мую
середину. Мой конь ни на  кого не на-ступил, он очень осторожный и чуткий...
Нас никто про-сто не заметил. И не остановил.
     Скиф открыл рот. Закрыл, снова открыл, глаза полез-ли на лоб.
     -- Ты... это всерьез?
     Он  беспомощно  оглянулся   на   Олега  и   Окоема.  Око-ем   хмурился,
рассматривал Ляну с открытой неприяз-нью. Олег улыбнулся:
     -- Здравствуй, Ляна.  Да,  благородный  Скиф,  такое  бывало  и раньше.
Великая Изгильдина однажды проеха-ла  через лагерь вооруженного  врага,  это
засвидетельство-вано  в ряде  старых  хроник. Никто  ее не  видел и никак не
обнаружил, так как защитой ей служили ее добродетель и невинность.
     Скиф побледнел, на лбу выступили мелкие капельки пота.
     -- Боги, Ляна!.. Ты ехала через  лагерь,  полный  муж-чин? Боги могут и
недосмотреть, а если бы тебя кто-ни-будь да заметил?
     Она засмеялась чисто и звонко, Олегу почудилось, что по всему помещению
покатились крохотные коло-кольчики.
     -- Я знала, что не обнаружат!
     -- Но... как?
     Она смешливо наморщила носик:
     -- Откуда я знаю? Знала, и все тут. Чувствовала.
     Скиф дрожащей ладонью вытер лоб. Он представил  себе, что было бы, если
бы в  толпе  грубых  мужчин, не видевших женщин  уже недели, а то  и месяцы,
вдруг да  обнаружили бы такую лазутчицу. Плечи сами собой пе-редернулись, он
в страхе отогнал жуткое видение.
     -- Боги, Ляна...  У меня  сердце  выскочит!  Что  за день  такой? Город
вот-вот  возьмут штурмом, здесь  не останется даже  целого камушка,  а тут--
ты...
     Окоем кашлянул, сказал настойчиво:
     --  Тцар, нам нужно  вернуться к обороне. Если и погибнем, то погибнуть
мы должны сражаясь.  Отпусти  девушку, пусть  пока сменит одежду,  помоется,
пусть ее покормят, дадут отдохнуть. А мы пока решим, где по-ставить запасной
отряд лучников.

     Скиф вспыхнул, громким  голосом кликнул Ярильника. Тот явился, веселый,
свежий и счастливый, словно не провел ночь на страже у городских ворот.
     --  Отведи Ляну в мои покои,  --  распорядился Скиф. -- Пусть помоется,
отдохнет. Покормите. Ляна, прости, но сейчас...
     Она отступила на шаг. Глаза ее сияли.
     --  Скиф, я все понимаю!  Скиф,  сбылась твоя  мечта ты  --  повелитель
большой страны!
     -- Иди отдыхай, -- напомнил Скиф.
     Она пятилась к  двери, не в силах оторвать  от него во-сторженных глаз.
Ярильник распахнул перед  нею дверь подхватил под локоть, там порожек, а она
все смотрит влюбленно на молодого героя, дверь со стуком захлоп-нулась.
     Олег обратил  внимание,  что Окоем  смотрел на Ляну с  неодобрением,  а
когда она проходила мимо, он даже  брезгливо посторонился, чтобы она  его не
задела. Скиф тоже заметил, спросил резко:
     -- Окоем, что случилось?
     Жрец сухо  поклонился. Чуть-чуть, что не ускользнуло от взгляда  Скифа.
Раньше Окоем кланялся почти-тельнее.
     -- Мир тесен, -- произнес  Окоем нехотя. -- Все, что  случается в одном
конце, узнают и на другом. Скиф насторожился :
     -- Договаривай.
     -- Правителям правда бывает неприятна.
     -- Я еще не правитель, -- прервал Скиф. -- Говори.
