ал:
     - Я же сказал, что тебе лучше дождаться!
     - Должен же я... проверить... веревку!
     Из тумана вынырнула голова Вехульда. Этот тоже не  отряхнулся, сразу из
воды ринулся  на стену. Глаза его расширились, когда увидел мертвых стражей,
прошептал:
     - Ого!.. Теперь я верю, что это сумасшествие удастся...

     Через несколько минут поднялся первый десяток, а  чуть погодя подоспели
еще  десять воинов. Их вел Занигд, он сообщил шепотом, что они переправились
на вывороченных пнях,  бревнах,  охапках  хвороста.  Наверху  не помещались,
стояли на лестнице до самого низа. Фарамунд повторил последний раз:
     - Врываемся сразу к Лаурсу. Не  останавливаться! Кто займется грабежом,
тому петля  сразу же. Кто погонится за  девкой... или отвлечется как-то еще,
тот умрет на колу, несмотря на все заслуги!
     Вехульд сказал за всех:
     - Рекс, мы же понимаем, что висим на волоске! Будь в нас уверен.
     Остальные кивали, Фарамунд видел устремленные  на него блестящие глаза.
Вехульд назвал его рексом,  хотя далеко  не всякий владелец бурга и побольше
этого мог называться рексом.
     - Все в дом Лаурса, - повторил Фарамунд. - Никого  не щадить,  нигде не
задерживаться! Шум не поднимать как можно дольше.
     Он  выскользнул первым.  На  мгновение  ощутил себя  беззащитным,  двор
огромен, посредине  только высокий журавль,  туман  здесь  совсем  редкий...
Стена дома вынырнула  внезапно.  Он  взбежал по  ступенькам  крыльца,  кровь
бурлила  в  теле,  он  чувствовал,  как  от  него  пышет  жаром,  словно  от
раскаленного в кузнечном горне железного слитка.
     В холле  на двух лавках бесстыдно спали стражи.  Фарамунд прыгнул прямо
от двери. Длинный  меч с легкостью рассек кожаные доспехи. Послышался только
легкий треск рассекаемой плоти, хруст костей.
     За спиной послышался топот, Фарамунд молниеносно повернулся. Его друзья
отшатнулись: их вожак был похож на свирепого волка, верхняя губа задралась и
подрагивала, а клыки, казалось, удлинились.
     - Рекс! - выдохнул Вехульд. - Ты снова всех... один?
     - Нам пока что везет, - ответил Фарамунд быстрым шепотом. - Теперь всем
рассыпаться по дому! Занигд и ты... Шагельд, будете перехватывать  всех, кто
попробует выскочить.

     С  мечом в  руке он метнулся в зал, оттуда - вверх по лестнице. За ним,
как стая серых волков, гурьбой побежали  голые до  пояса  люди,  еще мокрые,
блестящие,  только наверху  уже  разбежались  по  комнатам,  помещениям,  по
коридорам.
     Фарамунд метнулся  к  самым  роскошным дверям.  За ним  грузно  топало,
пыхтело, только не слышно было привычного звяканья железа о железо: все были
как морские демоны: голые до пояса, но с длинными мечами в руках.
     Фарамунд влетел в  зал, в глаза бросилась широкая кровать с балдахином.
Занавески задернуты, но когда Фарамунд  подбежал, там заскрипело под тяжелым
телом.
     Сонный голос проревел:
     - Что за...
     Фарамунд отдернул занавес. Огромный мужик приподнялся на локте, сонный,
обрюзгший. Рядом вытаращила глаза  грузная женщина. Одеяло сползло, Фарамунд
успел  увидеть  пышные  белые  груди.  В  следующее  мгновение  острие  меча
воткнулось  в горло мужчины, едва не отделив голову от плеч.  Едва  Фарамунд
выдернул меч, кровь плеснула струей, зашипело.  Он коротко  ткнул  вторично,
острие  глубоко вошло под левую грудь женщины, лицо  или шею обезобразить не
решился, тут же повернулся и выбежал из спальни.
     Мимо пробежал Вехульд, на ходу крикнул:
     - Там внизу были щенки!.. Их всех... с кормилицей и няньками.
     - Добро! - бросил Фарамунд. - Что с воинами?
     -  Там уже резня, - сказал Вехульд беспечно. - Эти олухи оружие сложили
у  входа!..  А  теперь пытаются  пробиться, закрываясь лавками,  на  которых
спали... Это бойня, рекс! Крепость уже наша. Даже без остальных.
     А Громыхало бросил сердито:
     - А делиться придется и с ними.

