лаза  воинов.
Их бог все еще не сокрушил чужака!  И  еще  Таргитай  ощутил,  что  хватка
чужого бога ослабла, он снова хватил воздух полной грудью.
     Он чувствовал, как вздуваются бугры мышц спины,  отвердела  грудь,  а
руки превратились в тугие корни старого дерева. В глазах стало  темно  уже
от своих усилий, а в висках стучали не  молотки,  а  били  тяжелые  молоты
подручных кузнеца.
     Сверху заливало тяжелое,  как  деготь,  зловонное  дыхание.  По  щеке
потекло горячее и липкое, то ли пот, то ли слюни чудовищного бога. Прямо в
ухо хрипело, булькало, уже совсем не победный рык, не торжествующий рев, а
хрип старого злого зверя...
     -- А тебя заставлю... -- простонал он, вспоминая слова  мужественного
Мрака, -- заставлю рылом хрен копать...
     Сил не было, ноги подгибались, но слова Мрака словно  добавили  мощи,
но и зверобог тоже нашел в себе силы сдавить из  последних  сил,  Таргитай
едва не закричал, но снова вспомнил  Мрака,  как  тот  умеет  разозлиться,
вспомнил ярко горящие хатки полян, распятого на двери своего дома Степана,
замученных женщин, и пусть этот не знает полян, но он тоже из  тех,  такой
же...
     Он  был  как  в  горячем  тумане,  но  в  руках  трещало,  его  грудь
чувствовала, как та  каменная  плита,  к  которой  прижат,  дала  трещину,
разваливается на валуны, а  те  крошатся,  рассыпаются  в  щебень,  песок,
пыль...
     Пальцы его разомкнулись, выпуская  непомерно  тяжелое  тело.  Рогатый
зверь рухнул, чешуйчатые лапы звонко, как  железные,  ударились  о  камни,
заскреблись и медленно застыли.
     Таргитай, чувствуя, что теперь не отобьется  и  от  хомяка,  дрожащей
ладонью смахнул липкий пот с глаз. Воины разом опустились на колени.  Лица
их даже в красном пламени выглядели странно белыми, а руки и  вовсе  стали
тонкими, как прутики ивы со снятой корой.
     -- Идите, -- прохрипел он, -- и... живите мирно.
     Они пали ниц, стукались головами оземь. Он видел  только  сгорбленные
спины, такие одинаковые и похожие на  могильные  холмики.  От  этой  мысли
стало совсем печально.
     -- Идите, -- он хотел махнуть рукой, но не смог вскинуть это  тяжелое
бревно, что заменяло руку. -- И лучше... землю пахать... но живыми...  чем
мертвыми якгенами...
     Повернувшись к ним спиной, с тоской посмотрел на  черную  стену,  что
острым краем уперлась в звездное  небо.  Похоже,  так  высоко  и  в  таком
красивом месте в самом деле похоронили великого героя. А от великого и  по
морде получить не слишком зазорно.

     Любишь кататься,  люби  и  саночки  возить,  смысл  он  понял,  когда
карабкался по крутому склону. Когда спускался, то одна нога была еще возле
костра, а вторая уже внизу, слушал вождя и этого тупого гиганта, а  теперь
шел, карабкался, наконец уже полз, хрипя и цепляясь  скрюченными  пальцами
за камни, а огонек его костра приближался так медленно,  словно  на  самом
деле потихоньку пятился.
     -- Дурак, -- сказал ему Таргитай с мукой. -- Нашел, когда играться!
     Последние  шаги  он  почти  прополз  на  брюхе.  Костер  погас,  угли
подернулись серым пеплом, но земля под  костром  и  рядом  еще  оставалась
теплой. Скрюченные пальцы  едва  подхватили  хворостину,  кое-как  бросил,
почти промахнулся, но кончиком задел угли, там вспыхнуло, багровый  огонек
побежал по сухой веточке.
