кинется. А
что верховный жрец  приносит свой дом в жертву, то... что  ж,  так  и должен
поступать человек.
     Жаль только, что так поступает редко.
     В трех  шагах от  него стоял,  широко расставив  ноги, Скиф. Лук в  его
могучих руках  сгибался и разгибался бес-прерывно, тетива  звенела, а стрелы
исчезали,  едва  по-явившись.  Справа и слева от него точно  так  же  звонко
щелкали  тетивы. Стрелы  срывались со злым комариным звоном.  По всей  стене
лучники, стоя плечом к плечу, быстро-быстро натягивали луки, стрелы  уходили
по дуге вниз, а там, в плотной массе всадников с огненными стре-лами, падали
сами  всадники,  а раненые кони, обезумев от боли, с диким  ржанием начинали
метаться по полю.
     Один, потом еще  двое  стрелков  на  стене  вскрикнули,  выронили луки.
Одного горящая стрела поразила в горло, одного в плечо, третьего в грудь, но
эти стрелы попали  из-за  недолета,  а пока  агафирсы стремились перебросить
горящие стрелы через стену подальше в город.
     Стрелки  со  стен  били  их  торопливо, безжалостно.  Агафирсы  подошли
слишком близко, все как скот на бойне, огненных стрел все меньше...
     Скиф покосился на Олега, прокричал зло:
     -- Даже я, паршивый стрелок, набил их уже целую кучу!..
     --  Много вдов будет в стране Миш, -- согласился Олег. -- Будет  плач и
слезы...
     Все   новые  и  новые  всадники  неслись  к  городу,  оста-навливались,
выпускали стрелы, если успевали:  на  сте-нах  города,  где перестали  ждать
штурма, бросали копья и  хватались за луки. Скиф  думал,  что это никогда не
кончится, как вдруг всадники начали пятиться. Только сейчас он  заметил, что
уже  все поле перед  стенами по-крыто  трупами.  На некоторых  горит одежда,
подожжен-ная собственными стрелами.
     На  стенах  кричали  яростно,   рой  тяжелых  стрел  несся  со  злобным
жужжанием.  Устрашенные агафирсы  начали поворачивать коней, видно было, как
взмахивали рука-ми, роняя поводья, сползали под копыта собственных коней.
     Прошел  час, и от агафирсов  прибыл глашатай.  Про-трубил в рог, требуя
внимания, закричал  трубным  зве-нящим голосом,  который  услышали  по  всей
стене:
     -- Великий Агафирс предлагает перемирие!.. На два часа.
     Скиф поинтересовался:
     -- Только на два? Зачем?
     --  Мы  заберем раненых  и  убитых под стенами, -- ответил  глашатай  с
достоинством. -- Чтобы предать их земле с почестями.
     Скиф открыл уже рот, чтобы согласиться, но Олег с такой силой ткнул его
в бок, что Скиф охнул и поперх-нулся. Олег зло гаркнул:
     -- Передай, что перемирия не будет!
     Скиф  ахнул,  а  глашатай  тоже,  казалось,  онемел от  та-кой  великой
наглости и дерзости. После паузы крикнул с великим изумлением:
     -- Ты не понял?.. Это для того, чтобы забрать павших. Олег ответил зло:
     -- Это ты не понял!  Это война, а не воинские игры. Пусть тем, кто пал,
вороны  выклюют глаза, а  волки но-чью  выжрут внутренности. А раненые пусть
мрут в му-ках, ибо они знали, на что шли.
     Глашатай   уехал,   но  все  оглядывался  с  изумлением.  Скиф  спросил
напряженно:
     -- Я что-то не понял. Какая-то хитрость? Олег зло огрызнулся:
     -- Какая хитрость!  Наоборот, никаких  хитростей.  Пусть  все будет как
есть. Неприукрашенно.  Не будем  войну  превращать в  красивое зрелище! Если
соблюдать правила,  если воевать в красивых костюмах и с улыб-ками на лицах,
то сама война вроде бы и  не ужасное дело.  Совсем не ужасное, а так, что-то
вроде веселого, хоть и чуть грубоватого зрелища. Самую малость гру-боватого.
