инов из самых знатных семей!
     Выехали при свете  факелов.  Двигались словно жуки по  дегтю, увязая  в
черноте, выплевывая влажный ночной  воздух. Громыхало приотстал, шептался за
спиной  Фарамунда  с  Вехульдом. Фарамунд  едва  удерживался  от  страстного
желания понестись вскачь, но в темноте конь наверняка сломает ноги,  а  он -
шею. Двое воинов с факелами ехали по бокам. Конские копыта осторожно ступали
по освещенному кругу, за которым - черная стена мрака, страха и острые  зубы
нечисти.
     За  спиной  уже пошли шуточки: воины наконец проснулись, развеселились,
теперь предвкушали близкую свадьбу своего вожака, а свадьба означает богатые
пиры, раздачу подарков,
     - А Унгардлика  поставим хозяином на  причале,  - рассуждал  Вехульд со
вкусом. -  Он такой тощий, как  червяк, смотреть противно!.. А там отъестся,
морда в дверь не будет пролазить...
     - Что морда, - поддакнул Громыхало, - а какая  будет задница?.. На рыбе
можно нажрать не только харю.
     - Задница - это да, - согласился Вехульд. - Когда щеки лежат на  плечах
- здорово, но когда задница...
     Унгардлик ярился, но так беспомощно, что ржали даже обычно молчаливые и
неулыбчивые Рикигур и Фюстель. В  последнее время Фарамунд все чаще  находил
их  возле  двери  своих  покоев.  Сами  ли  решили охранять  вождя,  или  же
заботливый Громыхало им  велел, но теперь,  куда бы Фарамунд не поворачивал,
везде натыкался на их крепкие, готовые к схватке фигуры.
     Внезапно Вехульд прервал  хохот. Впереди горизонт окрасился багровым. И
хотя  разгорался восток, откуда  должно подняться  солнце, сердце  Фарамунда
тревожно застучало. Сперва небо должно посветлеть, а уж потом... Да и не при
таких тучах...
     - Что-то горит! - воскликнул Вехульд.
     - Как раз в той стороне, - пробасил Громыхало глубокомысленно.
     Фарамунд  вскрикнул, пустил коня в  галоп. Сзади  загремели копыта,  он
чувствовал, как лавина тяжелой конницы несется по его следу, уже не разбирая
дороги.

     Зарево  становилось все ярче,  страшнее.  Это  был не град  Свена,  как
вскоре понял Фарамунд,  от сердца сразу отлегло. Пламя бушевало над одним из
его  сел. Правда, прямо перед самим градом,  так что Свен  должен  явиться с
минуты на минуту, наказать дерзких. Если  не лежит как  свинья в  блевотине,
нажравшись,   напившись,  забывая,   что   захваченное   надо  еще  и  уметь
удерживать...
     Они  выметнулись  на  полном  скаку  из  леса,  в  лица пахнуло  жарким
воздухом. В  черной,  как грех,  ночи  жарко полыхали деревенские хаты.  Над
соломенными  крышами  стояли  столбы  оранжевого  огня, ревущий поток швырял
вверх  целые  снопы,  бросал горящие клочья.  Дома  вдоль улицы  вспыхивали,
начиная с крыш, куда ветер нес искры, похожие на рои огненных пчел.
     В  красном  зареве  с криками отчаяния  и ярости  метались человеческие
фигурки.  Они  то  исчезали в  черноте ночи, то порыв  огня высвечивал целые
группы. Треск пожара смешивался с ревом скота, громким лаем, но, кроме того,
Фарамунд услышал и громкие уверенные голоса.
     Несколько  хорошо вооруженных  пеших  загоняли людей обратно  в горящие
дома, теснили в  сады,  на огороды. Еще с  десяток  тоже пиками  выгоняли из
сараев коров,  овец, даже коз сгоняли  на  середину улицы.  В  сторонке  уже
держали с десяток молодых  девок, испуганных, почти  полуголых, в  порванных
сорочках.