     Мрак замычал, вздрогнул. Глаза распахнулись  сразу,  он  сел,  ладонь
нащупала рукоять секиры. Глаза подозрительно  пробежали  по  окрестностям,
остановились на Таргитае:
     -- Что расселся, лодырь! Костер затух!
     -- Я счас, счас, -- прохрипел Таргитай. Горло словно все еще  сжимали
невидимые пальцы. -- Разгорается...
     -- Совсем в черт-те что превращаешься,  --  сказал  Мрак.  Он  пихнул
Олега. -- Проснись, портки нашлись!
     Олег вздрогнул, сел с закрытыми глазами, одновременно щупая портки. А
когда разомкнул слипшиеся со сна ресницы, в глазах был страх:
     -- Я заснул, словно в тьму рухнул.
     -- Я тоже, -- проворчал Мрак. -- Давно со мной такого не было. А Тарх
так вовсе чуть не сгорел!
     Олег покосился на угли, в которых почти не осталось  жизни,  подвигал
ногой единственную горящую веточку:
     -- Да, здесь он первый...
     Таргитай пытался что-то сказать, но ребра даже  при  вздохе  задевали
друг  друга  так,  что  от  боли  сыпались  искры  из   глаз,   куда   еще
оправдываться. Мрак присматривался к Олегу, поинтересовался:
     -- На тебе что, воду ночью возили?
     Волхв словно не спал всю ночь, глаза красные, лицо вытянулось,  плечи
жалко обвисли. Он походил на тряпку под долгим дождем.
     -- Стряслось что? -- спросил Мрак недружелюбно.
     -- Мрак... -- ответил Олег перехваченным горлом. -- Я понял,  что  не
могу. Я просто... не могу...
     -- Что? -- насторожился Мрак. -- Магия кончилась?
     Олег помотал головой:
     -- Мрак, мы просто не имеем права... Кто мы? Ты хоть  понимаешь,  кто
мы? Трое из Леса! Трое невежественных дикарей. Из дремучего Леса. Мы и так
зашли слишком далеко. Каганат разнесли в щепки, умно  ли?  А  с  магами?..
Потом с богами... Ты хоть понимаешь, что умнее  и  умелее  нас  не  только
мудрецы, но и... почти все люди на свете?.. Я  уж  молчу  про  дубов,  про
упырей!
     Он в отчаянии раскачивался всем  телом.  Таргитай  подгреб  колени  к
груди, сберегая тепло. Мрак развел руками:
     -- Ты прав... Мы только что из Леса.  И  сразу  узрели,  что  есть  и
сильнее нас... вроде Святогора, Горыни... Есть и мудрее --  тех  вовсе  не
счесть, есть всякие удивительные люди  и  звери.  Но  одного  не  пойму...
Почему самые отважные бьются как бараны  в  чистом  поле  друг  с  другом,
удалью-де меряются, а на троне сидит дерьмо, ест и пьет от пуза, а мудрецы
ему грязь с сапог слизывают? Почему боги, если они столь могучи, такие  же
бараны: ждут, когда все кончится?..
     Олег прошептал:
     -- Вот-вот... И ты говоришь. Если даже они  не  шевелятся,  то  не  с
нашими мордами мир спасать.
     -- Видим одно, -- согласился Мрак. -- Но зачем Тарх в ливень выскочил
под дождь, ты забился в угол и спал, а я притащил оленя?  Таргитай  с  его
мечом сильнее нас обоих, ты с магией мощнее  всех  на  свете...  но  жрете
мясо, которое добыл я, простой и даже очень простой.
     Таргитай обидчиво задержал кусок мяса у  рта,  поколебался,  надо  бы
положить обратно, но пахнет так вкусно, да и Мрак просто дразнится,  и  он
решил простить грубого оборотня.
     Олег отвел глаза, не хотел спорить или не знал как, но ответил глухим
упрямым голосом:
     -- Нет, я не пойду дальше. Я просто не могу...