А   вообще-то   красиво.  А   противники  полны  уважения   друг   к  другу,
раскланиваются... Дурь!  Это война, на которой людей и скот убивают, поля  и
дома жгут, колодцы засыпают.  И не надо это зло приукра-шивать, понял? Пусть
эти мрут... пусть  кричат, пусть мое сердце от их криков разорвется, но зато
кого-то это устрашит, и в новую войну не ввяжется!
     Скиф отодвинулся с отвращением:
     -- Ну ты и чудовище...
     --  Пусть буду чудовищем я, --  ответил Олег с му-кой, -- но  только бы
прекратились войны!
     -- Никогда, -- ответил  Скиф  твердо, --  никогда  не прекратится!  Это
благородное  дело мужчин. Это победа,  это честь, это  слава,  это  мужество
воочию. Нет, никог-да я тебя не пойму... К счастью, наверное.
     Но отменять это бесцеремонное распоряжение не стал, чего опасался Олег.
Весь  остаток дня раненые стонали под стенами,  кричали, проклинали,  вопили
жуткими го-лосами. Несколько раз агафирсы пытались вывезти хотя бы тех,  кто
подает голос, но со стен  по твердому приказу Олега таких спасителей убивали
стрелами.
     Когда новых  убитых стало почти столько же, сколько и погибших стрелков
из   лука,   часть   гелонов  начала  по-говаривать,   что  вообще-то   этот
красноголовый чужак прав, врагу  надо наносить как можно больше урона, а раз
уж приперла под стены такая сила, то тут не  до раскланиваний. Но даже такие
все равно смотрели на красноволосого человека как на отвратительное чудовище
и брезгливо отодвигались, когда он проходил мимо.
     Агафирсы мужественно дрались за то, чтобы вынес-ти раненых. Сам Агафирс
привел  два  отряда  человек  по  сто,  одни   выносили  раненых,  а  другие
обстреливали лучников на стенах. Гелонов было убито трое, а  семе-ро ранено,
но  трудно,  стоя на  открытом  месте, попасть в того,  кто  стреляет  из-за
укрытия, а стрелки  со  стен усеяли  телами  новых отважных все пространство
во-круг крепости.
     На этот раз уже половина защитников города говори-ла, что красноголовый
мудрец  хоть  и  чудовище, но  во-инскую  уловку  придумал  хорошую. Подлую,
нечестную, но  хорошую.  Старых раненых вынесли, но  зато  новых  добавилось
вдвое больше!
     Пусть чудовище,  думал Олег тоскливо, пусть что угод-но, но пусть война
будет такой, какая  есть: подлая и нечестная вся. С  благородными  ритуалами
или без, но она -- война.
     Солнце медленно  распухало,  увеличивалось,  сполза-ло к темно-красному
краю земли.  Весь  запад неба из  темно-синего превратился в багровый.  Олег
посмотрел, подумал, сказал с холодной жестокостью:
     -- Что-то под стенами тихо.
     -- Померли, -- сказал Скиф с надеждой. Он был бле-ден, по лицу катились
крупные капли пота. -- Наверное, померли.
      Жаль, -- сказал Олег бессердечно. Подумал, по-смотрел вдоль стены. На
гребне несколько  стрелков  всматривались  в  даль. Женщины  по эту  сторону
город-ской  стены  торопливо  наполняли  камнями корзины.  Их  поднимали  на
веревках,  а  от чанов с  кипящей  водой  не-сли  ведра,  от  горячего  пара
отворачивали лица. -- Ага, это сгодится!
      Что?
     Олег, не отвечая, подозвал стрелков, велел:
      Плесните кипятком на тех, до кого достанете!
