простеньких.
Осталось еще семь. Один другого хуже. Если бы  вы  сумели  перебраться  до
самого низа, я бы послал Октавию с вами. Хоть я и гетман, но казаки роняют
слюни, бурчат, что я их на бабу променял! Здесь не место для женщин.
     -- Мы видели неподалеку амазонок,-- вставил Таргитай.
     Конан с безнадежностью махнул рукой:
     -- Разве то женщины? Я... гм... бывал  у  них.  В  лучшем  случае  --
боевые подруги. Женщина -- это...
     Лицо его стало мечтательным. Он  пошевелил  пальцами,  наморщил  лоб,
даже раздвинул губы в широчайшей улыбке от уха до уха,  но  губами  шлепал
напрасно, слов не находилось. Таргитай вытащил сопилку, тихонько заиграл.
     Конан слушал, не замечая, что притихли и гуляки за соседними столами,
и пробегавшие мимо шумные казаки, и даже ветер утих, забившись между веток
деревьев. Таргитай играл негромко, печально. Когда оторвал сопилку от губ,
Конан вздохнул, словно нес на плечах огромную гору,  протянул  через  стол
широкую ладонь:
     -- Спасибо. Ты понимаешь женщин, казаче.
     Мрак хмыкнул:
     -- Зато бабы-дуры ничего не понимают. Иначе с чего бы вешались ему на
шею? Он всегда ими облеплен, куда ни сунься. А рядом такие парни, как мы с
Олегом!
     Конан пожал плечами, заметил меланхолично:
     -- Женщины мудрее в таких вопросах. Смотрят не на пышную крону,  а  в
корень.
     Мрак заворчал, начал медленно вылезать из-за стола.
     -- Говорят, хилое дерево в сук растет... Конан, мы твои пленники  аль
как?
     Конан покосился на Таргитая, что бережно прятал сопилку.
     -- Здесь не бывает пленников. Раб,  добравшийся  сюда  сам  или  даже
приведенный на аркане, становится свободным.  Вы  мне  нравитесь,  казаки.
Если хотите остаться, примем.
     Олег с шумом перевел дыхание, его плечи опали.  Таргитай  заулыбался,
словно солнце  после  дождя.  Мрак  кивнул,  а  Олег,  уже  справившись  с
новизной, сказал вежливо:
     -- Спасибо, Конан. Пусть боги не помешают тебе  создать  здесь  новый
народ, новое государство. Ты будешь лучшим королем, какой  может  быть  на
этой забытой богами земле.
     Мрак медленно опустился на лавку. Конан помахал казакам, один  принес
и поставил перед гетманом другой кувшин, побольше. Конан  разлил  вино  по
кружкам. Олег спросил с живейшим интересом:
     -- Здесь уже создается новое государство? Новый  народ?  Место  здесь
удобное, богатое, неприступное!
     Конан расхохотался  так  зычно,  что  у  далекой  коновязи  испуганно
заржали и присели кони.
     -- Хорошо бы! Здесь, на острове Хортица,  место  такое  удачное,  что
сюда всегда собирались свободные, беглые, разбишаки...  Возникали  казачьи
республики,  громили  соседние  царства.  Затем,  когда  угроза  исчезала,
исчезали и эти Запорожские Сечи. Сколько их  было  до  великого  похода  в
Индию? Сколько после?
     -- Жаль,-- сказал Таргитай искренне.-- Мне здесь нравится.
     Конан посмотрел сочувствующе. В синих,  как  небо,  глазах  мелькнуло
понимание, жестокое лицо смягчилось:
     -- Да, здесь самые независимые люди на  свете...  Не  подчиняются  ни
царю, ни кагану, ни богам, а лишь закону, который сами же устанавливают на
сходке. С ними трудно, но достойнее быть гетманом  Запорожской  Сечи,  чем
монархом огромного царства рабов!.. Какие планы у вас? За  вашими  шкурами
охотятся киммеры, верно? Иначе кто в своем уме попрется через  пороги?  По
берегу безопаснее. Парни вы крепкие, а сюда степняки не доберутся...