     Мрак сказал настойчиво:
     -- Олег, ты еще не понял? Так уж устроен этот мир.  Правят  не  самые
умные. Не самые справедливые. Почему? Да потому,  что  оглядываются,  ищут
еще умнее и справедливее, им-де совестно занимать место не по праву. А тем
временем приходит уверенное в себе хамло, садится на трон... а народец  по
лени и тупости всегда готов поклониться тому, что  сидит  важно  и  топает
ножкой.
     Олег молчал, но Мрак видел, что его доводы отскакивают, как от  стены
горох.
     -- Нет, -- ответил Олег твердо, и Мрак по его тону понял, что решение
волхва окончательное, спорить бесполезно. -- Я  остаюсь.  Здесь.  Надолго!
Буду искать истину, буду стараться осмыслить бытие, понять мир...  понять,
куда идем, зачем идем... зачем все это!!!

     Мясо жарили порознь, каждый свои куски, ели молча, не глядя  друг  на
друга. Таргитай даже побросал кости в огонь, и никто не указал,  что  если
уж приносить  огню  жертву  за  хорошо  прожаренное  мясо,  за  тепло,  за
высушенную одежду, то надо бросить мясо. Все равно оставят половину туши.
     Мрак задержал  полуобглоданную  кость  у  рта.  Глаза  уставились  на
поляну, заросшую травой. Из леса вышли  волки.  Сперва  показался  крупный
вожак, голова с проседью, но сам еще в полной волчьей мощи, зато  знающий,
умелый, повидавший. Волки за ним шли неспешно, уверенные как в своей силе,
так и в своем вожаке.
     Тот двинулся через  открытое  пространство,  часть  леса  темнела  за
полверсты, на людей покосился предостерегающе, показал длинные  клыки,  но
не рыкнул, шел дальше,  желтые  глаза  смотрели  загадочно  и  пристально,
словно видели только им зримую добычу.
     -- Где-то скоро война, -- заметил Мрак.
     -- Откуда знаешь? -- поинтересовался Таргитай.
     -- Волки заранее чуют. И заранее собираются поближе к полю боя.
     Он отшвырнул кость, ухватил другой кус,  горячий  и  капающий  соком,
впился зубами. Однако коричневые глаза провожали  стаю  долгим  задумчивым
взором. И голос оборотня был невеселым:
     -- Я бы сказал, что они идут в сторону Долины Битвы Волхвов.

     Глава 39

     Таргитай  завалил  остатки  костра  влажным  дерном,  притоптал   для
надежности. Мешки заняли свои места за плечами. Мрак оглянулся:
     -- Ничего не забыли? Пошли.
     Олег тащился несчастный, подавленный, поникший настолько,  словно  из
него вытащили все кости  или,  по  крайней  мере,  становой  хребет.  Мрак
пропустил Таргитая вперед, пошел рядом с волхвом. Тот идет нехотя, все еще
не согласен куда-то идти, что-то делать,  ибо  если  сидишь,  то  хоть  не
творишь добра, но не творишь и зла, а с их силой можно всю землю поставить
задницей кверху.
     -- Ты хочешь построить все по разуму? Олег!.. Ты не  замечешь,  какой
ты весь правильный, что просто... занудный. А теперь  и  весь  мир  хочешь
сделать занудным?
     Олег поморщился:
     -- Занудный, не занудный -- это слова,  что  ничего  не  значат.  Для
одного занудный, для другого -- нет. Не казался  же  я,  скажем,  занудным
Лиске? А вот конь больше муравья для каждого. Хоть царь, хоть нищий,  хоть
мужчина, хоть женщина -- всякий тебе скажет, что  муравей  мельче.  И  так
скажут, будь это утром, вечером, ночью, днем. И в жару, и в холод. Сытые и
голодные. Веселые и злые... Так же скажут вон про те горы.
     Мрак сощурился:
     -- Про коня и муравья -- да. А какой конь больше: твой или Таргитаев?
