За сутки  их так не
заморишь...
     Женщина сказала жадно:
     --  Смотри еще!.. Смотри дальше!.. Если что нужно  скажи. Слуги  тут же
принесут, даже если понадобится
     побывать на краю земли.
     Туман  сомкнулся   со  всех   сторон,   изображение  исчезло.   Чародей
рассерженно бормотал, искорки срывались уже не только с кончиков пальцев, но
пробегали по суставам, волосы вздыбились, сухо и неприятно потрескивали.
     Очень  медленно туман начал  отодвигаться, начиная с середины. Блеснули
мрамором  ступеньки   величествен-ного  дворца,  тут  же   сменилось   голой
безжизненной сте-пью, донеслись далекие удары тарана в городские врата, этот
звук невозможно спутать,  затем всплыло  отчаянное  лицо человека с красными
волосами. Перепачканный  золой,  он кричал  что-то,  в руке  меч, с широкого
лезвия срываются красные капли.
     Женщина  отчаянно  вскрикнула.  Чародей дернулся, изображение уплыло  в
сторону. Но все  успели  увидеть,  как  сразу  трое  из  воинов  ринулись  к
красноволосому  со спины,  жутко  блеснули  лезвия  копий.  Все  три  острия
вонзились  глубоко,  одно под  левую  лопатку,  второе в пе-чень, а третье с
хрустом перерубило хребет. Он упал, на троих набросились  другие воины и тут
же  изрубили в куски. К упавшему метнулись, чья-то  спина  почти зас-лонила,
сраженного перевернули на  спину. Видно было, как губы  смертельно раненного
двигаются  все   медлен-нее,  потом  улыбка  застыла  безжизненно,  а  глаза
невидя-ще уставились в небо.
     Чародей бормотал, пытался удержать уползающее
     изображение. Искры прыгали  уже  по  всему телу, но  по  зеркалу поплыл
серый с  пятнами туман,  собрался в сгус-тки, поверхность стала неподвижной,
словно стоячая  вода  в  темном  лесном озере. Наконец чародей в изнеможении
откинулся  на спинку  кресла.  Лицо осунулось, он хрипло и  часто дышал,  по
мясистому лицу катились крупные кап-ли пота.
     Юноша налил в кубок вина, чародей схватил жадно, зубы стучали о металл,
струйки пролились на грудь.
     --- Что это было? -- спросила женщина с отчаянием. -- Это не могло быть
правдой!
     -- Мама,  -- сказал юноша  тихо, -- успокойся. Воз-можно, мы что-то  не
так поняли.
     Чародей измученно  мотнул головой. Капли пота со-рвались со лба, словно
у отряхивающегося после купа-ния пса.
     -- Все  видели  одно  и то  же,  --  прошептал он раздавленно.  -- Этот
человек погибнет. Я заметил то, чего могли не увидеть вы... На лезвиях копий
блестели  зеленые капли. Это  значит,  что оружие  еще  и  отравлено.  Этого
человека  очень  боялись... боятся, моя госпожа! Видимо,  он  в  самом  деле
великий  воин. Тех предателей разорвали... разорвут на части, но свое черное
дело они сделать успеют...
     -- Но что... с ним? Он умер?
     -- Умер, -- ответил чародей неохотно. Он вскинул глаза, тут же опустил,
не мог смотреть на  отчаянноелицо госпожи,  развел  руками: -- Что я могу? Я
только показал, что произойдет.
     -- Нет!  -- сказала она яростно. -- Этому нужно поме-шать! Вы заметили,
где  это  происходило? Я могу нари-совать эту стену, на  ней  еще  две такие
странные фигуры из темного камня...
     Юноша  вскочил,  стул  под  ним  опрокинулся,  но  под-нимать  не стал,
метнулся  зачем-то  к окну,  словно хотел  свистом  позвать коня, опомнился,
вернулся, лицо вино-ватое и отчаянное. Губы дрожали, в глазах мольба.
