ес, сумрачный  и темный, словно  небосвод  пошел неровной  трещиной.
Ветер ворвался в окна,  затрепетал грубыми полотняными занавесками. Звук был
тревожным, словно незримые демоны хлопали в  ладоши. В щелях тонко и зловеще
свистело,  повизгивало.  Холодные  пальцы забирались  под  одежду,  по  коже
вздувались крупные пупырышки.

     Два дня  холодный ветер врывался во все щели грубо сколоченной повозки.
Лютеция  тщетно  пыталась спрятаться под  ворохом медвежьих шкур. Клотильда,
жалея  молодую госпожу, укрыла раненого  своим  одеялом,  а  сама  вжалась в
уголок. Лютеция молча привлекла ее к себе, укрыла,  и дальше молодые девушки
грели друг друга дыханием, сберегая тепло.
     Раненый постанывал, но когда холодный ветер принес еще и грозовую тучу,
мир  потемнел, а  над головой  грохотало все громче, грознее,  он вздрогнул,
открыл глаза.  Глазные  яблоки были красные,  налитые кровью, воспаленные, а
коричневая радужка стала почти черной.
     - Молнии... - прошептал он.
     Веки опустились, но  по  желтому,  как  воск,  лицу  начал  растекаться
странный лихорадочный румянец. По крыше часто-часто застучали крупные капли.
Мир дрогнул от страшного раската грома. Слепяще сверкнул белый огонь, сквозь
струи холодной воды донесся запах горелого.
     Лютеция  и  Клотильда  обнялись,  еще  крепче прижались друг  к  другу.
Страшные силы  обрушились на землю, от  грохота закачалась  земля, донеслось
испуганное  ржание  коней. Повозка  уже  остановилась,  люди  спрятались под
деревьями, не видя впереди ничего, кроме серой стены холодной воды.
     Раненый начал дергаться,  словно  незримые силы терзали его изрубленное
тело.  Лютеция  увидела,  как  после   неосторожного  движения  на  повязках
проступила кровь,  зажмурилась  и  отвернулась.  Раненый  умирает,  а  когда
открылись раны, то его можно считать уже мертвым...

     На  привале промокшее дерево гореть отказывалось,  а сухих веток в этом
проклятом лесу почти нет,  все гниет, все рассыпается на  влажные коричневые
комья. Даже деревья гниют стоя, и никогда не угадаешь, какой лесной исполин,
что стоит вроде бы  как несокрушимая башня, внезапно рухнет, ломая  соседние
деревья и заставляя землю отзываться тяжким стоном.

     Воины сушились у двух костров, жарили подстреленную по дороге дичь. Для
господ  поставили  небольшой   шатер.   Грубое  полотно  за   время   дороги
истрепалось, прохудилось, и хотя Лютеция и Клотильда старательно накладывали
заплатки, в щелях то и дело мелькало ослепительно белое тело юной госпожи.
     Тревор  обошел  костры,  заглянул  за ближайшие кусты,  а  затем  долго
выливал  из  сапог  воду. Люди  старались не  приближаться к веткам,  или же
сперва шлепали  по ним  прутьями, стряхивая  крупные дождевые капли. Если же
все-таки отлучались, то, судя по запаху, совсем недалеко.
     Хотя дождь  давно прекратился, небо осталось в тучах, и ночь  наступила
быстро.  В багровом свете  были видны фигуры  двух воинов, что клевали носом
над углями.  Багровый свет подсвечивал лица снизу, делая их нечеловеческими,
оба казались  особенно угрюмыми  и жестокими.  От  мокрой  одежды валил пар.
Раненый, которого  подобрала  Лютеция, спал  за их спинами.  Колени подтянул
едва ли не к подбородку, согнулся, как будто устроился в материнской утробе.
     Тревор  и  Редьярд в  последний  раз обошли  крохотный лагерь,  Редьярд
крепился, но его шатало от усталости.
     - Поспи, - велел Тревор.
     - А ты?
     - Я разбужу под утро. Потом посплю малость я.
     Редьярд опустился  на кучу свежесрубленных веток, а  заснул раньше, чем
голова  коснулась земли.  Тревор еще дважды  обошел лагерь, выбрал  место  у
костра, долго подкладывал хворостинки, блаженное тепло начало растекаться по
телу. Ему показалось,  что ветки  дальнего  кустарника вздрагивают,  но  они
подрагивают всюду: крупные капли все еще срываются с деревьев.