     Окоем сказал сухо:
     -- Как  знаешь. И до Гелонии дошли слухи, что несравненная Ляна... о ее
красоте наслышаны,  потому и говорят...  дошли слухи, что к ней ночами ходил
их  пра-витель  Зандарн  вместе  со своими придворными.  Они  у  нее  хорошо
проводили время!.. Говорят, она ублажала их всех вместе и порознь...
     Скиф вскипел, рука метнулась к мечу.
     -- Да как ты смеешь!
     Олег быстро перехватил его за кисть. Запястье у Скифа почти вдвое шире,
чем  у взрослого мужчины, но паль-цы Олега  обхватили легко, сдавили  как  в
тисках.
     Окоем ответил со злостью и гневом:
     -- Думаешь, мне это приятно сказать,  тцар?.. Ведь ты --  лицо  страны.
Как  ты, так  и  твоя  женщина  долж-на быть  безупречной.  От этого зависит
благополучие   и  спокойствие  народа.  И  его  добродетели.   У  развратных
правителей  и  народ...  становится  недостойным.  А  тебе,  Скиф,  достался
прекрасный народ!
     Скиф побледнел, челюсти сжал так, что кости едва не проломили череп.
     -- Доказательства, -- прохрипел он неистово, -- до-казательства!
     -- Думаешь, я бы упомянул, если бы это были только слухи?
     --А что?
     -- Слухи очень точно описывают,  где  у  твоей Ляны ро-динка...  это на
левой ягодице...  красное  родимое  пятныш-ко размером  с божью коровку  под
правой  грудью... а пу-пок  у нее в форме полумесяца серпом кверху... Так ли
это?
     Скиф смертельно побледнел. Руки его бессильно опу-стились, он рухнул за
стол и уронил голову  на столеш-ницу. Окоем сел рядом, обнял молодого  героя
за плечи. Лицо его выражало глубокое сочувствие.
     Олег поднялся,  развел  руками.  Окоем кивнул,  Олег  указал на  дверь,
мимикой показал, что у него хватает  важных дел, ему надо идти, а эти  сопли
пусть разма-зывают без него.
     Когда  дверь  за  красноголовым волхвом  захлопнулась  и  они  остались
наедине. Окоем сказал настойчиво:
     -- Есть только один способ проверить... и, главное, Убедить народ.
     Скиф сказал  глухо  в столешницу,  что сразу запотела от  его  горячего
дыхания, голос звучал снова зло и не-преклонно:
     --  Да  мне плевать, кто  что скажет и  тем более  поду-мает! Мне  Ляна
верна, я нисколько не сомневаюсь в ее любви и верности.
     -- Я тоже, -- ответил Окоем.
     -- Ты? Что ты о ней знаешь?
     -- Скиф, я прожил  немало.  Повидал  немало. Я  сразу  могу  сказать  о
человеке,  едва  увижу, хорош  он или  плох.  Эта девушка -- сам свет,  сама
чистота.
     -- Ну вот видишь... -- сказал Скиф с надеждой. Окоем сказал с горечью:
     -- Но не все так же... мудры,  скажем так, как я. Были бы все такие, то
и  войны,  возможно,  прекратились  бы. Увы,  народ в  массе  своей  злобен,
труслив, жаден, зави-стлив, похотлив...  попросту  подл. Гелон  как-то  умел
ве-сти  дела  так, что  все это лежало  на  дне  души каждого и  никогда  не
поднималось.  Он  поставил  так, что  выгоднее  было быть  честным,  добрым,
справедливым, великодуш-ным!.. И народ таким был.  И, правду говоря, все еще
есть. Но не надо давать им повода усомниться!
     Скиф прорычал гневно:
     -- О чем ты говоришь?