     Еще десятка три стражей обнаружились в дальнем строении. Они уже успели
расхватать  оружие,  выскакивали во двор.  Фарамунд ринулся как  зверь,  его
длинный меч мелькал  со страшной силой и  скоростью, рассекал  тела вместе с
кожаными доспехами, головы слетали с плеч как тыквы.
     Устрашенные   натиском  обезумевшего  воина,  люди  Лаурса  попятились.
Некоторые  юркнули в  привычную  схолу, где  можно держать оборону  даже  от
легиона. Самые упорные пали, обливаясь кровью, прямо на пороге.
     Громыхало хотел ворваться следом, но Фарамунд заорал:
     - Стой!..
     - Добьем гадов! - заорал Громыхало. - Вся крепость наша!
     - Она и так наша, - рыкнул Фарамунд. Он чувствовал, как быстро покидает
его  священная  ярость, меч  потяжелел,  а рубить спрятавшихся  людей  вдруг
показалось глупым. - Пусть сидят!.. Их сколько там?
     - Да еще с десяток наберется...
     - Это наши рабы, - определил Фарамунд. - Или просто слуги. Пусть сидят.
Пока еще не знают, что крепость наша.
     Громыхало  вытаращил глаза,  Вехульд  первым  расхохотался,  наконец  и
Громыхало бухнул, раздуваясь  от хохота.  Разогретые боем  разбойники стояли
перед  входом,  готовые  обрушить  тяжелые  удары  на  голову  каждого,  кто
попробует высунуться. Трое лучников лениво стреляли в узкие окна, пока с той
стороны их не закрыли лавками.
     Еще в лесу, перед нападением, он запретил резать челядь, а  все  знали,
как опасно ослушаться вожака. Сейчас же слуги спешно убирали трупы, замывали
кровь, сыпали опилки, носились как испуганные мыши, и даже вечно недовольный
Занигд признался:
     - Хорошо, что не дал воли нашим ножам...
     - Пришлось бы самим возить навоз, - бухнул Громыхало, и захохотал.
     Фарамунд  зорко осматривался  по сторонам. Латы его  были в  грязи  и в
темно-коричневых  пятнах, волосы слиплись от  крови и  торчали как петушиный
гребень.  Все тело  сотрясало странное  ликование,  в нем жила неистраченная
сила, а после жестокого боя на всем теле не нащупал даже царапины.
     - Срочно надо наладить хозяйство, - определил он. - Стражу удвоить, нас
наверняка  попробуют  выбить!  Ты,  Громыхало, проверь все  подвалы. Сколько
мяса, зерна, соли - все запомни. Ты, Вехульд, займись  кузницей и оружейной.
Если там пусто, доставь  из ближайших деревень.  Да не силой, а  за  хорошую
плату! Кузнец только тот хорош, кто работает по согласию...

     Из-за  дубовой  двери  схолы  донесся  слабый  крик.   Фарамунд  умолк,
прислушался.  Крик повторился,  уже  громче. Фарамунд  шагнул  ближе, сказал
громко:
     - Мы слышим.
     - Эй, кто вы?
     Фарамунд подошел  вплотную, Громыхало тут же подозрительно уставился на
узкие  оконца  слева, прикрыл Фарамунда с этой стороны  щитом, сам оставаясь
уязвимым для стрел. Фарамунд, морщась, отстранил щит.
     - Хозяева, - ответил он громко.
     - Где Лаурс?
     - Пал в бою, - сообщил Фарамунд. - Ладно,  будем  считать, что в бою, а
не на бабе!.. Погибла и вся его семья. Наследников  не осталось, охрана тоже
перебита. Крепость в наших руках, меня зовут Фарамунд.
     Слышно было, как за дверью охнуло. Тот же голос выкрикнул:
     - А, разбойник? Слышали.
     -  Мы  могли  бы выбить  дверь,  -  сказал Фарамунд, -  Или,  напротив,
подпереть, чтобы никто не выскочил! Потом сложить  под стены десяток вязанок
хвороста и поджечь... но я не люблю крови.  Лишней крови.  Если вы  оставите
оружие и выйдете с пустыми руками, ваши головы останутся на плечах.
     Голос за дверью сказал насмешливо:
     - Зато ремней из спины нарежешь вдоволь, верно?
     -  Зачем? - ответил  Фарамунд  весело.  -  Ты  еще  не понял?  Это  моя
крепость. Ты  и твои люди, как я понял,  наемники. Можешь  за  ту  же  плату
служить  мне. Даже  могу предложить чуть  больше, так  как мне  не  пришлось
тратиться на постройку крепости!