     Скиф  ахнул.  Мужчины  угрюмо  косились  на  Олега,  но  воспротивиться
загадочному  волхву,  который  отда-ет  приказы   в  присутствии  тцара,  не
решились. Скиф и  Олег видели, как они  с размаху выплескивали, обжи-гаясь о
горячие  ведра,  кипяток  как  можно дальше.  Го-рячие  струи падали широким
веером. Некоторые не-подвижные  тела у подножия задергались, поднялся жуткий
крик, прозвучали жалобные стоны, проклятия, крики о помощи.
     Гелоны едва не плакали от жалости. Олег сказал.
     угрюмо:
     -- Хорошо. Надеюсь, агафирсы не оставят боевых друзей в беде.
     На него смотрели с ненавистью. Кто-то процедил за спиной, что самого бы
его туда, вниз, да сверху кипяточ-ком. Олег резко повернулся, но на него все
смотрели со злобой и недоброжелательством.
     -- Стреляйте лучше, --  сказал он  горько. -- Вон  бегут...  Со стороны
агафирсов в самом  деле, не выдержав криков,  ринулись беспорядочной  толпой
всадники. Кто пытался поднять тяжелое  тело прямо  на  скаку, но большинство
сразу соскакивали, поднимали  раненых, торопливо укладывали поперек седла...
и тут их самих находили стрелы со стен, камни, кипящая смола, вар, поленья.
     Раненые и  обожженные  кони  с диким ржанием  убе-гали. Два-три рухнули
вместе  с всадниками,  видно  было"  как  бешено бьют копыта, круша  черепа,
грудные клет-ки, ломая руки и ноги хозяевам. Олег закричал грозно:
     -- Не стрелять!.. Прекратить!.. Пусть кричат! Пусть зовут на помощь!
     Глава 39
     Только глубокой  ночью агафирсам удалось вынести тех раненых, кто дожил
до  ее  наступления,  да  убитых.  Со  стен сбрасывали  факелы,  стреляли  в
копошащиеся  тела  стреляли  на  стук  копыт,  на  скрип  телег.  Ночь  была
бес-покойная, а утром в корчмах похвалялись, кто сколько уложил со стены.
     Но  тогда  же  на рассвете со стен не увидели ни одного трупа. Агафирсы
вывезли даже тех, кто пал убитым в ночи.
     Олег с  башни наблюдал  за  вражеским лагерем. Лицо его было суровым  и
безжалостным. Глаза блестели сухо, словно осколки слюды.
     -- Сегодня приступа не будет, -- сообщил он.
     -- Почему? -- спросил Скиф недружелюбно.
     -- Измотаны за ночь. А сейчас  хоронят. Потом бу-дут приспосабливаться,
искать новую тактику. С людь-ми, которые не соблюдают правила...  это о нас,
надо  быть  осторожнее.  Поверь,  именно  теперь  нас  начина-ют  уважать  и
побаиваться.
     -- Из-за нашей дикости?
     --  Из-за  того,  --  сказал  Олег  терпеливо,  --  что  мы  плю-ем  на
общепринятые правила... выгодные в данном случае агафирсам, а воюем по своим
правилам. Выгодным нам.
     Скиф смотрел исподлобья, в чистых синих  глазах были недоверие  и почти
вражда.
     -- Не понимаю, -- ответил он резко. -- Не понимаю!
     Окоем  взглянул  на  молодого  правителя  с  понимани-ем.  Чем-то   они
показались Олегу похожими: молодой яростный воин и очень немолодой служитель
богам, ко-торый никогда не брал в руки меч.
     -- Если они ворвутся, -- сказал Окоем осторожно,  -- разве не  выместят
злобу?
     -- Выместят, --  согласился Олег. -- Но  пусть знают, что и для них это
не прогулка. Не охота на оленей! Ты видел, сколько агафирсов полегло,  когда
вытаскивали своих? И никакой тебе добычи. В другой раз подумают,  идти ли на
войну вообще. Окоем подумал, сказал:
     --  Что-то в  твоих словах есть... но уж  слишком  это все...  люто. Ты
хочешь сделать войну настолько свире-пой и гадкой, чтобы отбить к ней охоту?