     -- Что мы можем сделать? Что нужно сделать?
     Чародей ответил измученно:
     -- Госпожа... молодой господин, вы не поняли. Это для нас будущее... но
не для богов.  Для них нет ни будущего, ни прошлого, ни настоящего.  То, что
для нас только произойдет завтра или через сто лет, для них уже произошло!..
Потому будущее  и есть неизменно,  неизме-няемо, как и прошлое... понимаете?
Потому что в  буду-щем  это  уже  все  произошло. Нас  просто несет по  реке
времени,  как по  любой  другой реке... и  те  села,  которые открываются за
поворотами, уже существуют... даже если  мы их не видим... или  увидим через
год...
     Тяжелую тишину нарушало только его прерывистое хриплое  дыхание да лязг
зубов, пил он часто и много. Юноша снова наполнил для чародея кубок, а потом
при-двинул ближе кувшин с вином.
     -- Я успел увидеть женщину, -- произнес он медлен-но. -- Волосы черные,
как  агат, лицо  бледное,  но  я  еще  не  видел  такой  ослепляюще холодной
красоты... И  еще, мама... Она очень  похожа на того второго, который ехал с
этим Олегом.  Помнишь, молодой с черными как  смоль волосами?.. Так  вот эта
женщина показывала пальцем, на нем блестело зеленое кольцо...
     Чародей  увидел устремленные на  него  взоры. Пожал  плечами, голос был
сухой и треснутый, как перекалив-шийся на огне горшок:
     -- Я никого не старался запомнить. Если бы  знал!..  Да и  зачем?.. Все
уже свершилось. Свершилось,  хотя для нас, смертных, это еще впереди. Но оно
свершилось... Но если хотите, я узнал там только одного человека.
     -- Кого?
     -- Рядом с той женщиной, я ее  не знаю,  стояла дру-гая. Ростом меньше,
не такая красивая, менее яркая, да  и одета проще... Но мне ли,  чародею, не
узнать одну из самых сильных колдуний! Поговаривают, что она входит  в некий
тайный  совет самых могучих чародеев, что  пра-вят миром... Конечно, это все
враки, но то, что я видел могущественную Хакаму, -- голову на отрез, что это
она!
     Женщина в волнении встала,  заходила по  комнате.  Юноша,  которому  ее
голова едва доходила до середины груди, поспешно сел, чтобы не столкнуться с
миниатюрной матерью.  Она металась  по комнате,  как быстрый огонек пламени,
руки ее заламывались, она вскрикива-ла  голос ломался  от плача, затем вдруг
остановилась, повернулась к ним:
     -- Это неспроста!.. Мы можем узнать, где это  произой-дет. Ты, мой сын,
узнал чародейку  Миш,  чей  сын сейчас  едет с  Олегом.  Ты,  чародей, узнал
Хакаму,  что,  по слухам, никогда  не покидает  свою  зачарованную башню.  Я
запом-нила место,  где... где это... произойдет. Как  только эти две ужасные
женщины  сойдутся, мы будем знать, что вот уже началось, уже близко... Пусть
наши люди  отыщут ту сте-ну с двумя львами из темного камня... у левого льва
отби-то правое ухо, пусть там разобьют лагерь...
     Чародей сказал устало:
     --  Госпожа... Я  устал повторять, что  сделанное  не-возможно  сделать
несделанным. Этого не могут  даже  боги.  Но  даже то,  что  ты  говоришь...
немыслимо.  Ни  один  правитель  не  позволит,  чтобы в  его  земли  въехали
вооруженные чужаки, да еще встали лагерем!
     Она кивнула:
     -- Ты  прав. Но  трое-четверо странников, у  которых  под одеждой будет
оружие, могут пройти везде.
     -- И что они могут?
     -- Они будут знать, за кем следить. Как только те трое приблизятся, они
на  них  бросятся. Главное,  успеть  от-влечь хоть  на миг!  А там остальные
подоспеют. И Олег будет спасен.
