Призрачный свет падал  сверху,  надбровные  дуги  блестели,  а
глазные впадины казались бездонными пещерами.
     -- Какую?
     Даже голос у него был сиплый, осевший, словно уже разучился говорить,
а только каркал или скрежетал клювом.
     -- Что стряслось, Олег? Мне страшно.
     Лицо Олега было  неподвижное,  он  с  нетерпением  оглянулся,  поднял
голову и коротко взглянул в звездное небо. Таргитай видел, что волхв  едва
удерживается, чтобы не обратиться в птицу и снова не взмыть в темное небо,
носиться там, заметая звезды...
     -- Ты должен быть счастлив, -- сказал он твердо.
     -- Почему?
     -- Мрак счастлив, я тоже счастлив. А тебе  для  счастья  всегда  надо
было меньше, чем нам.
     Таргитай уронил голову, прошептал потерянно:
     -- Но я почему-то не счастлив. Даже очень несчастлив.
     -- Дурак!
     -- Дурак, -- согласился Таргитай  послушно.  В  глазах  защипало,  он
вытер рукой слезы. -- Но я всегда был дураком! Но вы меня не бросали.
     Олег снова нетерпеливо оглянулся:
     -- И сейчас не бросили. Мы все трое служим великой  и  мудрой  царице
Алконост.
     -- Мудрой? -- вскрикнул Таргитай горестно. -- Почему мудрой?
     Олег зло оскалил зубы, на исхудавшем лице это  выглядело  страшно,  а
лунный свет высветил клыки, сделав их похожими на волчьи:
     -- Не просто мудрой, а самой мудрой!  Тебе,  дураку,  не  понять.  Но
остерегись так говорить о ней.
     Глаза  его  горели   настоящим   бешенством.   Таргитай   отшатнулся,
показалось, что Олег вот-вот ударит.
     -- А мне что делать, Олег?
     -- Служить! -- отрезал Олег люто.
     -- Зачем?
     Огромный кулак мелькнул перед ним так  быстро,  что  Таргитай  сперва
ощутил боль, затем горячее и соленое во рту, а лишь тогда  сообразил,  что
это Олег ударил его зло и безжалостно.
     --  Запомни,  --  приказал  Олег  холодно.  --  Запомни!  Второй  раз
повторять не буду. Просто убью. Запомни, что мы все трое живем лишь затем,
чтобы служить Алконост. Это счастье  --  служить  ей!  Счастье  --  ловить
каждое ее желание, угадывать даже и тут же бросаться выполнять. Понял?
     Таргитай вытер кровь с разбитой губы, прошептал:
     -- Понятно.
     -- Ни черта ты не понял, -- бросил Олег презрительно.  --  Ты  просто
запомни!
     -- Запомню, -- пообещал Таргитай. -- Я все запомню.
     Олег повернулся спиной и пошел к выходу, уже начиная разбегаться  для
прыжка в воздух. На исхудавшей спине лопатки ходили,  как  лезвия  широких
топоров, едва не прорывая кожу. Он весь был  перевит  тугими  жилами,  под
кожей не осталось уже и капли простого мяса.
     Внезапно Олег остановился, круто развернулся. Лицо его было  в  тени,
но глаза блеснули красным, как у огромной летучей мыши:
     -- Таргитай!
     -- Я здесь, -- крикнул Таргитай из конюшни.
     Он высунулся, пальцы  его  бережно  ощупывали  разбитый  рот,  быстро
напухающие губы.
     -- И еще одно, --  предупредил  Олег  люто.  --  Если  еще  хоть  раз
заиграешь... или запоешь... я просто убью тебя.
     -- Олег!
     -- Убью, -- повторил Олег с неожиданной яростью. -- Просто убью.  Без
предупреждений.
     Он повернулся, пал на каменные плиты, Таргитай снова не увидел момент
превращения, темно, но из бесформенной массы взметнулась та самая страшная
птица с красным гребнем, теперь совсем темным.
