на миг застлало
красной  пеленой. Он  перевел дыхание,  страшным  усилием  загнал  бешенство
поглубже, его голос почти не дрогнул, когда обернулся и крикнул:
     - Вехульд, ко мне!
     Раньше Вехульда  примчался быстроногий Унгардлик,  резвый, как  молодой
олень. Фарамунд кивнул на Тертуллия:
     - Свяжи ему руки за спиной. Покрепче!
     Тертуллий побледнел. Глаза стали круглые, губы затряслись:
     - Зачем? Ведь я вам так помог...
     - А себе? - спросил Унгардлик весело.
     - Мне ничего не  надо! - выкрикнул Тертуллий. - Это не предательство, а
акт... акт спасения! Как жителей города, так и ваших!
     Фарамунд кивнул Унгардлику:
     - Наломай прутьев. Каждому ребенку по пруту. Понял?
     - Догадываюсь,  -  ответил Унгардлик. Он широко  улыбался,  -  У  этого
учителя такая жирная задница.
     Когда он принес прутья, Фарамунд раздал детям и сказал раздельно:
     -  Ваш учитель привел вас ко мне в плен. Это - нечестно! Он вас предал.
Поэтому возьмите эти прутья и лупите его, пока не пригоните обратно в город.
Надеюсь, вам откроют главные ворота.
     Прошли  сутки,  а на  следующий день из  ворот выехал одинокий всадник.
Фарамунд  с  волнением  выехал  навстречу.  После поражения от готов  что-то
перевернулось в душе, от уверенности в себе так быстро переходил к отчаянию,
что кожа покрывалась волдырями.
     -  Я - Кенпер, - сказал человек. - Комендант гарнизона. Я родился и жил
в  этом городе, я  женат  на дочери  господина префекта, и вообще... словом,
хотя я  явился один,  но уполномочен  говорить от имени горожан. Но сперва я
хотел бы узнать...
     Фарамунд кивнул:
     - Если не касается военных тайн, спрашивай.
     - До нас дошли  слухи, что у вас настолько странное войско...  Однажды,
когда  вы  перед  одним  городом  устроили  стоянку,  прямо  посреди  лагеря
оказалась  яблоня. Ветки просто  гнулись  под  тяжестью  спелых яблок.  Было
такое?.. И когда войско, переночевав, ушло дальше, осталась  не только  цела
сама яблоня, но уцелели даже яблоки!
     Фарамунд засмеялся:
     - Помню, было  такое! Я за неделю до этого шестерых повесил за грабежи.
Так что это у моих людей вовсе не от доброго нрава...
     Комендант поклонился:
     - Спасибо за честный ответ. Я уполномочен заявить, что мы  сдаем город.
Без всяких условий.

     С  этого  дня Фарамунд  считал  только захваченные  города, пренебрегая
простыми  бургами.  Здесь,   в  южной  части  Галлии,  где  римское  влияние
чувствовалось  неизмеримо  сильнее,  настоящей   добычей  были  римские  или
поримленные города. Встречались города, где на все население попадалась одна
римская семья, но городок упорно называл себя римским.
     Правда,  останавливаться  Фарамунд  предпочитал  в бургах. Эти  угрюмые
крепости, всегда стоящие отдельно, нависали над остальным миром, как орлиные
гнезда над гнездовищами серых уток.
     Сегодня он полдня принимал военачальников, выслушивал, отдавал приказы,
но в душе  тревожно щемило  весь день. Он не понимал причины, пока солнце не
опустилось к горизонту, когда двор залило тревожным красным светом заката.
     Этот простенький бург стал неуловимо похож на бург Свена, который тогда
казался огромным и несокрушимым. А бург Свена  всегда напоминал о Лютеции...
Из груди Фарамунда вырвался горестный  вздох. На глаза навернулись слезы. Он
со  злостью  больно  укусил  себя  за  большой  палец,   но  слезы  все-таки
выкатились. Он чувствовал, как они бегут по щекам, срываются с подбородка...
     В  узкой  щели   окна  шевелилось   что-то  страшное,   отвратительное.
Скреблось,  заглядывало в комнату, тут же  пугливо пряталось. С мечом в руке
он подошел  вдоль стены, с облегчением выдохнул зажатый в  груди воздух. Это
же дикий виноград  взбирается  по стене,  цепляется усиками за все  выступы,
старается влезть во все щели, неутомимо взбирается на  крышу. Дай ему  волю,
заплетет весь дом.