     Чародей устало промолчал. Юноша  подошел к мате-ри, она  снова сидела в
кресле,  но теперь  еще  меньше  ростом,  печальная,  с  тоскующими глазами,
похожая на затравленного лисенка.
     -- Мама, -- сказал он тихо,  однако голос прозвучал твердо, -- позволь,
я поеду сам. Она отшатнулась:
      Ты? Ни за что!
      Мама, почему?
     -- У  меня ничего больше не осталось, -- ответила она с отчаянием. -- А
если что случится еще и с тобой? Нет-нет, тебя я не отпущу. Ни за что!
     -- Мама, -- произнес он ласково, -- я  люблю тебя, мама. Я же вижу, как
ты  тревожишься  за него! Ты  все эти  годы тратила, чтобы  найти  колдунов,
которые мог-ли бы помочь смотреть за ним. Ты живешь им, мама!  Но я хочу это
сделать не только для тебя, но и... для себя. Я ведь тоже, мама, хочу его не
только отыскать, но... мама, я ведь и его люблю! Даже если бы он не был моим
от-цом, я бы полюбил его уже за то, что ты о  нем так гово-ришь, так на него
смотришь...
     Она молчала,  на  ее лице было  страдание, в  глазах сто-яла  боль.  Но
молчала. Юноша подошел, тихо и нежно обнял.

Глава 21

     Колонны  красных муравьев настолько слаженно  текли  к высокой каменной
башне, что Россохе показались  свежими потоками крови. Солнце  блестит на их
отполи-рованных панцирях, но еще сильнее сверкает на крупин-ках  золота в их
жвалах. Все исчезают  в  норах вблизи  башни, находя  свои пути в подвалы, а
навстречу выска-кивают  такие же быстрые, загадочные  и  молчаливые, уже без
ноши, торопливо и целеустремленно мчатся к глубин-ным золотым копям.
     Конь начал упираться, Россоха пытался заставить подойти  ближе, но конь
трясся всем телом, упирался, опус-кался задом к самой земле. Хотя, по словам
Хакамы, му-равьи не обратят на него внимания, даже  если на них наступит, но
сейчас,  когда  дождик  тю-тю,  могут  и  заме-тить,  еще  как заметить... И
все-таки  ясно  видно  одно  преимущество,  что  сохранила  Хакама  и  после
окончания магического дождя: муравьи по-прежнему носят ей зо-лото.  А золото
-- могучая магия в мире, лишенном магии.
     Поколебавшись, он сполз на  землю. Конь  опасливо отступил  подальше от
красного шелестящего потока.  Россоха  постоял, держась за седло.  За дорогу
колени за-стыли,  в  лодыжках  только сейчас  началось покалывание,  кровь с
трудом пробивается в  онемевшие части тела. Ез-дить  верхом отвык настолько,
то  эта  поездка не только отняла силы, но едва не вытряхнула  душу. А  ведь
совсем недавно мог силой двух-трех слов перенестись через по-ловину мира, из
своей горной пещеры  ступить  прямо на вершину этой башни, где всегда вечные
огни, тройной магический щит, где уютно и защищенно...
     Он нащупал кольцо на среднем  пальце. Рубин легонь-ко кольнул, узнавая,
распухшие пальцы противились, кольцо провернулось с трудом, защемив кожу. По
телу  прошла  легкая дрожь, на  миг  закружилась  голова,  а  пе-ред глазами
вспыхнули и  пронеслись  звездным  дождем искры, но  через  мгновение  мышцы
налились силой, а он ощутил себя свежим и отдохнувшим.
     Муравьи, толкаясь  и даже взбираясь один другому на спины, бегут строго
по  своим  невидимым дорожкам, как будто тем,  кто  сделает  шаг  в сторону,
грозит  наказание или  вечный позор. Россоха забросил поводья на седло, конь
не уйдет, выпрямил спину уже без  всякого труда,  кости  даже не заскрипели.