     Олег молчал,  опустив  голову.  Мрак  жевал  губы,  выискивая  слова.
Таргитай сказал своим мягким ласковым голосом:
     -- Мы бы остались с великой радостью... Здесь хорошо,  спокойно.  Вон
птички поют, кузнечики скачут, бабочки... Но ты убил Джахангира,  так  что
теперь на трон сядет Джадурхан, его двоюродный брат. А у Джадурхана сын --
Фагимасад, которому мы должны  надрать  уши.  Когда  дождемся,  чтобы  сам
пришел сюда? Придется идти в Экзампей, дать ему трепку в его же доме.
     Конан смотрел с великим изумлением. Перевел взгляд на серьезные  лица
невров, распахнул глаза еще шире. Потом тряхнул головой,  голос  прозвучал
неверяще:
     -- Ну, казаки... Крутые парни! Сегодня отдыхайте, а я сейчас же  велю
сколотить вам плот. Не ту собачью будку, в которой вы плыли, а настоящий.

     До вечера невры отъедались, ночь спали мертвецки, а с утра  Мрак  уже
скрупулезно  исследовал  новый  плот.  Казаки  сделали  умело,  прочно,  с
надежным рулевым веслом, шалашом,  бросили  на  бревна  широкую  сеть  для
рыбной ловли.  Мрак  вместе  с  Конаном  перебрали  груды  захваченного  у
Джахангира оружия, Мрак отобрал для себя и изгоев три тяжелых секиры,  два
лука, запас стрел и ножей.
     -- Возьми меч,-- предложил Конан.-- Смотри, этот  я  отнял  у  самого
Джахангира!
     Мрак сказал с великим презрением:
     -- Оружие мужчин -- боевая секира!  А  мечи...  Рано  или  поздно  их
вытеснят степняцкие акинаки, помянешь мое слово. Легче, намного удобнее.
     -- Но они удобнее и секиры!
     -- Секиру я могу метнуть, а меч? Или акинак?
     В глазах Конана вспыхнул живой интерес:
     -- Я сам больше люблю секиру,  но  метать...  гм...  В  моем  племени
секиру из рук не выпускали.
     -- Ты из полулесных невров, что ли? Было бы во  что  метать...  Хошь,
покажу?
     Они захватили  охапку  секир,  ушли  в  рощу.  Таргитай  проводил  их
взглядом, вытащил сопилку. Он  тоже  при  деле  --  сочинил  новую  песню,
обтесывает старые!
     Мрак и Конан вернулись к  вечеру.  Усталые,  исцарапанные,  голодные.
Стол заставили жареными поросятами, птицей, рыбой, но еда  стала  исчезать
перед ними будто в лесном пожаре. Конан с набитым ртом промычал:
     --  Здорово!..  Швыряльные  ножи  --  еще  понимаю,  сам  мастак,  но
секиру... Такие трюки надо иметь в рукаве.
     Мрак промычал нечленораздельно, прожевал, ответил хрипло:
     -- Я еще не видел, чтобы с первого  же  дня  так  наловчились  метать
тяжелую секиру!
     Конан засмеялся польщенно:
     -- У меня дар к оружию. Но до тебя еще далеко!
     -- Я швыряю секиры с детства. У нас все  швыряют.  Ты  бросай  каждый
день! В деревья, стены домов, пни.  На  один  трюк  будет  больше,  чем  у
супротивника.
     Оба заржали так, что на столе зазвенели  кувшины,  а  на  версту  все
испуганно примолкло.  Уже  трое  казаков,  посмеиваясь,  таскали  им  горы
вареных раков, рыбу, зайчатину, жареные кабаньи бока.
     Два гиганта быстро очищали стол, запивая мясо водопадами вина,  снова
раздирали  добычу  могучими  руками.  Наконец   их   челюсти   задвигались
медленнее, пока оба, довольно порыгивая, не перестали жевать, сонно  глядя
друг на друга, как два огромных вепря, сожравших гору желудей.