     Затем, когда выплакался, нахлынуло  странное желание раздеться  донага,
остаться  свободным,  не  оскверненным одеждой,  пойти,  а  затем  побежать,
понестись... то  ли прыжками, то ли в полете... Он не  знал,  что с  ним, но
странное чувство распирало грудь уже  с такой силой, что он просто физически
чувствовал,  как пробуждается  в  нем нечто странное, ночное, что при  ярком
солнечном свете не существует вовсе,  а  если и существует, то забивается  в
такие уголки души, что не выковырять ни ножом, ни иголкой...
     Слезы  наконец  высохли,  но в душе  стало пусто и горько,  словно  там
протерли полынью. Не в силах оставаться в одиночестве, вышел, движением руки
велел дверным стражам играть в кости дальше, он бург не покинет.
     В  людской,  кроме   челяди  у  очага,  несколько  молодых  воинов   из
пополнения. Старик  из местных приглушенным голосом  рассказывал о чудесах в
их  долине,  о странных призраках, что бродят в лунные  ночи, а слушали  его
восторженно, глаза блестят, рты открыты.
     Унгардлик, он сидел рядом со стариком, мигом вскочил:
     - Конунг!.. Почтите нас присутствием?
     Фарамунд мотнул  головой,  отказываясь, он стремился во двор, на свежий
воздух, но когда увидел их восторженные глаза, заговорил медленно, тщательно
выбирая слова, но они  все равно получались неуклюжими,  угловатыми,  больно
царапающими детские души.
     - Как хочется, чтобы все это  было!.. И феи, и эльфы, что своей милость
вот просто за так подарят власть над миром или откроют пещеру с сокровищами.
И чтоб  были волшебники, что  одним словом могут перевернуть землю, а  людям
открыть  дорогу  в Асгард... Ибо  даже  у злого  волшебника  можно силой или
хитростью получить власть  над миром,  а  чем страшнее чудовище, тем больший
клад сторожит.  А  клад  -  это та же власть.  За золото можно нанять армию,
выстроить замок, прикупить  у  соседей земли.  Всегда держать  своих  воинов
сытыми  и хорошо вооруженными. А значит - верными... Но,  увы. Нет на  свете
настолько великих магов. Нет летающих  драконов, что могут поднять человека.
Нет волшебников, что  мановением руки осыпают счастливцев золотыми монетами.
Нет  чудесных  мечей,  что  рубят  сами,  нет  и  щитов, что  сами  защищают
хозяина...
     Восторженные  глаза  медленно  угасали, как огоньки  свечей на северном
ветре.  Юношеские лица  вытягивались.  Один уже  смотрит исподлобья,  другой
нахмурился и отвернулся, только глаза Унгардлика не отрывались  от его лица,
молили, умоляли: ну скажи же, как жить в таком страшном безнадежном мире?
     -  Зато  есть,  -  сказал Фарамунд,  -  мы.  Люди.  Пока что  не  умеем
превращать песок в золото, зато  то,  что придумываем, не теряется... Кто-то
научился  добывать  из земли медь, и  с тех пор  люди делали красивые медные
доспехи!  Самые  великие герои дрались в  медных доспехах  и медным оружием!
Потом кто-то  один  придумал, как смешать олово с  медью,  и вот  получилась
бронза. И теперь  уже все  доспехи и все оружие делалось  только из  бронзы.
Бронзовые мечи пробивали медные  доспехи, а мечи из меди  не  могли  пробить
бронзовые доспехи. Так люди в доспехах из бронзы стали казаться неуязвимыми!
Это  сравнимо с волшебством? Да... Но это сделали сами люди. И это они могли
делать сами, в  любое время дня  и ночи, не  принося  волшебникам  даров, не
кланяясь!  А  это очень  важно, не  кланяться. Уметь  и делать  самим, а  не
просить милости.
     Унгардлик спросил молодым и сочным, как спелое яблоко, голосом:
     - Но теперь ведь есть мечи из железа?
     - Да, потом люди отыскали в болотах железную руду,  научились ковать из
нее мечи. Затем научились закалять железо, что зовем сталью. Первый человек,
у которого был настоящий стальной меч, рассекал не только медные доспехи, но
и  бронзовые!  Да  что  там  бронзовые,  он  железные панцири  рассекал,  не
зазубривая лезвие. Понятно,  что этот меч  тоже казался  волшебным. Но чтобы
его сделать,  не  надо  падать  на  колени перед волшебником. Человек  может
делать эти мечи сам. Когда захочет. И сколько хочет.
     Унгардлик спросил:
     - А лучше стальных мечей... бывают?