     За  дверью  было тихо,  потом  послышались  голоса.  Фарамунд  постоял,
крикнул:
     - Когда решите, дайте знать. Я приду.
     Он  повернулся,  отошел на  три  шага, как  из-за  двери  тот  же голос
закричал:
     - Эй, постой! Мы слыхали, что ты всегда слово держишь. Мы выходим.
     Громыхало толкнул Вехульда в бок:
     - Вот что значит репутация!
     - Да, -  согласился  Вехульд.  - ради ее  поддержания можно иногда и на
неудобства...
     Первым   вышел  коренастый   человек  в   кожаных  латах  с  множеством
металлических нашивок, в шлеме,  с  коротким  мечом  в  руке.  Меч он  сразу
отшвырнул,  сделал  два  шага вперед  и  остановился. Глаза его с  ожиданием
уставились на Фарамунда.  За  ним  начали выходить его люди, мечи  швыряли в
общую кучу.
     -  Мы   честно  выполняли  долг,  -   сказал  вожак  наемников,  словно
оправдываясь. - Но как он ухитрился погибнуть раньше нас?.. Я считаю, что мы
не запятнаем свою честь, сложив оружие, ибо служить больше некому.
     - Некому, - подтвердил  Фарамунд.  - Погибли даже его  дети!.. Запомни,
где твой меч. Как только принесешь клятву верности, сразу же возьми. Мужчина
без меча на поясе, что голый.
     Громыхало  и  Вехульд засмеялись,  даже на  лицах  сдавшихся  появились
неуверенные улыбки. Вожак наемников сказал четко:
     - Тогда я готов принести ее прямо сейчас. Я тоже не люблю быть голым.

     Из  главного здания трупы  вынесли  в  первую  очередь, опасаясь  гнева
нового хозяина. Когда Фарамунд поднялся в личные покои Лаурса, там торопливо
смывали со стен и пола кровавые пятна, но меч он держал наготове.
     Вехульд двигался следом, хищный и настороженный. На лице молодого воина
читалась готовность  броситься под  нож, закрыть  вождя грудью от выпущенной
стрелы
     Комната,  где  спал  Лаурс,  была  широкая,  как  скотный  двор.  Кроме
необъятного ложа, вдоль стены выстроились сундуки. Под лучом света из окошка
широкий стол, три стула, две широкие лавки, бочка с водой, три пары сапог...
     Фарамунд кивнул Вехульду  на  сундуки,  сам  через  узкую прорезь  окна
осмотрел  двор. Расположено  удачно,  хотя  он  отнес бы ворота  подальше, а
конюшню  и   сараи  соединил  бы  одной  общей  крышей.  Удобнее  перебегать
незамеченными, лучше держать оборону...
     За спиной послышался изумленный  вскрик. Вехульд сбивал замки, поднимал
крышки и  шел дальше,  но у четвертого  сундука замер. Фарамунд приблизился,
ожидая увидеть  драгоценности, но  в сундуке сиял  как  солнце  великолепный
шлем.
     Он ухватил  обеими  руками эту чудесную вещь, вертел перед глазами,  не
мог  насытиться, а в груди тревожно и сладко  ныло. Этот шлем можно прямо на
голову, не поддевая тряпочную шапку: вся  внутренняя  сторона  умело покрыта
толстым  слоем удивительно мягкой кожи,  края  красиво  и  ровно загнуты,  а
головки медных гвоздиков расплющены  так, что кажутся золотыми  звездочками.
Спереди шлем  опускается до надбровных дуг,  по бокам ниже  ушей,  а  оттуда
красивыми мужественными уступами выдается вперед, защищая щеки.
     Более того,  со  лба опускается  широкая пластина из закаленной  стали,
защищая нос. Открыты только  глаза и подбородок, но вот этот широкий ремень,
что  свисает со шлема, судя по всему, охватывает как раз подбородок, так что
шлем  не  сбить  с  головы  умелым  ударом.  А  сам  ремень  широк и  покрыт
металлическими пластинками, что наползают одна на другую как чешуйки крупной
рыбы...
     - Это еще не все, - сказал благоговейно Вехульд. Он  вытащил из сундука
и подал Фарамунду блистающий панцирь.
     Сердце Фарамунда часто-часто стучало. Он не верил, что такое чудо могут
выковать руки человека. Панцирь из двух половин, но застежки настолько малы,
что в зазор не просунуть и лезвие ножа. И хотя обе половинки панциря покрыты
золотом,  что  сейчас  под  солнечным  лучом засверкало  просто  нестерпимо,
Фарамунд чувствовал под позолотой несокрушимую прочность закаленного железа.