     У Таргитая сердце оборвалось, в груди стало  холодно  и  одиноко.  Он
сглотнул  кровь,  во  рту  все  еще  солоно,  а  губа  лопнула,  в  глазах
затуманилось, затем по щекам побежало горячее, попало на  губы,  защипало,
снова соленое, и он понял, что  горькие  слезы  смешиваются  с  кровью  из
разбитого рта.
     Почти не  понимая,  что  делает,  да  и  зачем  понимать  дураку,  он
потащился в  конюшню,  где  добрые  кони,  ни  один  не  лягнул,  даже  не
обругал...

     Прошло еще два дня. Кормили все хуже, иной раз забывали бросить  даже
сухарик. Он терпел, иногда плакал  втихомолку.  Кони  его  жалели,  а  он,
привязавшись к ним, всегда подсыпал свежий  овес,  менял  воду,  чистил  и
скреб, расчесывал гривы и хвосты.
     Иногда коней разбирали всех, а когда возвращали, от коней пахло потом
и кровью. На седлах и попонах он тоже находил  пятна  крови,  но  женщины,
судя по их песням, возвращались с этих грабежей все целые,  а  кровь  явно
была чужая.
     На сердце стало так тяжко, что руки в который раз пошарили за пазухой
в поисках дудочки, но нащупали только ровные валики мускулов  живота,  что
тоже стали мельче, исхудал.
     Он бы стерпел, если бы не  настырное  пение,  что  доносилось  то  из
дворца, то со стены, то вовсе чуть ли не из леса. Но опустилось солнце, на
темнеющем небе начали появляться звезды, словно  выныривая  из  синевы,  а
сладкий напев не прерывался... ему же так хотелось  есть,  хоть  обгорелую
корочку хлеба, что спать  не  мог,  хотя  кони  всхрапывали  успокаивающе,
чесались и сопели уютно...
     Напев  начал  рождаться  сам  по  себе,  он  только  мычал  сперва  и
раскачивался, потом стали появляться слова, как  эти  звезды  на  небе,  а
потом слов стало много,  хоть  и  меньше,  чем  звезд,  мелочь  не  нужна.
Таргитай оставил самые яркие, они вспыхивали и жгли ему  душу,  заставляли
сердце биться чаще, а голодный желудок притих, устыдился,  ведь  на  свете
есть вещи важнее, чем набивать брюхо...
     Он встал, спина распрямилась, а голос сам зазвучал громче и сильнее.

     В ночи был шорох,  быстрое  движение  воздуха,  затем  в  двух  шагах
мелькнуло темное, оттуда разогнулся человек. Мрак был худ, ребра  торчали,
как прутья на остове корзины. Впадины ключиц запали, выглядели провалами.
     -- Великое... Не...бо, -- прорычал он, слова с трудом шли  из  горла,
что почти стало волчьим. -- Ты как... поешь... как поешь!
     Таргитай покачал  головой,  ему  хотелось  броситься  Мраку  на  шею,
выплакаться, но обида, странная гордость нечто еще, чего  не  понимал,  но
что иногда просыпалось, властно держали на месте. Он пел, хотя  знал,  что
поет не он, Таргитай, а то, что живет в нем, и оно тоже  --  Таргитай,  но
когда он, этот простой Таргитай, просто живет, когда  живет  просто,  того
особого Таргитая не достать...
     Закрыв на короткий миг все звездное небо, мелькнула  хищная  крылатая
тень. Мрак успел лишь повернуть голову, когда крылатый  зверь  ударился  о
камни, со стоном поднялся. У него ребра торчали еще сильнее, чем у  Мрака.
Глаза ввалились вовнутрь черепа, не видать, а голос проскрипел, словно шел
из старого сухого дерева:
     -- Ты все-таки запел...