     -- Улавливаешь, -- ответил Олег с надеждой. -- Раз-ве не путь?
     Окоем нахмурился, долго смотрел под ноги.
     -- Не знаю, -- ответил он наконец. -- Один путь по-кончить с войнами --
это  все  больше  обставлять  их зако-нами,  правилами, ограничениями. Чтобы
превратить  их в конце концов из кровопролития в нечто вроде состяза-ний. На
состязаниях тоже и люди  ломают  шею, и  кони разбиваются,  а  народ  так же
шалеет от крови и молит бо-гов, чтобы даровали победу именно своим. А ты вот
пред-лагаешь  поступить  наоборот:   сделать  войны  чересчур  же-стокими  и
кровавыми, чтобы  все  меньше достойных  людей бралось за  оружие.  Конечно,
всегда  найдутся врож-денные ублюдки,  которых не заставишь  работать, им бы
только убивать да грабить... вот и пусть бьются друг с дру-гом, не жалко. Ты
в самом деле  не прост, странный волхв! Но, мне кажется, первый путь  проще.
Он просто понят-нее. Да и хотят люди воевать, хотят!
     --  Хотят, --  согласился Олег с ненавистью. -- Хотят,  Ящер бы их всех
побрал! Хотят, сволочи. А надо, чтоб не хотели.
     -- Надо, -- согласился Окоем. -- Понимаю, ты молод.  Хочется переделать
людскую природу сразу. Увы, юно-ша... Наверное, проще все-таки постепенно...
очень  по-степенно  вводить разные  правила. Не только позволять Друг  другу
выносить  раненых с поля боя, но  и догово-риться не трогать мирных жителей,
не  жечь поля, не за-сыпать колодцы... От этого трудно  удержаться, понимаю,
но  если  бы  мы  жили  тысячи  лет,  то  можно  бы  постепен-но-постепенно,
незаметно-незаметно... Понимаешь?
     Олег сказал с яростью:
     -- Нам не дано жить столько. А увидеть  мир луч-шим,  чем это  кровавое
болото, я жажду при жизни! Люто жажду!
     Окоем ответить не успел, из-за стены раздались кри-ки. Олег повернулся,
между лопатками  стало  так  холод-но,  что невольно  отвел  плечи, стараясь
защитить пора-женное место.
     По грохоту слышно, что войско Агафирса идет на приступ. Всеми силами.
     Часом раньше Агафирс собрал в своем шатре воена-чальников, указал, кому
с   какой  стороны  вести  войска.  Опытные  полководцы,  они   выслушали  в
почтительном молчании. Все было обговорено раньше,  Агафирс лишь подтвердил,
что все по-прежнему,  а крепость они  возьмут  так  же,  как брали многие  и
раньше.
     По  всему  лагерю всадники вскакивали в  седла,  кони привычно занимали
свои места  в  строю. Огромное вой-ско,  разбившись  на квадраты,  замерло в
ожидании.
     Агафирс  вышел  из  шатра,  солнце  на  миг  ослепило,  заб-листало  на
доспехах,  железном шлеме,  украшенном  золо-том  топоре.  Оруженосец  бегом
подвел коня. Агафирс одним прыжком оказался в седле, повернул  коня, суровое
лицо дышало отвагой, а глаза гордо блестели.