     -- Мрак... Если сразу не определишь, то их можно померить. Я  за  то,
чтобы люди жили по каким-то меркам! Чтобы это не  выходило  за  рамки.  За
грани. За черту,  ибо  за  чертой,  как  ты  знаешь,  одна  чертовщина,  а
переступивших черту мы зовем чертями или преступниками.
     Мрак все еще в недоверии качал головой:
     -- Коней можно померить... А как измерить  песню?  Отвагу?  Трусость?
Любовь?.. Нет, Олег, не хотел бы я жить в твоем мире.
     -- А я в твоем, -- огрызнулся Олег.
     Таргитай прислушивался, умерил шаг, сказал неожиданно:
     -- А я тоже знаю про муравья! Такое, что про муравья... и эту...  как
ее?.. ну, эту...
     -- Стрекозу, -- подсказал Олег.
     -- Во-во, -- обрадовался Таргитай. -- Про стрекозу и муравья. Боромир
как-то рассказывал. Что-то слишком мудрое, я не понял, но  память  у  меня
как у лося,  как-то  запомнил,  потому  что  красиво,  хоть  и  непонятно,
собирался в песню...
     Олег поморщился, а Мрак заинтересованно попросил:
     -- Расскажи!.. Песни -- они чем глупее, тем лучше сердце задевают.
     -- Да бред это все, -- отмахнулся Олег, --  Он  такое  расскажет!  На
самом деле, все  проще  пареной  репы.  Однажды  муравей  тащил  зерно,  а
стрекоза в синем небе кувыркалась, трещала крыльями... Я  бы  сказал,  что
она все пела, как Таргитай, но стрекоза никогда не поет,  а  Таргитая  как
раз замолчать не заставлю... Так вот, муравей видел, как стрекоза сядет то
на один цветок, напьется сока, то перелетит на другой, там тоже напьется и
наестся сладкой пыльцы, а потом вовсе спать улеглась в чашечке цветка.  Он
спросил ее: "Что же ты делаешь, Таргитай... то бишь, стрекоза?  Как  можно
жить просто  так,  не  иметь  цели  ни  близкой,  ни  далекой,  ни  вообще
какой-то?"
     -- Ну-ну?
     -- Стрекоза ответила, что она счастлива такой жизнью. Ее цель  --  не
иметь никаких целей. А как бы муравей ни старался, ему не убедить ее,  что
его жизнь более правильная, чем ее,  полная  наслаждений.  Муравей  развел
сяжками, ведь в самом деле он не знает ее удел, как  она  не  знает  удела
муравьев. У них разные цели, разные судьбы. Но вот  однажды  он  заполз  в
мясную лавку, где как раз разделывали мясо. Сел вниз  в  уголочке  и  стал
ждать, когда упадет самая маленькая косточка или кусочек мяса. А в  окошко
залетела стрекоза. Не долго думая, села на мясную тушу, лизнула кровь... И
в это время мясник обрушил огромный топор, разрубил тушу, а попутно рассек
пополам и стрекозу. Ее тело упало под ноги муравью. Он сказал ей: "Привет!
Твой отрезок подошел к концу, а у меня начинается следующий"... и  потащил
разрубленное тело в муравейник со словами: "Ты считала  меня  занудой,  но
теперь видно..."
     Он замолчал, крупная коряга разлучила, а когда  снова  сошлись,  Мрак
спросил нетерпеливо:
     -- Но?
     -- Что? -- удивился Олег.
     Они слова разбежались, пропуская куст терна, теперь  и  Таргитай  уже
ломился рядом с Мраком, его синие глаза смотрели с обидой.
     -- Олег, ты не закончил!
     -- Разве? --  удивился  Олег.  --  А  мне  чудится,  я  сказал  яснее
ясного...