     Он даже не дремал, но когда увидел  тени, что скользнули по  маленькому
лагерю, решил, что видит  сны. Такое и раньше случалось в минуты  сильнейшей
усталости.  Даже шагая, он иногда видел призрачные  образы, слышал  небесные
песни,  а потом, внезапно  очнувшись, обнаруживал,  что  двигается совсем  в
другую сторону...
     Сейчас он тупо смотрел на эти тени, и только когда они начали срезать у
спящего  Редьярда с пояса кошель, он  встрепенулся, набрал  в грудь воздуха,
заорал страшным голосом, способным поднять мертвого:
     - Тревога!.. Нападение!
     На   него  прыгнули,  кто-то  ударил  сзади.   На   мокрой   земле  все
поскальзывались, удар пришелся по  плечу. Зато его топор описал  полукруг и,
хотя  тоже  промахнулся,  не попал  по  голове, древко  в пальцах  тряхнуло,
раздался дикий вопль. На землю шлепнулась отрубленная рука.
     Воины вскакивали,  теперь по  всей поляне гремел  стук мечей, слышалась
брань, сдавленные выкрики.  Глаза Тревора привыкли  к  мраку, он видел,  как
темная тень метнулась прямо в шатер.  Сам он сражался с  двумя разбойниками,
только увидел  через  их головы,  как  из шатра  выпала  выброшенная  пинком
служанка.
     Через  мгновение  разбойник  высунулся из  шатра.  Впереди  себя держал
Лютецию,  захватив  сгибом локтя ее шею, а другой рукой  приставил  нож к ее
горлу. В  слабом свете нежное девичье горло  белело отчетливо,  еще страшнее
блеснуло лезвие узкого ножа.
     Тревор бешеным  натиском заставил  разбойников  попятиться,  сейчас  бы
прорваться к повозке, но оттуда раздался сильный властный голос:
     - Эй!.. Ваша хозяйка у меня в руках!.. Кончай лить кровь!
     Голос принадлежал явно вожаку.  Разбойники сразу попятились, на  мордах
расплывались широкие улыбки. Воины тоже остановились, мечи и  топоры держали
наготове.  Все  бросали  злые настороженные взгляды то  друг на друга, то на
сверкающее в лунном свете лезвие у горла Лютеции.
     Тревор крикнул свирепо:
     - Оставь ее! Сражайтесь с теми, кто сражается!
     В голосе старого воина слышался страх. Вожак нагло расхохотался:
     - Совсем дурак? Нам добыча нужна, а не резня. Все назад! Можете даже не
складывать свое железо. Но ценности заберем.
     - У нас нет ценностей! - крикнул Тревор.
     Вожак захохотал злее, с чувством победителя:
     -  Это для вас не ценности,  а  мы люди бедные... Вот на вашей  хозяйке
сколько камешков! Да и само платье... Вы ведь  рады будете получить  ее хоть
голой, только бы живой?
     Тревор заскрежетал зубами:
     - Мерзавец!  Да она  лучше погибнет... Да  мы сами  лучше убьем, чем ее
коснется позор...
     Вожак крикнул еще громче:
     - Никто не посягает на ее честь. Но одежду мы... ха-ха!.. заберем тоже.
Мы пообносились, не взыщи!
     Разбойники  смеялись,  а  лица  воинов  вытянулись,  в  глазах  стыд  и
бессильное  бешенство. Тревор, пока  разговаривал  с  вожаком,  увидел,  как
раненый, которого Лютеция называла Фарамундом,  не поднимаясь с земли, слабо
пошарил руками вокруг  себя. Пальцы нащупали чей-то  лук. Так же замедленно,
слабыми руками  наложил стрелу на тетиву. Сперва до Тревора не доходило, что
тот хочет сделать, ведь ложку  не мог до  рта, но  вдруг  в ужасе понял, что
тетива все оттягивается и оттягивается, оперенный кончик стрелы уже у самого
уха, а наконечник смотрит в сторону Лютеции!
     - Не сме... - заорал он, но поперхнулся, ибо щелкнуло, стрела исчезла.
     Он услышал болезненный вскрик Лютеции. Вне себя от ярости, с обнаженным
мечом бросился в ее сторону, горя гневом и жалостью.
     Вожак вскинул  руки, словно пытался  ухватиться за низкие тучи. В одной
руке  все еще блестел нож. В последнем  усилии выпрямился и рухнул назад.  В
левой глазнице смутно белел в лунном свете  оперенный конец, который  Тревор
только что видел в пальцах этого... как его, Фарамунда!
     По  всей  поляне раздались яростные  крики.  Снова  застучало железо  о
деревянные  щиты,  о  человеческие  головы.  Лютеция  вытаращенными  глазами
смотрела на дядю. Он вскрикнул в страхе:
     - Цела?
