Тердлихом, а с
Родериком в большой дружбе.  Тот всегда пришлет ему на  помощь хоть конницу,
хоть даст пешее войско. Еще нельзя спускать глаз с Дидриха Отважного...
     Фарамунд отмахнулся:
     -   Со  всеми  управимся.  А  сейчас  у   меня  дела  поважнее.  Или  -
понеотложнее.
     Он  отвернулся,  чтобы не видеть,  как в  глазах  Громыхало  появляется
выражение понимания, хотя оба думали о разном.
     Или не о разном?
     Громыхало спохватился:
     -  Что   мы  тут  застряли  посреди  двора?  Твоя  жена  уже  наверняка
хозяйничает... Видел, как за ней  побежала челядь? В нее  уже все влюблены с
первого взгляда.
     - Перестань, - поморщился Фарамунд. - Что ты твердишь одно и то же? Сам
говорил,  что  нужно было  укрепить положение династическим  браком.  Заодно
снискали симпатии южных франков... Если они еще где-то уцелели!
     Громыхало кивал, соглашался, затем брякнул:
     - Да, ради нее стоило завоевывать земли!.. Она - настоящее сокровище.
     Фарамунд бросил досадливо:
     - Не понимаешь...
     Но сам  чувствовал, что его  слова  прозвучали неубедительно.  Да  и  в
голосе недоставало привычной твердости.