     Хозяин крепости был  могучим воином, панцирь по его  фигуре мощно вздут
на груди, верхняя часть широка,  укрывая плечи,  на груди и  даже на  плечах
умело выдавлены фигуры  невиданных зверей. Правда, зверей, невиданных здесь,
а в других землях, наверное, есть эти крылатые кони, девы с рыбьими хвостами
и птицы с девичьими ликами...
     Сердце его застучало, заныло в тоске.  Он здесь, а чудеса где-то вдали,
без него. Где-то принцессы смотрят из высоких каменных башен, отважные воины
сражают  огромных  чудовищ,  поражают толпы врагов сверкающими  мечами...  И
только одно дивное чудо из тех сказочных  стран, принцесса Лютеция, каким-то
образом  здесь, на земле... А он,  Фарамунд, явился в мир, чтобы служить ей,
чистой и единственной!
     Остальные сундуки заполнены  цветными  тряпками, дорогими  одеждами. На
некоторых  он  усмотрел  замытые  пятна  крови.  Только  в  последнем   ларе
обнаружились еще  железные пластины,  что  крепятся  на руки,  и такие же  -
только побольше,  закрывающие голени ног. Ремни уже  потерлись, явно служили
не один  год... а то и не  один десяток лет, но кузнецы Лаурса  заменят, уже
имели дело с вещами великой империи...

     Во  дворе  Громыхало   гулким  голосом  раздавал  распоряжения  челяди.
Здоровяк явно  наслаждался властью над теми, кто  совсем недавно посматривал
на него, вчерашнего палача, свысока.
     - А, Фарамунд, - поприветствовал он. - Что будем делать с бургом?
     - Бургом? - переспросил Фарамунд.
     Громыхало с небрежностью отмахнулся.
     - Бург,  сите, гард, град - какая  разница? Все зовут  по-разному.  Это
просто укрепление, где можно держать оборону.  Крепость. Лучше всего ставить
на  руинах римского  городка - там  много камней  и каменных глыб.  Странно,
вроде бы каменоломен близко нет...  Но римляне  - это такие  жуки, с другого
конца света приволокут!
     Фарамунд указал на самый высокий дом:
     - Я расположусь в покоях  Лаурса. Пришли ко  мне кого-нибудь, кто знает
римлян. Хочу больше узнать о них. И вообще...
     - Что "вообще"?
     - Вообще о нас. О мире.
     Ему  принесли  таз с горячей  водой, он плескался,  смывал пот и слюни,
отдирал струпья засохшей крови. Испуганные челядины стояли у дверей.
     На лавке сидел, тряся седой головой, восьмидесятилетний Арнелиус, самый
старый обитатель  бурга. В юности он начинал мастером по золотым украшениям,
но  такой  работы  у бедных франков  не  водилось,  потому в бурге  у Лаурса
склепывал более нужное: кольчуги, металлические рубашки.
     Сейчас он то и дело заводил речь о временах своей  молодости, когда все
важные  вопросы  решались  только  на  общем  тинге.  Все  свободнорожденные
приходили,  и  никто  не  смел перебить  даже самого ничтожного, если он  не
проявил  себя раньше трусом  и не был с позором изгнан. И  никогда конунг не
смел сказать слова против общего мнения племени...
     Фарамунд  слушал  жадно,  но   вскоре  злость   стала   подниматься   и
захлестывать голову, как волны прибоя захлестывают берег.
     Затаенный страх, с  которым он очнулся в лесу, не исчез со временем,  а
разросся.  Не зная  даже  своего  имени,  выясняя на  ощупь,  что он  умеет,
довыяснялся,  что теперь у него сотня головорезов и этот хорошо  укрепленный
бург... Но что с ними делать?
     А  старик  забывает,  о   чем  говорил,  возвращается,  снова  начинает
рассказывать  то,  что  уже рассказывал, сам не понимая,  что  жизнь племени
резко  изменилась.  Это  видно  даже  ему,  Фарамунду,  видно  по   обрывкам
разговоров, по тревожным слухам, по испуганным лицам людей, у  которых вдруг
зашатался под ногами привычным мир.
     Племена начинают  объединяться, а  объединения перерастают  в племенные
союзы.  А  когда в  таком  союзе  несколько сот  тысяч человек, а  живут  на
огромных территориях, то собрать всех свободнорожденных немыслимо. Разве что
перед отправкой огромного войска на войну?
     Ага, сам конунг, что  правит племенем, проживает в  такой же специально
сооруженной  крепостице,  бурге.  В  бурге   кроме  него  всегда  часть  его
дружины... Но сейчас конунгу, понятно,  не  до разбойников, промышляющих  на
его землях. Племя франков медленно движется на  юг, захватывая земли Галлии.