     Таргитай кивнул с гордостью, вскинул голову  выше,  ну  и  убивай,  а
песня шла из него, как  неудержимо  идет  великая  река  к  водопаду,  где
срывается в бездну широкой грохочущей стеной.
     -- Ты все-таки запел... -- проговорил Олег снова.
     Мрак потянул  носом,  завертелся  на  месте,  будто  пытался  поймать
собственный хвост. Олег  медленно  шагнул  к  Таргитаю.  Его  раскачивало,
словно уже разучился ходить, руки растопырил,  но  воздух  прогибался,  не
давая опоры коротким пальцам, где на этот раз не оказалось перепонок.
     От конюшни мелькнула тень. Мрак стоял, уже одетый в чужие тряпки,  но
с перевязью за спиной, откуда торчала рукоять секиры. Зло швырнул под ноги
Олегу грязное тряпье:
     -- Одевайся.
     -- Оде... одеваться? -- переспросил Олег тупо.
     Мрак гаркнул:
     -- До тебя еще не дошло?
     -- Что...
     -- Дурак, -- сказал Мрак с горечью. -- И я дурак. Мы же были в путах!
Они нас околдовали!
     Олег проговорил медленно:
     -- Я не ощутил колдовства. Его просто не было.
     Таргитай оборвал песнь на возмущенном вопле:
     -- Как не было? Вы ж от меня отказались!.. Как в могли? Ты сам, Олег,
говорил, что я сокровище, какого еще поискать надо!..

     Мрак  потянул  из-за  плеча  секиру.  Жилистые  руки  с  такой  силой
обхватили рукоять, что устрашенный Таргитай своими глазами увидел, как  из
под пальцев закапал сок. По-волчьи грубое лицо перекосила злая гримаса:
     -- Черт бы их побрал!.. Меня одурачили!.. Меня!.. Бабы!
     Олег тряхнул головой:
     -- Неужто... и меня?
     Мрак рыкнул:
     -- А ты что за прынц?
     -- Не принц... но... я волхв... меня одурачить трудно.
     -- Ученого дурака дурачить проще, -- прорычал Мрак. Его трясло,  зубы
лязгали, и  лицо  то  начинало  превращаться  в  волчью  харю,  то  нехотя
возвращалось в человечью. -- Мы уходим, аль как?
     Олег проговорил медленно:
     -- Уходим. Конечно же, уходим... Через дворец?
     --  А  как  же  еще?  --  прохрипел  Мрак.  Он  захлебнулся   слюной,
закашлялся, добрый Таргитай стукнул по  спине.  Душа  радостно  ходила  на
ушах, он еще ничего  не  понял,  но  Олег  совсем  не  убил,  а  Мрак  уже
предлагает здесь все бросить и уходить...
     -- Идем, -- ответил Олег сумрачно. -- Иначе стыдно будет  смотреть  в
глаза даже козам.
     Таргитай раскрыл было рот для вопроса, причем  тут  козы,  наконец-то
можно поговорить, но оба одновременно метнулись к  дверям  дворца.  Оттуда
все еще неслись тихие нежные звуки, над крышами блистали яркие  звезды,  а
россыпь звездной пыли протянулась от края неба до другого края.
     -- А я? -- крикнул Таргитай, но в ответ услышал только грохот, треск,
из пролома блеснул оранжевый свет  смоляных  факелов,  там  мелькнули  две
страшные фигуры, исчезли, зато треск и грохот нарастали и ширились.
     Таргитай стряхнул с себя наваждение, бросился  следом.  Мрак  и  Олег
что-то  перепутали,  собрались  же  уходить,  женщин  обижать,  вообще-то,
нехорошо, а уж красивых так и вовсе нельзя, боги обидятся, они их  творили
с особой любовью...