     Факелы ровно освещали коридоры, и всюду, где они проходили, вооруженные
люди, как заметила Брунгильда, салютовали Фарамунду. Раньше, как  она знали,
среди  франков этого не  делали. Этот воинственный рекс придумывает и вводит
новые ритуалы... Или же, воюя с римлянами, незаметно перенимает их обычаи.
     Посреди зала полыхал  огромный  костер. Очаг был  сложен  из  массивных
камней, среди которых попадались даже с  фрагментами барельефов. Перед огнем
на широкой лавке сидел старик с белыми редкими волосами и бритым подбородком
с седой щетиной. Руки помешивали  длинным железным прутом угли, шагов  рекса
по глухоте не услышал.
     Фарамунд   только   двинул   бровью,  старик  поднялся   и  уковылял  с
непристойной для старости  поспешностью. Фарамунд опустился  на  его  место.
Брунгильда устремила на человека, не предложившего ей сесть, взгляд холодных
глаз, но Фарамунд, ничего не замечая, с наслаждением стягивал сапоги, от них
сразу пошел пар, поставил на  край  очага. От  подернутых  пеплом углей  шло
сильное сухое тепло.
     Однако даже стоя, Брунгильда выглядела повелительницей, а он всего лишь
жалким  человеком,  выказавшим  усталость  в  присутствии  женщины.  Она  не
спускала с него  холодного  взора  ясных  чистых  глаз.  Голос  ее прозвучал
нейтрально:
     - Где мне  отведена  комната,  мой  господин?  Или  я  должна постоянно
находиться в твоей спальне?
     Он вспыхнул  от гнева, вспомнив свою первую брачную ночь. В то же время
она  сейчас  безропотно  и гордо  готова принять любую свою  участь. Как же,
спасительница, героиня! Принесла себя в  жертву этому варвару, сохраняя свое
племя, свой народ...
     - Если подойдешь к окну, - процедил он, - госпожа... то увидишь высокую
башню. В ней  три этажа, она  достаточно просторна.  А строили ее  обожаемые
тобой  римляне.  Так  вот  эта башня  целиком  в  твоем распоряжении. Можешь
послать  служанок  и челядь, чтобы приготовили...  в соответствии со  своими
изысканными запросами, которые такому простому варвару,  как я, не понять. Я
расположусь в южной башне... вот она справа.  Между  ними длинный, но прямой
коридор. Я не думаю,  что ты когда-то им воспользуешься, но  это на  случай,
если придется врать, как мол, находишь дорогу в общую постель.
     Слуга внес  широкий таз с подогретой водой. Оглянулся на Брунгильду, от
восторга едва не  поставил  мимо  табуретки.  Фарамунд  стянул  через голову
вязаную рубашку.  Пока  его голова была под рубашкой,  Брунгильда не  смогла
удержаться,  чтобы не окинуть  его  фигуру  коротким  взглядом: потное  тело
блестит,  все  мышцы выделяются особенно  выпукло, рельефно, перекатываются,
толкаются,  составляя  настолько  захватывающую картину,  что она  задержала
дыхание. Этот варвар прекраснее  тех  римских  богов, которые стоят  в белом
мраморе в лучших дворцах императоров!
     Он шумно плескался, смывал пыль и пот. Брызги  летели по всей  комнате,
словно отважный рекс страшился утонуть. Снова она не отводила от него взора.
Франки не любят мыться, многие от рождения до смерти ни разу  не искупаются,
а этот, хоть  никогда не был на юге... или востоке... при каждой возможности
смывает пыль и грязь странствий...
     До чего же у  него сильное  тело!  Сложенное как у римского гладиатора,
наполненное  звериной  мощью  дикого  человека,  настолько знойное,  что она
чувствует  странный  сухой  жар... Горячая  кровь  приливает к  щекам,  ноги
слабеют...
     Рассердившись на себя, она сказала надменно:
     - Я слышала ваш глупый разговор о походе на юг. Но это самоубийство! До
сих пор ты побеждал таких же  дикарей, как ты сам. Но  что ты можешь  против
римской армии?
     - А что, они крепче Дидриха Отважного?
     Ее красивые губы искривились в презрительной усмешке:
     - Дидрих - это просто  разбойник. Хоть и служил Риму,  носил гордое имя
конта, что значит  "союзник", и защищал здесь  римские  рубежи. А  настоящая
армия... возможно, ты видел остатки римских гарнизонов?
     Фарамунд кивнул:
     - Да, они неплохо дрались.
     Он старался говорить и двигаться  небрежно, но воспоминание о стойкости
римских  легионеров вздыбило  волосы на руках  и даже на  загривке.  Похоже,
Брунгильда  что-то прочла  в  его  глазах,  он  возненавидел себя  за  такую
открытость.
     - Так вот, - сказала она четко, - там ты встретишь не отдельные отряды,
а могучие  легионы! Железные легионы, которые  двигаются,  как один человек,
наступают, как один человек. И  твое вшивое войско разбежится при одном виде
этих настоящих... настоящих!
     Он ухватил  полотенце, руки  вздрагивали,  когда свирепо  вытирал лицо,
растирал тело. Во рту стало сухо.  Он тогда едва-едва одолел одну когорту...
или  манипулу,  как они там зовутся, но если навстречу  выйдет римская армия
хотя бы из десятка легионов...
     - Но где, - спросил он как можно насмешливее, - те железные римляне?
     -  Сюда  лишь простиралась их власть, - возразила она. - А сами римские
войска   стоят  в  римских  городах.  Настоящих!  Это   всего  лишь  Галлия,
завоеванная однажды Римом земля, покоренные Римом племена...
     Он  снова  вспомнил   циклопические   сооружения   римских   крепостей,
гарнизонов, снова  дрожь  прошла по телу.  Как будто  и не  люди  строили те
исполинские  сооружения! Руки  человеческие не в  состоянии громоздить такие
глыбы одна на другую,  подгонять с  такой  точностью,  что стебелек травы не
пролезет между камнями размером с тушу быка!
     - Пусть тебя ничего не тревожит, - сказал он. - Ни римляне, ни  тевкры,
ни галлы не смогут  угрожать моим владениям. А  по весне я отодвину кордоны,
укреплю!.. Отныне и навеки ты в полной безопасности.
     - А в безопасности ли ты? - спросила она вдруг.
     Он насторожился.
     - О чем ты?
     -  Ты  жадно захватываешь  новые земли, - сказала  она презрительно,  -
совсем не  думая, как будешь  удерживать. А тебе не кажется, что все рушится
за твоей спиной? Что бежишь по тонкому льду, когда остановиться - смерть?..
     Он до хруста в висках стиснул челюсти. Даже если она права... все равно
он должен увидеть эти чертовы  страны, куда птицы улетают на зиму! Он должен
увидеть удивительное небо, откуда  днем сияет солнце, а ночью  видны звезды.
Он  должен ступить  на землю, где даже не слыхали о бескрайних  и  бездонных
болотах!
     - Мужчины мрут на бегу, -  ответил он коротко. -  Но  не волнуйся, я не
умру так скоро. Сперва я успею обеспечить тебе безопасность и власть.
     Чувствуя,  что  сейчас  сорвется  и  скажет что-то злое,  он  отшвырнул
полотенце, ушел в  другой  конец комнаты, где  смятой грудой  лежала одежда.
Перед  глазами стояло  ее бледное лицо с решительными глазами. Что-то  в ней
неуловимо  изменилось.  По  крайней  мере,  сейчас   Брунгильда  ожесточенно
спорила, обвиняла...
     Плохо, когда женщина с тобой спорит,  да еще так ожесточенно,  но разве
не хуже, если холодно молчит?