     Фарамунд успел  подумать, что  здесь  строго,  у  Свена  в  чужом  селе
бросились бы  насиловать прямо на улице, забыв обо всем, а здесь чувствуется
железная рука вожака.
     В отсветах огня хорошо можно было рассмотреть как чужих воинов,  так  и
угрюмых  мужиков,  что  молча  дрались  на порогах домов, падали,  обливаясь
кровью, и только тогда в темные проемы  дверей врывались чужаки, вытаскивали
за  волосы плачущих  женщин.  Над деревней крик разметывался все  громче,  а
пожар  охватил уже все хаты, сараи, гудел так, что  заглушал треском и ревом
человеческие крики.
     Он  невольно  засмотрелся на  воинов:  все как один крупные,  широкие в
плечах,  лица  в шрамах, глаза  быстрые,  дерзкие. Даже  одеты  добротно,  в
кожаные  доспехи, хотя с такими мышцами  можно крушить, не встречая ответных
ударов.
     И снова сзади прозвучал тревожный крик Вехульда:
     - Фарамунд!.. Там тоже... горит!
     Он и сам  с ужасом видел, что над  крепостью Свена  поднимается красный
столб пожара. А  грабители, увидев  внезапно появившихся всадников, подались
назад, слаженно выставили  пики. Вехульд  взвизгнул, пустил коня  вперед, за
ним с криками двинулись остальные.
     Чужаки  с  копьями  довольно  умело доставали  всадников. Фарамунд  сам
рубился в  первом ряду. Перед ним мелькали освещенные пожаром багровые лица,
исчезали во тьме, конь делал  осторожный шажок, снова удар,  лицо пропадало,
иногда успев  брызнуть  кровью. Он посылал коня через еще  дергающееся тело,
оно  пока  не осознало свою  смерть, рубил,  колол, рассекал,  и все шаг  за
шагом, на острие клина, по бокам, чуть отстав, медленно наступали соратники.
     Сверху это  было,  как  будто по темной заводи плывет  птица с горящими
перьями, а от нее тянется расширяющаяся дорожка. Воины едва успевали за ним,
рубили и кололи, иногда падали с седел, через них переступали, слышался стук
железа по костям, по кожаным доспехам, сухо трещали раскалываемые головы.
     В одном месте перед ним выросли два настоящих гиганта, но  он сразил их
так, словно это простые селяне, за спиной восхищенно вскрикнул Громыхало,  а
Вехульд закричал весело, что так пройдут до самого Рима.
     Ошалевшие  кони  страшно  храпели,  раздували  ноздри.  В  темноту  без
всадников бежать  страшились, носились  по освещенному  пятну, набрасывались
друг на  друга и грызли огромными страшными  зубами. Иные,  совсем ничего не
понимая, дико и страшно визжали тонкими  не-лошажьими голосами,  вставали на
дыбы  и  били по воздуху копытами, либо же напротив, поворачивались задом  к
схватке и лягались, не разбирая, кто свой, а кто чужой.
     Еще не пали последние  из напавших на село, а  он пустил коня в  галоп.
Глаза не отрывались  от страшного  багрового  зарева. Уже не багровое,  ярко
алое,  пламя все  ширилось,  а  столб  черного  дыма  проступал на  медленно
светлеющем небе.
     Фарамунд несся  как безумный, глаза вылезали из орбит,  а  в душе стоял
безмолвный дикий крик: боги, только Ее  пощадите! Пусть  весь мир сгорит, но
только бы Она жила...
     В  бледном  рассвете выступили  стены крепости. Над домами черный  дым,
время  от  времени  клубы огня,  в одном  месте поднимается  красный  столб,
похожий на толстый промасленный  канат, словно в доме Свена горят запасы его
масла.