     Пролом зиял, как вход в жерло горящей печи. После ночи  свет  факелов
казался немыслимо ярким, а когда ворвался в этот свет и  нагретый  воздух,
пропитанный тяжелыми запахами горящего масла, ароматных деревьев,  пахучих
трав и масел, что так обожают женщины, то ноги сами понесли вслед Мраку  и
Олегу, которых все  равно  чуял  по  крепкому  мужскому  запаху,  особенно
густому после тяжелого трудового дня...
     Впереди  от  лестницы  послышался  жуткий  нечеловеческий  крик.  Ему
ответил звериный рев. Таргитай, похолодев, все ж не понял, Олегов клич или
Мрака, в нем было столько ярости, злобы, лихости,  что  помчался  со  всех
ног, спеша остановить, успокоить.
     На ступеньках было странное  животное,  разрубленное  почти  пополам.
Ростом с человека, а вместо рук кожистые крылья, на концах крыльев  торчат
растопыренные  пальцы,   страшные,   когтистые,   хищно   скрюченные.   Он
перепрыгнул с неловкостью, задев, а выше на  площадке  лежали  сразу  три,
кровь подтекала снизу, расплывалась, сбегала по ступенькам.  Два  животных
лежали вверх мордами, Таргитая передернуло от омерзения.
     Морды почти человеческие, уже  человеческие,  только  с  раскрытых  в
смертельной злобе пастях белеют острые зубы, глаза  вытаращенные,  странно
лиловые... головы человечьи, шеи человечьи,  разве  что  покрыты  короткой
редкой шерстью...
     Таргитай гадливо отвел взгляд  и  перепрыгнул  пошире,  сапоги  резко
пошли вперед, как на льду, он ощутил себя в воздухе, в следующее мгновение
с размаха ударился спиной и затылком  о  мягкое,  взлетели  брызги  теплой
крови.  Он  в  панике  перевернулся,  вывалявшись  в  крови  весь,  пальцы
опустились на теплую плоть, странно знакомую, он взглянул и отдернул  руку
с такой быстротой, что едва не упал лицом в обвисшую, как  коровий  хвост,
грудь этой полуженщины-полузверя.
     Рев Мрака раздавался наверху справа, но  едва  он  сделал  шаг  в  ту
сторону, как ему ответил яростный крик Олега. Оттуда же слышались  тяжелые
удары, грохот, тонкий пронзительный визг.
     Он бросился направо, лучше уж  с  Мраком,  как  из  бокового  прохода
выбежало трое этих отвратительных женщин. В их руках  были  острые  кривые
мечи, по всему коридору вдоль стен ярко горели светильники,  распространяя
запах благовонных  масел,  и  свет  блистал  и  преломлялся  в  заточенных
лезвиях.
     Таргитай отступил, оглянулся,  но  нигде  никакого  оружия,  если  не
считать собственных кулаков,  красивых  статуй  и  колонн,  поддерживающих
кровлю.
     -- Твари, -- закричал он, старясь  разозлиться.  --  Вы  забрали  мою
дудочку!
     Он ухватился за колонну, в тело хлынула злая сила. Бревно  затрещало,
он выдрал его из углубления, с треском просела крыша, посыпался  мусор,  а
он уже с усилием замахнулся, ударил...
     Женщин смело, как тараканов, а концом он ударил  в  стену,  проломил,
оттуда полезли мохнатые отвратительные  старухи,  визжащие  и  с  оружием,
некоторые пробовали взлететь, но в зале было  тесно,  натыкались  друг  на
друга и падали, а он орал и размахивал бревном, крушил,  разбивал,  рушил,
уже с нехорошей радостью чувствуя, как  трещат  под  его  ударами  черепа,
стены, как рушатся на пол статуи, а женщины лопаются, как  кожаные  мешки,
наполненные теплой кровью.