     Мрак подергал носом, вскинул руку. Невры  послушно  остановились.  Он
постоял,  вслушиваясь,  широкое  некрасивое  лицо  стало  каменным,  потом
кустистые брови поползли вверх.  Изгоям  почудилось,  что  по  ту  сторону
густого орешника звучит чистый девичий или  детский  голосок,  распевающий
беззаботную песенку.
     Приблизились на цыпочках, уши на макушке, в самом деле высокий  голос
распевает что-то задорное, веселое. Мрак хмыкнул и,  быстрый  на  решения,
одним могучим прыжком перелетел через зеленые ветки, исчез.
     Таргитай самоотверженно  бросился  следом,  кусты  затрещали,  словно
ломился могучий тур. Олег юркнул за ним в пролом, они выбежали на открытое
место, замерли.
     В трех десятках шагов над убитым оленем склонилась женщина. Возле нее
на корточках сидел Мрак, что-то спрашивал,  переводя  взгляд  с  оленя  на
охотницу. Ее золотые волосы были убраны под капюшон, только на лоб свисали
пряди, глаза были голубые,  почти  синие,  смешливые,  а  лицо  веселое  и
смеющееся. Она сошла бы за сестру Таргитая, если бы у него были сестры.
     Олег подошел осторожно, придержал Таргитая, что пер напролом,  глотая
голодные слюни. Мрак покосился на них, бросил охотнице:
     -- А это... это  двое  моих  спутников.  Прости,  что  оборвали  твою
песенку.
     -- Пустяки, -- ответила женщина звонким почти детским голосом. -- Вас
трое?
     -- Да, в кустах никто не прячется, -- успокоил Мрак. -- Так говоришь,
живешь неподалеку... Нет, ты кого так режешь? Олень -- благородный  зверь,
разделывать надо с почтением... Гляди.
     Он отобрал нож, быстро и хищно  распанахал  тушу  на  большие  куски.
Женщина смотрела с интересом, без страха, Олегу почудилась в синих  глазах
затаенная насмешка. По крайней мере, она разделывала изящнее.
     -- У меня есть соль, -- сказала она.  --  Есть  горькие  травы.  Если
сумете развести костер...
     Таргитай подхватился, он уже почти лег, сказал торопливо:
     -- Я сейчас, сейчас!.. Эти прут, им хоть бы что, а  у  меня  брюхо  к
спине прилипло. Даже присохло. Поедим, полежим...
     Она снова рассмеялась, веселая и насмешливая. Мрак пожал плечами,  не
голоден, но ради общества почему не посидеть у костра?
     Олег, вкладывая свою долю, срезал длинные прутья,  очистил  от  коры,
мясо  нанизал  тонкими  ровными  ломтиками.  В  узелке  Сиринги,  так  она
назвалась, кроме соли нашлись  высушенные  травы,  ломкие  настолько,  что
рассыпались в пыль,  но  когда  ими  посыпали  мясо,  невры  заурчали  как
голодные звери: мясо стало настолько восхитительным, хоть и  странно  жгло
рот, что проглатывали, почти не разжевывая, как волки, завалившие большого
жирного оленя.
     Сиринга наблюдала за  ними  с  хитренькой  усмешкой.  Она  насытилась
быстро, поклевала как  птичка  первой,  деликатно  показав,  что  мясо  не
отравлено, затем к удивлению невров вытащила из заплечного мешка  странную
доску с  натянутыми  на  ней  волосами  разной  толщины:  от  конского  до
тончайшего шелкового. Олег уже видел такие, рассказывал и Таргитаю, теперь
дударь раскрыл рот и  ошалело  смотрел,  как  девушка  покрутила  колышки,
натягивая каждый волос, тронула раз-другой, и в воздухе зазвенели странные
звуки, от которых защемило внутри, а сердца застучали чаще.
     -- Святое Небо, -- выдохнул Мрак. -- Что это?
     Она радушно улыбнулась:
     -- У вас такого не знают?