     - За волосы дернуло...
     За ее  спиной  застыл,  прислонившись к дереву,  вожак оборванцев. Перо
торчало, почти касаясь глазницы. Голова казалась неестественно выпрямленной,
шея натянулась, в то время как тело пыталось сползти ниже. Тревор понял, что
стрела, пробив  мозг,  проломила  затылочную  кость и  вонзилась  в  дерево.
Глазница  заполнялась  темной,  как  деготь, кипящей жидкостью. Пара золотых
волосков ярко блестела в лунном свете.
     - Моя девочка...
     Тут  же в ярости  развернулся с мечом, однако из всей шайки только один
отбивался, не успевая повернуться  и прыгнуть в темные кусты. Воины Тревора,
едва сорвалась стрела,  не  дожидаясь,  куда она  попала  -  терять  нечего,
ринулись на разбойников, а те, застигнутые врасплох, уже уверенные в победе,
пали под свирепыми ударами, как овцы под клыками серых волков.
     Фарамунд, выронив  лук,  лежал без движения.  На плече открылась  рана,
кровь  вытекла  жидкой  струйкой и  тут  же свернулась  черным комком. Глаза
невидяще смотрели в небо.
     Подошел Редьярд. Он тяжело дышал, темная кровь текла по мечу  и светлой
коже доспехов.
     - Если бы он попал в Лютецию, - проговорил он, красивое лицо исказилось
гримасой ярости. - Я бы его изрубил на мелкие кусочки!.. Сутки бы рубил...
     - Удача, - пробормотал Тревор, - или он, в самом деле, был уверен?
     Редьярд прорычал:
     -  Конечно же, удача! Нет на свете  людей,  которые смогли бы так... Да
еще в темноте!
     Тревор покачал головой:
     -  Ты молод, Редьярд.  А я видел страны, где стреляют лучше  нас, видел
страны, где плавают лучше нас, видел страну,  где на конях  лучше нас... Кто
знает, откуда этот забрел?
     Редьярд сказал недоверчиво:
     - Он говорит по-нашему! И одет как простолюдин.
     - Ну и что? Простолюдины есть в любой стране.  В той, где  стреляют  из
луков лучше нас, тоже.
     Фарамунд простонал сквозь зубы. Тревор с уважением покачал головой. Все
еще жив.  От такого усилия открылись все раны, но все еще дерется за  жизнь.
Сильный зверюга.
     Тяжелые  веки  раненого приподнялись с таким усилием, словно он вручную
поднимал два подъемных моста. В глазах были пустота и непонимание.
     Тревор наклонился над раненым:
     - Хороший выстрел, парень! Где научился так стрелять?
     Фарамунд дико посмотрел по сторонам:
     - Стрелять? Что такое стрелять?
     Тревор  хотел  рассказать  про  удивительный  выстрел, но  посмотрел  в
расширенные глаза, вздохнул, махнул рукой и отвернулся.  Этому надо начинать
рассказывать с сотворения мира.

Глава 2

     Остаток ночи  коротали у костров. С разбойников  взять нечего, но  двое
все  же сумели  сменить растоптанные сапоги  на  чуть поновее. Кроме того, в
отряде  прибавились  два  меча,   четыре  кинжала,  два  крепких  дротика  с
настоящими стальными наконечниками.
     Подбрасывая в костер  веточки, негромко переговаривались о раненом, его
удивительном выстреле,  после которого едва не умер.  Тревор слушал, хмыкал.
По опыту знал: эта история еще обрастет чудесными подробностями.
     Утром продолжили путь. Раненый был слаб, но уже сознание не терял. Раны
на  нем  заживали   удивительно  быстро.  Лютеция  всматривалась  с   жадным
любопытством, втайне стараясь найти в  нем следы благородного происхождения.
Клотильда теперь  таскала  ему еду  на  привалах,  даже в дороге  ухитрялась
подкармливать кусочками вяленого мяса.
     Он  ел  много и  с  жадностью. Лютеция с  удивлением  и  даже  тревогой
замечала,  как быстро нарастает здоровое  мясо,  как  сухие  руки  обрастают
мышцами.
     - Но что-то помнишь? - допытывалась она.
     В его темных  глазах она видела только  багровое пламя  костра.  Мощные
челюсти  перемалывали кости вместе  с  мясом,  глаза  неотрывно  смотрели  в
пляшущее пламя.
     - Ничего, - ответил он тупо. - Ничего!