     -- Воины! -- крикнул  он сильным голосом. Огромное войско замерло, даже
кони перестали отмахиваться от  оводов, повернули  головы. --  Герои! Мелкие
стычки за-кончены. Отныне никаких переговоров с  врагом. Запом-ните,  теперь
это  не противник,  а  враг!..  С  противником поступают  благородно...  или
неблагородно, смотря как он заслуживает, а с врагом поступают  как  с врагом
всегда. Надеюсь, вам не надо объяснять разницу. Этот проклятый  город должен
быть уничтожен!.. Как и само понятие стра-ны Гелонии. Жрецы говорят, что они
смотрели  звездные карты грядущего, там  ни слова, ни знака  о  Гелонии! Нет
такой  страны... Так  что  убивайте, убивайте,  убивайте!.. Мужчин,  женщин,
детей,  скот, деревья!.. Город сжечь, а  то место,  где  он  стоял, посыпать
солью, чтобы и трава не росла на этом проклятом... проклятом...
     Он задохнулся  от  переполнявшей  ненависти, лицо на-лилось  кровью,  а
глаза,  и  без того круглые  как  у орла, выпучились  в приступе неудержимой
ярости.  Воины дружно вскинули к небу руки с топорами. Земля  вздрог-нула от
мощного крика тысяч здоровых мужских глоток.
     Все   шестеро  чародеев  собрались  возле   шатра   Хакамы.  Беркут   с
удовольствием  наблюдал  за  могучим   вой-ском.  А   устрашенному   Россохе
показалось, что по все-му  лагерю внезапно выросла стальная щетина, а небо и
земля дрогнули перед мощью голосов новых повели-телей земли.
     Хакама захлопала  в ладоши.  Глаза горели торжеством, на щеках  расцвел
румянец. Она помолодела и похороше-ла в радостном возбуждении.
     --  Ну что?  --  спросила она  победно.  -- Разве все  не  свершается с
изумительной точностью, как предначерта-но звездами? Сегодня и  завтра будет
великий  штурм, се-годня город может устоять... хотя не понимаю, как усто-ит
перед такой силой, но смиренно  склоняю голову перед властью звездного неба,
но завтра  падет точно, завтра наши... противники, назовем их так, погибнут.
Будут уби-ты. Но именно завтра день Битвы Муравья с Рекой, не так ли?.. А мы
все  знаем, что произойдет  в  этот  знаменатель-ный, предначертанный  ходом
всего Мироздания день!
     Боровик  кивнул. Солнце  играло на  его  лысине. Круп-ная муха села  на
самую вершину блестящего  черепа, на-чала чесать крылышки,  поскользнулась и
упала  как с высокой горы. Боровик поймал на лету, не глядя, ото-рвал крылья
и бросил под ноги.
     -- Да, -- признался  он  с некоторой  неохотой, -- как  ни пытались  мы
вмешаться, поторопить  события... а ведь пытались, не будем  друг  от  друга
таиться!.. но  все равно  события нарастали медленно, как поднимается вода в
наводнение. А завтра тот день, когда плотина рухнет.
     Ковакко жирно захохотал:
     --  Ты прав, мы  все  пытались. Но  что предначертано  звездами, то  не
вырубишь  топором.  Сейчас же,  если  бы мы  все  вдруг  бросились  помогать
Богоборцу, спасать его уже ничто не спасет его от гибели. День Битвы Муравья
с Рекой! Подумать только, его гибель была предначер-тана еще задолго до  его
рождения!
     --  Да что  там  гибель,  -- буркнул  Беркут.  -- Даже  рож-дение!  Все
предначертано еще до появления белого  све-та. Возможно, еще до звезд... ибо
звезды --  только  знаки, по которым мы читаем судьбу миров, стран, людей...
Не так ли, Россоха?
     Россоха вздрогнул, поежился. Он чувствовал себя как никогда скверно.
     --  Ты  знаешь  сам,-- ответил он неохотно. --  Не  надо  быть  великим
знатоком звездного неба, чтобы читать там свою  судьбу. Или  судьбы близких,
если знаешь их день и час рождения.
     Ковакко вдруг зябко передернул плечами:
     -- Не  знаю. К счастью, я совсем не умею читать звез-ды. А то бы  вдруг
увидел и свой день... Бр-р-р!