     -- Останешься? -- предложил Конан.-- Я люблю тебя, Мрак.
     -- Надо двигаться,-- ответил Мрак с неохотой.-- А то бы я с радостью.
Мы бы таких дров здесь наломали!
     Рано утром вместе с Конаном к берегу спустилось десятка три  казаков.
Плот качался на волнах, надежно привязанный к вбитым в  берег  кольям.  На
толстых бревнах стоял шалаш, лежали связки пеньковых  веревок,  сеть,  два
длинных запасных весла с широкими лопастями.
     Ежась от утреннего холода, Таргитай первым вошел в воду, взобрался на
плот. Мрак залез последним, до этого обнимались с  Конаном,  шлепали  друг
друга по широким спинам, одинаково бугристым  от  массы  мускулов,  что-то
говорили.
     Конан вошел в воду, рывком наклонился, ухватился за  угловое  бревно.
Его руки едва ли были тоньше этого  бревна,  а  шары  плеч  блестели,  как
кольцевые наплывы столетнего дуба.
     Песок под бревнами заскрипел, плот медленно пошел от  берега.  Конан,
покраснев от натуги, толкал с такой силой, что побежал, разбрызгивая воду,
пока не оказался в реке по пояс, лишь тогда выпустил бревно.
     Плот быстро  пошел  от  берега  Хортицы.  Конан  поднял  над  головой
мускулистую руку, грянул мощным голосом:
     -- Прощайте, други!.. Попутного ветра!
     -- Прощай, Конан! --  закричали  Таргитай  и  Олег  в  один  голос.--
Спасибо!!!
     Мрак стоял молча, лишь поднял кверху  кулак.  Плот  попал  в  быструю
струю, пробовал завертеться, но Таргитай удержал руль. Остров с  фигурками
казаков и мощным Конаном начал быстро уменьшаться.
     Невры махали руками, пока остров не скрылся из виду.  Олег  вздохнул,
полез в шалаш, куда по приказу Конана сложили  провизию,  оружие,  одеяла,
необходимую мелочь.
     Мрак подошел к Таргитаю, что держал руль.
     -- Конан говорил о новом ряде порогов!
     -- Но он сам велел сбить этот плот.
     -- А почему, смекаешь?.. На порогах нас просто разотрет о камни. Зато
на берегу степняки сперва заживо сдерут шкуры, выпустят кишки, будут  жечь
на медленном огне.
     Таргитай зябко передернул плечами:
     -- Тебе бы только детям баить на ночь. Что ты предлагаешь?
     -- Что предложишь? Что совой о пень, что  пнем  о  сову...  Возьми  к
берегу поближе.
     -- Зачем?
     -- Когда зачуем пороги, чтобы можно  было  выкинуться  на  берег.  Не
всегда же там киммерийцы?

     Покинув Хортицу, они плыли трое суток, почти не выходя на берег.  Чем
ниже спускались по течению, тем островки попадались чаще, но все -- голые,
песчаные. Вода несла на них деревья,  сучья,  мусор,  часто  невры  видели
разбухшие от воды трупы. Олег дрожащим голосом  предположил,  что  это  --
жертвы наводнения, утопленники, рыбаки-неудачники,  но  Мрак  подвел  плот
ближе, молча указал. От выброшенных на берег трупов шло зловоние,  раки  и
пиявки обсели  разлагающееся  мясо.  Олег  отвернулся,  но  Мрак  насильно
повернул его голову:
     -- Смотри, волхв, смотри! Вон  у  того  содрана  шкура  от  пяток  до
темени, а вон  у  той  женщины  срезаны...  нет,  заживо  сгрызены  груди,
разорван живот... Вон у того вырваны фаланги всех пальцев --  на  руках  и
ногах.
