Клотильда,   словно
разговаривала не с могущественным рексом, а с  парнем из соседнего дома. - К
тому же... он не воин. А такие всегда больше знают.
     Фарамунд ощутил, что в груди тревожно екнуло.
     -  Ты  права,  девка... Как он  туда  взобрался?..  Силен! Стрелами  не
пробовали?
     - Ловит! Еще и смеется, гад.
     Фарамунд бросил отчетливо:
     - Срубить.
     Несколько  человек  с готовностью  взялись за топоры.  Видимо, это были
неудачливые   стрелки,   ибо  стук  топоров   пошел  частый,  дерево  начало
вздрагивать от ударов.
     Фарамунд выждал, сделал знак приостановиться, крикнул в тишине:
     - Эй, на дереве! Слезай.
     После паузы из-за веток прозвучало:
     - Зачем?
     - Рухнет, придавит, - объяснил Фарамунд.
     - Меня смерть не страшит, - последовал гордый ответ.
     -  Не смерть,  -  объяснил Фарамунд  безжалостно. -  Тебя  придавит, ты
останешься  калекой.  Будешь  ползать в  пыли дорог с  перебитыми  ногами  и
сломанной спиной.
     Ответа  не было,  топоры  застучали с удвоенной  силой. Затем с  высоты
прозвучало:
     - А если слезу?
     - Может  быть, убьем  сразу, - объяснил Фарамунд. - Может  быть, сперва
сами искалечим,  изувечим,  натешимся,  а потом убьем. Но... может  быть, ты
останешься цел и невредим.
     После паузы, когда один из воинов,  не дождавшись решения, уже врубился
острым лезвием в ствол, сверху прозвучало:
     - Рискну.
     А  внизу, не выпуская топоров  из  рук, попятились,  встали в  круг.  С
дерева быстро  спускался  молодой парень,  худощавый,  в  драной  полотняной
рубашке и кожаных штанах. Вехульд ухватил его за шиворот раньше, чем подошвы
коснулись земли.
     Правая щека парнишки была в потеках смолы, туда  налипли чешуйки, делая
щеку похожей  на спину толстой змеи,  а в волосах,  тоже  тронутых  сосновой
смолой, торчали зеленые иголки и перья.
     Фарамунд спросил нетерпеливо:
     - Ты служишь римлянам? Морда у  тебя смышленая. Если ты уже знаешь, кто
я, то догадайся, что я ищу. Не ответишь...
     Он кивнул Вехульду.  Тот пригнул парня, заставив опуститься  на колени,
ухватил за волосы и пригнул голову к  земле. Парень слышал, как вжикнул меч,
покидая ножны.
     - Ты хочешь отыскать похитителей Лютеции, - торопливо прокричал он. - А
я знаю, куда ее повезли...
     Вехульд  отпустил  его волосы,  не  дожидаясь знака  от  рекса.  Парень
вскинул голову.  Глаза  живые,  отметил Фарамунд, хитрые.  От  страха быстро
переходит  к надежде. До  самой последней минуты  не верит, что с ним что-то
случится. Даже когда меч снесет голову,  все еще  будет  думать, что удастся
вывернуться...
     -  Что-то слишком  много  знаешь,  -  сказал  Фарамунд медленно. Сердце
колотилось, он нарочито растягивал слова,  чтобы  не  дать побежать  впереди
мыслей, прыгая и сшибая друг друга. - Слишком...
     За спиной бухнул Громыхало:
     - Рекс, надо ехать. Если римляне узнают, что мы перехватили обоз... Они
такие! То спят-спят, то начинают шевелиться.
     - Езжайте, - велел Фарамунд. - Я догоню.
     Он осекся, ибо телеги уже тянулись по дороге. Громыхало не сомневался в
решении рекса, хорошие  военачальники  получились,  не  заглядывают  в  рот,
делают  сами все, что  нужно, молодцы. Многие  переоделись  сразу,  сбросили
лохмотья, щеголяли в блестящих  римских панцирях. На головах дорогие римские
шлемы, что закрывают уши  и даже щеки, только мечи разбойники оставили свои:
настоящие, длинные, из хорошей закаленной стали.
     Он  кивком  велел Вехульду сесть на коня,  а пленнику сказал как  можно
небрежнее, хотя сердце колотилось, а жар опалил щеки:
     - Встань. И рассказывай все, что знаешь.
     Парень сказал с жаром:
     -  О,  Господин!  С великой радостью!.. Итак, вначале была Тьма, а  Дух
Божий носился над водами. Потом Господь сказал: да будет свет...
     Фарамунд дернулся:
     - Ты о чем?
     - Ты  же велел: с самого начала, - торопливо  сказал парень.  - Но если
хочешь, это могу пропустить, а начну сразу от Адама и Евы...