     Обе башни над воротами обгорели, там пусто. Вместо ворот зияет страшный
черный провал.  Откуда  выскакивают  кричащие  люди, Кто-то волочит мешки  с
добром, кто-то убегает в страхе сам...
     Под копытами  прогремели  проломленные  створки  ворот.  Их выбил  явно
таран, даже часть стены повалена! Ближайшие дома полыхают, как стога соломы.
На улице  лежат  в  лужах крови  зарубленные люди. Судя по  тому, что  среди
убитых только мужчины и старухи, значит это не простой набег...
     В  памяти  быстро пронеслись имена грозных  разбойников, что  осели  на
землю. Людвигода, Фридлав,  Агандр... Но им  нужны люди, эти могли,  разорив
гнездо  Свена,  увести   челядь  к  себе   и  поселить   в  своей  крепости.
Простолюдинов же увели  б и поселили на своей земле... Хотя  и это село, раз
уж сумели одолеть Свена, забрали бы себе целиком, не разоряя!

     Конь остановился перед горящим домом Свена. Фарамунд спрыгнул, метнулся
в стену огня. Сильные руки схватили за плечи, за одежду, за волосы, скрутили
за спиной руки. Грубый голос Громыхало прокричал:
     -  Держите!.. Кто  отпустит - голову сниму. Фарамунд,  опомнись!..  Там
даже мыши сгорели!
     - Ты!.. - выплюнул Фарамунд в ярости. - Ты... посмел?
     - Посмел, - ответил Громыхало  с вызовом. - Держите,  держите!.. Вам он
сделает что или нет, а я убью своими руками!
     Фарамунд  напрягся, его  держали  десятки рук, кто-то ударил  под ноги.
Рухнул, сверху навалились тяжелые  потные  тела. Он  задыхался,  ему  больно
выламывали руки, но тело словно что-то  вспоминало,  он задержал дыхание.  В
мышцы  пошла новая порция  крови, он  чувствовал, как они становятся подобны
гибкому железу. Над головой раздались взволнованные голоса...
     Он  разбросал всех и поднялся на  ноги. В тот же миг волна жара ударила
как  таран. Многих  расшвыряло, подобно щепкам. Он отшатнулся,  прикрыл лицо
ладонями.  Ресницы  затрещали, кожу обожгло так,  что  услышал запах паленой
плоти.
     Горящая   крыша  с   грохотом   рухнула.  Стены   развалились,  к  небу
взметнулись, похожие на огненные волны, широкие снопы искр.
     Отчаяние ударило с такой силой, что в глазах потемнело. Он чувствовал в
ушах нарастающий  звон,  что  истончился  до  комариного  писка.  Зашатался,
ухватился за чье-то плечо.
     - Кто? - вырвался из него страшный крик. - Кто?
     Всадники рассыпались по бургу. Всякого лежащего в крови переворачивали,
пытались услышать последние слова, а сам Громыхало врывался в горящие  дома,
искал подвалы и укрытия,  где  мог кто-то  спрятаться. Именно  он и  выволок
кричащую девушку, в полуразорванной рубашке, с черным от копоти лицом.
     - Рекс! Она видела, это люди Савигорда!
     - Савигорд! - вскричал Фарамунд. Отчаяние едва не разорвало его сердце.
- Савигорд, который преследовал ее еще тогда...  когда она подобрала меня!..
Что тебе нужно, Савигорд!.. Зачем растоптал мое сердце?
     Громыхало  подошел как-то  боком,  в глазах старого воина  была  любовь
пополам с брезгливостью:
     - Рекс, не теряй головы!
     - Зачем мне голова, когда потеряно сердце?
     -  Рекс,  - повторил Громыхало настойчиво.  - Рекс!..  Савигорд зарубил
только старых и немощных. Остальных увел  к себе. Госпожа Лютеция и все, кто
не погиб, сейчас уже на пути к его крепости. Я не думаю, что он будет с ними
жесток... Наоборот, сейчас  задаривает, обещает, доказывает, что ему служить
выгоднее, чем Свену.