Воздух пропитан запахом му-равьиной кислоты,  и чем ближе к башне,  тем этот
запах сильнее, ядовитее, острее.
     Но он сделал только пару шагов, как замер, а рука взметнулась козырьком
к глазам, защищая от солнца. С другой стороны к башне несется облачко желтой
пыли, вот уже вынырнула повозка, запряженная четверкой коней...
     Взмыленные кони остановились прямо перед входом в башню. Возница держал
поводья  натянутыми,  оглянул-ся.  Повозка  зашаталась,  колеса едва держат,
из-за поло-га выглянуло круглое лицо с выпученными, как у лягуш-ки, глазами.
     --  Уже?  --  спросил  он  неприятным  квакающим голо-сом.  --  Что  за
мучения... О, Россоха! Дорогой Россоха, ты давно здесь?
     -- Только что явился, -- сообщил Россоха без тени
     приязни.
     -- Я тоже точно к сроку, -- сообщил Ковакко с гор-достью. -- Признайся,
нелегко  было рассчитать?  Если честно,  то  я  еще  утром  мог быть тут. Но
подождал, что-бы быть точным...
     Кряхтя, он выбрался, неимоверно толстый,  жирный, с отвисающим животом.
Был  он в теплой одежде, а ког-да  говорил, изо рта  вырывались  клубы пара,
словно  на морозном  воздухе.  Росеохе почудилась  быстро тающая изморозь на
оглоблях, а верх повозки поблескивал, буд-то там быстро исчезал ледок.
     -- Да, теперь трудно быть точным, -- сказал Россоха тоскливо.
     -- Как давно тебя не видел,  Россоха!.. -- сообщил Ко-вакко. -- Как там
наша дорогая Хакама?
     -- Еще не видел, -- ответил Россоха. -- Сам только что...
     -- Ты в вихре?
     --Нет.
     -- На птице Стратим?
     -- Да нет же...
     -- Тогда на драконе?
     Россоха  морщился,  глаза смотрели  поверх  головы  бо-лотного колдуна,
поймали в синем небе темную точку. Похоже, она медленно перемещается по небу
в их сто-рону, ныряет в облака, исчезает,  а когда  появляется, то уже вдвое
больше, ближе, крупнее.
     -- На драконе кто-то  другой, -- сказал он. -- Видишь, вон летит? Я  же
просто на коне.
     -- Неужто верхом? -- изумился Ковакко.
     -- Верхом.
     -- Как герой, -- сказал Ковакко, и нельзя было по-нять, оскорбление или
похвала. Он тоже всмотрелся в небо. -- Это или Беркут... или...
     -- Боровик, -- предположил Россоха. -- Он любит всех земноводных.
     --  Нет, Беркут, --  сказал Ковакко  решительно. --  Земноводные -- все
мои. Давай об заклад?
     --  Не хочу,  -- отказался Россоха. -- Ты жульничаешь! Но  все-таки это
Боровик.
     -- Беркут!
     Темная точка  превратилась в  крохотного дракона.  Тот  почти  не махал
крыльями, а растопырил  и скользил  по невидимой дуге, как по очень пологому
склону снежной горки. Увеличивался, разрастался, уже  видна вытянутая голова
с узким гребнем на затылке, блеснули и погасли искры на кончиках крыльев.
     --  Беркут!  --  вскрикнул  довольно Ковакко. -- Я ж сказал.  Беркут!..
Никудышный  из  тебя  предсказатель, Россоха.  Да и маг ты,  надо  признать,
слабенький...
     Он злорадно захохотал. Дракон сделал над башней круг,  начал снижаться,
выставил перед собой короткие толстые лапы, а крылья отставил почти  ребром.
На Россоху и Ковакко ударило ветром, дракон пробежал немно-го и плюхнулся на
брюхо.