 * ЧАСТЬ 3 *

Глава 29

     В  комнату неслышно вошел слуга,  поставил  на стол  широкое варварское
блюдо с жареным мясом, положил прямо на столешницу круг сыра и каравай плохо
пропеченного серого хлеба, похожего на ком глины.
     Фарамунд  отшвырнул  рубашку, в  комнате натоплено,  от  жара колышется
паутина на балке. Обнаженный до пояса пошел к  столу. Брунгильда вздрогнула,
настолько быстро в ладони этого человека появилась рукоять длинного ножа. Не
двигаясь  с места, она молча смотрела,  как он быстро и  ловко нарезал  мясо
тонкими ломтиками, распластал сыр. Хлеб он ломал руками.
     - Советую поужинать, -  сказал он хмуро.  -  Это  нисколько  не умаляет
патрицианскую честь... и не нарушит девственность.
     Она вспыхнула от оскорбления, но решила, что опускаться до ответа - еще
ниже достоинства, холодно скользнула по нему равнодушным взглядом, словно он
был продолжением лавки, на  которой сидел, опустилась на табурет и принялась
за еду.
     Некоторое время слышалось только шумное дыхание, чавканье. Она невольно
вспомнила, как  в  ее детстве  во время трапезы  играли музыканты, и  теперь
поняла, чем это было вызвано.
     В  конце  концов, рекс обгрыз  кость, словно хищный  волк, Брунгильда с
содроганием услышала жуткий хруст, а где он не смог разгрызть, с такой силой
ударил костью о стол, что подпрыгнула посуда. Сухой  трест разнесся по залу,
словно за столом переломилось дерево.
     Мозг выскочил на столешницу, похожий на жирного голого слизня. Фарамунд
подхватил пальцами,  жадно  отправил  в  рот.  Губы  блестели  от  жира.  Он
сглотнул,  глаза стали  довольными... затем  лицо  медленно приняло  прежнее
суровое и даже  привычно враждебное выражение. Да, привычное, но на  миг  ей
остро захотелось, чтобы он оставался таким  же беспечным и непосредственным,
как  вот только что, когда  самозабвенно добывал из трубчатой  кости сладкий
костный мозг.
     Он  слегка  откинулся на спинку лавки. Вода  еще не впиталась, выпуклые
как у гладиатора мышцы блестели, во впадинках  ключиц собрались  капли воды.
Странно, на  таком  могучем теле воина она  не  заметила  шрамов, что  среди
франков  считалось  чуть  ли не позором. Разве  что  совсем-совсем крохотные
белые полоски на боку, вон на плече...
     На  языке  вертелось что-то  колкое, но вовремя спохватилась:  он может
ответить, что больше привык сам  наносить  раны,  чем  получать. А  те раны,
которые наносит  ему  она...  если он  их  замечает, следов не оставляют. По
крайней мере, не на этой толстой дубленой  коже, от которой почему-то пахнет
южным солнцем, синим небом и теплыми чистейшими морями.

     В эту ночь снова пришла  Клотильда.  Остановилась, испуганная,  посреди
комнаты. Рекс угрюмо  молчал,  и  она, пересилив  страх, снова  забралась на
ложе,  мяла  и  теребила груды  мышц,  разгоняла кровь.  Он чувствовал,  как
напряжение снова оставляет его сведенное судорогой тело.
     Он наслаждался покоем, что струился от  ее пальцев, ее  ладоней. И хотя
она  нещадно  хватала  крепкими пальцами  за мышцы,  дергала,  била  по  ним
кулачками,  он чувствовал, как будто  лежит  на  горячем  песке  под  жарким
солнцем. Все тело горело от  прилива крови, горячие  струи ходили под кожей,
вздувая ее буграми.
     На этот раз, насытив плоть, он долго лежал на спине, смотрел в потолок.
Здесь те же балки, только без паутины. Та же Брунгильда,  что сейчас спит...
спит ли?..  в  восточной  башне. И  все та  же служанка,  что  затаилась как
испуганный кролик,  страшится вызвать  его гнев  неосторожным  движением или
словом.
     Он опустил руку, нащупал ее обнаженную спину. Позвонки выступают, как у
голодного котенка.  Погладил по  голове, почесал  ей  за  ухом, как кошке. В
темноте слышно  было,  как  она  прерывисто  вздохнула, будто  после долгого
неслышного плача.
     Говорить  ничего  не  стал, достаточно  и этого жеста,  пальцы налились
теплой тяжестью, остановились. Перед глазами возникли образы скачущих коней,
залитые кровью лица, прозвучал зов боевой трубы...
     Клотильда, услышав  ровное  дыхание, хотела было  встать и вернуться  к
хозяйке, но рекс спит мертвецки, не добудишься. Почему не поспать до утра? А
хозяйке скажет, что он ее пользовал до самого рассвета.
     Пусть  ликует, что сильные  смуглые руки терзают  не  ее  белое холеное
тело!