     -- Да-да,-- сказал Таргитай у руля.-- Звери так не  сделают.  Отпусти
волхва, он и так по ночам кричит!
     Мрак выпустил шею волхва из ладони, лицо оборотня было хмурым.
     -- Пусть знает, что его ждет, если попадется в руки этих  нелюдей.  А
то вроде тебя боится смотреть правде в глаза.
     Олег сел на бревна, закрыл лицо ладонями. Плечи его тряслись.
     -- Идет Великая Охота. Люди  охотятся  на  людей,  кто  останется  на
земле? Только дикие звери?
     -- Люди,-- буркнул Мрак.-- Самые свирепые, самые лютые.
     -- Люди? -- переспросил Таргитай от руля.--  Все  еще  будут  зваться
людьми?
     Мрак долго всматривался в водную ширь, наконец бросил коротко:
     -- Бери левее! Там островок.
     -- Такой же?
     -- Зеленый, чистенький. Там переночуем.
     Таргитай навалился на руль, понуждая плот  сдвигаться  вбок.  Толстое
древко задрожало, одолевая  мощную  струю  воды.  Мрак  привычно  проверил
секиру, поправил ножи и натянул на лук новую тетиву.
     Островок  медленно  появился  из  водяной  глади,  поплыл  навстречу.
Таргитай перевел дыхание. Маленький, чистый, зеленый. И  как  раз  посреди
реки -- незамеченным не  подберешься.  Во  всяком  случае,  на  степняцких
конях, то бишь лошадях.
     Вода звонко била в торцы бревен. Островок набегал быстро, под  днищем
внезапно  заскрипел  песок,  но  плот  разогнало  течением  так,  что   не
остановился, пока не уперся в берег. Мрак  выпрыгнул,  весь  взъерошенный,
оскаленный, секира наготове, а ноздри бешено раздуваются, собирая запахи.
     -- Вроде бы тихо,-- неуверенно сказал Таргитай с плота.
     -- То-то и пугает,-- огрызнулся Мрак.-- Где  в  этом  проклятом  мире
есть тишина? Только там, где ждут тебя в засаде.
     Островок просматривался весь, если не считать кучки деревьев  на  той
стороне да еще приземистой скалы  оранжево-красного  камня.  Вокруг  скалы
поднимались яркие, как бабочки,  цветы,  качали  головками.  Из-под  камня
целеустремленно бежал крохотный ручеек, спешил к реке, спотыкался,  прыгал
по камешкам, словно та без него пропадет или высохнет.
     Таргитай закрепил плот, с удовольствием выбрался  на  твердую  землю.
Олег уже бегал по острову, гремел котелком, искал  место  для  костра.  От
дальних деревьев донесся стук секиры -- Мрак готовил дрова.
     Солнце  медленно  опускалось  за  край,  по  реке  побежала  багровая
дорожка. Едва слышно повизгивали странные птицы с узкими острыми крыльями.
Они задевали воду в полете, за ними бежала по воде частая рябь.
     Таргитай медленно брел вдоль острова, ступая  по  щиколотку  в  воде.
Впервые за все дни, что  покинул  Лес,  на  душе  было  покойно  и  мирно.
Песчаная  коса  уперлась  в  каменистую  кручу,   он   сел   на   огромный
отполированный волнами камень, вытащил сопилку.
     Песня начала рождаться не сразу, но затем, высвободившись  из  месива
писка, хрипа,  свиста,  пошла  литься  серебристой  струйкой,  похожая  на
призрачную рыбку, что мельтешит в бурном, но чистом ручье.
     Играл медленно, на ощупь, но мелодия  вычленялась  без  труда.  Когда
начал подбирать слова, удивился -- складываются сами. Не сразу  сообразил,
что уже несколько дней прилаживал одно к другому,  даже  не  понимал,  что
неродившаяся песня уже живет, зреет, стучит ножками в чреве сердца.
     Он сыграл, прислушался к затихающим звукам. Вырублено секирой, но  --
из хорошего дерева, к тому же вырублено неплохо. Тронуть острым  ножичком,
подскоблить, заострить слова в концовке, сгладить в середке...