     Фарамунд ощетинился:
     - Ты кем был у римлян?
     - Господин, такого слова нет на нашем  языке. Но  я был  тем, кто имеет
право говорить в глаза правду самому цезарю...
     Фарамунд поморщился:
     - Понятно, шутом.  Ладно, шут, ты только  не забывай, что сейчас мне не
до веселья. Даже будь в твоей шкуре лучший  поэт  вселенной,  я  тебя повешу
через минуту, если не скажешь, откуда знаешь, кто я и что ищу.
     Шут снова рухнул на колени:
     -  О, господин!.. О  тебе уже пошел  слух.  А римляне потому  и владыки
мира, что у  них  есть карты.  И они  знают, в  каком месте  на карте  о чем
говорят,  чего добиваются, на чем  местного вождя можно купить или  поймать!
Уже ширится слух,  что ты  завоевываешь бурги для своей женщины.  Ее похитил
твой соперник, ты ее разыскиваешь... Я знаю только, что ты был близок, очень
близок!  Ты,  в  своей неизреченной премудрости,  свойственной юным народам,
выбрал  единственно верный путь. Если бы не наш обоз,  ты бы во-о-о-н на той
дороге перехватил  отряд  Настиона, что  перевозил  ее из  полевого лагеря в
крепость.
     Фарамунд вскрикнул, как раненый в самое сердце огромный зверь:
     - Она была так близко?
     - Рядом,  - ответил  шут  сочувствующе. -  Я видел  с  телеги,  как там
поднялась пыль,  когда вы напали на этот несчастный обоз. Они улепетывали со
всех ног! Еще бы...
     - Почему? - спросил Фарамунд жадно.
     -  Их было не больше десятка воинов, - объяснил шут. - Они сопровождают
повозку, в которой и везли Лютецию. Я видел ее в лагере дважды!
     - Скажи, - вырвалось у Фарамунда, - как она выглядит?
     - Она,  в самом деле, рождена для небес, -  сказал шут почтительно. - В
ней есть та царственность, что приходит только с породой. Неужели Господь, в
самом деле, и людей выводит так же,  как человек выводит  породы собак?.. Ее
спина всегда прямая, и  когда она смотрит  на своих похитителей, то выглядит
так, словно это они у нее в плену.
     - Да, - сказал Фарамунд жадно, - это она...
     - Стерегут ее два брата-великана:  Корнуган и Настион.  Это не  люди, а
вовсе  чудовищные  башни,  закованные  в  железо.  Это  франки,  что  служат
римлянам... вернее, указывают им разные услуги. Доспехи им сковали на заказ,
а  мечи  у  них...  прости рекс,  не короче  твоих,  а  ростом  и силой  оба
превосходят всех сущих на земле.

     На месте битвы трупы жадно расклевывало воронье, волки рычали и дрались
за лакомые  внутренности. Трупы уже почернели, распухли, над  поляной  стоял
звон от  множества  крупных  навозных мух.  Со всех сторон  сходились жуки и
муравьи, а  подземные  зверьки начали  подрывать вокруг трупов землю,  спеша
опустить в глубины, где будут лакомиться без помех.
     На той дороге, куда указал шут,  они  легко нашли отпечатки подков двух
огромных  коней.  Под  великанами и кони  оказались  великанскими,  Фарамунд
измерил ладонью ширину копыт, представил себе размер коня, мурашки пробежали
по коже. На богатырских конях и люди не простые, не простые...
     -  Вперед,  -  сказал  он  сквозь  зубы. -  Вперед,  пока эти звери  не
спрятались где-нибудь в укрепленном месте.
     - Рекс, откуда здесь укрепления?
     - Откуда и наше, - бросил он. - На этих землях быстро растут  не только
грибы.
     - Я знаю, - заверил  Вехульд. - Дальше только настолько дикие леса, что
нет ни  клочка  свободной  земли.  А  вырубить  такой  лес, чтобы  построить
крепость, сил человеческих не хватит!
     - А выжечь?
     - Среди таких болот? - фыркнул Вехульд.
     - Сейчас жара.
     - Сгорит  только  мох, -  предположил Вехульд.  -  Да  еще кусты...  Но
деревья стоят! Думаешь, не было здесь пожаров?
     - Ладно, но должны быть люди, деревни...
     Вехульд подумал, согласился:
     - Верно. Но если им кто и окажет помощь, то что нам несколько  поселян?
Там могут быть одни землянки.
     На ночлег остановились в  сотне шагов от дороги.  Костер развели в  яме
под  прикрытием широкого выворотня. Дым  рассеивался среди  листьев, даже  с
дороги  не  заметить,  разве  что  чуткие  ноздри  уловят  запах гари. Коней
стреножили и пустили пастись на соседней поляне, Вехульд, не доверяя рядовым
воинам, остался сторожить первым.