     Через неделю после прибытия с красавицей супругой, Фарамунд собрал свою
отборную дюжину и покинул Римбург. Нужно проверить, как расположились войска
на зиму в приграничных землях Италии, а также взглянуть на  земли собственно
римлян. Достаточно увидеть простых поселян,  чтобы оценить подлинную мощь их
покровителя.  Если  голодные  и  ободранные,  то,  как  бы  Рим  ни  кичился
богатством и мощью,  это не подлинная мощь.  Если  же  сытые и довольные, то
трудно воевать с тем, кого поддерживают даже простолюдины.
     Брунгильда наблюдала за его отъездом, глядя из своей башни. Окна велела
закрыть по римской моде занавесками, теперь посматривала украдкой, как герои
вскакивают  в седла, как подвели высокого  статного  жеребца  Фарамунду, как
рекс  красиво  вспрыгнул,  натянул  поводья,  конь  встал на дыбы и  красиво
помесил воздух крепкими копытами.
     Ей показалось, что он оглянулся в ее сторону. Поспешно опустила краешек
занавески, отодвинулась за  толстую  стену. Любопытная Клотильда  смотрела в
другое окно.
     -  Не  высовывайся!  -  вскрикнула  Брунгильда, ее страшило,  что  рекс
подумает,  будто это  она наблюдает  за его  отъездом.  -  Не...  или ладно,
высовывайся побольше, пусть видит, что это ты, а не я.
     Клотильда,  в самом  деле,  протиснулась  едва ли  не  до  пояса,  щеки
разрумянились, глаза счастливо блестели.
     -  Ну  и что?  -  откликнулась  она  беспечно. - Что  с  того,  что  вы
смотрите?.. Все смотрят.
     Во всех окнах  торчали головы мужчин и женщин, детей. Все рассматривали
уезжающих, громко переговаривались.
     Я не  все, хотело сказать Брунгильда,  но удержалась. Не хватало, чтобы
начинала что-то объяснять служанке, опускаясь до ее уровня.
     Она отошла и села за стол.  Со двора доносилось  фырканье  коней,  звон
подков,  громкие  мужские голоса, но она взяла листы пергамента  со  стихами
Овидия и  начала  переворачивать  страницы,  делая  вид,  что читает. Искоса
видела, как Клотильда радостно  взвизгнула, помахала рукой так неистово, что
едва не вывалилась.
     Интересно, кому  машет,  мелькнула  безотчетная  мысль.  Не  рексу  же,
который использует ее для своих низменных желаний!

     Они  скакали  на юг, часто меняя лошадей.  Зима,  что уже разразилась в
Римбурге,  так и  не успевала их догнать.  Напротив, с каждым днем, что  они
приближались  к своим  передовым  войскам, небо  становилось  выше, чище,  а
воздух теплел.
     Вехульд  хохотал  и часто  рассказывал  смешные истории.  Унгардлик  по
своему  статусу командира передовых частей чаще  всего держался впереди, все
успевая увидеть и заметить, конь под ним  играл, взбрыкивал от молодой дури.
Даже  Громыхало  развеселился под  чистым,  синим и безоблачным небом, сыпал
шуточками, с удовольствием посматривал по сторонам взглядом собственника.
     Когда они  приблизились к римскому  городу Текантуму, рощи еще зеленели
вовсю.  Здесь  едва-едва  наступила  ранняя  осень,  что  может  даже  сразу
смениться весной, проскочив зиму.
     Как  выяснилось,  за  это  время  часть  войска  франков  разошлась  по
окрестным  селам,  готовилась  переждать  зиму,  а  остальные  все  еще вяло
осаждали Текантум. Без рекса никто даже не поговаривал о штурме, да и вообще
намеревались  осаду снять и  тоже разойтись  по  селам, как только  вернется
рекс.
     Фарамунд выслушал военачальников,  сам проехался вдоль городской стены.
Ему выкрикивали оскорбления, кто-то выстрелил из мощного дальнобойного лука,
но стрелу отнесло ветром.
     С южной стороны город упирался стеной в горы. По словам разведчиков там
находился резервуар с водой,  а водопровод римляне впервые  провели скрытно,
не в пример своим хвастливым ажурным акведукам.
     - Охрана? - спросил он коротко.
     -  Около  манипулы,  - доложил  Кендрих,  суровый  и  малословный воин,
которого Унгардлик оставил себе на замену. - Но это мало что нам даст...
     - Почему?
     -  Они смогут  продержаться  долго,  -  сообщил  Кендрих. -  У них есть
колодцы.  Просто там вода намного хуже, чем эта... с гор. Я сам пробовал ту,
горную!
     - И какова? - полюбопытствовал Фарамунд.
     -  Кто  попробует,  другую  уже  никогда  не  захочет.  Но  если им  ее
перекрыть, то будут пить свою, колодезную!
     Фарамунд задумался.  В  черепе  начал  вырисовываться  довольно  подлый
план...