     --  Ты  не сомневаешься в  ее любви,  так?.. И я  не со-мневаюсь. Стоит
только посмотреть на  ее сияющее  лицо.  Но верность...  верность  -- другое
дело. Тебя не было очень  долго.  Ты  был далеко. А Зандарн,  этот правитель
страны, с его придворными, с его богатыми дарами  -- близко. Ты  веришь в ее
верность --  хорошо. Или  не ве-ришь -- для  страны  это не важно. Но важно,
чтобы  верил  народ. Скиф,  ты теперь правитель  большой  страны! Ты  должен
бдить, чтобы  позорных  пятен не было ни  на тебе, ни на твоей семье,  ни на
близких  к  тебе  людях. От этого зависит настроение  простого  народа,  его
любовь, преданность и привязанность. Гелон был безупречен! На этом держалась
вся Гелония.
     Скиф снова уронил голову. После паузы спросил враж-дебно:
     -- И что ты хочешь?
     -- Всего лишь испытание,  --  произнес Окоем.  Он  ви-дел, что  одержал
победу, потому говорил тихо, сочув-ствующе, глаз не поднимал, опасаясь новой
вспышки гнева  юного правителя. --  Говорю  тебе  как правителю, а не  юному
герою. Испытание,  на  котором  будет  присут-ствовать  народ...  Чтобы  все
увидели,  что  она доказала  свою  верность  и  непорочность, и чтобы  разом
прекра-тились гнусные слухи...
     Скиф сказал зло:
     -- Нужно ли это доказывать?
     -- Ты прав, -- ответил Окоем мягко, -- таких мало, кто сомневается. Все
мы  верим  в  чистоту  и  непорочность  Ляны.  С  другой стороны,  прилюдное
испытание сразу  заткнет всем  негодникам рты. А  если  кто где  в  корчме и
заикнется, его тут же забьют стульями.
     -- Не знаю, -- проговорил Скиф, -- не знаю...
     -- Есть такое  испытание,  -- сказал Окоем  торопли-во, --  что  больше
похоже  на праздник!  Прямо на пло-щади  высыпают горящие угли. На них  даже
можно жа-рить мясо. Все  видят, что если пройти по углям босиком, то спалишь
себе  ступни...  Если кто сомневается,  пусть попробует! Но  невинный может,
призвав богов, пройти по углям, а на той стороне  показать чистые подошвы!..
Я такое уже видел не раз. В моих северных областях та-кой божий суд проводят
часто. Это праздник,  поверь... Не было еще случая, чтобы невинный сжег себе
ступни,  зато  виноватый  начинал  вопить  после  первого  же  шага!  А  для
хохочущего народа  это лучшее  из  развлечений, когда правда торжествует,  а
порок  наказывается  на  гла-зах у  всех.  Ты  правитель,  Скиф.  Ты  должен
устраивать   для  народа  такие  нравоучительные  зрелища-праздники  Должен.
Обязан, если ты правитель!
     Он видел, как  все  ниже опускает голову  Скиф.  Похо-же,  юного  героя
добивает фраза, что он  отныне прави-тель, должен  поступать как  правитель,
заботиться о на-роде, как правитель, забыть о себе и  вести себя только так,
как  должен держаться правитель. А правитель  дела-ет все как надо, а не как
желает сам...
     Скиф сказал убито:
     -- Но я не хочу, чтобы она шла босыми ногами по горящим углям.
     Окоем возразил настойчиво:
     --  Господин,  в тебе  говорит  человек.  Увы,  простой  человек,  даже
простолюдин!  А для  простолюдина  свой  огород,  корова  да  семья  -- выше
интересов  великой  дер-жавы,  в  которой  живет. Но если  даже  простолюдин
под-нимается до трона, такое бывало, он начинает мыслить по-державному. Если
мыслит по-прежнему,  державе ко-нец. Придут соседи  --  сильные, доблестные,
самоотвер-женные...  Перед  ними  не  устоять  с  мышлением   просто-людина.
Решайся,  господин!  Тем  более,  что для Ляны это полностью безопасно, а ты
получишь от народа та-кой порыв любви и преданности, что они за тобой пойдут
хоть в преисподнюю!