Местные племена, тихие как мыши, сопротивления почти не  оказывают. Бой дают
обычно  только римские  гарнизоны, в  которых  самих римлян не  осталось,  а
только  римские  федераты из  самих  же франков или галлов,  но и  то,  если
пришельцы пытаются  взять гарнизоны штурмом.  Но обычно,  завоевание  земель
Галлии идет почти мирно...
     Он растирал тело, с удовольствием чувствуя, как скрипит  здоровая кожа.
В ушах скрипел старческий голос:
     - Но мечи у них дрянь... Мечи, это... это единственное, что лучше умеем
делать  мы,  франки!  Сделай  римляне мечи  такой длины  как  наши,  они  бы
обломились от собственной тяжести, как ломается ледяная сосулька. Их мечи из
сырого железа! А наши кузнецы такое железо не считают годным  даже для ножей
своих жен и слуг. Наши кузнецы такое  куют  и перековывают, кладут в болото,
чтобы ржа выела грязь, а то,  что остается, снова куют и перековывают  много
раз,  а потом  закаляют в масле или в теле пленного. Зато наши мечи рубят их
доспехи как будто те  из  глины! А когда  наш меч встречается с их мечом, на
нашем ни  зарубки, а их меч... ха-ха!.. надвое, как березовое полено... Нет,
даже как, тьфу, сосновое.
     Фарамунд  всматривался в  этого старика с состраданием и брезгливостью.
Тот был, по  слухам, чистым римлянином. Попал в молодости в плен, здесь  был
рабом... только раб  у франков совсем не то, что раб у римлян. У франков раб
работает рядом с хозяином, делит с ним ту  же  пищу, спит под одной крышей и
на такой же соломе, а если хозяин  оказывается бездетным, то раб получает  в
наследство  все имущество, скот, землю. Так и  Арнелиус  был рабом, потом им
постепенно быть перестал,  женился,  были  дети, что  разъехались по  свету.
Теперь доживает свой век, искренне считая себя франком...
     Франки,  напомнил он себе. Все,  что  он  знает, да  и то из обрывочных
разговоров  воинов,   что  все  франки  состоят  из  знатных,   свободных  и
полусвободных. Но на тинг допускаются все,  кроме трусов. Во главе - конунг.
Он  же возглавляет ополчение  в случае войны, но, кроме того, у него  есть и
отборная дружина, которая подчиняется только ему.
     Но  все  изменилось  при этом так странно  и  так внезапно  случившемся
движении  племен,  когда  все  вдруг снялись  с  насиженных  веками  мест  и
двинулись, двинулись, двинулись в такой нелепый путь, когда люди рождаются в
дороге,  старятся и умирают,  а их  дети  повторяют их путь, но  их ноги уже
взбивают пыль других земель,  а глаза видят зверей и птиц,  каких никогда не
зрели их отцы.
     Сейчас на тинг уже не собраться: франки при движении разбрелись слишком
широко, захватили такие земли,  что  даже быстро летящим  птицам  не собрать
всех.  Да и  не нужен  тинг  такой вот семье-роду.  У них здесь есть все для
жизни, есть свои законы и правила. Они не знают  конунга, как и  он не знает
об их существовании. Долго ли это будет продолжаться, неизвестно...
     Хотя,  почему неизвестно?  Уже идет подчинение  этих семей.  Только  не
конунгу, а мелким разбойничьим шайкам, что от  простых грабежей переходят  к
обложению  данью.  Эти  разбойники  начинают  для укрепления  своих  позиций
строить крепости, выбирая  хорошо  защищенное место: на  утесах, в  излучине
реки, а если среди равнины, то окружают частоколом и даже рвом или валом.
     Мир меняется стремительно! Это он уже понял. Осталось понять, кто же он
сам.

Глава 10

     Тревога не  давала  даже сесть за стол. Ел  и пил на  ходу, потом велел
оседлать коня,  выехал  за врата крепости, своего бурга! - пустил коня вдоль
берега реки. Местность вздулась горбом, он погнал коня на холм.
     Оттуда открылся вид на  долину, окруженную мрачным темным лесом.  Вдоль
берега протянулось одно-единственное жилище, похожее на гусеницу, что решила
укусить себя  за хвост, но не дотянулась и заснула. Франки, как он уже знал,
не  выносят,  чтобы  их жилища соприкасались.  Селятся  в отдалении друг  от
друга,  где есть река или ручей.  Жилище -  высокие удлиненн