     За спиной вспыхнуло,  оранжевое  зарево  осветило  стену,  к  которой
прижалось несколько устрашенных женщин, на них упала его огромная косматая
тень со вскинутыми руками.  Они  визжали  и  закрывались  острыми  кривыми
мечами, их крылья сцеплялись когтями. Он с  наслаждением  ударил  бревном,
грохнуло в стену, едва удержал в руках,  камни  с  грохотом  вывалились  в
соседнее  помещение.  Что-то  мохнатое  кружилось  над  его  головой,   он
отмахнулся  локтем,  сорвал  крылатое  чудовище,  услышал  истошный  визг,
невольно оглянулся.
     Сзади полыхал огонь, светильники в  поврежденной  его  ударами  стене
наклонились, горящее масло ползло  вниз,  одна  струйка  достигла  богатых
штор, те мигом занялись стеной пламени, а внизу в горящем  масле  каталось
то храброе, что сумело взлететь и вцепиться ему в голову и плечи.
     -- Больше не поедете на  мне,  --  крикнул  он,  чувствуя,  что  надо
сказать что-то при убийстве, даже  если  убиваешь  кошку  или  такое  вот,
мохнатое. Мрак всегда говорил, но у него получалось мужественно красиво, и
любое убийство сразу становилось красивым и нужным. -- Твари!..
     Одна женщина бросилась наутек, Таргитай с усилием бросил ей  вдогонку
бревно. В проломе блистало металлом, в спину уже  жгло,  огонь  подбирался
ближе, освещая за проломом комнату,  где  по  стенам  висели  густо  мечи,
топоры, щиты, дротики...
     Он протиснулся вовнутрь,  оранжевые  блики  пожара  освещали  хорошо,
растерянно огляделся. В этой комнате на стенах полно оружия, но  он  сразу
понял, что женщины им не пользовались. Мечи, щиты, булавы -- их украли или
купили разве что у велетов, настолько все было громадное и недоброе.
     В самой середине стены,  окруженный  кинжалами  и  сабельками,  висел
громадный блистающий лезвием меч. Таргитай чувствовал, как  сердце  бьется
все чаще и чаще. Он шагнул вперед,  кончики  пальцев  коснулись  холодного
лезвия, по телу пробежала ликующая мощь. Неведомая сила  разом  расправила
ему спину, а вместо крови словно заструился расплавленный металл.

     Глава 43

     Он осторожно сжал пальцы на рукояти меча, и сразу ощутил себя могучим
и обрекающим. Плечи раздвинулись, а грудь  выдалась  вперед  и  отвердела,
словно на нее одели толстые доспехи. Вся мировая мощь  стягивалась  в  это
булатное  лезвие,  а  оттуда  через  его  руку  разливалась  по  телу.  Он
чувствовал, что сейчас может подпрыгнуть до потолка, сечь и рубить во  все
стороны с такой силой, что разнесет весь дворец...
     Голова  закружилась,   он   со   сладким   страхом   ощутил   избыток
нечеловеческой  силы.  Хотелось  заорать  что-то  вроде:  "Ну,   кто   там
супротив?", а когда наглец выступит на двобой, одним взмахом от макушки до
развилки...
     Он опомнился, заставив себя опустить меч, но пальцы  противились,  не
разжимались, ведь эта радость покинет, останется  пустая  оболочка,  когда
стержень этой радости, чудесный меч, скроется в ножнах.
     Уже с мечом в руке, длинным и красивым, огляделся, пролом уже в огне,
но дальше видна дверь, он вышиб ее с одного удара. Коридор устлан трупами,
подошвы скользили по крови.  Судя  по  ударам,  рассекающим  жертвы  почти
пополам, здесь пронесся разъяренный Мрак.
     Потом прошел через залы, где все было покрыто слоем  горячего  пепла,
Он видел только обугленные кучки костей, где  сверкали  непомерно  крупные
браслеты, кольца и серьги.  Пахло  отвратительно  сладковатым,  он  только
дважды слышал такой запах: в сгоревшем  селении  полян  и  на  жертвеннике
киммеров, когда сжигали людей.