     Скиф подумал, что его постоянно сравнивают с Гелоном, и всегда в пользу
Гелона. В  самом деле, хорошо  бы показать сразу всем,  что он  достоин... А
если  невинная девушка пройдет по горящим угольям,  а потом бросит-ся ему на
шею, а потом они рука об руку... Нет, он под-хватит ее  на руки и  понесет к
алтарю, чтобы при всем  ликующем народе их назвали мужем  и  женой.  И чтобы
отныне и навеки... в радости и горести, в здоровье и бо-лезни...
     Со стороны  городских  стен донесся  многоголосый  крик, треск,  ржание
коней.  Скиф невольно подумал,  что в кольце  самой страшной осады,  которую
только можно представить, сегодня  падут тысячи  людей, и,  возможно... даже
скорее  всего -- падет сам город,  и падут  здесь они  все,  а они спорят  о
какой-то  ерунде, до  которой  еще  до-жить надо, а  вот дожить как раз и не
дадут...
     -- Хорошо! -- ответил он  резко. -- Если победим, то пусть это будет!..
Но не раньше!
     Он схватил меч и бросился к двери, спеша  поскорее  попасть в  мир, где
звенит железо, где яростные крики  и стук мечей по щитам,  где все  просто и
ясно.
     Уже на пороге обернулся, крикнул яростно:
     -- Но запомни! Моя рука будет на мече. Если же хоть один уголек обожжет
ее  босые ступни, то... виновна она или  не  виновна, я  тут же рассеку тебя
пополам  и  брошу на эти угли!.. А ее все равно возьму  на  руки и  отнесу к
алтарю.
     Окоем проглотил заготовленные слова, низко покло-нился, пряча в глубине
глаз мстительные огоньки.
     -- Как велишь, господин, -- ответил он тихо. -- Как велишь!
     Он еще раз поклонился,  взял со стола  листок с указанием  мест, где на
городской  стене  он  поставит   всех   жре-цов,  и  удалился,  сгорбленный,
неслышный, как призрак.
     Скиф  несся вниз по лестнице,  как горная  грохочущая лавина. В  быстро
раскалившемся черепе бурлили злые мысли, сталкивались, высекая  искры, а над
ними  парила одна злая,  яростная: зарублю этого  гада.  Все равно  зарублю!
Придерусь к чему-нибудь и зарублю как бешеную собаку.
     Окоем шел на свое место возле городских ворот,  мыс-ли юного  правителя
не  видел,  но  все  равно юный герой был весь  как  на  ладони, открытый  и
беззащитный. Не зарубишь, ответил он ему мысленно. Если эта порочная женщина
обожжет  ноги, то  тебе  о своей  шкуре успеть бы позаботиться!  Ишь,  хотел
обмануть народ. А если каким-то чудом  она  пройдет по углям неповрежденной,
то под вопли ликующего  народа ты просто вынужден будешь облечь меня золотой
цепью и дать  мне полномочия судить и карать, ибо такова логика власти! Я ее
знаю, а вот ты, младенец, только начинаешь постигать.

Глава 40

     Олегу в его покоях ночь  казалась темнее, чем  за сте-нами. Светильники
не  столько разгоняют тьму,  сколько распространяют  аромат дорогого  масла.
Мелкие красно-ватые язычки пламени тревожат,  наполняют душу стра-хом. Спать
не мог, долго метался по комнате,  подбегал к окну  и  жадно  вдыхал  ночной
воздух, но легкие хвата-ли и горьковатый запах гари...
     Неуловимо пахло  железом, кровью и  еще  чем-то жутковатым, отчего кожа
покрывалась  пупырышками,  а  во-лосы  на затылке  начинали шевелиться,  как
живые.  Все чувства  говорили громко, что это его последняя ночь в  Гелонии.
Пугающее ощущение  обреченности  заползло  в грудь, сжало сердце, заполонило
тоской  от  макушки до пят.  А тут  еще в южной  части города  что-то горит,
из-редка из-за темных стен показываются красные  в ночи языки  огня, ощутимо
несет гарью, что входит в грудь и оседает во рту горечью.