     Тревор  на  могучее  сложение  незнакомца  поглядывал  с  одобрительным
любопытством,  хотя  не мог определить,  чем же тот занимался: пахотой земли
или же  держал  в  руке оружие.  Даже на отменного стрелка  не похож. Тревор
повидал их за свою долгую жизнь, мог  выделить из толпы стрелка безошибочно,
как бы тот ни маскировался под мечника или хлебопашца.
     - Но стрелять ты умеешь, -  пробасил  он довольно.  - Это  для  мужчины
немало...  Хотя многие считают, что лук - оружие простолюдинов, но  я старый
воин!  Для  меня  важнее  -  умеешь  ли  наносить  урон  врагу.  А  все  это
происхождение от древних героев, кровь древних правителей...
     Фарамунд сказал глухо:
     - Если бы я  мог  вспомнить,  кто  я! Кто  были  те  люди, среди трупов
которых вы меня нашли?
     - Разбойники, - сказал Тревор уверенно.
     - Значит, я тоже разбойник?
     - Скорее всего, - согласился Тревор с полнейшим равнодушием. - Но тогда
кто вас побил?  Все  восьмеро не особенно различались ни по  одежде,  ни  по
тряпкам. Две шайки разбойников подрались?..
     Лютеция сказала негодующе:
     - Разбойники - трусы! Они не  станут  драться друг с другом. Да  еще до
убийства.  Они  нападают только на беззащитных. Или  когда уверены  в успехе
целиком и полностью.

     Тревор мотнул головой в ее сторону:
     - Лютеция  родилась  и  жила  в семье воинов. Она  знает  цену воинской
доблести. Но и трусости тоже знает!..
     Лютеция при этих словах вздрогнула. Ее  чистые  глаза поднялись к небу.
Взгляд вместо звезд отыскал низкие черные тучи. Плечи зябко передернулись.
     - Дядя, - сказала она просяще, - а что, если выехать... на рассвете? Не
дожидаясь восхода солнца?
     - Тут  такие туманы, - отозвался  Тревор. - Вытянутой  руки не  видишь.
Кони вслепую ноги переломают.
     - Но и Савигорд не тронется в тумане, - ответила она тихо.
     Голос ее звучал совсем жалобно  и умоляюще.  Редьярд  шевельнулся,  все
посмотрели в его сторону. Он ответил сильным мужественным голосом:
     - Если он догонит, я сам разрублю его до пояса!
     - Если ты его найдешь, - ответил Тревор.
     - Он не откажется от поединка!
     - Почему?
     - Я  назову его  трусом,  -  заявил Редьярд.  - В  присутствии всех его
людей!
     Тревор   покачал  головой.  Глаза  его,  как  и  взгляд  Фарамунда,  не
отрывались от багровых углей. Там вспыхивали искры, перебегали с уголька  на
уголек, похожие на мародеров, выискивающих добычу.
     - Если у тебя будет время послать вызов, - ответил  он сумрачно. - Если
же нападут неожиданно... Лютеция права. Нам лучше выступить на рассвете. Все
лучше, чем Савигорд нагонит нас уже сегодня.
     Он опустил голову и сразу же задремал.  Лютеция вернулась в палатку. Но
когда  поднималась,   она  перехватила  внимательный  взгляд  спасенного  ею
человека.  В его  темных глазах стояла мука, словно  он  безуспешно старался
понять, кто этот  Савигорд,  и почему все  так торопятся  уйти от него,  что
буквально падают с ног.

     С  утра пошел дождь. Мелкий,  моросящий,  гадкий. Усталые  люди седлали
коней,  Тревор помог собрать шатер, Редьярд с  двумя  воинами уже скрылся  в
тумане. Повозка  тяжело тронулась,  колеса  так глубоко  вязли  в  раскисшей
земле, что Тревор чуть было не решился  выбросить раненого. Правда, тот спас
Лютецию, но и она его спасла, так что в расчете...
     К  полудню дождь  перестал,  туман рассеялся. Однако  и  без того сырая
земля  раскисла с готовностью.  Воздух был мокрый и настолько плотный, что в
нем  могли  плавать  рыбы.  Вернулся  Редьярд,  весь блестящий  как  тюлень,
сообщил, что впереди река. Большая  река, он пустил двух воинов вверх и вниз
по течению искать брод.
     Повозка увязала по самые оси. Люди почти не садились в седла, хватались
за колеса,  выволакивали. Теперь  уже и  Клотильда шла пешком, Лютеция  тоже
порывалась  вылезти,  но  Тревор запретил.  В  повозке  остались  раненый  и
Лютеция, а также кое-какие драгоценности, золотые монеты.
     На берег  реки  выбрались  только  к вечеру.  Небо  оставалось затянуто
тучами, в  серой  неопрятной воде отражались  эти медленно ползущие громады,
готовые упасть на землю.