     Беркут ловко снял с гребня ременную  петлю,  обо-им  магам он показался
еще больше  растолстевшим, об-рюзгшим, неуклюже  съехал по толстому  боку на
землю.  Рожа была довольная, надменная,  а голос пророкотал привычно гулко и
покровительственно:
     -- Пришли встречать сильнейшего?.. Хвалю. Всем по прянику!
     Он  захохотал,  пошел к ним, огромный и массивный  как  ходячая  скала.
Дракон  за  его  спиной  не  улетел,  полу-чив  свободу, а  остался  лежать,
распластавшись, как боль-шая рыба на берегу. Бока сильно и часто раздувались
при  каждом вздохе, из  ноздрей выбивались струйки горячего  пара.  Муравьи,
разметанные драконьими  крыльями,  рас-серженно помчались на  врага,  начали
впиваться в  щели между чешуйками.  Дракон  от  наслаждения  пустил слюни  и
закрыл глаза.
     Короед и Боровик прибыли настолько  слаженно,  что Россоха заподозрил и
этих...  в  преднамеренной  точнос-ти.  Словно  прятались неподалеку,  чтобы
явиться  в  пос-леднюю  минуту.  Посмотрел  на   Ковакко,  болотный  кол-дун
презрительно щурился.
     -- Мир  всем, -- сказал  Короед поспешно. -- Всем-всем! Даже тем, с кем
еще не дрался.
     Боровик  холодно  поклонился.  Он сдал  больше других, седые  волосы на
глазах  покидают голову,  огромный череп бесстыдно  светит  розовым,  словно
голое  тело.  Лицо в глу-боких  морщинах,  только  спину все  еще ухитряется
держать прямо.
     -- Все здесь? -- удивился он. -- А что не заходите?
     -- Тебя вышли встречать, -- ответил Беркут саркасти-чески.
     Огромная  дверь  башни  распахнулась. На  пороге,  под-свеченная  сзади
оранжевыми огнями, стояла Хакама.  Все такая же  миниатюрная, с мальчишечьей
прической и тонкой фигурой подростка. Лицо ее оставалось в  тени, Россоха не
мог  определить, намного ли постарела  волшебница за эти  годы, хотя вряд ли
постарела вообще,  это ему как-то все равно,  а она все силы направит, чтобы
выискивать волшебные свойства, удерживающие моло-дость.
     Наконец,  дав насладиться созерцанием  себя,  она  сде-лала шаг  к  ним
навстречу.  Солнечный свет  пал на  ее  лицо, почти  такое  же  моложавое  и
приветливое,  как и двадцать  лет  тому... но все же каждый  увидел глубокую
сеть мелких морщин,  слегка обвисшие щеки,  складки  на шее. Ее темные глаза
быстро и цепко схватили лица всех пятерых мужчин. Сильнейшие  чародеи, члены
Совета  Семерых  Тайных  правителей,  сейчас выглядят  усталыми, а кое-кто и
вовсе измученным. Привыкшие повелевать стихиями, сейчас растеряв исполинскую
силу  магов,  они  сгрудились,  как  овцы, тихие,  переговариваются  слабыми
потрясенными голосами.
     Она через силу улыбнулась, сказала весело:
     -- А они, как мальчишки, сплетничают!..
     Беркут хмыкнул, согласился:
     --  Да нет, замышляем... Только в детстве  замышляли груши  своровать в
чужом  саду,  а сейчас  прикидываем, сколько золота натаскали твои муравьи в
подвалы...
     -- А какой магией ты это делаешь? -- поддержал Ко-вакко.
     Хакама сказала сладким голосом:
     --  Это давно  не магия... Сперва в  самом  деле была магия, но муравьи
обучаются быстро. Теперь у них это просто привычка.
     -- Тогда  подумай, -- предостерег Беркут,  --  как их  отучить от  этой
привычки! А то засыплют и тебя.