     Он  оделся, вышел  во  двор, темный, как колодец, под-нялся по  широким
каменным  ступенькам,  спасибо Гелону,  на  стену. Близко  от  груди блеснул
наконечник копья, но незримый страж, рассмотрев бледное лицо Олега,  уз-нал,
острое  жало  исчезло.  Он слышал,  как  охранник  мед-ленно пошел по стене,
хоронясь в тени.
     Луна поднялась из-за края  земли, сияющая, но  все равно на  ней  легко
различимы  все пятна, словно на старой  выгоревшей  сковороде, что  все  еще
служит честно и добросовестно. Полная луна, пока что полная, а потом краешек
начнет незаметно таять день ото дня, останется половина, и будет таять, пока
узкий серпик не исчезнет вовсе...
     Еще через  неделю,  мелькнула мысль,  когда небо  ос-танется  без  луны
вовсе,  появится  молодая  луна, све-женькая, умытая. И хотя народ  зовет ее
народившейся луной,  рассказывает разные истории про  ее рождение, но что-то
ему не  верится, что это новая! Пятна все  те  же. Однажды он высказал  свои
сомнения одному  мудрецу,  но  тот  молча принес свежеиспеченные  его  женой
хлеб-цы. На всех сбоку выступал одинаковый рубец от трес-нувшей формы...
     И все-таки он уверен, что это  та же самая луна.  Что бы там мудрецы ни
говорили, но это та же луна, на ко-торую падает откуда-то тень...
     Сердце тревожно стукнуло. Он ощутил, что снова подбирается к той важной
мысли, что однажды уже по-сетила, но ушла под напором обыденности. На солнце
пятен  не рассмотришь,  но  и  оно меняется,  как и  луна:  утром крохотное,
оранжевое, днем -- раскаленно-белое, а к вечеру остывает так, что становится
красным, багро-вым, распухает... Что с ним происходит, когда оно опус-кается
за край  земли? А  если не исчезает,  как  говорят мудрецы... с  чего бы ему
исчезать, а остывает  до черно-ты, и вот  это черное солнце  двигается через
подземный  мир мертвых... или  его  как-то тащат через  те  ледяные  пустыни
мрака... тащат и тащат... всю ночь... а утром...
     Снова пахнуло гарью, а огонь стал как будто  ярче. Он вздрогнул, в двух
шагах неслышно появилась крепко сбитая  фигура в металлическом доспехе. Турч
умел дви-гаться и  бесшумно, как  призрак, что значит  --  побывал  в разных
переделках,  где надо было не  только с воплем  и мечом  над  головой,  но и
ползком с ножом в зубах.
     Турч кашлянул, спросил:
     -- И тебе не спится?.. Да, все чуют, что утром после-дний приступ.
     Олег потянул носом, поморщился, сказал озабоченно:
     -- Что там горит? Пожары,  что ли...  Но  почему  так  спокойно? Раньше
гелоны, как муравьи, давно бы воду таскали...
     Турч поморщился:
     -- Не пожары. Там эта дурь...  Жгут  целые дубы, го-товят уголья. Вроде
бы Ляна пройдет босиком. Олег, удивился:
     -- Зачем?
     Турч с полным равнодушием пожал плечами:
     -- Не знаю.  Наверное, чтобы  поднять  дух  защитников. Мол,  я, слабая
женщина,  и  то не боюсь огня, а вы, мужчины, должны быть стойкими в  бою...
Что-нибудь  в  таком  роде. А  кто-то вообще говорит,  что  это проверка  ее
невинности.  Мол, если  за то  время, что она жила  в  от-сутствие Скифа, не
делила  ложа с мужчинами, то прой-дет легко... Не знаю, как она может пройти
по углям, у нее ж такие нежные ножки!