     Песня удалась, он чуял, и сыграл дважды, проверяя на  разные  голоса.
Для сравнения спел три последние песни,  что  сложил  в  пути,  придирчиво
сопоставил, подчистил, убрал лишние слова -- умному достаточно и без них.
     Наконец отнял сопилку от  губ,  прислушиваясь  к  последнему  таящему
звуку в теплом вечернем воздухе.
     Сзади  легонько  вздохнуло.  Таргитай  в  страхе  обернулся,  выронив
сопилку, а ладонь безуспешно щупала на поясе секиру.

     Глава 10

     В трех шагах сзади сидела на высоком пне молодая женщина. Голова была
открыта, длинные золотистые волосы струились по плечам, падали на  высокую
грудь. Лицо было бледным, нетронутое солнцем, а глаза огромные, зеленые.
     -- Сыграй еще,--  попросила  она  тихим  голосом,  в  котором  звенел
ручеек.-- Я никогда еще не слыхала, чтобы так чародейски играли.
     -- Да уж,-- пробормотал он, рассматривая  ее  во  все  глаза.--  Так,
учусь еще...
     -- Учишься? Очень хорошим песням учишься.
     --  Где  там,--  он  поспешно  отвел  взгляд,  ибо  женщина   глубоко
вздохнула, полные молочно-белые груди едва не  выпали  из  низкого  выреза
сарафана.-- Это я так... сам складываю.
     --  Сам?  --  повторила  она  удивленно.   Глаза   расширились,   рот
приоткрылся.-- То-то гляжу, отродясь не слыхивала...  А  слышать  довелось
многое.
     Она медленно встала, величаво подошла к нему ближе, села на  соседний
камень.  Таргитай  поспешно  поднес  сопилку  к   губам.   Мрак   возводил
напраслину, он никогда с девками не был удал, это все песни, которые играл
даже не для девок, а просто потому, что не мог не играть. И сейчас заиграл
весенние хороводные, плясовые -- что еще может хотеть эта молодуха? --  но
таких песен раз-два и обчелся, так что перешел на грустные о своем  родном
Лесе, о великой Реке, что оказалась крохотной лесной речушкой,  о  могучем
Мраке, который пошел за ним, непутевым лодырем, в изгнание. Пел  о  любви,
которой у них троих теперь не будет, ибо их удел -- вечная пыль странствий
на сапогах!
     Когда губы онемели, а горло начало издавать звуки, похожие на собачий
кашель, женщина проговорила медленно и печально:
     -- Я даже не знала, что песнями можно творить такое...
     Громадные глаза  блестели,  удерживая  целые  озера  слез,  на  щеках
блестели мокрые дорожки, но губы странно и печально улыбались.
     -- Не плачь! -- вскрикнул Таргитай.-- Я... разобью сопилку! Не плачь,
это всего лишь песня. Это я придумал. На самом деле все хорошо.
     Женщина медленно покачала  головой.  Ее  губы  продолжали  улыбаться,
глаза потеплели:
     -- Жизнь --  всего  лишь  жизнь,  блеклая  тень  песен.  А  песни  --
настоящее... Кто ты, играющий так чародейски?
     Ее  голос  был  мягким,  как  шерсть  новорожденного  рысенка.  Глаза
смотрели  грустно,  однако  женщина  сидела  спокойно  --  одна,  рядом  с
незнакомым парнем, простоволосая, в сарафане с низким вырезом  и  коротким
подолом. У нее было нежное лицо, не видевшее жгучих лучей  солнца,  нежные
руки, не знавшие тяжелой работы, крупная высокая грудь и широкие бедра, но
на пояс ей подошел бы браслет, который Таргитай носил на предплечье.