     - Сейчас нет, - улыбнулся Фарамунд. - Но кто-то придумает! И тогда этот
человек станет величайшим героем, завоюет весь мир...
     Глаза Унгардлика горели,  он показывал мелкие белые зубы,  даже местный
старик начал  неуверенно  улыбаться.  Только  один молодой воин посмотрел на
Фарамунда  с  ненавистью, отвернулся. Этот пойдет  в  религиозные  фанатики,
мелькнула горькая мысль. Он успел удивиться ее несвоевременности, словно это
не он  подумал, а кто-то другой. Этот будет в тесной келье христиан истязать
себя  постами,  молитвами,  доводя  до  исступления.  А потом,  когда  разум
помутится, узрит разные божественные явления, видения, знаки свыше. Бедняга.
Не всякий человеческий разум способен вынести жестокую правду.

     Дверь во двор подалась со  скрипом. Он ступил на  залитое лунным светом
крыльцо, замер,  пораженный  и очарованный.  Огромная, как начищенный медный
таз, луна  блистала на чистом небе. Сотни тысяч ярких звезд, чего не увидишь
в его лесных краях, смотрели остро и беспощадно.
     На  миг  он  ощутил страх,  кожа пошла пупырышками, но  следом нахлынул
пьянящий восторг. Лунный свет упал на его плечи и голову, в груди отозвалась
тонкая струна. Мышцы  ног  медленно разогнулись, его тело качнулось  вперед,
стойки крыльца ушли в стороны,  лунный мир стал  шире, пошел  навстречу. Под
огромной  звездной   чашей   вселенная   раскинулась   тревожно   волнующая,
непостижимая, таинственная
     Сердце стучало часто.  Настал час звездного мира! Сейчас другие законы,
другие звери, другие боги...
     В  темном небе  пронеслось  мохнатое  тело.  Глаза проводили  огромного
нетопыря, красные глазки зверя злобно сверкнули. Фарамунд вскинул руку, губы
прошептали нечто,  дескать, я свой, я тоже из ночи. Мохнатые тельца мелькали
чаще, он слышал легкий  стук, с  которым хватали на  лету крупных жуков,  но
теперь  красные  глаза уже  не смотрели в  его сторону.  Он ощутил, что  его
поняли, что его приняли в свой колдовской ночной мир...
     По  коже протянуло ветерком. Он  настороженно огляделся. Деревья стояли
ровно, ни  одна ветка не колыхнется. Даже дым из хлебной поднимается ровный,
как свеча, не колеблется, сизыми колечками медленно всплывает к небу.
     Однако  волосы  на  руках  вздыбились.  Чувство опасности  стало  таким
сильным,  что  он невольно  опустил  ладонь  на  рукоять  меча, огляделся по
сторонам. Тихо. Даже непривычно тихо.
     Ноги  сами  начали  отступать  назад.  У крыльца  оглянулся,  осторожно
поднялся. Скрип ступеней показался  оглушительным. С сильно бьющимся сердцем
прошел, пятясь и с рукой на мече, через пустой холл.
     У  самой двери стоял  один из молодых,  что пришел с последним набором.
Фарамунд увидел остекленевшие глаза, застывшее лицо.  Не веря себе, поднес к
его лицу кулак. Юноша смотрел застывшими  глазами,  даже не моргая.  Он спал
стоя, спал крепко.  Фарамунд  задохнулся  от гнева, набрал  в грудь воздуха,
собираясь заорать прямо в лицо этому придурку, грубо ухватил за плечо.
     Плечо было застывшее, словно молодой воин был мертв, но кончики пальцев
чувствовали тепло сильного молодого тела. Фарамунд ощутил, как воздух у него
вырвался сквозь зубы. Страж стоял перед ним, похожий на вырезанный из дерева
столб. В широко раскрытых глазах ничего не отражалось.
     В  череп  ударил  ужас.  А  если  вот-вот одеревенеет он  сам? Медленно
пробежал вдоль стены, в голове мысли  метались лихорадочно. Во всем огромном
доме мертвая тишина. Странная гнетущая тишина.
     В людской люди  тоже застыли  вокруг очага, как каменные изваяния. Свет
от багровых углей падал на застывшие  лица, делая их страшными и непохожими.
Унгардлик опирался обеими ладонями о колени, словно вознамерился  встать, но
так и превратился в каменное изваяние.