     Кроны смыкались плотно, а  когда костер погас, все погрузилось во тьму,
словно мир оказался в  мешке с  угольной  пылью. Ветви не пропускали  лунный
свет, Фарамунд погрузился в сон, страшась, что прозевает утро.
     Однако проснулся он первым.  Из  полумрака  смутно проступали очертания
огромных стволов,  над головой что-то робко  чирикнуло. Деревья  становились
выпуклее, объемнее, рассвет все-таки проник под плотную крону.
     - Пора, - сказал  он с  жадным нетерпением. -  Вехульд,  не спишь? Вели
седлать коней!

     Трое суток они гнались за похитителями. На четвертый день золу на месте
костра  застали еще  горячей. Фарамунд в  отчаянии  пришпоривал  измученного
коня, но тот лишь хрипел, мотал головой, морда в пене, а брюхо в мыле.
     - Привал, - прокричал сзади Вехульд. - Иначе... иначе завтра уже ни  на
что не будем годны!
     Между  деревьями  словно натянули  золотую  паутину.  Верхушки деревьев
сверкали.   Хотя  закатное  солнце  еще  не  налилось   пурпуром,  но  белки
превратились в огненные комки и шмыгали по стволам, как клочья пожара.
     Люди спешно расседлали коней, вытирали  им мокрые бока. Во всем лесу от
вершинок  до  корней  внезапно  наступила  тишина.  Звери   и  птицы  спешно
устраивались на ночь, зная, как быстро в лесу наступает темнота.
     А  рано  утром  они  мчались  на  конях  до полудня, а потом Унгардлик,
который взял на себя роль проводника, резко натянул повод:
     - Всем стоять!.. Дальше придется пешком.
     - Почему? - спросил Фарамунд зло.
     Из кустов высунулся молодой воин, совсем безусый, глаза  расширенные от
счастья:
     -  Они  остановились  на  привал!  Среди  бела  дня!..  Вы  наткнетесь,
спугнете...
     Фарамунд молча  соскочил  на  землю.  Вехульд  быстро  оглядел  воинов,
кого-то придется обидеть, оставить с лошадьми.
     - Пятеро будут следовать за нами в отдалении, - велел он. - С конями...
Верно, рекс?
     Фарамунд поддернул перевязь, чтобы рукоять меча была поближе к ладони.
     - Верно, верно. Унгардлик, веди!
     Унгардлик  кивнул  юноше,  вдвоем  скрылись в зарослях,  даже  ветки не
колыхнулись. Фарамунд метнулся  следом,  сердце  стучало  громче,  чем  стук
подкованных коней.
     Тропки уже давно  не было. Унгардлик то появлялся,  то исчезал. А когда
он прилег за огромным  вывороченным  пнем  и уже не двигался, только  дважды
нетерпеливо оглянулся на Фарамунда, у того сердце внезапно оборвалось.
     За деревьями на расчищенном пространстве виднелись крыши пяти землянок.
Яркое солнце заливало всю гигантскую поляну золотыми лучами, воздух был чист
и светел, очень  медленно проплыл серебристый комочек паутины. Фарамунд даже
разглядел такого же серебристого паучка с золотыми пятнышками на спине.
     Несколько  человек  сидели  у  костра, трое расположились  в  сторонке,
точили мечи, протирали их тряпками. Еще двое осматривали коней, поднимали им
ноги, щупали копыта.
     Фарамунд  наконец вычленил взглядом того  гиганта, о  котором Унгардлик
говорил с  таким страхом.  Спокойный, тот сидел  неподвижно  под  толстенным
дубом.  В  таких же серых, как  кора  дуба,  латах,  потертых,  но настолько
толстых, что и лезвие топора увязнет, как в самом дубе. Огромная, как котел,
голова,  лицо серое, корявое, словно тоже покрытое корой. Веки опустил, руки
скрещены  на  могучей  груди, спиной  прислонился к дереву. Похоже, дремлет.
Длинные грязные волосы падают на плечи, шеи не видать, но кто бы сомневался,
что толстая,  как дерево. А что силен и огромен - не  заметить трудно. Когда
орел дремлет на ветке, все равно видно, что у него есть крылья...
     - Корнуган, - прошептал Унгардлик рядом, - бастард...
     - Что за бастард?
     - Говорят, Корнуган  и  Настион -  братья  по отцу самому Савигорду. Их
отец, как все мы,  греб все, что только шевелилось... а  что не шевелилось -
тоже. Видишь, какие чудища рождаются!.. Савигорд им доверяет водить отряды.