     Она  расхохоталась, прекрасно зная, что ее голос и смех остаются такими
же музыкальными, чарующими,  неста-реющими.  Чародеи как будто  в самом деле
чуть приобод-рились, начали смотреть не так затравленно.
     -- Дорогие друзья, --  произнесла  Хакама  сладким го-лосом, -- мы  так
давно  не собирались  вместе... Дорогой Беркут, ты выглядишь великолепно! Ни
один орел  не сравнится  с тобой гордой  статью!..  Милый Ковакко,  в  твоих
глазах все та же мудрость, которая так меня восхищала!.. Россоха,  ты прибыл
первым,  а  тебе дальше всех...  признайся,  ты  сохранил свою силу чародея?
Ми-лый Короед,  ты все так же силен и молод!.. А  у Борови-ка сила плещет из
ушей...
     Ей отвечали  с принужденными улыбками, а потом и  в самом деле оттаяли,
повеселели, приободрились. Хакама  за эти годы, правда, постарела, но не так
уж, как превра-тилась бы в старуху любая простолюдинка. Все так же дер-жится
как  юноша, волосы острижены так коротко,  что не-возможно ухватиться,  в то
время как у всех мужчин лежат на плечах, а у Ковакко так и вовсе на спине, а
глаза ее все такие же улыбчивые, голос сладкий и задорный разом.
     Ковакко сразу заявил сварливо:
     -- Хакама! Надеюсь, ты приглашала всех так настой-чиво действительно по
очень  важному делу.  Я истратил последние капли  мощи,  чтобы  добраться...
Обратно поползу на четвереньках.
     Боровик сказал язвительно:
     -- Я разрешу держаться за хвост моего осла.
     -- Ты приехал на осле? -- удивился Ковакко.
     --  Нет,  уеду. Если  здесь сам не  стану ослом. Хакама повела рукой  в
сторону входа. Глаза ее улыба-лись,  а музыкальный голос стал совсем сладким
и привет-ливым, как бывает приветливой в знойный день крона огромного дерева
с широко распростертыми ветвями.
     -- Заходите!.. Прошу!.. Всем-всем бесконечно  рада! Они проходили мимо,
улыбались, она с кем обнима-лась, с кем обменивалась заговорщицкой  улыбкой.
Бер-кута шутливо ткнула кулаком в могучую  грудь, Россохе поклонилась, и все
входили   в   заново   перестроенный   зал   уже   обласканные,   довольные,
подбодрившиеся.
     Россоха  видел,  как  Боровик  потрогал  амулет  на  шее,  губы  слегка
шевельнулись,  и  сразу  длинная  бесформенная  одежда  исчезла,  сменившись
костюмом почти воина, плотно облегающим его коренастую сильную фигуру.
     Зал без окон, так  и должно быть, это  башня, рань-ше все было наверху,
но  теперь  не  всяк сумеет  под-няться по ступенькам  на такую  высоту,  но
десяток светильников дают ровный яркий свет. Даже  Ковакко, у которого глаза
слабоваты, довольно огляделся, даже не щурится.
     Все рассаживались медленно,  неспешно. Так  это  вы-глядело,  неспешно,
хотя на самом деле, мелькнула мысль в голове Хакамы, каждый не доверяет даже
чужой мебе-ли,  уж очень привыкли к той,  что возникала по их жела-нию. Беда
сильных  магов! Беда в том,  что  все их желания исполнялись слишком легко и
быстро. А теперь окружа-ющий мир кажется вовсе враждебным...
     Наконец  расположились,  смотрят на нее выжидательно. Ковакко, Боровик,
Россоха, Короед, даже всегда подчеркивающий независимость Беркут. Все сидят,
кто  где считает для себя удобным или престижным, смотрят. Тем  самым отдают
ей  инициативу.  А кто владеет иници-ативой,  тот уже хозяин положения. Хотя
некоторое время придется затратить, ч