     Фарамунд застонал:
     - Но так... так и  в самом деле!  Свен  - эта грубая скотина...  Он  не
сумел ни крепость укрепить, ни людей обучить, ни гостей сохранить!..
     Подбежал  запыхавшийся  Вехульд. Лицо и  одежда в копоти, со  лба бегут
мутные струйки. Выкрикнул издали:
     - Среди убитых нет ни Тревора, ни Редьярда!
     - Да что мне они...
     Но Громыхало насторожился:
     - Да, если  бы они  были здесь, то  вокруг них  бы горы  трупов, точно!
Проще завалить  лесного кабана, закованного  в  доспехи, чем  Тревора. Да  и
молодой Редьярд умеет драться, его учили с пеленок.
     Фарамунд рыкнул:
     - Что вы  мелете? Хотите  сказать,  что это они  открыли  ночью ворота?
Перебили стражу и открыли ворота остальным? Дурость!
     Громыхало возразил:
     - Почему? Савигорд богат.  Невероятно богат.  Он  мог уговорить Тревора
передать ему Лютецию. Для Тревора очень  важно пристроить ее так,  чтобы она
была в достатке и безопасности. А у Савигорда множество земель, деревень,
     - Почему же тогда от него бежали?
     - Это когда было!.. Люди меняются. Увидели, что  Свен - хуже Савигорда,
а к Риму не проехать. Войны, грабежи, разбои... А  ты,  прости, но все-таки,
это для нас, ты - вождь, рекс, конунг! А для них...
     Фарамунд воскликнул в отчаянии:
     -  Но  как?  Как  сумел ее  достать  Савигорд?  Ведь он  через реку  не
переходил...
     - В тот раз. Но мог послать соглядатаев. Они под видом поселян побывали
и здесь, все высмотрели, вернулись и доложили  Савигорду. Тот  собрал нужное
число людей, выбрал время...
     - Столько ждал?
     -  Одно  дело -  преследовать десяток всадников  и  повозку через  лес,
другое - достать ее из укрепленной крепости.  Свен хоть и  пьяный дурак,  но
крепость - все-таки крепость...
     Ему сунули в руки кувшин. Он машинально отхлебнул, терпкое вино обожгло
рот. Озлившись, отшвырнул, черепки влажно звякнули.
     - Где Унгардлик?
     - Я здесь!
     Унгардлик появился на  середине  двора под  звонкий  цокот копыт. Конь,
такой же молодой  и резвый, как  и его седок, норовил ухватить за  новенький
сапог, Унгардлик отпинывался в морду, но тоже несильно, играя.
     - Уже собрал  отряд, - выпалил он торопливо. - Разошлю  по три человека
во все стороны!.. Так?  Пусть ищут следы. А кто найдет, одного пусть пришлют
за подмогой, а остальные будут преследовать дальше... Так?
     Громыхало крякнул,  Унгардлик  все хватает  на лету,  опережает приказы
вождя.
     -  Разошли  по  десять  человек, - выкрикнул  Фарамунд. -  Слышишь?  По
десять!  И  скажи, что всякий, кто отыщет...  всякому,  кто  найдет след или
укажет... словом, тот будет для меня самым дорогим человеком!
     Пыль взвилась на месте, где только что  перебирал точеными ногами конь.
Звонкий перестук подков унесся как стрела, утих.

     Со стен Люнеуса угрюмо и настороженно наблюдали, как с северной стороны
леса  выходят во  множестве  люди, усталые лошади  тянут скрипучие  повозки,
следом  сотни  всадников гонят огромные стада отощавших  коров  и полудохлых
овец.
     Испуганные  поселяне толпами вливались в ворота бургов.  Но  оборванные
чужаки  только шарили в брошенных домах, уносили все, что могли  унести,  но
ничего не жгли, не ломали, трупы животных в колодцы не бросали.