     Послышался далекий стук копыт.  Фарамунд метнулся к  окну. Лунный  свет
по-прежнему  заливал  двор  колдовским  светом.  Стук копыт оборвался по  ту
сторону  ворот.  Судя  по  ржанию  коней,  с  той стороны остановились  двое
всадников.  Через  мгновение  над краем  ворот  показалась голова,  Фарамунд
рассмотрел белые пальцы, что ухватились за колья. Человек  перемахнул ворота
легко, на этой стороне присел до самой земли, но не упал, тут  же метнулся к
калитке, Глухо стукнул отодвигаемый засов.
     Второй  был  намного грузнее, и, как  показалось Фарамунду, значительно
старше.  Когда  он  ступил во двор,  Фарамунд  невольно  протер  глаза.  Они
совершенно не скрывались, даже мечи не вытащили из ножен!
     Через двор пошли быстро, но  без суетливости и, как он видел отчетливо,
беспечно. Сердце застучало в страхе. Они знают,  что в  доме мертво. Значит,
это  они сделали,  навели порчу...  Или хотя бы  только сон,  но ему  одному
удалось избежать!..
     Оба незнакомца  шли  к крыльцу.  Фарамунд торопливо огляделся, бежать и
укрываться уже некуда, сделал шаг назад, вжался в темный угол.
     Ступеньки слегка заскрипели, на мгновение в дверном проеме вырос темный
силуэт, тут же исчез, Фарамунд  ощутил движение воздуха совсем рядом. Второй
вошел следом, не дожидаясь знака от первого.
     Привыкшие к  ночи глаза Фарамунда  видели, как оба прошли через  холл к
лестнице. Оба негромко переговаривались, явно не страшатся охраны...
     - Здесь его нет, - донесся молодой голос. - Черт!.. Где же...
     - Загляни в кладовку, - предложил старший. - Может, напился и лежит как
свинья?
     - Хорошо бы... А если к женщинам, это хуже...
     - Что, впервые убивать и женщин?
     - Да нет... к тому  же их  убивать не  обязательно. Даже лучше!  Найдут
зарезанным в женской постели, тут же всем все понятно...
     Послышался короткий смешок:
     - Ну  да,  либо  ревнивый  муж  отомстил, либо  сама зарезала...  Я так
проделывал тоже. Но если ушел к женщине за пределы крепости?
     - Он что, совсем дурак? Ему любую девку прямо в постель...
     Фарамунд  слушал, оцепенев. Они  говорили на другом  языке,  странном и
непохожем  на  языки  герулов,  готов  или  лангобардов. В этом  языке  ясно
слышался  шорох горячих песков, крики неведомых птиц и даже шипение огромных
змей,  невиданных  в этих  краях,  но  он, Фарамунд,  понимает, все,  о  чем
говорят!
     Послышался стук  упавшего  стула,  ругань  младшего.  Совсем не таятся,
сволочи. Донесся раздраженный голос:
     - Придется искать по всему дому.
     - Насколько долго защита?
     -  Это знают Старшие. Но  мы  должны успеть  осмотреть даже двор,  если
понадобится.
     - Вряд ли такое раньше случалось!
     - Да, но Старшие такие случаи наверняка предусматривают...
     - Конечно, Старшие знают все.
     В голосе  звучало  такое преклонение, что озноб  снова побежал по спине
Фарамунда. Этот человек говорил о неведомых Старших так,  словно те не люди,
а боги...
     - Старшие знают,  - повторил другой почтительно. - Не зря же они  могут
смотреть в наши черепа, как в раскрытые книги!  Ты бы не  знал,  если бы мог
читать в людских душах?
     - Тихо, не смей такое даже думать...
     Фарамунд с  бьющимся  сердцем на  цыпочках выбежал  во  двор.  В черепе
билась о стенки  паническая мысль: так вот что значило то странное ощущение,
когда  в черепе  словно рылись чужие пальцы! Выходит,  кто-то, в самом деле,
рылся?
     Лунный  свет  заливает двор,  высвечивает каждую  щепочку. С замирающим
сердцем  следил  за  крохотной  тучкой,  что   ползла  в  сторону  холодного
сверкающего диска, но медленно, слишком медленно...
     Стиснув  зубы, он рискнул пробежать под  стеной.  Голова сама уходила в
плечи,  он  чувствовал  себя  как  улитка,  лишенная  раковины, мышцы  спины
сжались, готовые встретить болезненный удар сверху...
     Оставался ярко освещенный двор, но если  те двое колдунов уже осмотрели
его комнату, то сейчас  опускаются по лестнице...  Он промчался мимо колодца
как олень, прыгнул в темный проем между кузницей и конюшней.