     На  следующий день он послал  в горы сильный  отряд,  выбил  римлян без
особого труда,  ибо  среди горных круч их несокрушимый строй ни к черту, а в
рукопашных схватках  огромные франки с легкостью одолевали этих изнеженных в
теплом ласковом мире людей.
     Цистерны  в  городе опустели  достаточно быстро,  но когда пришла  пора
переходить на воду из колодцев, римляне на всякий случай предприняли попытку
отбить резервуар с водой. К их удивлению и радости это удалось без труда.
     Фарамунд радостно потирал руки. Всю воду в резервуаре удалось испортить
чемерицей.  Лазутчики  донесли,  что  весь город  стал  страдать  сильнейшим
поносом.  Да это и без лазутчиков ясно,  стоит  подойти к городской  стене к
подветренной стороны...
     Он  выбил  ворота  и  ворвался в город, где даже  испытанные воины едва
могли  поднять оружие,  но сил  не  хватало замахнуться. Фарамунд еще  перед
штурмом велел  щадить  жителей.  Да  и сами  франки, ворвавшись в  город,  с
хохотом шли по улицам, зажимая носы.
     Вонь  стояла  страшная,  отовсюду смотрели  бледные  изможденные  лица.
Фарамунд  поспешил к главному зданию,  там во дворе  около сотни  легионеров
разобрали оружие и встретили его на площади.
     Он оглядел их бледные решительные лица, рассмеялся, вскинул руку:
     - Приветствую!.. Веселую штуку я с вами проделал?..
     Легат вскинул руку в салюте противнику, но не победителю:
     - Что ты хочешь сейчас?
     -  Помыться, - ответил  Фарамунд. -  То  же самое советую и... ха-ха!..
вам.  Вода уже  пошла чистая, без  чемерицы. Можно пить  без боязни. Советую
старую спустить из цистерн...

     Легат кивнул:
     - Уже сделали. Что ты хочешь от нас?
     Фарамунд ответил весело:
     -  Ничего. Кто  хочет, тот  останется, кто хочет уйти - пусть уходит. С
собой может взять все то жалование, что сумел скопить.
     Легионеры  смотрели  все так  же мрачно, он видел только  узкую полоску
между щитами  и  шлемами,  там в  одну линию  блестели глаза,  но теперь  он
услышал и смутный гул голосов.  Легионеры переговаривались  тихонько, пуская
слова вдоль внутренней стороны щитов.
     Легат поинтересовался:
     - С теми,  кто уйдет, понятно: их ограбят  по дороге. А что с теми, кто
останется?
     Фарамунд прямо посмотрел в глаза этого немолодого и неглупого человека:
     -  Сам знаешь, что я не  стану ни казнить, ни карать.  Это  теперь  мой
город!  Мне нужно,  чтобы он, как и  все эти земли, был населен. Потому, чем
больше  людей, тем лучше. Всяк волен поступать, как хочет.  Всякому найдется
работа. По его же выбору!
     Легат повернулся, что-то бросил двум ближайшим центурионам. Прежде, чем
те  успели ответить, Фарамунд  поднял  коня  на  дыбы,  привлекая  внимание,
крикнул:
     -  Я  ухожу, дел много,  а  вы подумайте!  И еще, стоит  ли  рисковать,
пробиваясь через  захваченные  мною земли к римским  владениям?  Мои  войска
продвинулись  очень   далеко!  И  к  какому  бы  городу   вы  не  попытались
пробиваться... ведь пойдете пешком,  он будет  захвачен  задолго  до  вашего
прихода моей быстрой конницей.
     Конь опустил передние копыта на землю, Фарамунд повернул его к воротам