     Тревор указал на тот берег;
     - Там крепость? Или мне чудится?
     Противоположный  берег тонул в  тумане.  Река  казалась бескрайней, как
северное море. Все напряженно всматривались, наконец порыв ветерка  порвал в
одном месте завесу. Промелькнула далекая деревянная стена, тут  же ее скрыло
грязно-серым туманом.
     Редьярд  нетерпеливо   оглядывался   по  сторонам.   Справа  по  берегу
простучали копыта.  Вынырнул всадник, мокрый с  головы до  ног, даже  волосы
блестели.
     - Моста нигде нет! - выкрикнул он издали.
     - А брод? - спросил Редьярд строго.
     - И брода!.. Я везде пробовал, дважды меня уносила река...
     В  бессилии  смотрели в  сторону противоположного берега.  Снова  туман
ненадолго раздвинулся,  на этот раз  успели  увидеть  деревянную  стену, три
башни. Кто-то даже различил крохотные фигурки на  стенах, а искорку  заметил
Тревор, так блестит обычно обнаженное оружие.
     Простучали копыта с другой стороны. На измученном коне, роняющем  пену,
прискакал всадник, что искал брод ниже по течению.
     - Ни моста, - крикнул он хрипло, - ни брода...
     Тревор сказал тяжело:
     - Мост был.
     В  сотне  шагов из  воды торчали торцы  бревен. Темные,  почерневшие от
огня, они были почти неразличимы на фоне темной воды. Струи неслышно огибали
препятствие, оставляя быстро гаснущие дорожки.
     Редьярд, насторожился, привстал на стременах:
     - Либо мне почудилось... либо я слышу лай собак!
     После долгой мучительной  паузы со стороны  леса донесся далекий,  едва
слышный, зов рога. Редьярд передернул плечами, побледнел, но ладонь привычно
опустилась на рукоять меча. Не охотничий рог, боевой.
     - Их не меньше сотни, - определил он. - Кони подкованы...
     Из повозки выскочила Лютеция. Прекрасное  лицо было смертельно бледным,
но в глазах суровая решимость.
     - Я не  дамся в руки Савигорду! - выпалила она страстно. - Это зверь...
вы все это знаете!
     - Делать нечего, - сказал Тревор угрюмо, - либо драться...
     - Драться! - выпалил Редьярд.
     -  Драться и умереть  с  честью, - продолжил  Тревор, -  нам, мужчинам,
умереть с честью. А женщины...
     - Я тоже убью себя! - сказал Лютеция.
     Тревор показал на реку:
     - Течение не слишком быстрое. Мы можем  переправиться! А если и утонем,
то ему не радоваться, что нас убил, а тебя взял...
     Всадники  уже спешились. Кони очень  неохотно вступали в холодную воду.
Им плескали на потные бока, охлаждали, уговаривали, тащили за повод. Лютеция
выскочила из повозки, ее придется бросить, следом вылезла Клотильда.
     -  Раненого придется оставить,  - сообщила она. - Он не наш, ему ничего
не сделают.
     Тревор хмыкнул, но  смолчал. Понятно же, что  Савигорд,  который просто
для  развлечения  казнит,  пытает  и  сажает  на колья,  пленника  уж  точно
расчленит по суставу. Дабы вызнать о Лютеции все.
     Лютеция не вошла в  воду, а вбежала,  распахнув  руки, словно  обнимала
весь  мир. Разгоряченное  тело  не ощутило обжигающего  холода. С берега лай
собак становился все громче и злее. Уже по  пояс в воде, зачем-то оглянулась
на повозку.
     В проеме появился, ухватившись руками за края, спасенный ею Фарамунд.

     Тревор с гиком подогнал коня к Лютеции, брызги широкими струями окатили
ее до головы.  Дрожащими  пальцами торопливо ухватилась  за стремя. С другой
стороны  Лютеции  плыл Редьярд.  Он тоже держался  за стремя,  другой  рукой
помогал девушке держать голову над водой. Ее золотая коса намокла, тянула на
дно.
     За их спинами на берегу послышался шум, лай собак, треск кустов. Тревор
оглянулся. Через зеленые ветви проломились огромные псы. Их  занесло к самой
воде,  всадники остановили бешеный  бег  коней  на  возвышении.  Трое  сразу
сдернули  с  седельных крюков луки. Тревор  увидел,  как  их  руки  поспешно
накладывают стрелы, отвернулся и поплыл быстрее.
     Стреляли, как  он понял с удивлением, не по ним.  А когда оглянулся