     Сердце  колотилось, словно пробежал  милю. Стукнула  дверь,  на крыльце
появился  младший, за ним вышел  второй. В  руках все  еще  холодно блистали
длинные узкие ножи.
     - Начнем с конюшни? - предложил младший.
     Второй засмеялся:
     - Думаешь, питает нездоровую страсть к лошадям? Нет, эти наивные дикари
еще чисты нравами... Сперва загляни в людскую, он мог перепиться с челядью и
там  храпит. А я пойду  навстречу, начиная от тех  казарм... или бараков для
солдат, как они тут называют.
     - Ну, у них нет еще таких понятий, как казармы или солдаты. Это дикари!
     - Но сами казармы есть, - сказал голос трезво.
     - Думаешь, в этом дикаре видят угрозу?
     - Кто знает замысел Старших? Возможно, что-то личное...

     - У Старших?
     В голосе прозвучало такое недоверие, что Фарамунд сразу представил этих
таинственных Старших древними старцами, у которых в душах не осталось  огня,
не осталось ничего личного, которые живут только воспоминаниями и заботами о
племени вообще.
     - Кто знает,  - ответил первый голос, - кто знает Старших?.. У них свои
бури.
     Второй  почтительно  молчал, Фарамунд слышал его  сопение совсем рядом.
Похоже, первый  допущен к  Старшим  чуть  ближе,  всячески  на это намекает,
гордится, выставляет напоказ.
     - Хорошо, я пошел через помещения для слуг.
     Фарамунд видел, как оба разом пошли один  направо, другой налево. Когда
и старший  скрылся  в  помещении  для  воинов, Фарамунд  метнулся  к забору,
подпрыгнул, ухватился за край. Здесь был яркий лунный  свет, проклятая тучка
проползла   мимо.  Чувствуя  себя  абсолютно  беспомощным,  он   подтянулся,
перевалился на тут сторону.
     Двое  коней  спокойно стояли перед запертыми воротами. Кровь  шумела  в
голове, грудь ходила ходуном. Он смотрел во все глаза на коней, еще не видел
таких  высоких,  статных,  с   сухими  мускулистыми  телами,  ноги  перевиты
сухожилиями, даже простолюдин поймет, что  такие кони могут мчаться, обгоняя
ветер, и что усталости не знают.
     Умные  морды  повернулись  в его  сторону.  Не  стреноженные,  даже  не
привязанные  к  воротам,  кони  терпеливо  ждали  хозяев. У  него  мелькнула
сумасшедшая мысль  вскочить на одного,  другого  за узду, и пусть  попробуют
догнать,  а он умеет перескакивать на ходу с одного на другого... да, умеет,
теперь он это чувствует!
     Под ногами едва слышно хрустели камешки. Он скатился в ров, пробежал по
сухой земле, пора заполнить водой, выскочил на другую сторону. Здесь все тот
же  нещадный  лунный свет,  он  как  на  ладони, до леса далеко,  хотя можно
успеть, пока эти обыскивают весь дом и строения...
     Он  пробежал  вокруг всей  крепостной  стены, в  лицо пахнуло сыростью.
Голый берег в лунном свете как на ладони, видно даже бегающих муравьев...
     Задержав дыхание, он быстро  перебежал, скатился  вниз  до самой  воды.
Едва  сдерживаясь, вошел в  волны как можно медленнее, сбоку хмуро выступала
из  мрака  черная  громада  пристани.  Опустился  с головой, избегая брызг и
хлюпанья, поднырнул под черные осклизлые бревна. Макушка уперлась в твердое,
пахнущее тиной и жабами, вода неспокойно колыхалась у подбородка.
     Из крепости не доносилось ни звука.  Он быстро промерз,  потом вроде бы
донесся  стук  копыт.  Он  напряг  слух,  но  со  стороны  крепостной  стены
по-прежнему  тихо, словно там  вымерло. Мелькнула  мысль, что если противник
вздумал бы сейчас не то, что  напасть,  но даже послать кого-то на разведку,
то захватил бы всю крепость и перерезал сонных...
     Стуча зубами, он нырнул, выплыл из-под причала.  На востоке небо начало
светлеть. На берегу отряхнулся всем телом, как огромный пес, брызги с мокрой
одежды полетели во все стороны.
     У  ворот  с  этой   стороны   уже   пусто.  Он  перебежал  ближе,  весь
превратившись  в слух, заглянул во двор, так же быстро  пронесся до крыльца.
Уже в холле его пальцы сомкнулись на рукояти меча.
     Лестница   скрипела   оглушительно.  Он  взбежал  наверх,   страшный  и
взъерошенн