     На  юг двигалось одно  из племен  готов. Все с гордостью называли  себя
родней  самого конунга  Алариха,  который  уже  захватил богатые плодородные
земли на юге  империи, теперь торгуется с самим Римом,  то становясь ему  на
службу, то выпрашивая больше денег, земель, уступок в правах.
     Взбешенный  Фарамунд то  бросался на  стены, едва не грыз, то впадал  в
черное оцепенение: всадники Унгардлика как в воду канули...
     Однажды  за воротами  бурга послышался хриплый рев  рога.  Фарамунд  не
обратил внимания, страж высунулся  из окна, покричал, его не слышали. Исчез,
слышно было топот и веселый голос. Фарамунд сидел на лавке мрачный, водил по
лезвию меча оселком. Вождю вроде бы можно и не острить меч самому, но мерное
вжиканье камня по железу странно гармонировало с его отчаянием и злостью.
     Со двора донесся вопль:
     - Фарамунд!.. Хозяин!..
     Фарамунд продолжал водить  камнем  по  лезвию, только прижимал сильнее.
Меч блестел, уже острее  бритвы, кромка  теперь только  стачивается, но  все
равно он не мог заставить себя подняться.
     Дверь распахнулась,  воин ворвался возбужденный, запыхавшийся, Фарамунд
его не узнал, кто-то из новых:
     - К нам гости!
     - Займись, - отмахнулся Фарамунд.
     - Там два десятка всадников!  Во главе два блистающих воина, на которых
смотреть страшно. Те самых, которых раньше видели с Лютецией.
     Стены  заметались перед  Фарамундом.  Он не успел  опомниться,  как уже
одетый,  на  бегу  застегивая   пояс  с  мечом,  выскочил  во  двор.  Ворота
отворились, всадники ехали по два  в  ряд, строй не  ломали, все вооруженные
одинаково,  все в  железных  шлемах, кожаных  доспехах,  на которых железных
полос столько, что не видно самой кожи.
     Первыми  ехали  Тревор  и  Редьярд.  Из  людской  выскочила  Клотильда,
бросилась  к Тревору, хватала  за  сапог,  что-то  лепетала. После похищения
Лютеции служанка не  находила  себе места, кляла себя за то, что послушалась
госпожу и уехала подготавливать им комнаты. Будь она с  госпожой, она бы там
голыми руками разорвала бы негодяя, посмевшего прикоснуться к ее госпоже...
     Лица Тревора и Редьярда были  темнее тучи. Редьярд рассерженно  крикнул
еще с седла:
     - Где Лютеция?
     Злые слова застыли на языке Фарамунда. Тревор слез с коня,  как обломок
скалы сползает с  горы, медленно  повернулся  к Фарамунду. Лицо  было  почти
черное, под  глазами висели  темные мешки.  Лицо сразу  постарело,  глубокие
морщины избороздили щеки и лоб.
     Этот,  напротив,  взглянул на Фарамунда с  таким  сочувствием, что  тот
задохнулся,  снова ощутил  в  горле  подступающий  ком. В груди  растекалось
жжение, боль. Он шагнул к старому воину, тот распахнул руки,  больше похожие
на медвежьи лапы. Фарамунд шагнул  в них, припал к его груди,  слезы хлынули
разом, словно копились всю ночь и ждали только, когда откроется запруда.
     Тревор похлопывал его по спине,  не выпуская из объятий. Над ухом гудел
расстроенный голос:
     - А  мы  уже договорились с конунгом,  что  он пропустит нас через  его
земли и даже даст для сопровождения два десятка воинов!.. А от его  владений
до  римских земель, где отыщется ее родня, рукой  подать...  Как на  крыльях
летели обратно!.. Но на месте крепости Свена  застали  одни руины... Хорошо,
слух уже пошел, что эти руины, как и все деревни вокруг, уже твои...