     -- Откуда? -- изумился Мрак. -- В лесу родились, пням молились...  Да
и везде, где были, народ прост, как дрозд. Если поет и пляшет, то лишь два
притопа, три прихлопа. А это... я даже не знаю!
     -- Тогда слушайте, -- сказала она горделиво.
     Олег смотрел, как  она  вскинула  носик,  лицо  стало  строгим,  даже
чуточку надменным. Сперва только перебирала  эти  волшебные  нити,  воздух
наполнился прекрасными звуками, нежными и  трепетными,  потом  очень  тихо
добавился ее голос, такой же чистый, светлый, пошли набирать силу  вместе,
сплетаясь и помогая друг другу.
     Олег в первые мгновения  еще  держался,  пытался  настроить  себя  на
подозрительный лад: откуда в лесу такие инструменты, почему не выказала ни
капельки страха, все-таки у них,  надо  признать,  рожи  зверские,  одежка
драная, забыли, когда и мылись, несет как от коней после тяжкой  работы...
но  она  играла  и  пела  так,  он  не  мог  подобрать  слова,   что   вся
подозрительность постепенно улетучилась,  как  клочья  сырого  тумана  под
утренним солнцем.
     В вечернем воздухе долго дрожал, мучительно медленно замирая, чистый,
как родник, звук, Сиринга уже молчала, а когда натянутые нити застыли, она
ослабила колышки, спрятала волшебный инструмент в заплечный мешок.
     -- Ну что, -- сказала она деловито, -- пойдем?
     Мрак подхватил одной рукой мешок с мясом  оленя,  секиру  --  другой,
ответил за всех:
     -- Мы уже идем!
     Олег попытался сказать, что они не собирались никуда заходить, что им
надо в Долину Битвы Волхвов, но язык не поворачивался протестовать,  когда
Мрак и Таргитай влюбленно заглядывали этой золотоволоске в глаза, едва  не
пританцовывали, готовы нести не только ее мешок, но и  ее  тоже,  едва  не
отпихивают друг друга...
     -- Если только не надолго, -- предупредил он.
     Сиринга оглянулась, брови ее удивленно взлетели:
     -- А что, я вас тащу силой?
     -- Да нет, -- смешался Олег.
     -- Смотрите, -- предостерегла она насмешливо,  --  вас  трудно  будет
выгнать из нашего дворца! У  нас  много  красивых  женщин.  Есть  и  очень
красивые.
     Олег в замешательстве отвел глаза. Неужто есть еще красивее,  подумал
в замешательстве. Сверкает, как драгоценный камешек, быстрая и гибкая, как
зверек, умненькая, глаза понимающие, словно видит его насквозь, грязного и
пропотевшего, с такими же пропотевшими мыслями...

     Деревья мчались навстречу, разбегались, выпрыгивали  сбоку,  Таргитай
на ходу ушиб палец,  поднял  крик,  но  не  отставал,  стыдно  отстать  от
женщины, а та неслась как молодой  олень,  ловко  перепрыгивала  валежины,
даже перескакивала  невысокие  выворотни  и  ямы,  невры  разогрелись,  но
держались  ровно,  с  дыхания  не  сбились,  и  Сиринга,  наконец,  начала
оглядываться с удивлением, сама пунцовая, как маков цвет, волосы  выбились
из-под капюшона, их трепало по ветру,  и  Таргитай  еще  дважды  влипал  в
деревья, засмотревшись на диковатую девичью красу.
     Наконец, она приотстала, невры обгонять не стали, не  с  женщиной  же
состязаться, а Сиринга проговорила с трудом:
     -- Никто... никто еще... не догонял меня!
     -- Все когда-то бывает в первый раз, -- утешил Мрак.
     Он нисколько не сбился с дыхания, Сиринга смотрела  на  него  как  на
великое чудо. Оба изгоя тоже дышали ровно, хоть и глубоко. Было видно, что
так могут бегать хоть до поздней ночи, словно они не люди, а олени.
     Лес кончился, а дальше, как б