     Олег прошел, понял он. Волхв не любит проливать кровь, он просто сжег
встречных колдовским огнем, оплавил стены. Ступеньки еще дымились, ступням
стало горячо. Он запрыгал чаще, как горный козел, подошва стала дымиться.
     -- Олег! -- заорал он на бегу. -- Мра-а-а-ак!
     От стен шел гул, сотрясало, крики доносились отовсюду. Когда в воплях
было больше ужаса, чем страха, он бросался в ту сторону, но заставал  либо
разрубленные трупы, из которых ручьями хлестало  красным,  заливая  пол  и
пропитывая ковры так, что чавкало, как мох на  болоте,  или  же  вбегал  в
раскаленный ад, где кружился, оседая на пол, горячий пепел,  на  полу  еще
горели кости, браслеты плавились, из них высыпались камешки и тоже темнели
от жара, а то и звонко лопались, стреляя осколками во все стороны.
     Забежал на  поверх  выше,  навстречу  неслась,  охваченная  пламенем,
женская фигура. Волосы полыхали, оставляя за спиной сноп искр, руки-крылья
горели, показалось, что горит  одежда.  Рот  был  перекошен  в  беззвучном
крике.
     Таргитай успел увидеть вытаращенные синие глаза, он хотел  остановить
и сбить огонь, спасти, но правая рука метнулась вперед, он ощутил  толчок,
и фигурка словно споткнулась, голова слетела и рухнула под стену,  заливая
кровью огонь, а тело сделало два подкашивающихся шага  и  рухнуло  посреди
коридора.
     Он непонимающе смотрел на окровавленный меч в своей руке. Неужели  он
настолько привык убивать, что даже когда хочет спасти...
     По спине  словно  провели  холодной  ледяшкой.  Он  зябко  передернул
плечами, вытер лезвие о тело убитой,  ей  все  равно,  со  второй  попытки
лезвие меча попало в ножны за спиной, а ноги уже несли прочь,  обратно,  к
выходу.

     Грохоча сапогами, сбежал вниз, глаза щипало от едкого дыма,  в  горле
першило. Стены расплывались, синий дым поднимался вверх, но уже на  высоте
в полтора человеческих роста было темно, как в грозовой туче.
     В нижнем зале столы еще горели, но на месте трона царицы  растекалась
булькающая лужа быстро остывающего багрового металла.  Таргитай  увидел  с
несказанным облегчением, что выбитые ворота лежат почти посредине зала,  в
пролом врывается свежий  ночной  воздух,  чистый  и  прохладный.  Таргитай
устремился навстречу квадрату со звездным небом, как вдруг сбоку  раздался
дикий яростный крик:
     -- Ты!..
     Из тайного бокового входа выбежала Алконост, все  такая  же  яркая  и
красивая,  молодая,  только  лицо  было  настолько  злым,   что   Таргитай
непроизвольно выставил перед собой меч.
     Алконост едва не напоролась  грудью  на  острие,  с  которого  падали
тяжелые красные капли. Ее синие глаза были полны ярости.
     -- Стой там, -- предупредил Таргитай.
     -- Ты... ты все уничтожил!
     -- Стой там, -- повторил Таргитай твердо, -- я не люблю, когда кусают
и царапают.
     Она раскинула руки, настоящие человеческие, очень красивые, голова ее
откинулась, из груди вырвался отчаянный  вопль,  а  в  следующий  миг  она
стремительно метнулась вперед, ловко обогнув меч. Таргитай отступил  назад
и в сторону, свободная рука перехватила ее за пышные волосы.
     Алконост забилась, пытаясь дотянуться до его лица,  на  пальцах  были
ногти, но узкие и острые, как когти, и они мелькали прямо  перед  глазами.
Он откидывал голову, сколько мог, ощутил, как шелковые волосы  подаются  в
его пальцах, она дотягивается, уже царапнула щеку...
     Разозлившись, с маху ударил ее рукоятью меча. Она р