     Фарамунд стискивал челюсти, но в глазах защипало. Слезы хлынули ручьем.
Он всхлипнул, его трясло, зарыдал в отчаянии:
     - За что  меня так?.. Я же все сделал!.. Нет, это я виноват!!!.. Почему
не взял эту проклятую крепость Свена сам... Тогда бы никто не сумел...
     Тревор, который сперва слушал с  недоумением, затем чуть  отстранил его
на вытянутый руках, сказал с изумлением:
     - Ну... а  я думал, что тебе напоминать,  что она тебе жизнь  спасла...
Правда,  и  ты  ей  спас...  однажды,  но,  во-первых,  разбойники  ее и  не
собирались  убивать,  а  во-вторых,  она  тебя  сберегла,  по крайней  мере,
трижды!..  К  тому  же я тоже  собирался не раз  перехватить  твою глотку  и
бросить в лесу, чтоб лишнюю тяжесть не тащить, и чтоб задурно хлеб не ел...
     Рыдания все еще сотрясали Фарамунда, но он стиснул зубы, молчал, только
слезы  бежали по  лицу, капали  на грудь. Редьярд в сторонке  разговаривал с
Громыхало  и Вехульдом, но Фарамунд  чувствовал  на себе  его подозрительный
взгляд.
     Воинов  повели в трапезную,  коней разобрали  и  потащили  к полупустой
конюшне.  Фарамунд  едва снова не  впал  в оцепенение, но  по двору забухали
тяжелые  шаги, словно галопом  несся  каменный  бык, в  холл вбежал красный,
запыхавшийся Громыхало.
     - Рекс!.. Есть новости.
     - Нашелся? - вскрикнул Фарамунд.
     - Он  приехал сам, - сообщил Громыхало.  - Троих коней загнал, говорит,
пока скакал без передыху!.. Далеко, видать...
     - Где он?
     - У колодца. Упал, пьет, как жаба на солнце. Вести сюда, рекс?
     Фарамунд  уловил удивленные взгляды  Тревора и  Редьярда. Редьярд ни за
что  не  станет  звать  его  рексом,  понятно,  да и Тревор  начнет избегать
называть  его  высоким титулом,  на что  ему, Фарамунду,  сейчас  наплевать,
сердце рвется от боли, когда  представляет, как томится  эта чистая пташка в
когтях ястреба...
     В груди запекло, он снова ощутил в глазах слезы.  Стараясь не допустить
себя до рыданий, сказал громким, хоть и дрожащим голосом:
     - Вытряхните одежду. За обедом решим, что нам делать дальше. Похоже, мы
отыскали, где Лютеция!  А теперь... клянусь всеми  силами, я не оставлю ее в
чужих руках.

Глава 16

     Управляющий, оставшийся  еще от Лаурса,  усадил Тревора  и  Редьярда  в
общей трапезной за стол  напротив Фарамунда. Рядом с вождем сидели Громыхало
и Вехульд. Громыхало  внимательно и  с недоверием присматривался  к Тревору,
словно смотрелся в  зеркало, такой же квадратный, угловатый, массивный, даже
волосы у обоих как у диких кабанов щетина - густые и короткие.
     Унгардлик  снова долго и жадно пил воду, не прикасаясь к вину или пиву,
лишь  тогда рухнул  за стол. Худое лицо, изборожденное  глубокими морщинами,
посветлело, когда увидел жареное мясо, птицу,
     -  Шесть суток во рту ни крошки,  - признался  он  сиплым  простуженным
голосом. - С седел не слезали...  У  Савигорда три бурга, еще четыре  города
ему  платят по коммендациям! К тому же он мог увезти Лютецию в одно из своих
сел...
     Фарамунд выкрикнул зло:
     - Рассказывай все! Подробно. Пропустишь хоть слово...
     -  Ее  увез,  - объяснял  Унгардлик,  - как говорят