     По небу плыло странное оранжевое облако, похожее на снежную  гору, даже
не  гору,  а  целый  горный хребет, залитый  солнцем.  Вершины  причудливые,
множество уступов, наплывов, выступающих скал, пещер, но низ  этой  плывущей
громады чернее дегтя,  и  что пугало  всех больше  всего, абсолютно плоский,
ровный, как будто эта масса скользит по незримому, но твердому своду.
     И сколько  встревоженные  люди  ни  провожали  взгля-дами эту  медленно
двигающуюся  громаду, вершинки ос-тавались причудливо легкими, ажурными, как
взбитая пена, но низ сплющен незримой тяжестью, сплющен о невидимую твердь.
     Окоем отошел от окна, покачал головой:
     -- Не к добру сие знамение. Ох, не к добру! Олег молчал, лбом уперся  в
поставленные на стол ку-лаки, думал, а Скиф хотел смолчать, но  он не волхв,
из самого сердца вырвалось злое:
     --  Знаешь, Окоем!..  Иногда  я понимаю, за что  мой брат поставил тебя
верховным жрецом, но... не надо быть семи пядей во лбу, чтобы  предсказывать
беды, если в город-ские врата вот-вот ударят тараном!
     --  Не к добру, -- повторил Окоем. Потом,  словно только  сейчас поняв,
что  сказал  Скиф, сказал укориз-ненно:  --  Боги  могли бы  подать и другое
знамение!.. Но сегодня будет страшным, а завтра...
     Скиф  вспыхнул, хотел  возразить злее, но  Олег опус-тил ладонь на  его
руку, сказал негромко:
     -- Погоди. Что там за шум?
     Из  коридора слышались  громкие  голоса.  Скиф  по-морщился,  шагнул  в
сторону двери.
     -- Погоню на стену, нечего им...
     Дверь распахнулась,  едва не  ударив в лоб.  Влетел  Ярильник,  молодой
воин, приставленный  к Скифу Турчем. Лицо его и  без того круглое, как луна,
растягивалось в улыбке в стороны, будто тянули за уши.
      Мой господин!.. У нас гости!
      Кого черт принес, -- проворчал Скиф,-- Гони в шею... Нет, погоди. Кто
там?
     Ярильник заулыбался  во всю ширь, не ответил, выбе-жал, и почти сразу в
комнату  вбежала легкая  стройная девушка,  худенькая,  с  тонкими руками  и
тонкой  шеей  Она  показалась  Олегу   похожей  на  молодого   олененка  еще
нескладного,  но бесконечно милого, доброго, довер-чивого, что еще не  знает
жестокостей большого мира.
     Завидев  Скифа,  счастливо вскрикнула.  Лицо  его осве-тилось счастьем,
блаженством.  Она  с  ликующим  щенячь-им  визгом  бросилась  к  нему,  Скиф
растопырил руки, она подпрыгнула и оказалась у него на груди, и только тогда
Олег узнал ее, сейчас в мужской одежде, покрытую плот-ным солнечным загаром.
     -- Ляна, -- бормотал Скиф потрясенно, -- как ты здесь оказалась?
     Она  торопливо  и жадно  осыпала его мелкими  детски-ми  поцелуями.  Он
держал  ее  на руках  как  ребенка, она  по  ее хрупкой фигурке  и  была еще
ребенком, чистым и восторженным, а глаза светились как звезды.
     Скиф осторожно опустил  на землю,  но она  снова бросилась ему на шею и
повисла,  дрыгая  ногами.  Он с  застывшей улыбкой погладил ее  по спине, по
голове, наконец мягко расцепил ее руки. Ноги Ляны коснулись земли, он сказал
мягко:
     --  Ляна,  ты зря  сюда  прибыла...  Я  даже  не  знаю,  как ты  сумела
пробраться.
     Ее  тонкие красиво очерченные брови  в безмерном  удивлении взлетели на
середину чистого лба.
     -- Да очень просто!..  Я проехала прямо через  их ла-герь. Через  са