     С другой стороны неслышно подполз Вехульд. Фарамунд прошептал:
     - Ты берешь  тех,  что с  конями...  А ты, Унгардлик,  отрежешь  дорогу
бегущим...
     - Почему я? - удивился Вехульд.
     - А кто же?
     - Да так... Мужичье с топорами.
     -  Не привередничай, - строго  сказал  Фарамунд. - Надо, чтобы никто не
ушел. Понял?
     - Да, я потом... можно?
     -  Нельзя, - отрубил Фарамунд. - Рикигур... Ты  где? Бери пять человек,
отсечешь от  леса.  Справа, судя по  всему, река, так что туда пусть  бегут,
возьмешь прямо в воде. Людей выбирай сам.
     - А ты, рекс?
     - Я беру Корнугана, - ответил Фарамунд яростно. - Я убью его!
     - Всегда себе самое лучшее, - вздохнул Вехульд.
     Фарамунд раздвинул кусты, сердце уже бухало яростно и  часто,  выхватил
меч, бросился через поляну и только когда его заметили, проревел люто:
     - Лютеция!
     Федераты вскакивали  с такой поспешностью, что один влетел в костер,  а
другой  упал навзничь  через колоду. Справа  и слева  от  Фарамунда  метнули
дротики. Сам он  несся  как  тур, рычал как волк. В длинном прыжке перелетел
костер, на лету рассек голову крупного белобрысого мужика, сшиб второго. Меч
в  его руке срубил еще и  еще, а вокруг  с  криками метались люди,  он видел
оскаленные рты, слышал крики ужаса и злости. Меч в его  руке с треском рубил
человеческую плоть, крушил черепа, на руки и в лицо брызгало теплой кровью.
     Гигант, что  сидел  под  деревом, поднялся  неспешно,  но  меч сразу же
холодно блеснул  в правой руке,  левая скользнула  в ременные петли широкого
щита.  Он  сделал шаг, преграждая дорогу самому опасному,  как он считал,  и
Фарамунд  поспешно  остановился.   Корнуган  не  сделал  ни  одного  лишнего
движения,  что говорит  о  воинском  опыте,  а то,  что  он  выбрал  себе  в
противники именно его, рекса, тоже выдает опыт и смекалку...

     Мечи сшиблись, звон, полетели  искры. Фарамунд  рубился быстро, гиганты
всегда уступают в скорости, меч в  его то  и дело опережал движения гиганта,
но тот дрался умело, скупыми движениями парировал  удары, наступал, Фарамунд
ощутил, что отступает, а под  ноги попадается всякая дрянь, стоит же хотя бы
пошатнуться...
     На широком лице Корнугана  появилась злая  усмешка.  Голова  как валун,
глаза упрятаны  под  нависающими  костями, такими толстыми, что  молотом  не
разбить,  а огромные,  как бревна,  руки  умело  подставляют щит, взмахивают
мечом,  снова щит, меч,  а  он  отступает, отступает, под подошвами скользит
грязь...
     Фарамунд вперил взгляд через плечо гиганта, крикнул нетерпеливо:
     - Да бей же!
     Корнуган, как ужаленный,  повернулся,  моментально прикрываясь щитом, а
лезвие  меча  Фарамунда  почти  сразу  пошло вперед, вонзилось  в левый бок.
Корнуган,  не  обнаружив  никого  за  спиной,  так же быстро повернулся,  но
опоздал:  Фарамунд  нажал,  руку  дернуло,  он  чувствовал,   как   неохотно
раздвинулись толстые ребра, затем толчок, он поспешно отскочил, меч выдернул
с огромным усилием.
     Гигант  тяжело шагнул за  ним,  из  широкой раны струей хлестала кровь.
Глаза широко раскрылись:
     - Ты... Это подло!.. Не по правилам...
     Дыхание  с таким усилием вырывалось из груди Фарамунда, что он сам едва
услышал свои слова:
     -  Пошел в ад!.. Правила...  Ты вдвое  сильнее...  Я  только уравнял...
силы...
     Корнуган  замахнулся,  Фарамунд  отскочил.  Несколько мгновений  гигант
пытался сразить его, даже отбросил щит, Фарамунд  отступал, уворачивался,  а
когда  заметил,  что  Корнугана уже шатает  от  потери  крови, быстро шагнул
навстречу,  принял  его   меч  на  щит,  а  сам  коротко  и  страшно  ударил
горизонтально.
     Хрястнули  кости,  огромная голова скатилась  с  плеч. Из  обрубка  шеи
брызнули пузырящиеся струи горячей крови. Тело замедленно рухнуло  навзничь,
а Фарамунд прислонился спиной к дереву, жадно хватал широко  раскрытым  ртом
воздух.
     На поляне