     Олег подумал, пожал плечами:
     -- Вообще-то она подолгу бегала босиком в лесу. А там не везде песочком
посыпано. И не везде  травка. Так что  подошва ее маленьких ножек все же как
ко-пыто. Я, к  примеру, смогу  перейти через  эти  угли хоть три раза туда и
обратно,  но разве  это докажет мою  невинность? Когда идешь по  углям,  тут
главное --  не  задерживаться.  Тем более  не останавливаться. Ладно, а тебя
ворота не тревожат? Слишком долго их обходили, а на стены бросались с другой
стороны.
     Турч кивнул:
     -- Ты  уверен, что раньше  не руководил  обороной?  А осадой?..  Ладно,
можешь не  говорить.  Они  даже  Ски-фа уже  приучили смотреть  только в  ту
сторону.
     -- А ты...
     -- Ворота они выбьют,  -- ответил  Турч  угрюмо. -- Но я собрал сколько
мог народа и держу его поблизости от ворот. Там завтра будет очень жарко!
     Ветерок  пахнул  неожиданно  горячий.  Волосы  затреща-ли,  он  вскинул
голову. В ночи промчался рой злых крас-ных ос. Хорошо, если успеют погаснуть
там,  на взлете,  но,  если  упадут  где-то близко  на сухое  дерево,  пожар
вспых-нет наверняка... Какая-то дурь с этим предстоящим испы-танием.
     Но  тревожная  мысль сразу ушла, сменившись мучи-тельным беспокойством,
что потерял какую-то важную мысль, что, возможно, продвинула бы его на шажок
по этой трудной дороге познавания...
     Турч  посмотрел на него как-то  странно,  махнул  рукой  и  двинулся по
гребню стены. Слышно было, как строго окликнул стражу, обругал. Ему отвечали
бодрыми  сип-лыми голосами. Звякало  железо, донесся запах  кислого  вина  и
острого лука.
     На  востоке забрезжил рассвет,  плечи Олега передерну-лись от  утренней
свежести и  сырости. Он еще  раз взгля-нул на небо,  ноги  сами  понесли  по
ступенькам  вниз,  здесь ветра  нет,  затишно,  а от построек идет  животное
тепло.
     Длинная  костлявая фигура  двигалась  навстречу,  края  балахона  почти
тащились по земле. Олег подумал, что жрецы наверняка наступают друг другу на
полы, а то и на свои собственные .
     Окоем кивнул  ему безразлично,  глаза устремлены впе-ред, Олег  спросил
громко:
     -- Погоди, что там за дурь с этим... хождением боси-ком по углям?
     Окоем  остановился  нехотя. Олег видел в глазах жре-ца  острое  желание
послать его в преисподнюю, какое дело чужаку  до их ритуалов, но  этот чужак
пришел со Скифом, правитель постоянно к нему прислушивается, и  Окоем нехотя
буркнул:
     --  Тебе-то  что?.. Она  должна доказать, что  невинов-на. Народ  лучше
повинуется правителям непорочным. Тем, которые лучше, чем они сами.
     -- И только?
     -- А что еще?
     Олег наконец поймал ускользающий взгляд верховно-го жреца:
     -- Не хитри. Зачем это тебе? Твои звезды тебя подвели...
     Окоем ответил неожиданно зло, с нажимом:
     --  Звезды  никогда не  подводят! Что в небесах  написа-но, то и будет.
Просто надо читать верно. В пророчестве сказано,  повторяю тебе еще раз, что
от   сына   Колоксая  пойдет  великий   род  самых  величайших   правителей,
пол-ководцев,  завоевателей,  потрясателей  Вселенной... Это мы  подумали на
Гелона, но ведь и Скиф тоже его сын!
     Олег подумал, признал:
     -- Да,  верно.  Но  все равно  что-то не сходится. Ляна -- непорочна, я
верю. Она пройдет по горящим углям! Окоем нахмурился, покусал губы:
     -- Ты... не веришь звездам? Я -- верю