     -- Я Таргитай,-- ответил  он  в  замешательстве.--  Меня  турнули  из
родной деревни. Я лентяй, ничего не  умею  делать.  Да  и  не  хочу,  если
честно. Со мной изгнали молодого волхва Олега, он  не  помнил  заклинаний,
путался в обрядах... С нами пошел могучий охотник Мрак.
     -- По своей воле? -- не поверила она.
     -- Да. Я отговаривал, клянусь! Он  стал  изгоем  по  своей  воле.  Он
заботится о нас! Если бы не Мрак...
     Она внимательно посмотрела в его смущенное  лицо,  медленно  кивнула.
Таргитай рассматривал ее то украдкой, то во все глаза, наконец не утерпел:
     -- А кто ты? Здесь дикий край, не место для молодой девки. Правда,  с
меня защита слабая, но лучше такая, чем никакой!  Ты  попала  с  разбитого
плота? Мне это знакомо... Утром отплываем дальше, тебя возьмем с собой.
     Она внимательно заглянула ему в  глаза,  словно  читала  в  душе.  Ее
полные сочные губы раздвинулись в загадочной улыбке:
     -- Спасибо на добром слове. Я живу здесь давно, добрый молодец.
     -- Одна?
     -- Враг мне не страшен. Хочешь взглянуть на мое жилище?
     Таргитай пробормотал в великом смущении:
     -- Для мужчины плохо быть любопытным, но я такой слабак... что уже  и
не борюсь с собой.
     Она поднялась, подала ему руку. Таргитая  опалило  жаром.  Ее  пальцы
были тонкие, как ивовые  прутики,  очень  нежные,  прохладные,  словно  он
опустил руку в бегущий по равнине ручеек.
     Они сделали всего несколько шагов, когда подошли к приземистой скале.
От кучки деревьев еще доносился  стук  секиры,  на  другом  конце  острова
что-то кричал Олег, похоже -- звал ужинать.
     В  самом  низу  скалы  темнел  вход.  Таргитай  решил,  что  придется
опускаться на четвереньки, но вход странным образом стал больше, они  рука
об руку шагнули в темноту. Он успел дважды стукнуться головой, под  ногами
хрустели рыбьи кости, панцири раков, как вдруг впереди забрезжил свет.
     Таинственная хозяйка ввела  Таргитая  в  просторную  пещеру,  залитую
мертвенно-зеленоватым светом. Сердце  Таргитая  дрогнуло  от  жалости,  он
сказал быстро:
     -- Бедненькая, как же тебе пришлось здесь мучиться... Ничего,  теперь
все кончилось. Хочешь, я хворосту принесу? Разожжем костер, согреешься. Ты
ж прозябла здесь. В такой сырости захворать недолго!
     Она  даже  отшатнулась  с  удивлением.  В  крупных   зеленых   глазах
разгоралось удивительное зеленое пламя. Она вдруг расхохоталась, в тусклом
свете блеснули ровные красивые зубы:
     --  Спасибо,  Таргитай!  Ты  удивительный.  Никто  обо  мне  еще   не
заботился.
     Таргитай стоял столбом. Она вдруг зябко передернула плечами,  сказала
внезапно изменившимся голосом:
     -- В самом деле становится зябко...  Ты  великий  чародей,  Таргитай!
Нет, костра не надо. Обними меня крепко-крепко. У тебя должны быть  нежные
руки и огненное сердце.

     Когда он выбрался из зеленой пещеры, в глаза ударил  яркий  солнечный
свет. Сзади скрипнул песок под сдвигающимися глыбами, что  закрыли  выход.
Солнце уже  зажгло  облака,  золотило  верхушки  деревьев.  Огненные  лучи
скользили по острову, трава вспыхивала зелеными искрами.
     Олег встретил его бледный от ярости.
     -- Где ты... был? -- заорал  он  бешено.  Его  трясло,  он  заикался,
брызгал слюной.-- Мы ночь не спали, искали!.. Мрак и сейчас бегает, каждый
камешек уже перевернул, в мышиные норки заглядывает!
     Таргитай виновато развел руками: